Глава 4
Пролетев некоторое время, которое потеряло для меня всякий смысл, я вновь увидел что-то необычное: навстречу мне начали лететь капли воды. Будто двустороннее движение, с одной стороны я, а с другой стороны эти крохи. Чем дальше я падал, тем больше их было: мне это совсем не нравилось, я вымок и был напуган. По телу прошла волна мурашек, каждый волосок на моём теле почувствовал эту дрожь, зубы начали стучать от встречного потока холодной воды. Я перестал ощущать движение. Такое со мной бывает лишь в электричках! Сидишь в вагоне, неважно каком – они все одинаковые, предположим, остановка на станции «К», а навстречу проезжает другой поезд, и среди движения многочисленных вагонов начинаешь теряться: то ли ты едешь, то ли стоишь на месте. Согласен, очень странный пример, но, на мой взгляд, очень точный. Сейчас я не понимал то ли я падаю вниз, то ли они. Эта галлюцинация породила новое видение: у меня появилось ощущение, что я замедляю движение, я закрыл глаза, а когда открыл, то был уже в совершенно другом месте, и был ли это я…
Я всё ещё держал глаза закрытыми, но моё тело было уже не в горизонтальном положении, что весьма обрадовало меня. Я стоял, улыбался, но не помню отчего…Сквозь окно в ванной комнате били утренние лучи, слегка освещая маленькое помещение. Мне было настолько хорошо под этим тёплым потоком воды, что я по-прежнему стоял, улыбаясь, и совсем не собирался выходить, пока не услышал, что меня зовут. Я быстро выскочил, оделся, хотел бежать обратно, но решил зачесать волосы назад (тогда они были у меня немного длинноваты), как итальянский мафиози, подхватил на лету расчёску встал у зеркала, но в отражении был лишь мальчик лет 11, но никак не итальянский мафиози. Тогда меня это совсем не волновало, и я чувствовал себя необыкновенно крутым. Выполнив миссию по смене стиля, я стремительно отправился на кухню завтракать. Мама не изменяла своим предпочтениям в завтраке, поэтому по пути я почувствовал запах яичницы и жаренной колбасы.
Я буквально в заносе залетел на кухню, но через секунду встал, как вкопанный. Помимо меня и мамы в доме был ещё один человек. Я привык, что мы с ней вдвоём и больше никого нет, но, по всей видимости, так не могло продолжаться вечно. На стуле сидел мужчина лет 35, слегка покачиваясь. На его вытянутом мужественном лице была небольшая щетина, в центре которой располагался маленький рот, блестящий от масла, которое впитал в себя наш завтрак. Телосложение было массивное, он напомнил одного из моих солдатиков с узкой талией, но громадными плечами, так что рубашка сидела на нём «воблипку». Рукава на рубашке он закатал, наверное, чтобы не замазаться во время еды: мама всегда ругает меня за мою неаккуратность и зовёт «поросёнок». Позже выяснилось, что у него такой стиль.
– Эй, малец, доброе утро! – Услышал я в первую секунду своего появления на кухне.
– Здрасте. Вы друг моей мамы? – Робко спросил я.
– Нууу…эм. Можно сказать и так. – С лёгкой ухмылкой, которая была направлена в сторону мамы, сказал человек-солдатик.
– Приятно познакомиться! – Смотря чистыми детскими глазами, вскрикнул я и протянул руку.
Мы пожали руки. Я почувствовал в этом обряде что-то истинно мужское, потому что я видел, как все мальчики приветствуют друг друга таким жестом. Не будут же они целоваться в щёки, подобно девочкам. Какая мерзость!
Я принялся уплетать яичницу.
Как только я расправился с завтраком, мама отвела меня в сторону и спросила:
– Дорогой, как тебе мой друг? – С каким-то волнением прошептала она.
– Я не знаю… – Ещё с большим волнением ответил я, так как чувствовал, что от моего ответа зависело нечто важное.
– Если ты не хочешь, мы его больше не позовём. Только скажи! – Сказала мама более уверенным голосом.
– Нет, всё нормально. Тебе же с ним дружить! – Сказал я, увидев решительность мамы.
– Ой, солнышко, как скажешь! – Рассмеявшись сказала мама. Лучи солнца пробивали сквозь её волосы, и я щурился, поэтому не видел её улыбку, но слышал звенящий смех. – Ладно, собирайся, а то опоздаешь в школу.
Я послушно кивнул головой и также стремительно ушёл, как и пришёл.
Через некоторое время я уже готов был выдвигаться в путь.
