– Понял.
– Ну, и ступай себе. Больше, чтоб я у нас в доме таких разговоров не слышала! Через полчаса завтрак будет готов. Позавтракаешь, тогда уж в магазин сходишь.
Ан ушёл.
Зинаида Фёдоровна помыв, нарезала овощи для салата, и, забывшись, чуть сгорбившись, грузно нависла над столом. Упала солёная капля. Зинаида Фёдоровна отложила нож, подошла к раковине и включила воду:
– «Милая моя Сандрочка, что ж теперь будет? – тихо причитала она, слёзы катились по щекам, – проклятый Эдгар!».
Звонок в прихожей прервал её мысли.
Она умылась и прислушалась.
–Зинаида Фёдоровна, ты где? Иди сюда, тут какое-то письмо принесли! – донёсся до неё возглас мужа.
***
Бледная Сандра лежала на кровати поверх одеяла и смотрела немигающими глазами в потолок.
Рядом на стуле висело великолепное атласное платье: белоснежное с нежно-голубыми вставками-полосами, переливающимися необычным узором. Платье без рукавов, но длинное, Сандре до щиколоток, с глубоким декольте на груди и спине. Под стулом стояли голубые, под цвет переливам платья, туфли – лодочки на невысоком каблуке.
Но Сандра не хотела на него смотреть, не хотела никуда идти. Зинаида Фёдоровна тихо постучала и приоткрыла дверь в её комнату:
– Можно к тебе?
Сандра ничего не ответила.
Зинаида Фёдоровна вошла и остановилась рядом с её постелью. Немного постояла и присела на краешек. Ласково погладила дочь по голове, как маленькую девочку, и, нагнувшись, поцеловала в щеку.
Лицо Сандры скривилось, губы сжались, она села и крепко обняла мать, прижалась к ней всем телом, забилась в плаче.
По лицу Зинаиды Фёдоровны тоже катились слёзы.
– Солнышко моё, что ж ты мне вчера ничего не сказала? А я-то думаю, что-то Эдгар тебя вчера сам с работы привёз, да ещё и вместе с платьем. Вот как чувствовала!
Сандра в ответ прятала лицо на её груди.
– Ну, что ты так убиваешься? Всё обойдётся. Вот, смотри, сейчас от него письмо принесли с предложением. Предлагает заключить брачное соглашение. Тебе уже двадцать и, правда, замуж пора. – Зинаида Фёдоровна гладила дочь по спине и тихо шептала ей на ухо: – А он из самой влиятельной семьи – из «Хлебного Дома». И дело своё имеет. Ты сможешь не работать, а сидеть дома и детьми заниматься. Ну и что, что он вдовец и ему уже шестьдесят три? Он в принципе неплохой человек.
Сандра отстранилась от неё:
– Неплохой человек?! Да что ты такое говоришь, мама? Он же изнасиловал меня! Вчера вечером, когда поздравлял всех с праздником, мы чуть-чуть выпили, а он что-то подмешал мне в вино. Все смеялся, что я напилась, а я только полбокала и выпила, а рукой-ногой пошевелить не могла! Обещал отвести меня домой, а сам воспользовался, когда все разошлись! Разве хороший человек на такое способен?!
– Ну, прости его. Он – мужчина, давно один живёт, да и свихнулся на тебе совсем. Ты же сама говорила, что он ухаживает за тобой, намекает. Ну, что же теперь делать? Идти Хранителям жаловаться? Они направят жалобу в Общественную палату, а он сам входит в эту палату. Да что он, его семья там занимает почти половину мест! Только опозоримся. Ведь следов-то сопротивления нет.
– А след какой-то гадости, которую он влил в вино?
– О чем ты говоришь! Я уверена, что следов этого давно уже нет. А вот следы алкоголя остались, и получится, что ты пьяная переспала с хозяином за новое платье.
Сандра вскинулась:
– Я его ненавижу! И платье это ненавижу! И не надену никогда! Убери его! Брось ему в морду! Разорви! Сожги!
