В лаборатории привычно тихо. Я подошёл к «Око», нашему бессменному помощнику, чей искусственный интеллект неустанно регистрировал заданные параметры, и быстро просмотрел последние записи. Провёл ладонью по прохладной серебристой поверхности. «Око». Таким было рабочее название прибора, над которым я работал всё это время, он один заменял целую группу помощников. «Око» походил на тот прибор, с которого началось моё исследование строения Вселенной ещё в Наукограде. Только теперь он способен регистрировать не только энергетические импульсы живых существ, ища их корреляции с импульсами Вселенной, как в тёмной энергии и тёмной матери, так и в проявленной материи: пыли, камня, воды – всего! Абсолютно всё было пронизано вибрацией с чётко прослеживающийся взаимосвязью её частоты с плотностью проявленной материи.

Обнаружив, что Вселенная – это глобальное информационное поле, и научившись распознавать его локальные проявления в материальных и нематериальных объектах, мы приступили к созданию эволюционной шкалы жизни, как мы с отцом Окимием её назвали, регистрируя последовательность изменений уровней вибраций в локальных полях, и связанные с ними физические изменения проявленной материи.

Из всего многообразия вибрационно-материальных трансформаций Вселенной мы могли исследовать лишь мизерную её часть, принадлежащую нашему миру. Только по этому сегменту возможно было создание эволюционной шкалы: диапазона вибрационных полей и соответствующие им материальные проявления информационного поля от самых низких вибраций неживой материи до самых высоких, которые Отец Окимий назвал героическими, и которые регистрировались как мгновенные всплески энерго-вибрации у людей, воодушевлённых молитвой, творческим порывом или самоотречением.

Что там, у минимальной отметки диапазона эволюционной шкалы нашего локального информационного поля мы ещё могли понять. Не так уж и далеко человек отошёл от нуль-координаты. А вот что лежит в области её высоких вибраций, даже вообразить сложно, ибо мысль человеческая не может сгенерировать тот образ, ту вибрацию, которая не соответствует диапазону его полевого существования. Мы только можем постараться как можно ближе подойти к своей верхней планке.

Но самое удивительное открытие, которое сделано нами при составлении эволюционной шкалы в том, что вибрации отдельных материальных объектов, организмов могли взаимодействовать и влиять на полевые характеристики друг друга. Так, два объекта с разным тоном вибрации могут не только энергетически соприкасаться, но взаимно проникать, усредняя вибрации своих полей. Конечно, полностью вибрационные поля никогда не станут идентичными, так как каждое несёт свою индивидуальную информацию, но будет скорректирована.

При этом в поля информационов заложена центростремительная сила. "Распавшийся" Бог должен был "воскреснуть", но воскреснуть более могущественным, познавав опыт проявленных возможностей. Информационы стремились объединиться, гася разность колебаний при незначительных отклонениях и усиливая колебания того уровня вибрации, который в них преобладал. Более сильное поле «принудительно» притягивало к себе, заставляя звучать в унисон, слабое. Так энергия группы людей, усиливающаяся близкими по амплитуде вибрациями, росла, объединяя энергетические поля каждого человека. Люди с более высоким/низким уровнем вибрации, попадая под воздействие поля группы, подчинялись его силе и усиливая его, «сглаживая» свою вибрационную индивидуальность. Не в этом ли, например, суть известного издревле, феномена безумства толпы?

Мы только начали исследования, которые подтвердили бы то, что наша человеческая эволюция – это поступающее развитие энергетической вибрационной системы – единого объединённого поля информационнов, каждый из которых включает в себя информацию обо всей Вселенной. Я – Вселенная! Вселенная, которая имеет строгую закономерность проявления и осознания: постепенное повышение частоты вибраций индивидуального поля от близкого к нулю к бесконечности.