Накинув рюкзак на одно плечо (так делают старшеклассники, а значит это круто), я отправился к остановке. По дороге мне попадались пустые бутылки, которые я пинал до конца пути, представляя себя футболистом. Однажды я так замечтался, что пришлось идти в школу пешком, так как прошёл мимо остановки. Но я не мог не пройти мимо, ведь я нападающий Португалии!
Вот я в очередной раз забил гол (на этот раз в ворота Англии), и подъехал автобус. Я прытко запрыгнул в него и улыбнулся водителю.
– Здравствуйте, водитель автобуса!
– Ты чего? Каши переел? Плати и садись!
– Щас, дяденька.
Я достал пару монет и бросил их в шершавую и мозолистую ладонь водителя автобуса. Мне что-то подсказывало, что сегодняшний день какой-то особенный: солнце светило не так, как всегда, автобус приехал не такой, как всегда, и я проснулся не такой, как всегда.
Мы проезжали мимо обшарпанных домов, красиво выстриженных кустов, мимо больших магазинов и маленьких. Создавалось впечатление, что я это впервые вижу: всё было какое-то светлое, в окнах отражались лучи солнца, что вызывало мою по-детски чистую улыбку. И вот мы уже не ехали в автобусе, а летели сквозь галактики на звездолёте «ЭД-3006» с водителем-пришельцем, который не знал межгалактического языка, поэтому ругался на своём диалекте, когда стоял, ожидая сигнала светофора.
Наш звездолёт прибыл к школе. Игра закончилась. Это была земная школа, да и мне пора бы спуститься на землю, чтобы не получить кучу двоек. Уверенным шагом я отправился к двери, мимо пробегали ребята, играющие друг с другом, по бокам, у стен, обжимались старшеклассницы со старшеклассниками, не замечая никого вокруг. Я подошёл к расписанию (обыденная процедура), нашёл свой класс среди прочих записей. «Та-а-а-к… кабинет 107». После я пошёл в класс, насвистывая что-то себе под нос.
«Дзздззз дрр дрр дз дррр дззззз».
– Здравствуйте, дети, садитесь, – монотонно сказала учитель.
Началась перекличка, чтобы выявить отсутствующих.
Я сидел на третьей парте второго ряда. Обычно мы сидели парами (мальчик и девочка), чтобы девочки за нами приглядывали, так как они были более ответственные. Но я сидел один: мне не хватило пары.
– Сегодня у нас новая те…, – растерянно обрываясь, пробормотала учитель из-за лёгкого стука. В нём была какая-то нежность, словно стучали не по деревянной двери, а по мягкому дивану.
С этого стука многое началось.
Вошла она, миловидная девочка. Это я сейчас всё хорошо понимаю и ясно излагаю, но тогда я не сразу заметил, как моё сердечко колыхнулось совсем не в такт моему организму. Как оказалось, её родители переехали из другого города, и она будет учиться в нашем классе. Конечно же, её посадили рядом со мной, так как это было единственное свободное место. Я почти не рассмотрел её из-за застенчивости. Помню чёрные, как уголь, глаза и сдержанное выражение лица, оно не выражало никаких эмоций (наверное, потому что тоже волновалась).
Так прошло несколько уроков, и наступило время пополнить запас сил в школьной столовой. Отстояв в очереди, я купил себе тарелку супа, чай и пару булочек, которые я так любил. Я приступил к одному из любимых занятий в школе – поедание столовских булок!
– Можно присесть, – сказал тихий голосок. При виде того, кто со мной заговорил, я начал «тормозить».
Я, как говорится, завис на некоторое время перед моей соседкой по парте. Не доводилось мне раньше так быстро заводить знакомства. Обычно это происходит размеренно, взвесив все «за» и «против». В этом деле торопиться нельзя!
– Так можно или нет?! – настойчиво повторила она.
– Уожено, – пробормотал я с забитым ртом.
– Что?! Я ничего не поняла, – продолжая стоять, уже с возмущением спросила меня черноглазая девчонка.
Я дожевал (уж слишком много откусил от булочки) и ответил:
– Можно, – ответил я и изрядно покраснел, – просто кусок был большой.
Мы оба расхохотались, да так сильно, что я подавился крошкой той злополучной булки, которую дожевал. Однако, повезло, так повезло…
– Тебя как зовут, чудик? – хихикая, спросила она.
Я ответил ей, всё ещё жуя булку.
– А меня зовут Летта. А ты забавный. – улыбаясь по-ангельски, сказала моя замечательная одноклассница.
К концу дня мы уже свободно разговаривали, одалживали ручку и карандаш друг у друга, разговаривали на уроке. Действительно, уж очень быстро мы сдружились.
После школы я тем же способом отправился домой; мне не терпелось поделиться этой новостью с мамой.