– Успокойся! – мать прижала рыдающую дочь к себе. – Мы не можем с ним ссориться. И ты, и я, и папа работаем на него. Если уволит нас, куда мы пойдём? Никто не берет на работу тех, кого увольняют, ты же знаешь! Эти места льготные, только для элизианцев. На наше место быстро поставят роботов. Каждый цепляется за свою работу. И куда мы тогда пойдём? Из квартиры в центре в барак? Жить на одно пособие? Считать себя лишними, изгоями, никому не нужными и выкинутыми из города? Подумай, доченька! Ты полежи, отдохни, а потом вставай, покушай. А в три мы пойдём на праздник. И ты наденешь новое платье. И подойдёшь к нему, поздороваешься, и будешь улыбаться! И пригласишь его к нам сегодня на вечеринку. Ты поняла? – Зинаида Фёдоровна отодвинула от себя дочь, за подбородок подняла голову и строго посмотрела в глаза, – Ты поняла?
– Поняла.
– Вот и умница. – Зинаида Фёдоровна поцеловала её в висок. – Через полчаса жду тебя в столовой, – Зинаида Фёдоровна тяжело поднялась и, ссутулившись, вышла из комнаты. Казалось, что за сегодняшнее утро она постарела.
Сандра обессилено опустилась на постель.
***
Площадь встречала музыкой, ароматами цветов и женских духов, многоголосием весёлой толпы, прогуливающейся в ожидании начала торжества.
Ровно в три часа дня с боем курантов ратуши под барабанную дробь и торжественный марш местного духового оркестра на центральной дорожке, ведущей от Дома Общественной Палаты к сцене центральной площади, показалось шествие.
Впереди выступал, взмахивая в такт музыке жезлом, открывающий, за ним – знаменосцы с флагами элизия «Сады Приуралья» и Элизиума. Следом шествовал судья элизия – невысокий лысый человек, который с видимым усилием торжественно нёс в руках огромную алого бархата книгу, на которой золотыми буквами было написано: «Свод законов элизия «Сады Приуралья».
За ним шли трое в праздничных одеждах: в центре – высокая стройная женщина с коротко остриженными волосами – Куратор-Хранитель элизий, справа и слева от неё – двое мужчин: председатель общественной палаты и Хранитель-Наблюдатель элизия. Замыкала шествие группа из десяти человек – представителей самых знатных и влиятельных семей.
Процессия торжественно прошла по центральной дорожке парка, по площади, и поднялась по ступенькам на сцену.
Судья положил книгу на специальное возвышение и отошёл, встав рядом с процессией. Чуть впереди прямо за «Сводом законов элизия» стояла Куратор-Хранитель элизий, а позади неё полукругом остальные.
Воцарилась напряжённая тишина.
– Уважаемые жители элизия «Сады Приуралья»! – голос Куратора-Хранителя элизий многократно усиленный слышался в каждом отдалённом уголке площади, – от лица Хранителей Земли поздравляю вас с сорокалетней годовщиной вашего славного элизия! Исторически ваш город более древний, но все мы с вами предпочитаем отсчёт времени по новейшей истории, с начала нашей эры, эры единого сообщества. Хранители Земли глубоко уважают каждого жителя, чей труд, да и сама жизнь посвящены процветанию элизия, а вместе с ним, процветанию нашей планеты Земля. Вы знаете, что только совместным трудом и общими усилиями мы в столь непростое время, время ограниченных ресурсов, смогли мобилизоваться и построить идеальный мир, не побоюсь этого слова, Рай на Земле. Мы добились того, о чем человечество мечтало столетиями: у нас нет бедных, которым нечего было бы надеть, и негде было бы жить; у нас нет голодающих; нет смертельных болезней, которые раньше выкашивали целые города и поселения; нет войн. У нас всеобщее бесплатное образование для детей, и каждый имеет не только право, но и возможность работать там, к чему у него есть склонности и способности, каждый имеет право открыть своё дело. И этого мы добились вместе, общими усилиями. Хранители неустанно следят за незыблемостью миропорядка, который установлен нашими законами, – Куратор положила руку на свод законов. – Сегодня, в этот праздничный для всех нас день, Хранители хотят выразить свою искреннюю признательность всем жителям, чьими стараниями живёт и развивается город. Мне выпала почётная миссия отметить лучших из лучших, и наградить их орденом «За заслуги перед Человечеством».