Мы подошли к осознанию закона, по которому можно просчитать эволюционные этапы развития человечества, но уже сейчас было очевидным, что эволюционное плато перед новым скачком разительным образом сокращается. Если в начале эволюции жизни на Земле для эволюционного скачка – перехода материи на более высокий энергетически – вибрационный уровень – требовались миллионы лет, то затем их сменили тысячелетия, а в последние столетия это время сжалось до 300-400 лет.

Мы обнаружили, что когда человечество не могло выйти за верхние пределы диапазона сегмента своего развития за время, отпущенное ей информационным полем, то его энергия начинала приобретать вид воронки, которая кружила на одном месте. Постепенно не высвобожденная энергия информационов, стремящаяся к высшим частотам, под действием преобладающего поля низкой вибрации своих собратьев сглаживалась и начинала вибрировать в унисон с ними. Снижение частоты вибрации приводило к изменению её амплитуды и ускорению, которые неуклонно возрастали. Глобальной информационной программой Вселенной, видимо, заложен временной путь, когда энергетическая вибрация, достигшая пиковой частоты для диапазона данного сегмента развития жизни, должна трансформироваться в поле более высокой вибрации, которое неизбежно должно привести к новому эволюционному преобразованию материи. И если этого не происходило, то накопленная энергия локального поля, не способная преобразоваться в новую форму, концентрирует низкую вибрационную мощь такой силы, которая кипит, как вода в котле. Эта энергия будет накапливаться до тех пор, пока не притянет неуправляемые мощные стихийные природные явления, которые и поглотят поле цивилизации, как неизмеримо малое перед ними. Цивилизация при этом будет уничтожена: рассеяна и поглощена низкой вибрацией материи Земли – отброшена в нуль – координату, с которой и начнёт заново круг своего эволюционного развития. Сколько было уже таких погибших цивилизаций на нашей Земле? Вот и сейчас. Не стоим ли мы на пороге подобной катастрофы?

И что теперь? Мне надо уехать? Бросить эту работу? Что ждёт меня дома? Сможет ли отец Окимий дать мне разрешение на продолжение нашей работы вне его обсерватории? Ведь это и его работа! Да смогу ли я сам продолжить исследования? Дадут ли мне под неё лабораторию? А если нет? Однажды уже отказали в финансировании. Где гарантия, что это не повториться? И потом, где я буду жить? Дома? Фёка говорила, что она прогнала Клео, а если нет? И смогу ли я опять жить с женой как ни в чем не бывало? Я, конечно, беспокоюсь о её судьбе и желаю ей всего хорошего, но продолжать брачные отношения.... Я прислушался к себе: «Простил»? И понял, что нет, что всегда не рождённый наш ребёнок будет непреодолимой преградой.

Всю первую неделю июля лил дождь. Небо рыдало навзрыд, потеряв где-то в тучах свою подругу – солнце. Я любил дождь. Мне казалось, что дождь объединял всё, и я в этот миг остро чувствовал свою сопричастность со всем, и не просто сопричастность, а единение с природой. Недаром на вопрос: какая у вас погода? Отвечают: у нас тут дождь идёт. И никому в голову не придёт сказать: а у меня дождь.

Браслет звякнул, и на экране появилось серьёзное лицо Люсеньки:

– Здравствуйте, Олег, вас хочет видеть отец Окимий. Не могли бы вы сейчас прийти к нему?

– Добрый день, Люсенька! Конечно! Иду! – ответил я и бросился к лифту.

