Глава 2
Приходя в себя, я почувствовал под собой не холодную землю, а что-то более мягкое и тёплое. Тот факт, что я очнулся в другом месте, очень смутил меня. Я хотел открыть глаза, но не смог. Тогда я готов был закричать от испуга, но тоже безуспешно.
«Что, мать твою, здесь происходит? Где я? Что со мной?!» – Ещё в большей истерике начал мысленно задавать вопросы сам себе. Неизвестность всегда пугает больше, чем результат, который мы с нетерпением ждём. Тут мой душераздирающий внутренний крик прервал какой-то звук. Я направил всё своё внимание именно к этому звуку, что очень помогло мне взять себя в руки. Слух прояснился, я начал разбирать слова. Оказалось, что я в больнице, и в мою палату зашёл врач, который занимается моим «лечением». Голос был таким же отвратительным, как и «лечение», раз я в таком бедственном положении. Местами речь была похожа на скрипучую дверь, даже промелькнула мысль, чтобы кто-нибудь его смазал. Никогда не думал, что человеческий голос и речь, которую он порождает, так сильно влияют на портрет человека. В тот момент, когда я начал отчётливо слышать его, в моей голове образовался образ моего лекаря.
Это был мужчина плотного телосложения, об этом давало понять его сопение, по всей видимости, после смертельной схватки с несколькими этажами (в больнице моего маленького городка их всего лишь два). Я слышал частый звук шагов, что говорило о его невысоком росте, он не шёл, а как говорила моя бабушка, «семенил ножками». Среди этого сопения и беготни, доносились какие-то отрывки, упоминавшие парикмахерскую, его причёску и прочую совершенно ненужную мне информацию. Конечно же, об этом мне сообщил этот гадкий, раздражающий голос, который был верным спутником моего лекаря. Врач не говорил, а делал какие-то попытки к звукоизвлечению из своей ротовой полости, но это были тщетные попытки.
Предупреждаю заранее, что этот портрет не имеет достоверности в реальности, он лишь плод моего воображения, который сложился в совсем не лучших обстоятельствах. Может моя раздражительность на него повлияла, а может и нет. Это останется загадкой и для меня, и для Вас, так как Вы будете довольствоваться только этой версией.
Среди покоя, темноты и тишины, которая изредка прерывалась скрипом моего лекаря, я пролежал пару дней. Хотя может больше, а может меньше. Я определял время суток по уровню шума: если тихо, то, вероятно, это ночь, если есть какие-то признаки жизни в виде шагов и разговоров, значит уже рассвело, и люди пришли на работу. О, как я мечтал увидеть свет. Мне уже было всё равно на своё состояние, но «жизнь» в темноте меня тяготила.
Был замечательный день, когда у лекаря хватило ума включить радио. Мне повезло, что у этого белохалатика непревзойденный вкус в музыке. Я ни разу не натыкался на эту радиостанцию, которую он слушал, но музыка была, будто из моего плейлиста: The Beatles, The Rolling Stones и т.д.– я даже как-то воспрял! Мне представлялось, будто я лежу в своей лачужке с закрытыми глазами и просто слушаю музыку. Но заиграла композиция Led Zeppelin – Stairway to Heaven. Само название говорило за себя – путь на небеса, по крайней мере, так позволило перевести моё скудное, если его так можно назвать, знание языка. Сразу взгрустнулось – я вспомнил своё бедственное положение. Знать бы мне: если вообще они, небеса? Тогда было бы не так страшно…
К слову, о верованиях, я в самом начале поднимал эту тему не просто так. Иногда я ловил себя на мысли, что я попал в ад. Если что-то подобное существует, то определённо меры наказаний исключительно индивидуальны. Например, я весь промежуток жизни, который успел прожить, был слеп к человеческому счастью, поэтому я теперь лежу в одиночестве. У меня была какая-то фобия эндорфинов, как бы странно это не звучало, мне было проще замкнуться в себе и стать наблюдателем, что всегда подглядывает за кем-то со стороны. Представим себе оживлённый город, на улицах много людей, спешащих по своим будничным делам, на обочине выстроились в ряд куча киосков с разными товарами, у одного из них бабушка купила своему внуку мороженное, а он весь измазался, задорно улыбаясь, смотрит на неё чистыми, как небо, глазёнками и думает о том, как сильно ему «влетит» от неё, но бабуля лишь с тёплой улыбкой вытаскивает носовой платок и вытирает его мордашку, треплет за волосы с такой нежностью, что ребёнок таит вместе с мороженным. В этот момент я со стороны смотрю на их счастье, быть вместе здесь и сейчас, провожаю взглядом, отправляя частичку себя вслед за ними. Перенесемся от городской суеты к просторам природы. Лазурный закат наползает на небесную гладь; на улице становится прохладнее, чем было днём. Влюблённая пара сидит на скамейке, о чём-то говорит, изредка отвлекаясь на жаркие поцелуи. Они счастливы, они влюблены. Возможно, клянутся друг другу в верности, непоколебимости чувств, пылающих огнём в сердце каждого из них, а, может быть, обсуждают как назвать будущих детей. Мне не понять, ведь я снова стою в стороне и наблюдаю за чужим счастьем. А где же моё? Где оно? Видимо плохо искал…да кого я обманываю! Вовсе не искал! А стоило бы… Поздно пришло осознание.