Раздались аплодисменты. Процедура награждения проходила довольно долго, сопровождаемая выступлениями с ответным словом. Ордена получили все, кто находился в свите: главы семей, владеющие супермаркетами и фирмой «Хлебный Дом», и крупнейшая семья фермеров, и …, впрочем, ни одна из влиятельных семей элизия не осталась без внимания и награды.
После награждения взял слово председатель общественной палаты – глава семьи «Хлебного Дома».
– Жители славного элизия «Сады Приуралья»! Сорок лет мы вместе создаём новую жизнь. Благодаря покровительству Хранителей, наш элизий процветает. Люди счастливы и деятельны. Каждый старается внести свой посильный вклад в общее дело. Вот и теперь, мне выпала большая честь огласить волю нашего благотворителя, который своим примером показывает, что может достичь трудолюбивый и талантливый человек. Семья «Текстильное дело» выразила желание вновь внести свой вклад в процветание «Сады Приуралья», а именно со следующего месяца – с первого июня роботы, которые используется на лёгком труде на конвейерах в бизнесе этой семьи, будут сознательно упразднены. Все кто сейчас по каким-то причинам не работает, но хочет получить работу, получат её и, наконец, смогут ощутить себя полноценными жителями. Давайте поблагодарим эту легендарную семью! – Председатель общественной палаты зааплодировал. К нему присоединился Куратор и свита. Люди молчали.
– От себя хочу добавить, что семья «Хлебный Дом» присоединяется к такому благому делу.
На площадь раздались хлопки, и скоро она наполнилась овациями, в которых потонули выкрики недовольных.
Внезапно тысячи огней праздничных фейерверков осветили небо. Один из них начертил разноцветными огнями огромные буквы: «БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!». Они зависли над площадью, переливаясь и постепенно тая.
Ан смотрел на рассыпающиеся буквы, слушал восторженные возгласы горожан, и почему-то вспомнил Эльзу – художницу. На её картинах не было ярких красок и фигур, с полотен смотрел серые безжизненные лица людей у станка, за кассой, за рулём комбайна. Серые лица печальных людей.
«Счастье… Что такое счастье? – думал Ан, глядя на гаснущие огоньки. – Счастье вот такое лёгкое, зыбкое, феерическое, на мгновенье принимающее изумительную форму, несущую пронзительную радость и тут же разлетающуюся, рассыпающуюся ни во что, от которого остаются только отдельные яркие вспышки – воспоминания иллюзорной радости? Может ли счастье быть реальным? Работа на конвейерах – счастье для тех, кто дал такую работу другому человеку. Счастье от осознания своей значимости, великодушия, от того, что помог кому-то, чтобы другой человек перестал ощущать себя изгоем, живущим на подачку – пособие? Счастье такого человека в ощущении себя благодетелем? А для того, кто получил эту работу? Будет ли это счастьем? Будет ли счастьем осознание того, что ты такой же достойный горожанин, как и другие, что каждый день ходишь на работу и делаешь что-то нужное, получаешь за это деньги, а значит, можешь позволить себе всё, что они дают? Счастье ли в этом? Счастье ли стоять у конвейера по шесть – восемь часов из дня в день, из месяца в месяц, из года в год, механически, как робот, повторяя одну и ту же операцию?» – Ана передёрнуло. – «Для меня это было бы большим несчастьем. Тогда почему все так радуются? В чем суть благотворительности? К чему эти все овации, аплодисменты?».
Гулкий удар по голове мгновенно выбил из неё все мудрствования. От неожиданности Ан чуть присел и резко обернулся. Рядом, улыбаясь, стоял Робин. В руках он держал огромный скрученный надувной шар в форме улитки. Тум, и шар снова опустился на голову Ана. Он разозлился и попытался дать Робину пинка, от которого тот увернулся, и, ловко дотянувшись до головы Ана, снова приложился к ней: тум, тум.
– Прекрати, – сказал Ан, – себе постучи!
– А мне-то зачем? – смеялся Робин, – Это у меня, что ли такое идиотско-мечтательное выражение? Поделись, о чем так проникновенно мечтал? А может быть о ком? – Робин подмигнул Ану.
Ан снова попробовал дотянуться до него, но Робин ловко уворачивался, хохоча, пока на них не зашикали. Тогда Робин схватил Ана за руку и потащил в сторону палаток.