Я тихо открыл дверь и вошёл. Отец Окимий полулежал, откинувшись на подушки, до пояса накрытый серым одеялом. Я удивился, что он был, как обычно, в своей рабочей рясе, словно только сейчас пришёл из обсерватории и прилёг отдохнуть на минуту, чтобы потом снова идти работать. Но нет, что-то было не так. Что-то изменилось в его облике с тех пор, как мы виделись в последний раз. Бессильно лежащие поверх одеяла почти прозрачные худые руки, впавшие в провалы глазниц, черноту которых резко подчёркивала мертвенная белизна лица, глаза… Глаза! Я только однажды видел отца Окимия с закрытыми глазами – в тот день, когда нашёл его в тайной комнате. Тогда поглощённый единственным желанием – спасти его, я не обратил внимания. Но теперь ясно понял, что для меня было главным в отце Окимии. Это его взгляд. Взгляд проницательный, умный, насмешливый, всё понимающий. За силой взгляда его прищуренных словно смеющихся глаз совершенно терялся облик пожилого человека. Сейчас глаза были закрыты, и душа отца Окимия не смотрела на меня, словно закрылась, как будто её уже не было здесь с нами. Мне стало страшно и отчаянно захотелось уйти от этого чужого немощного тела, в котором едва угадывалась жизнь.

Веки отца Окимия дрогнули, и он взглянул на меня. Одно краткое мгновенье на меня смотрела тёмная бездна, но вот глаза его знакомо усмехнулись и я невольно облегчённо вздохнул. Отец Окимий улыбнулся и протянул мне руку. Сердце моё сжалось, словно отвечая на прощальный призыв, я подошёл к нему, встал на колени перед постелью и губами припал к его руке. Старец погладил меня по голове.

– Ну, будет, будет, – тихо сказал он.

Я поднял голову. Он, улыбаясь уголками бледных губ, смотрел на меня. Взгляд его был таким бесконечно добрым и понимающим, что у меня похолодело в груди. Я понял, что так не могут смотреть люди, что дни отца Окимия сочтены и совсем недолго он ещё пробудет с нами. Ему уже открылась тайна неба, и душа его рвётся туда. Только невероятной силой воли он удерживает её здесь, среди нас. Должно быть что-то очень важное, не завершённое, держит его здесь.

– Как вы, отец Окимий? – спросил я и смутился глупости своего вопроса. Я же видел, хорошо видел, как он.

Старец, словно прочитав мои мысли, ничего не сказал, похлопал рядом по краю постели:

– Садись рядом, Олег. Надо поговорить.

Я сел. Отец Окимий устало прикрыл глаза. Прошла, наверное, минута, прежде чем он открыл их снова и внимательно посмотрел на меня.

– Как думаешь жить дальше? – вдруг спросил он.

Я растерялся и не знал, что и ответить.

– Не знаю, отец Окимий.

Он кивнул и снова прикрыл глаза.

– Работу нашу хотел бы закончить, – тихо сказал я.

Монах строго посмотрел на меня:

– Ты хочешь уехать?

Я молчал. «Хочу ли я уехать»?

– Ты уж определись, друг мой, нельзя жить, не имея чёткой цели зачем жить.

– Сейчас самое главное для меня – это наша работа. Но я понимаю, – невесело усмехнулся я, – и отец Фивий объяснил, что невозможно находиться на территории монастыря, работать тут и не быть хотя бы поселенцем. Но вы же знаете, отец Окимий, как я отношусь к религии, – я отвернулся.

Захотелось прервать неприятный разговор. Но я пересилил себя. Нужно сразу определиться и не мямлить, а он меня поймёт. И я продолжил:

– И если разумность мироздания я принимаю, видя её проявление в законах, которые мы исследуем, то религию я принять не могу. А я полагаю, что должен буду согласиться с уставом поселения монастыря, и стать адептом религии, которая им исповедуется, в случае, если бы захотел остаться тут жить и работать.

– Жаль, – отец Окимий в упор смотрел на меня. – Очень жаль. Я умираю, – вдруг неожиданно спокойно добавил он, – вряд ли я проживу долго. Мы, конечно, смогли бы закончить наши исследования. То, что планировали почти завершено. Ведь так?

Я кивнул.

– Как ты думаешь, Олег, будут ли использованы результаты наших исследований? Принесут ли они людям какую-то практическую пользу?

Я задумался.

– Безусловно, в научных кругах наши исследования будут интересны. Более того, я уверен, что они произведут фурор.

