– Зачем вам это?
– Мы уже с вами знакомые люди, зачем ограничиваться одним лишь «вы». Тем более я не намерен отступать.
– Вы думаете вам все можно? Что вы на охоте? И просто из принципа добить историю до, по-вашему, удобного конца? Я не хочу с вами знакомиться, я не хочу с вами общаться.
– Меня Жером зовут, – как если б он пропустил все, что она только что сказала.
– Почему Жером? Вы слишком хорошо говорите по-русски, чтобы прикидываться иностранцем.
– Я на половину француз. Живу на две страны. Вы, вон, сколько обо мне уже знаете, а я – даже имя ваше не знаю.
– Милана, меня зовут Милана.
– Вы хорошая девушка, Милана. Только почему-то запуганная. Я хороший человек, что бы вы сейчас обо мне не думали. Сейчас поеду, дам вам шанс смерить ваш гнев. Но я вернусь, и это будет завтра. – Жером улыбнулся, взял канистру и пошел к машине. Милана пошла за ним, чтобы закрыть калитку. «До завтра», сказал он, и уехал.
Возвращаясь к своему кострищу, девушка задавалась вопросом «Почему? Почему я? Это какая-то игра, в которой я не хочу участвовать. Ведь я одета в старые вещи, угодные для дачного существования, я не при прическе, не при макияже. Почему? Трудно поверить, что он рассмотрел во мне кого-то».
До конца вечера Милана задавалась вопросами, вспоминала Жерома, рассматривала его в своей памяти, переслушивала диалоги в своей голове и все больше допускала вероятность пустить интригу в свою безлюдную сейчас жизнь.
День 3
«Макар хороший человек. Он добрый, умный, он идеален для создания семьи. Но он не мой. Не могу себя заставить, а я заставляю», – Милана не могла отбросить вопрос бывшего. Они были вместе пять лет, а это уже срок, когда углы подточены, скелеты в шкафах упорядочены и быт налажен. Им на самом деле было хорошо вместе, они идеально друг другу подходили: она поддерживала его словом в трудную ему минуту, он создавал уют и комфорт для нее, она не боялась с ним дурачится, он – быть мягким и в чувствах беззащитным. У обоих было замечательное чувство юмора, на одной волне с понятными друг другу оттенками сарказма и подколов. Друзья прозвали их «парочка М&М» – Макар и Милана.
Она сообщила о своем намерение расстаться за пару недель как уехать на дачу. Конечно, было бы легче в последний день сказать: «А теперь, дружочек – adieu! – живите как хотите, а я от вас ухожу». Но невозможно оставить родного человека (а за пять лет Макар стал очень родным) справляться с сердечным вопросом наедине с собой. Она-то все для себя определила, а он же даже и не знал о ее желании уйти. Поэтому, она приняла решения пройти эту дорогу с ним вдвоем – все слезы и фонтан критики делить с ним пополам. Но фонтана не было. Было очень сложно, очень больно, но Макар был слишком адекватным для устройства сцен и бросания на стены.
Она уехала, но общение они поддерживают каждый день. В последствии, Макар сказал: «Знаешь, я не думаю, что ты устала от меня. Ты в целом устала от жизни, что у тебя была. Работа, дом, быт. Тебе нужна перезагрузка. Мне кажется, у нас все будет хорошо». Услышав это, Милана сильно разозлилась – похоже он не воспринял ее слова об уходе в серьез. То есть, с ним еще не покончено, ее просто вывели погулять на более длинном поводке. А раз не покончено, значит она не свободно. Но она не хочет быть с ним, при всем его самом лучшем – не хочет. Чего она хочет – не знает, но точно знает, что не его. Обидно? Очень. Не справедливо? Безусловно.
Но сказать ему в лицо: «Макар, я не люблю тебя, я не хочу быть с тобой» она не может. Язык не поворачивается, он слишком свой родной, чтобы его обидеть, и слишком не ее, чтобы принять свое молчание как факт. Она пыталась вспомнить какие же слова она говорила, когда уходила. Ведь он понял ее намерения уйти, и все было определено. Но что же тогда она сказала, что он смог повернуть решение в свою пользу. Она не помнит. Что делать тогда? Ничего.
Догорала последняя листва, когда ее мысли о Макаре были прерваны знакомым и уже ожидаемым металлическим «я тут». Подходя к калитке, Милана заканчивала свои рассуждения, тем, что в целом она никому ничем не обязана – ни Макару ни Жерому, так как одному, в какой не было форме, она уже все сказала, а другому – она может просто не открыть калитку тем самым завершив все, что еще не началось.