– Пошли, я тебе кое-что покажу, – подвёл его к одной из них, где продавались горячие пончики, обсыпанные сахарной пудрой и кокосовой стружкой. Ан кивнул, они купили по паре пончиков, и довольные пошли по краю площади, жуя на ходу.
Робин затих, внимательно рассматривая толпу, будто искал кого-то.
Ан покосился на него.
– Слышал? Объявили о новых рабочих вакансиях, быть может, кто-то из твоих сможет устроиться.
Робин сплюнул:
– Неа, это вряд ли, отца не возьмут с одной рукой даже на лёгкую работу, а мама не захочет оставлять его одного надолго.
– А брат?
– Марат-то? Ну, этот тем более. Он мечтает о художке. Сейчас все грезит конкурсом. Говорит, победителю дадут направление на учёбу. Совсем чокнулся на своих рисунках, – Робин доел пончик. – Вообще-то он так ничего себе рисует, придёшь к нам, глянешь. Кстати, – Робин тревожно осматривался, – сегодня должны сказать результаты конкурса. Он ещё с утра ушёл к меценату, что конкурс спонсирует, узнать что там, и что-то до сих пор нет.
Робин продолжал шарить глазами по толпе, выискивая брата.
– Может уж дома? – предположил Ан.
– Может, – Робин ударил Ана по плечу: – Пошли к нам. Ты собирался заглянуть. Сегодня мать пироги печёт, свои фирменные, с сухофруктами. Мои ждут тебя в гости.
– Спасибо, Роб, только меня Линда к пяти звала. Хотела познакомить с родителями.
– Упс. У вас уже до знакомства с родителями дошло? – засмеялся Робин, – Поздравляю.
– Да брось, ты. Просто в гости.
– Ну да, ну да. Лан, не переживай, до пяти ещё час, успеешь.
– Ну, пошли.
Ан взглянул на браслет: 16:03. В этот момент пискнул сигнал полученного сообщения, и, раскрыв экран, он прочитал:
«В пять будь на нашем месте. Линда».
Он отправил Линде подтверждение. Поискал её взглядом в толпе и вдруг увидел, стоящей рядом с высокой дородной женщиной, она смотрела на него. Ан хотел было подойти, но женщина, видимо, мама Линды, наклонилась к ней, что-то шепча, и он постеснялся. Махнув девушке, он пошёл догонять Робина.
***
На остановке рядом с площадью народу было мало.
– Как будем добираться? – прищурив левый глаз, спросил Робин.
– Как обычно на электробусе? Или как ты добираешься до дома?
– Ну, можно, и как обычно, а можно вызвать мой персональный аэробус, – Робин горделиво выпятил грудь. – Вот скажи, у тебя когда-нибудь был персональный аэробус?
– Откуда? – пожал плечами Ан. – Я на общественном.
– Вот, – подняв указательный палец, констатировал Робин, – это только лишний раз подтверждает твою посредственность, по сравнению с моей гениальностью!
Ан рассмеялся.
– Ладно, давай, гений, вызывай своё летающее корыто.
– Ага! Ты ещё и жалкий завистник! – проговорил Робин, поднося браслет к миниатюрному пульту, расположенному в глубине стеклянного куба остановки справа от серебристой ленты сидений для ожидания. На пульте Робину подмигнул зелёный глазок индикатора, принявшего вызов, а на браслете высветилось: прибытие аэробуса в течение десяти минут.
– Садись, – хлопнул он по сидению, – чуток подождать надо.
Ребята сели. В открытую дверь соседней секции остановки они видели, как входили люди и быстро пропадали из глаз, спускаясь по широкому бесшумному эскалатору под землю в метро, или поднимались на поверхность и растворялись в толпе гуляющих.
Пару раз около них останавливался электробус, забирая пассажиров. Наконец, над входом в соседнюю секцию загорелась надпись «Внимание! Проход закрывается через 02:00 минуты». На табличке начался отсчёт: «01:59», «01:58»…
В небе показался аэробус. Через минуту пол в соседнем отсеке остановки закрылся, а ровно в то время, когда на табло высветилось «00:00» дверь секции метро, выпустив последних пассажиров, закрылась, створки потолка разъехались в стороны, пропуская аэробус, который приземлился в центр соседней секции. Ещё через минуту на табло загорелась надпись «Робин Смелов. Благодатное», и дверь открылась.