– Да? Ты уверен? А не будет ли большинством наша теория развития эволюции воспринята как очередная басня о конце света, на этот раз рассказанная научным языком? Чтобы её принять, нужно не просто понять, но и осознать то, что с нами происходит. Способны ли люди осознать? Вот ты пришёл из мирской жизни, скажи. Как там, люди готовы понять, почему жизнь их может привести к всеобщей гибели?

– Цивилизованное человечество…

– Брось, Олег, – строго прервал меня отец Окимий, – какое цивилизованное человечество? Ты же сам доказал, что основа эволюции – вибрационное развитие форм материи, последовательный переход её форм от низших частот к высшим. Или, как говорят верующие, – развитие духовности от низкого её проявления к высшему, божественному, для слияния с ней. Кто из людей добровольно может признать, что духовно он стоит на низшей ступени и что для эволюции необходимо поднимать свой духовный уровень? Ведь все мы такие хорошие и замечательные. Такие толерантные к слабостям друг друга! – отец Окимий замолчал и прикрыл глаза, отдыхая. Наконец, нашёл в себе силы продолжать:

– И ещё не реальнее, Олег, то, что человечество осознает, что личная духовность невозможна в принципе. Нельзя быть высоко духовным человеком, то есть существовать на высшей энерго-вибрационной волне, если рядом с тобой живут люди, которые не в унисон с ней. Взаимопроникновение вибрационных полей усреднит их. Недаром раньше монахи, уходили подальше от людей, чтобы обезопасить себя от снижения частоты своего вибрационного поля от прикосновения к нему более низких энергий других людей. Но время изменилось! И если раньше цивилизация, неспособная выйти на новый вибрационный эволюционный уровень, просто исчезала с лица Земли, чтобы начать свою эволюцию заново из нуль-точки, то теперь, когда человечество объединилось в живой единый организм, стихийный ответный удар может уничтожить не только нашу цивилизацию, а всю планету, – отец Окимий обессилено откинулся на подушки. – Дай мне воды, пожалуйста, – попросил он.

Я налил из графина, стоящего на прикроватном столике, воду в стакан и подал ему.

– Вы устали, отец Окимий. Вам нужно отдохнуть. Давайте поговорим позднее.

Он отрицательно качнул головой. Перевёл дыхание и продолжал:

– Нет времени отдыхать, Олег. Тебе удалось расшифровать данные по всплеску энергии из чёрной дыры нашей галактики?

– Пока нет. Но, возможно, именно этот всплеск и спровоцировал изменение движения кометы Лекселя, которая, как надеялись учёные, в прошлое своё сближение с Землей была отброшена притяжением Юпитера подальше от солнечной системы, а теперь вновь появилась в поле зрения.

– Вот, вот, – устало произнёс старец, – где гарантия, что накопленная энерго – вибрационное поле Земли, постоянно подпитываемое мощными потоками низкими вибрациями человечества, не притянет из космоса комету Лекселя или аналогичный объект, и они, столкнувшись, не уничтожат друг друга? Конечно, души – бессмертные искры божественной праосновы, высвободившись, снова начнут свой эволюционный путь. Но это отбросит развитие человечества на миллиарды лет. Мы с вами это знаем. Но сможем ли убедить других?

– Что же делать? Все равно единственный способ – постараться открыть людям глаза.

Отец Окимий кивнул.

– Да, открыть глаза это хорошо. Если они откроются, конечно.

– Что же вы предлагаете?

– Я? А ты, Олег, сам-то как думаешь? Что может спасти нас?

– Возможно, нужно изобрести прибор, повышающий вибрацию поля человека?

Отец Окимий поражённо посмотрел на меня.

– А что? – смутился я. – У нас есть прибор, улавливающий и регистрирующий энерго поле человека. Почему бы не создать прибор, корректирующий это поле.