Мои очередные размышления прервал звук открывающейся двери, за ним последовали постоянные всхлипывания. Ощущение, будто попадаешь в ванную комнату, где не исправен смеситель: очень сыро и беспорядочные мокрые звуки. Дальше последовала прерывистая речь знакомого мне голоса.
– Как ты здесь, Солнышко? Сочту молчание за ответ, что с тобой всё хорошо…как и всегда в последнее время. Я до сих пор не верю в то, что с тобой произошло… с нами произошло.
Сквозь все всхлипывания и местами неразборчивую речь, я не смог не узнать голос собственной матери. Во все времена мне хотелось поддержать её, помочь…но не всегда получалось. Это меня тяготит до сих пор, но, с другой стороны, я был юн и толку от меня, как от любого человека малого возраста, не было совсем. Кто-то скажет, что я самокритичен, кто-то разделит мою позицию, поскольку все мы разные и обладаем собственной точкой зрения, однако я считаю, что несмотря на возраст, мы в состоянии помочь хоть чем-то тем, кого так сильно любим. Пусть это будет уборка по дому или доброе слово, которого порой так не хватает, мы в состоянии сделать это. А причины, за которыми мы прячемся и бездействуем, лишь отговорки для собственного успокоения.
Услышав голос мамы, пусть сильно опечаленный, но по-прежнему родной, я впервые за последние дни испытал чувство покоя. Нет-нет, не то, чтобы моё отчаяние пропало, просто я погрузился в какое-то состояние, где мне было абсолютно всё равно: на то, что происходит со мной, на то, что будет. И я снова почувствовал лёгкое прикосновение губ у моей щеки. Это была свобода!!! Ах, как я рад тебе, моя родная…столько нужно обсудить, столько нужно прочувствовать…только не уходи…прошу…Мне настолько стало легко, что я будто вырвался из своей проклятой тёмной клетки, расправил крылья и взлетел навстречу убегающей от меня, но в то же время слега заигрывающей надежды на то, что всё наладится. На мгновенье мне показалось, что даже темнота начала рассеиваться, но нет…показалось.
В этом блаженном состоянии, когда я парил где-то среди небес, до меня донёсся голос моей дарящей надежду мамы. Ох, как он был прекрасен, несмотря на уже внушительный возраст, о котором, исходя из рамок приличия, я вам не скажу, он всё равно был прекрасен. Голос (единственное, что мне сейчас дано), будто не принадлежал ей в настоящее время, он был откуда-то из прошлого, когда мы были вдвоём с мамой, когда она читала мне сказки на ночь, когда всё было хорошо…Бархатистая речь не просто ласкала мой слух, она проникала в душу и ласкала сердце, делая меня счастливым. И вот я услышал вновь это ангельское звучание:
– Ты должен понять, не я этого хочу. Этого требуют врачи…Мы, итак, слишком долго (раздался плач) …мы слишком долго с тобой в этом состоянии…просто пойми, я бессильна, я не хочу, чтобы так было, не хочу и не могу ничего сделать. Проклятье! Почему именно наша семья, Господи, за что?! Сынок, это наш последний разговор (взяла за руку и начала целовать, оставляя мокрые следы на бледной руке), доктор сказал, что прошло слишком много времени, и признаков на твоё улучшение совсем нет. Не переживай, родной, я с тобой, я навсегда с тобой… Я пришла попрощаться.
Я понял, что меня хотят отключить от системы жизнеобеспечения. Это звучало, как приговор.