Робин толкнул Ана в бок, и они поднялись.
– Почему «Благодатное»? – тихо спросил Ан.
– А какое? Бараки? – хохотнул Робин, – Халявное, потому и благодатное.
***
Дверь школьного аэробуса закрылась, и через минуту он взмыл в небо. Ан впервые летел. Он прильнул к иллюминатору. Первым его желанием было заглянуть туда, за горизонт. Рассмотреть, что там в той таинственной неизвестности. Конечно, в школе они изучали географию Земли, виртуально путешествовали по другим элизиям и даже несколько раз побывали в Элизиуме. Они знали о крупнейших производственных комбинатах в тайге и в пустынях, о научных комплексах на крайнем севере и на океанских островах, в степях и высоко в горах. Да что там знали, каждый, у кого был интернет, а он был у всех, мог беспрепятственно путешествовать в любой точке Земли. Виртуал был настолько реальным, что давал стопроцентный эффект присутствия. Туристический бизнес процветал. Свои отпуска жители Земли могли проводить в любой точке планеты и в любых условиях, не выезжая из своего элизия, ссылки на бесплатные туристические буклеты всплывали на каждом сайте, где пользователь не запрещал рекламу, ограничить желания людей мог только их кошелёк. Для осуществления мечты достаточно было заключить договор с туристическим агентством, и снять домик в одном из множества небольших туристических комплексов, расположенных в деловой зоне элизия.
Да, Ан всё это знал, у него даже были друзья в других элизиях, с которыми он познакомился на олимпиадах и теперь часто общался в Сети. Но всё это было не то. Ан мечтал сам увидеть всё, и сам всё почувствовать. Однако дальше зоны бараков и огромной лесопарковой зоны, которая начиналась сразу за бараками, он ничего не увидел.
Зона бараков – особый мир со своими магазинами и парикмахерскими, кинотеатрами и поликлиниками, в общем, со всем необходимым, что требуется человеку для скромной, но достойной жизни, которую могли себе позволить безработные, жившие на одно пособие. Их многоквартирные двух – четырёх этажные дома каменным поясом охватывали элизий, утопая в зелени.
Зона бараков – это мир лишних людей, как презрительно называли их жители элизия. Место проживания тех, кто по каким-то причинам не мог или не хотел работать, довольствуясь жизнью на ежемесячное пособие. Они были нежелательными гостями, и для посещения центра им требовалось разрешение, которое нужно было получать по интернету за сутки, и на которое требовалась причина, а потому редко кто покидал пределы бараков, да и то, если только по необходимости. Лишь детям разрешался беспрепятственный проход в город и выделялся специальный школьный аэробус.
Ан не признавал различий между людьми и не считал жителей бараков лишними, но почему-то всегда испытывал чувство неловкости, даже вины, когда думал о родных Робина, и о тех, кто жил в бараках. Вот и теперь он с тревогой ожидал знакомства с родителями Робина.
***
Школьный аэробус высадил их на небольшой ровной площадке недалеко от дома Робина.
– Пошли, – Робин привычно спрыгнул и, кивнув Ану, быстрым шагом направился к распахнутому настежь подъезду двухэтажного здания, который разухабисто встречал их визгом частушек, доносившихся из открытого окна второго этажа. Ан, поднял голову и смотрел, как колыхалась от ветра тюлевая занавеска, зазывая.
Робин, стоя у подъезда, окликнул его. Потом взглянул на открытое окно:
– Соседи уже празднуют.
Подходя к Робину, Ан провёл рукой по тёплой жёлтой стене:
– Дерево? – удивлённо спросил.
– Экология, – насмешливо поднял вверх указательный палец, ответил Робин.
В подъезде царил полумрак. Только проём двери освещал широкую лестницу со щербатыми ступенями. Под лестницей кто-то завозился.
– Фроська, опять тискаешься, смотри! Я ревную! – громко сказал Робин. Под лестницей захихикали, и выглянула толстая физиономия:
– А Роб, ты? Привет! Чего не на празднике?
– Чего я там не видел.
– А это кто с тобой?
– А тебе что? Друг.
– Да не, я так, – физиономия спряталась.
– Смотри, девку не забрюхать, «так», мала она ещё, обжиматься под лестницей.