– А почему сразу не сунуть людей в атомный реактор, там уж всяко энерго поле очень высокое, пусть поднимут своё, – с усмешкой смотрел на меня Отец Окимий.

– Шутите, какое же тело выдержит подобную энергетику.

– В каждой шутке.., – задумался отец Окимий, – вполне возможно, что по «плану» эволюции человечество в скором времени должно повысить свою вибрацию до чего-то подобного, и нас в самом ближайшем будущем ждёт встреча с таким космическим «подарком». Но вот встреча-то эта будет не в нашу пользу, так как тела наши не готовы к подобным вибрациям. А что будут «корректировки» поля планеты, я уверен, да и вы знаете. Они информационно заложены в программу и прослеживаются нами по шкале эволюции жизни. А что получится тогда, когда настанет время этой корректировки, будет зависеть исключительно от нас самих.

Он замолчал отдыхая. Я сидел не шевелясь, опасаясь его потревожить. Наконец он заговорил:

– Олег, напомни мне, по нашим исследованиям в каких случаях энергетическое поле человека начинает звучать в наивысших возможных для него вибрациях?

– При эмоциональных всплесках: творческом, при искренней молитве и самопожертвовании.

Отец Окимий в упор смотрел на меня.

– Что? – спросил я.

Он молчал. А я почувствовал себя неуютно. Я не понимал, что он хотел от меня. Мне искренне было жаль людей, и никак не хотелось, чтобы эволюция человечества обнулилась и начала свой путь заново. Но что я-то мог сделать? Да и сам готов ли я к такому переходу или высшие вибрации разрушат моё тело, заставив каждую его клетку вибрировать в непривычном не свойственном ему ритме? Что мы все можем сделать даже если осознаем это?

– Олег, я всю свою жизнь посвятил тому, чтобы, – он усмехнулся, – как ты выразился, корректировать энерго-поля людей. И путь этот один – через духовность, через молитву, через искреннее обращение человека к божественному или как минимум через осознание человеком, что его низкие вибрации – низкие поступки и мысли, – недопустимы и вредны, и в первую очередь для него же самого. Мы приближаемся к очередной амплитуде возможностей: планета у границы следующего диапазона энергии жизни, и выброс из чёрной дыры качественно изменит не только тёмную энергию и тёмную материю, вокруг неё, но и их влияние на нашу проявленную планету. Нас ждёт новый эволюционный рывок. Когда это произойдёт неясно, но очевидно одно, чтобы выжить человечество должно подготовить свои тела к более высоким вибрациям, только тогда оно способно выжить. И, самое главное, нельзя выжить поодиночке. Говоря иначе, нам нужно думать не только о личном самосовершенствовании, но в первую очередь позаботиться об увеличении частоты энергетических вибраций биополя поля нашей планеты. Настало время, когда монахи не должны прятаться в кельи и искать личную духовность. Настало время, когда мы должны идти к людям.

– Выйти монахам из келий? Что вы хотите сказать? Необходимо попытаться повысить вибрацию поля человечества через молитву? Духовную религиозную жизнь?

– Именно.

– Но как вы себе это представляете?! Сейчас! Во время свободы совести и вероисповеданий! В век атеизма и науки! Простите, но что значит молиться, если даже мы с вами уверены, что Бога как такового, который бы услышал наши молитвы, нет! А есть разумное закономерное развитие жизни.

– А что вы можете предложить? Что может так духовно объединить людей, объединить не в стремлении усиления низкочастотных целей – сделать жизнь на планете комфортнее для каждого, а объединить в устремлении к высшему, божественному, к гармонии космоса? Что может настолько поднять вибрацию человека, как не осознание им себя божественной частицей, сущностью, которая в бесконечном саморазвитии должна устремляться к божественному сотрудничеству с такими же сущностями, как и она?

Я в раздражении встал и прошёлся по комнате.