Автобус остановился на моей остановке, и я со всех ног побежал домой. Я бежал и подпрыгивал, словно на пружинках. Вот показался мой дом. Я со свистом залетел в дом.
– Мама, мама, мама, мама, – начал я кружить вокруг своей мамы.
– Тихо-тихо, что случилось, дорогой?
– Мама, у меня есть сосед!
– Какой ещё сосед?!
– Это девочка! Мы вместе сидим за партой. А ещё мы ели в столовой и смеялись!
– Ох, солнышко, я так рада за тебя. Ты меня познакомишь?
– Обязательно!
– Ладно, беги переодевайся, а я разогрею обед.
Об этой новости я «трещал» маме весь день. Даже когда я начал засыпать, я думал лишь о том, что произошло со мной сегодня.
Это был знаменательный день для нас обоих: для неё смена обстановки, а для меня вся жизнь перевернулась с ног на голову. Я обрёл не только соседа по парте, но и друга…и любовь, хотя сам не понял этого.
Эта мысль начала меня окончательно усыплять, и я, закрыв глаза, погрузился в мир детских мечтаний.
Глава 5
Как только мои веки сомкнулись, меня выбросило обратно в бездну, где я продолжал своё падение. Хотелось бы, чтобы это был сон, и утром я проснусь тем же сорванцом, обниму маму, пойду в школу, поздороваюсь с водителем автобуса, получу пятёрку, а может и двойку – неважно, хочу обратно. Я продолжал с бешенной скоростью лететь вниз.
Наконец, я что-то увидел…Среди полной темноты вдалеке что-то мелькало. Я заворожённо смотрел на них: каждый переливался разными оттенками. Это напоминало мне звёздное небо с его бесчисленными сияниями. С правой стороны были голубоватые отблески, за ними бледно-жёлтые, слева всё было усыпано белоснежными хлопьями. Как же мне хотелось прикоснуться к ним – единственному, что было безумно красивым в этом проклятом месте. Что же, желаемое становится действительным. Резкий звенящий звук, и в меня прилетел осколок бутылки, следом за ним целая бутылка разбилась о мою голову или моя голова об неё – настолько сильный был удар. Начали сыпаться осколки со всех сторон. Я был, словно под обстрелом. Прятаться некуда. Укрыться негде. Защититься нечем. От беспомощности я свернулся в клубок. Но они уже изранили моё лицо, верхнюю часть головы, тело и…душу.
Моё израненное тело тряслось, голову я закрыл руками и надеялся, что вскоре поток стекла, летящий быстро и безжалостно, закончится. Последний прозрачный мерзавец ударил меня прямо в плечо и рассёк на нём кожу: «Ауч!». Но он был последний! Пусть он ударит мне в глаз, нос, рассечёт всё лицо – он был, наконец-то, последний! Я скучал по той безмятежности, которую недавно проклинал, однако на моей дороге нет обходных путей – только прямо, не сворачивая в сторону.
Из-за страха я боялся убрать закрывавшие моё лицо руки. Набравшись решимости, на счёт три, я убрал руки и увидел, что я снова перенёсся в то школьное время…
С момента моего последнего визита в эту область памяти прошёл год, с нами жил «друг мамы», я был всё тот же, лишь выше на пару сантиметров.
Я сидел на полу и закрывал руками лицо, опершись на стену с бледными обоями, на которых изредка попадался цветочный узор. По-прежнему моё тело содрогалось время от времени и никак не могло успокоиться. Я чего-то боялся. Но чего? Что же могло произойти за такой небольшой промежуток времени? И тут среди тишины раздался бешеный вопль.
– Дрянь, – с яростью кричал мужской голос, – ты меня плохо поняла? Прошлого раза было мало? Дрянь…
Раздался шлепок. Следом ещё один. От каждого звука моё сердце сдвигалось на пару сантиметров в сторону то влево, то вправо, будто механизм настенных часов: тик-так, тик-так. Я всё ещё не до конца понимал, что здесь происходит. Я вроде бы был дома, но атмосфера была совсем не та: нет весёлого радио, звонкого смеха мамы, не пахнет чем-то вкусным. Было лишь угнетающее чувство. Оно было в каждой молекуле воздуха. Дом пропитался ругательствами, побоями и слезами.
– Милый, хватит, – стиснув зубы, плача, пробормотал женский голос, – я же ничего такого не сд…
– Закрой свой поганый рот, – перебил её мужчина, – каждое твоё движение выводит меня из себя, даже этот жалобный взгляд, ты думаешь это я такой плохой, причиняю тебе боль и страдания? Нет! Это ты, дура, делаешь то, что мне не нравится! Разве так трудно не делать того, чего я не хочу?