– Да, не, мы так, балуемся, не по-серьёзному, – из-под лестницы донеслись смешки и повизгивание.
Ан покраснел и подёргал друга за рукав, спеша уйти. Робин, взглянул на него и засмеялся. Ан ткнул его локтем в бок. Тот охнул, и дал ему подзатыльник. Так смеясь и толкаясь, они вошли в квартиру.
– Вы что, не закрываетесь?
– А чего днём закрываться-то, ночью вон на крюк запираем, – Робин кивнул на большой почти полуметровый металлический крюк, висевший рядом с дверью на стене.
Длинный коридор с жёлто-бежевым линолеумом и стенами цвета свежей мяты освещал мягкий свет, который лился сквозь матовые узорчатые стёкла дверей, три из которых были расположены слева и две – справа.
– Проходи. Наша – последняя.
Ан остановился, разглядывая распростёртые полыхающие огнём крылья феникса, изображённого на стекле.
– Брат?
– Угу.
Дверь открылась, и на пороге показалась маленькая кругленькая женщина. Чёрные волосы её были аккуратно собраны на затылке в большой пучок. На неё был фартук, а в руках большая кастрюля.
Увидев их, женщина улыбнулась, ямочки заиграли на её щеках. Светло-карие глаза ласково сузились.
– Привет, ма, – Робин, чмокнул её в щеку, – вот, знакомься это Ан. А это моя мама – Елизавета Макаровна.
– Ах, какие вы молодцы, что пришли! Здравствуйте, Ан. Проходите, проходите! Я сейчас, только пирожки в духовку поставлю, да горяченьких принесу! Отец, встречай гостя! Я на минуточку! – крикнула она вглубь комнаты, пропустила их вперёд и быстро пошла на кухню.
Они вошли в маленький коридорчик. Из открытой двери комнаты вышел высокий сутулый мужчина. В левой руке он держал сигарету.
– Ааа, вот ты какой Ан, – мужчина маленькими бусинами карих глаз рассматривал его.
– Ан, это мой батя.
– Гаврила Петрович, – представился мужчина, затянувшись сигаретой. – Руки, уж извини, не подаю, – он кивнул на правую руку, висевшую безжизненной плетью.
– Здравствуйте, – смутился Ан, с трудом отводя взгляд от протеза. Он не думал, что это так поразит его. Правда, до этого никогда не встречался с инвалидами.
– Ну, проходите, чего тут стоять, – он посторонился, пропуская ребят вперёд.
Ан вошёл в большую светлую комнату и огляделся. Его поразила чистота и старомодность её. В центре стоял стол, по белоснежной скатерти, которого бегали солнечные блики от до блеска вымытого окна. Над столом низко нависала большая люстра – абажур, расписанная странными разноцветными узорами. Они, переплетаясь, притягивали взгляд, скользивший по завиткам от краёв в центр, в глубину цвета.
– Марат расписал, – заметив взгляд Ана, с гордостью произнёс Робин.
Древняя мебель гордо выставляла напоказ свои начищенные до блеска бока. Фарфоровые статуэтки всевозможных размеров и форм, заботливо расставленные на многочисленных кружевных салфетках, приглашали полюбоваться ими. Со стены над комодом на Ана смотрел портрет: молодой мужчина обнимал за плечи юную девушку. Она, чуть склонив к нему голову, улыбалась. Такая радость была в их глазах, что Ан невольно засмотрелся.
– Ну, садись, что ли Ан, – Гаврила Петрович придвинул стул, на который был надет чехол из светлой ткани. Потом взглянул на портрет, улыбнулся:
– Маратка нарисовал. Он мастак бумагу пачкать, – в голосе слышалась гордость за старшего сына.
Ан присел на краешек стула.
– Ну, вы что, с праздника? Как там? Что нового слышно?
– Да, ничего такого. Всё как обычно, – Робин открыл дверь в соседнюю комнату, заглянул туда и вернулся. Тоже сел за стол.
– Да! «Хлебный Дом» и «Текстильщики» решили заменить роботов на безработных.
Гаврило Петрович усмехнулся:
– Благодетельствуют, значит. Похоже, роботы у них не выдерживают нагрузки, а покупать новых накладно. Ну, что ж, может, кто и позарится.