– Я даже не знаю, что и сказать. Какое божественное? Вы посмотрите внимательно на религиозные церковные ритуалы. Они же застыли с доисторических времён. И как может религиозный человек быть устремлён к высшему божественному, если религия ему внушает, что он букашка – раб божий, что он греховен от рождения и должен всю жизнь замаливать свои грехи и отказаться от собственной воли? Какое может быть при этом бесконечное саморазвитие?! О чем вы говорите! Религия и саморазвитие, творчество – это взаимоисключающие вещи! Что нужно религии, на чём она стоит, так это исключительно на точном исполнении одних и тех же ритуалов, повторяющихся изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, из столетия в столетие! Вот раньше религиозных людей было значительно больше, чем сейчас, и что? Разве это привело к какому-то скачку в духовном развитии человечества? Нет, религия, опираясь на божественные ценности, духовно лишь поработило человека, принизило его, лишило инициативы и стремления к самосовершенствованию, убило в нем все человеческие чувства, оставив лишь страх перед Богом да веру в свою изначальную греховность. Не потому ли так трагичны всегда обращения к Богу, которые становятся либо рутинной обязанностью, или проявляются тогда, когда у человека горе. Не потому ли в наших церквях скорее плачут, чем улыбаются. Почему религия несёт негативные эмоции? Осознание своей греховности и раскаяние – не главное ли, что отвращает религиозного человека от живой жизни, делает его страх, перед тем как бы не впасть в грех, помехой жизни? Зовёт скрыться от жизни, чтобы замолить свои грехи, и вдали ото всех и вся попытаться сохранить свою личную духовность, чтобы через неё услышать Бога. Да и Бог-то скорее какой-то высший карающий орган! Не думаете ли вы, что религия превратила веру людей в мощный орган, психологически влияющий на человека с целью добиться его покорности, подчинению власти?

Отец Окимий поднял руку. Я замолчал.

– Ты во многом прав, – заговорил отец Окимий. – Но, скажи на милость, как влиять на проявление низких чувств, эмоций человека? Не будешь же ты отрицать, Олег, что истинно религиозный человек старается, пусть даже под страхом неизбежного Божьего наказания, быть лучше, избегать грехов, гнать от себя нечистые мысли? Что в искренней молитве открывается радость сердцу, надежда, любовь? Если нет никакого другого инструмента, который смог бы духовно объединить людей, поставить духовную планку, то не является ли таким инструментом религия? И в этом её необходимость, её духовность.

– Возможно, первоначально религиозность сыграла важную роль в духовном объединении людей. Но, отец Окимий, жизнь не стоит на месте! Все развивается, самосовершенствуется. Иначе остановка, загнивание и смерть.

– Ты хочешь сказать, что вера в Бога и почитание его для человечества остановка, загнивание и смерть?

– А разве нет? Что нам принесло в прошлом, приносит сейчас и принесёт в будущем религия? Объединение людей на основе определённых правил, неизменных правил с неизменными жизненными ритуалами. Если сначала это и было эволюционным прорывом, то в чем эта эволюция теперь? Нет. Не за религией я вижу эволюционное будущее Земли!

– А в чем? – улыбаясь, спросил Отец Окимий.

– Я думаю, – я задумался, – я думаю. Человечество должны объединить духовные правила. Но не религиозные постулаты, хотя соглашусь, что их вполне можно взять за основу, а правила, которые смогли бы стимулировать духовный рост каждого человека, а значит и всего человечества, выявляя низкие энергетически-вибрационные зоны, и создавая условия для повышения в них частоты вибраций. Да! Должен быть общечеловеческий Духовный Кодекс! Возможно даже, основанный на нашей эволюционной концепции.

– И как же дать человечеству этот Духовный кодекс? Ну, давай с тобой напишем его и предъявим миру. Ты так предлагаешь? Не думаешь, что люди пошлют нас с этим Кодексом куда подальше?

– Я не знаю.