– Дорогой, я стараюсь…
Плохо стараешься! Прибери здесь, кажется, у тебя шла кровь, и ты немного запачкала паркет, который я недавно постелил, а я, пожалуй, прогуляюсь. Уж очень ты меня расстроила. – С сарказмом сказало подобие мужчины.
Когда всё стало тихо, я встал и тихо пошёл. Аккуратно наступая на пол, на носочках, я начал переходить через коридор, за ним была кухня, откуда доносились вопли. Вот я подошёл к краю стены, аккуратно выглянул, дрожа от страха, продолжил свой путь. Я ускорился, я чувствовал, что родной человек в беде: «Нужно помочь, что-нибудь сделать». Распахнувши двери кухни, я увидел сидящую на полу маму.
Она смотрела в одну точку, причём эта точка находилась вне пространства и времени, ни здесь и не там – нигде. Когда-то белокурые, пышные волосы были засалены, поломаны; розовое личико побледнело; около алых губ грязным пятном прилип кусок запёкшейся крови. Вид моей матери привёл меня в ужас. Если мне стало страшно от её вида, то как же ей? Как она всё это выносит? В моём умишке не нашлось ответа на такой сложный взрослый вопрос.
– Мама, – едва слышно прошептал я.
– Мама, – сказал я уже громче.
Но она сидела, не двигаясь, не моргая, будто не слышала меня.
– Мама! – крикнул я со слезами на глазах. Мне казалось, что она больше не очнётся или останется такой же странной навсегда.
С третьего раза мне получилось достучаться до неё. Она слегка повернула голову. Мама чувствовала вину за то, что я стал свидетелем этой страшной семейной драмы. Её глаза были наполнены слезами. Слёз было так много, что можно было полить все цветы у нас дома. Я сразу же понял, что мне нужно делать: я с разбегу упал на колени перед самым дорогим человеком в моей жизни и заключил её в свои объятья. Да, это может показаться банальным, кто-то скажет, что от этого не станет легче, но нет ничего сильнее, чем любовь детей и их родителей. Я обнял её так крепко, насколько смог своими детскими ручёнками. Мама не выдержала моего натиска и вновь зарыдала, но не от боли – это были очищающие слёзы. С каждой слезой уходила капля грусти и боли. С каждой каплей ей становилось лучше. С каждой каплей она вновь становилась похожа на того человека, которого я так люблю. Я плакал вместе с ней…
– Сынок, – вытирая слёзы, хриплым голосом сказала мама, – тебе нужно сходить прогуляться, пока я здесь всё приберу.
– Нет! Я не оставлю тебя одну с этим уродом!
– Милый, он ещё долго не придёт, а когда придёт, ляжет спать до самого утра, уж поверь мне. Ты мне веришь?
– Зачем ты с ним, мама? Зачем?
– Сложно объяснить, сладкий. Я, честно говоря, сама не совсем всё понимаю, но я обещаю, что всё наладится, – вытирая с щеки мои слезки сказала она, – иди, прогуляйся.
Я встал с колен, пошёл в комнату, чтобы одеться. Я оделся наугад, даже не посмотрев в окно. Вдруг там дождь? Вдруг там снег?! А вдруг пекло, от которого теряешь сознание? Мне было всё равно. Интуитивно взял свою любимую кофту, на которой был красно-чёрный узор – это всё, что мне захотелось взять. Надев кофту, я пошёл к входной двери.
За то время, пока я шёл, я представлял, что за дверью стоит он. Мамин обидчик. Обливаясь холодным потом, я провернул замок, но перед этим зажмурил глаза. На счёт три я резко открыл дверь и открыл напуганные глазёнки. Снаружи никого не было. Лишь ветер пронёс кучу мусора и листьев, но никого живого не стояло на пороге.
После нескольких робких шагов я зашагал по тротуару вполне уверенно.
Обстоятельства вели меня, как всегда, к мальчишке, с которым мы были хорошими друзьями. Он жил не сильно далеко, поэтому я быстро добрался до места назначения. Я шёл через пустынные улицы моего маленького городка; изредка кто-то встречался на моём пути, чтобы дать понять: в этом городе есть люди. Пройдя некоторое время вдоль большой дороги, я повернул налево к магазину «М…», а напротив жил мой друг. Я перешёл через дорогу, открыл дверь подъезда и поднялся на второй этаж.
«Дззз дз дззз» – нажал я на дверной звонок.
– Прив, – сказал, улыбаясь, дружок. Вообще он любил иногда сказать не так, как принято. Может быть, думал, что это делало его особенным, хотя выглядел он в такие моменты слегка глупо.