– О, мне приятно знать, что вы ждали меня, Милана! – первое, что сказал Жером при появлении девушки на горизонте. Он был в прекрасном настроении, ему нравилась немного поддергивать ее самоуверенность, и каждый раз делая это, он немного кривил улыбку в сторону.
– По какому признаку вы определили, что я ждала вас?
– У вас сегодня красивая прическа, да и вид у вас более мягкий и обаятельный.
– Знаете шутку: «У тебя новая прическа?– Нет, я просто помыла голову». Так вот, это мой случай, не берите это на свой счет.
– А Милана все так же не сдает оборонительные позиции. Ну ладно. Простим ей это. Вы меня впустите, или я должен применить канистру вход?
Милана заулыбалась, и он это видел. Как говорил Остап Бендер «Лед тронулся, господа присяжные», подумал Жером. Она открыла замок на калитке и впустила гостя.
– Как ваша табакерка сегодня?
– Последняя куча догорает. Жду не дождусь. Кстати, вы сейчас пропахнете табакеркой, – предупредила Милана.
– Один мой знакомы кот, Леопольдом зовут, говорил: «Неприятность эту мы переживем», – улыбнулся Жером.
– В вашем французском детстве был кот Леопольд? Серьезно?
– Так-так, я вам все-таки интересен, – он посмотрел на нее самодовольным выражением лица, чуть скривив губы в сторону. Девушка ответила ему ядовитым, хотя уже и веселым взглядом. Его манера подчеркивать ее оборонительные промахи стала ей нравиться; ощущение, что они играют в невидимый футбол, где ее промах – балл ему, ее отражение – балл ей. – У меня отец француз, он когда-то еще работал с Советским Союзом, а после встретил маму и перебрался сюда. Так что в моем французском детстве больше кота Леопольда, чем Астерикса.
На минуту воцарилась пауза. Милана отвела глаза в сторону листвы, Жером же наблюдал за ее действиями.
– Вы мне тогда не ответили, – он первый нарушил тишину.
– Что именно?
– Вы живете тут одна?
Ну вот опять, ощущение, что надо оправдываться, или объяснять почему-что-как. Зачем он задает эти провокационные вопросы? Хотя, понятно же зачем. На лице Миланы отобразились все ее секундные размышления: и недовольство, и боль, и критика, и пофигизм.
– Да, одна.
– Вы так долго подбирали слова, что мне казалось последует более развернутый ответ.
Милана усмехнулась. Как же странно, приумножать проблему в своей голове, когда действительность так проста. Почему так трудно формулировать ответ на естественные вопросы, и почему она, Милана, все время загоняется? У нее сложилось впечатление, что Жером дан Богом заново научить ее говорить.
– Вы всегда так терзаетесь или это я корень ваших мучений? Кажется, что не личные вопросы задаю, а заказываю вам вывести новый математические формулы.
– Всегда так. Просто раньше среда позволяла не услышать то что не хочу, или сбежать от ответа. А здесь перед вами на своей же территории если не услышу или сбегу, следующий, кто постучит в мой забор будет неотложка.
– Мне нравится ваше чувство юмора, Милана.
– О да, первое что я делаю утром вместо зарядки – пересматриваю старые выпуски Аншлага.
Жером был в восторге. Милана такая же язва, как и он сам. А с виду она весьма милая скромная девушка. Вот что его зацепило – он чуял, что все-таки она не простушка. Он начал всматриваться в ее лицо – нельзя назвать ее красавицей, но весьма милая , в меру яркие, но броские: большие зеленые глаза, а когда она улыбается в них появляется хитринка; у нее чувственные губы. Может она не очень высокая, но ее стройный склад делал ее весьма утонченной. Да, она красива. Его изучающий взгляд, заставил девушку смутиться, но вместо этого она спросила: «Скажите, ваш взгляд меня раздевает или уже одевает?» Жером скривил губы: «Мой взгляд лапает вас самым непристойным образом. Но с вашего позволения, я могу взять дело в свои руки». Милана засмеялась – как же легко флиртовать с незнакомым человеком или ощущать, что этот флирт простое дурацкое развлечение.
– Скажите, у вас часто бывают гости? – спросил Жером.
– Нет, а что?