– А я знаю, – нахмурился отец Окимий. – Чего городить-то сейчас? Получим единственный ответ – зачем какой-то Духовный кодекс, когда есть уже Духовные кодексы у каждой религиозной конфессии. Тот человек, у которого душа лежит к тому или иному Духовному кодексу просто присоединяется к той или иной религиозной конфессии.

– Так это замкнутый круг! Не может никакая религиозная конфессия быть основой духовного роста всего человечества! Это же доказано прошедшими столетиями!

– Ну, и каков вывод?

– Каков вывод? О чем вы?

– Да все о том же! Как возродить духовность человечества, повысить частоты вибрационного биополя Земли, чтобы не дать ему погибнуть как эволюционной ошибке, если имеющиеся религиозные духовные основы не влияют на него?

– Как, как.... Значит надо изменить религиозные духовные основы, чтобы они стали влиять на человечество, это и сможет стать Духовным кодексом человечества, – сказал я и опешил от своей же мысли.

Тот довольно смотрел на меня.

– Именно, – наконец произнёс он. – Именно! Необходимо постепенно изменить религиозный духовный кодекс. Изменить так, чтобы оставляя его божественную основу, привычную и понятную человеку, он мог быть, постепенно открыть людям научно доказанные законы развития вселенной, а значит стать применим ко всему человечеству. Для этого сначала он должен привести к духовному согласию все религиозные конфессии. А уже затем, учитывая этот опыт, стать духовной основой планетарной жизни.

Отец Окимий откинулся на подушки, лицо его было таким умиротворённым, будто с души его свалился тяжёлый камень.

– Всю жизнь я старался претворить это в жизнь. Но для того, чтобы начать духовное объединение, нужно было доказать людям их духовную идентичность, необходимо было открыть законы это подтверждающие. Этим мы с тобой и занимались. Теперь предстоит второй этап: донести до людей духовные законы, убедить и постараться на их основе духовно объединить религиозных людей.

Я во все глаза смотрел на него, а он вдруг тяжело вздохнул и, прикрыв глаза, сказал:

– Я скоро умру, Олег. Я счастлив, что эту жизнь посвятил тому, чему посвятил, – открыл глаза и твёрдо посмотрел на меня. – Теперь пришёл твой черед. Готов ли ты продолжить моё дело? Наше дело?

– Я?!

– А кто? Ты знаешь всё. Знаешь, что ждёт человечество. Ты можешь помочь. А захочешь ли? В чем ты видишь смысл жизни твоей после того, как понял законы эволюции?

– Да. Я готов, конечно. Готов продолжать научную работу. Что я ещё могу сделать? Я учёный!

– Олег, я хочу, чтобы ты продолжил наши исследования. Ты должен остаться здесь и продолжить нашу работу. Только когда наука не будет противопоставляться религии, а изучаемые наукой законы, будут именно изучением законов разумной божественной вселенной, чтобы человечество могло их понимать, имело возможность жить и эволюционировать, а не погибать от их объективной неотвратимости, только тогда возможна истинная духовность. Это ни в коем случае не отрицает свободу выбора, и то, что каждый человек должен верить в Бога. Но здесь есть большое всеобъемлющее НО: каждый человек должен знать законы, по которым существует Вселенная и обязан их соблюдать. Закон должен быть один для всех: соблюдение законов эволюции, открытых и доказанных наукой. Наша с тобой работа чуть приоткрыла завесу этих законов: мы обнаружили энергию, из которой создано всё. Мы обнаружили закономерность взаимовлияния этой энергии на каждого человека, и каждого человека на эту энергию.

– Я понимаю, но не могу остаться, простите меня, я совсем не христианин.