Он загасил сигарету, бросил окурок в пепельницу и провёл ладонью по скатерти, разглаживая несуществующие складки. Тяжело вздохнул.
– Бать, а что Марат не приходил?
– Нет, не приходил. А что ему приходить-то? С художниками своими сейчас затешется куда-нить. Праздник всё-таки. А может, на площади?
– Неа, на площади его не видел.
– Ну, значит, где-то гуляет. Конкурс вон закончили. Отмечают, поди. Пусть себе, а то сидит безвылазно дома, малюет. Может, девчонку себе хоть найдёт.
Потом слегка хлопнул по столу, и весело спросил:
– Ну, а вы то, что, Творцы, к испытанию готовы?
– А то! – усмехнулся Робин.
Мать, вошедшая в комнату, услышала слова отца:
– Мы так гордимся тобой, сыночка.
– Угу, гордимся, – хмыкнул в усы отец.
Она поставила на подставку широкую низкую кастрюлю под белым полотенцем, и стала быстро накрывать к чаю:
– Мы очень рады, что Робин дружит с вами. Вы – хороший мальчик, серьёзный. И семья у вас достойная, у нас все знают и уважают Коровиных. Мы ещё вашу маму знали, сердечная была девушка, – она вздохнула – Очень мы с отцом надеемся, что вы с Робином поедете учиться вместе. Присмотрите там за ним, уж такой он легкомысленный у нас ещё, – она горестно покачала головой.
– Легкомысленный, – передразнил отец, и припечатал – шалопутный. Я даже не поверил, когда письмо-запрос из школы пришло с просьбой дать согласие на перевод его в Творцы в случае успешного испытания.
Ан весело смотрел на Робина, лицо которого от смущения пошло красными пятнами.
– Хватит уже, а?
– Вы не беспокойтесь, я, конечно, присмотрю за ним, – улыбаясь произнёс Ан, и тут же почувствовал, как Робин пнул его под столом.
Потом они пили чай с фирменными пирогами Елизаветы Макаровны. Объевшись, довольный и сытый Ан слушал тихий разговор. Ему было уютно и хорошо, словно он тут уже давно и всех знает, и все знают и любят его.
Отчаянный вопль выбил из рук Елизаветы Макаровны чашку, которая разлетелась вдребезги.
– Господи ты, боже мой! – воскликнула она, прижав руки к груди.
Гаврила Петрович плюнул:
– Начинается!
Наверху над комнатой послышался топот, грохот, отчаянный визг.
– Убью, сука! – надрывался мужской голос.
– Помогите! Помогите! – кричала женщина.
Ан остолбенел. Робин, доедая пирожок, поднялся.
– Посиди тут, я ща, – сказал он Ану, жуя на ходу.
– Я с тобой.
– Ещё чего!
– Да не ходи, – махнул рукой Гаврила Петрович, – не в первой, Робин ща приструнит.
– Сыночка, не ходи! – взмолилась мать, цепляясь за Робина, – Мало ли что. С пьяных-то глаз!
– Ну, что ты, ма, в первый раз что ли? Я быстро.
Он ушёл.
Они молчали, прислушиваясь к звукам скандала, разгоравшегося наверху.
– А ты кто такой?! – взревел мужской пьяный голос. Послышался тяжёлый стук, грузно упавшего тела. Наступила тишина.
Через несколько минут дверь открылась, и вошёл Робин, который вёл под руку худенькую растрёпанную женщину с заплаканными глазами.
Мать подскочила к ней:
– Кирочка, проходи, милая, садись. Я тебе сейчас чайку налью. Вот скушай пирожок. Сама только испекла к празднику.
Женщина, всхлипывая, опустилась на стул.
– Чего там опять с Серёгой не поделили? – спросил отец.
– Сил моих больше нет, – заплакала та, – как его уволили и сюда переехали, так совсем, как с ума сошёл. Пьёт каждый день. Уж узнавать меня перестал. А так мы хорошо жили, ребёночка хотели, – она уткнулась в стол и зарыдала.
– Ну, так роди. У вас детей пока нет, одного вам разрешат.
– Да какое, роди! Не хочет он теперь. Говорит, нищету плодить не будет, – прошептала она.
– Мда, – крякнул отец. – Что он сейчас? Затих?