– А то мне не знать душу твою, – улыбнулся отец Окимий. – Я знаю, что ты сердцем и умом принимаешь законы Вселенной. Ты убеждён, что без перехода в высшую энергетически тонкую сферу, который необходимо сделать человечеству, эволюция на нашей планете обнулится. Я знаю, что ты, также как и я, убеждён, ибо это доказано нашими с тобой исследованиями, что наступает энергетическая трансформация человечества, которая невозможна без возрождения и развития духовности. Разве не есть всё это божественная основа любой из существующих сейчас религиозных конфессий? Только высказанная на древнем языке, на том языке, который был понятен человечеству во время только открывшейся ему истины. И какая разница, на каком языке говорить, если суть того, о чем говоришь, одна? Олег, я хочу, чтобы ты стал моим преемником, и продолжил то, что должно свершиться. Я верю в тебя, ты не допустишь гибели человечества, сумеешь объединить людей и показать им нашу работу.

– Но…

– Я не принимаю от тебя никаких «но»! – почти выкрикнул отец Окимий, откинулся на подушки и закашлялся.

Я бросился к столику и налил воды в стакан.

– Выпейте.

Он сделал несколько глотков и в изнеможении затих.

Я видел, как силы оставляют его. Лицо приобрело синеватый оттенок, на кистях рук, выступающих из рукавов чёрной рясы, набухли тёмно-синие вены. Отец Окимий обессилено лежал с закрытыми глазами, утомлённый долгим разговором.

– Отец Окимий, – тихо произнёс я, – вы устали, давайте отложим разговор, я приду позже, вам надо сейчас немного отдохнуть.

Он открыл глаза и строго посмотрел на меня и слабым голосом произнёс:

– Ты должен поклясться сейчас, что посвятишь свою жизнь одной цели – продолжишь нашу работу и сделаешь все возможное, чтобы не допустить гибели цивилизации.

– Да. Но как?!

– Поклянись, что примешь постриг, и когда меня не станет, продолжишь исследования. Надеюсь, я успею тебя познакомить с нашими сторонниками. Через месяц я должен выступить в Синоде с отчётом о результатах нашей работы. Я хочу, чтобы ты был со мной. Хочу, познакомить тебя кое с кем, кто в дальнейшем поддержит тебя. Он очень хороший и высокодуховный человек, он все поймёт. Поймёт и поддержит. А для этого необходимо, чтобы ты присутствовал не просто как учёный, который работает с монастырём по договору, а как христианин. Времени у нас очень мало. Сейчас главное привести наши записи в порядок, и то, чтобы ты принял постриг, – отец Окимий протянул мне руку. Она была такая холодная и невесомая, что я испугался, что он может покинуть нас в любую минуту.

– Клянёшься? – его глаза чёрной бездной смотрели на меня.

– Это невозможно, – начал я, но вдруг острая жалость сдавила грудь, мне захотелось как-то облегчить его перед смертью.

– Хорошо, хорошо! – сам не зная как, произнёс я. – Отец Окимий, вы не переживайте ни о чем, я сделаю все что нужно, что правильно. Обещаю вам. А сейчас вам нужно отдохнуть.

Одинокая слеза вдруг скатилась из уголка его глаза и по глубокой морщине на щеке спряталась в бороде. У меня перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы и спазм сдавил горло:

– Клянусь, – прошептал я.

– Хорошо, – тихо вздохнул Отец Окимий и прикрыл глаза. – Ступай. Нам предстоит много чего сделать. Мне надо набраться сил. Займись, пожалуйста, материалами. Надо привести их в порядок, подготовить…

Я осторожно положил его руку на постель и поднялся.

Отец Окимий открыл глаза:

– Да. На счёт отца Фивия не беспокойся. Я сказал, что ты будешь жить в поселении и работать в обсерватории как мой гость, пока сам не примешь решения о своей дальнейшей судьбе. Работай спокойно, – и, чуть помедлив, добавил, – и не нужно пока никому говорить. Ну, всё. Ступай. Ко мне не приходи больше, работай. Готовься к постригу. Я, даст Бог, сам скоро присоединюсь к тебе, – он чуть дрожащей рукой перекрестил меня.

Я вышел.