– Ну, типа того, – усмехнулся Робин, – связали мы его. Пусть проспится.
– Да, да, – закивала женщина, – трезвый он тихий, ласковый.
– Да когда ты его последний раз трезвым-то видела? – проворчал отец.
Женщина молча плакала.
– На, милая, покушай пирожка. Сейчас тебе чаю налью, – хлопотала около неё мать.
Ан посмотрел на часы. Без пятнадцати пять. Через пятнадцать минут Линда будет ждать на их месте. Он незаметно показал Робину на браслет.
Тот кивнул и поднялся:
– Ну, нам пора, мы пойдём.
Мать встрепенулась:
– Ох, как нехорошо получилось! Ан, голубчик, вы не подумайте чего, и обязательно к нам ещё как-нибудь приходите. Мы всегда вам будем рады!
– Хорошо, обязательно, до свидания, – сказал Ан, выходя вслед за Робином.
Отец Робина молча кивнул ему.
Робин проводил его к остановке школьного аэробуса.
– Ты сейчас куда? – спросил Ан.
– Пойду, поищу Марата, что-то неспокойно мне как-то. Он раньше так надолго не пропадал.
– А, ну давай. В школе увидимся. Звони, если что.
– Хорошо. Пока.
Они простились.
***
Ан шёл быстро, но всё равно не успевал за стуком сердца. Он волновался. Волновался не потому, что скоро будет представлен главе одной из самых влиятельных в элизии семей, а потому, что считал эту затею провальной. Его вряд ли примут в семью и дадут право быть с Линдой. А хотя почему нет? Возможно, он скоро будет Творцом, а это куда почётнее любого из званий Созидателей, но когда это ещё будет, да и будет ли вообще…
«Может не ходить? Познакомимся потом, после школы, когда всё определится, – Ан остановился. – Нет, надо идти, черт меня дёрнул пообещать». С тяжёлым сердцем он приближался к месту их встречи.
Ждал он Линду недолго, не прошло и пяти минут, как она пришла и сзади обняла его за плечи. Ан повернулся и залюбовался на её милое лицо: разгорячённая, с ярким румянцем на щеках, со смеющимися чуть испуганными глазами, она была так ему дорога, что он хотел обнять её, прижать к себе и больше никогда никуда не отпускать.
– Может, лучше погуляем? – с надеждой спросил он.
– Ты что? Сейчас самое лучше время знакомиться! Мои все в сборе и в отличном настроении. Папа как никогда шутит со всеми и смеётся. Я его давно таким не видела. Пойдём скорее, не бойся! – она схватила его за руку и потащила. – Он хороший. Просто, обычно, он очень занят, устаёт и, потому, строгий.
Они сели в машину Линды и помчались.
Линда не любила водить, и поэтому, передав управление автоматике, перебралась к Ану на заднее сидение. Положила ему голову на плечо. Так и ехали всю дорогу, сплетя руки. Молчали.
Труба трассы вела через зону бараков, в лесопарковый массив, где на огромных полянах раскинулись особняки влиятельных семей Созидателей – предпринимателей. Мимо проносились, то тесно прижившиеся друг к другу, усадьбы семей бизнесменов, начинающих и средней руки, то уединённые на обширных огороженных территориях, особняки, принадлежащие первым элитным семьям.
Дома Созидателей, владеющих своим делом, были роскошны. Да и назвать эти сооружения домами сложно. Здесь сосредоточилось не только всё для комфортной жизни, но и всевозможные аттракционы, самые странные хобби и развлечения. Именно тут на шумных вечеринках и приёмах обсуждались дела, заключали выгодные контракты, женили детей.
Электромобиль чуть притормозил у ворот, которые быстро и бесшумно открылись, пропуская его, и вновь с лёгким стуком захлопнулись. Машину они оставили у одноэтажного домика охраны, и дальше пошли пешком. Пройдя кленовую аллею и большой двор, они подошли к парадному входу большого трёхэтажного особняка. У входа на уровне глаз был закреплён гибкий индикатор—распознаватель. Линде встала напротив него. Индикатор чуть сместился, сфокусировавшись на её лице, щёлкнул замок, и дверь открылась. У входа их ожидал представительный пожилой человек – дворецкий – Клим Ильич.