Тут мой полёт и завершился, крылья, как у бедного глупого Икара, расплавились и я отправился прямиком во мрак. Сын Дедала тоже ухватился за дрянную опьяняющую надежду, и она его сгубила. Так и я был слегка пьян ею. Слёзные речи мамы не прекращались, я просто перестал их слышать. Я вернулся к исходной точке. Видимо так тому и быть. Может быть, так даже лучше. Хватит мучаться, а стоит принять действительность такой, какая она есть с её горьким привкусом.
Всё ещё доносились мокрые звуки, сопение врача и очередная классная песня на радио (представьте свою любимую музыку, только подраматичнее, и вы поймёте хоть на одну тысячную, что я чувствовал в тот момент). Я мысленно прощался со всем, что так любимо и дорого моему сердцу. Даже со своим «пентхаусом»! Чёрт возьми, я прикипел к нему за это время. Ну, что ж…я готов!
Я услышал мелкие шаги доктора. Он направился к аппарату. Поднял свою руку. Поднёс дрожащую кисть к вставленному в розетку шнуру. И резким движением выдернул его. И в этот момент я провалился сквозь кушетку, на которой я лежал.
В моменте свободного падения я начал видеть какие-то картинки, которые сменялись друг за другом, одна за другой, первая за второй, вторая за третьей, они набирали скорость, что очень походило на слайд-шоу, тут к ним добавился звук и началась моя история…история жизни и смерти.
Глава 3
Удивителен наш мир! Не правда ли? Сколько прекрасных в нём вещей, которые мы не ценим, а порой и вовсе не замечаем. Всё же осознание приходит, но, чаще всего, слишком поздно.
Например, сколько из вас смотрело на звёздное небо? Каждый день, на протяжении всей своей жизни, мы имеем возможность любоваться этой удивительной красотой; завораживает и тот факт, что человечеству почти ничего неизвестно об этой загадке природы. Мы можем лишь предполагать, однако верны ли эти предположения? Очень сложный вопрос. Ведь нетрудно хоть раз в жизни взять плед, чтобы холод не помешал наслаждению, выйти на улицу и устремить свой взор в бесконечность навстречу звёздам и галактикам. Всё это бесплатно и не требует больших усилий. То ли в новостной ленте, то ли в какой-то научной программе, честно говоря, я не особо помню, но я познакомился с очень интересной теорией: на Землю каждый год падает огромное количество космической пыли, следовательно, организмы, живущие на этой планете, на какую-то часть состоят из неё. Просто фантастика! Представьте: взрывается звезда, и, возможно, её истлевшие остатки через пару миллионов лет достигают Земли и оседают на ней, участвуют в формировании её организмов. Значит мы на какую-то часть состоим из звёздной пыли! Значит в каждом из нас есть частичка прекрасной звезды, которая сияла своим великолепием задолго до нас! Так благодаря смерти одной великой звезды родился и я.
Сначала всё было тихо. Тишину нарушала лишь ритмичная музыка материнского сердца. Проходили минуты, часы, дни, месяцы. Но у всякой истории есть продолжение, и я не мог вечно оставаться в безмятежности. Пришёл и мой черед пройти этот квест под названием «Жизнь». Это произошло в 5:45 утра. Тишину прерывали какие-то голоса, даже крики, вот я ощутил холодные прикосновения «резиновых рук», которые в последствии шлёпнули меня. «Шлёп» – раздался мой пронзительный плач. Согласитесь, есть что-то символичное в этом «шлепке». Я понимаю, что это нужно по медицинским соображениям. Но если подумать, то можно найти скрытый смысл: жизнь сразу даёт понять, куда ты попал! «Здесь естественный отбор!» – прокричал где-то Чарльз Дарвин. А с ним в унисон и сама жизнь, и через «шлепок» дала мне пинок под зад.
– Ну, мать, постаралась…Поздравляю, мальчик! – сказала хриплым голосом акушерка.
Я не совсем понимаю эту радость, которую доставляет половая принадлежность ребёнка, разница крайне мала, а шуму уж слишком много. Главное – это радость жизни! Хотя стоит ли радоваться? Ведь жизнь сложна, полна боли и разочарований…Нет, определённо радость! Есть вещи, которые перекрывают все эти недостатки. Именно эти минуты, уходя, мы вспомним, взявши их с собой, чтобы было не так грустно.
Единственное, что я помню – это выражение лица матери. Она была настолько вымотана, что не могла поднять даже глаз (они смотрели в стену вблизи нее и совершенно не двигались), алые губы слегка открыты, и она робко глотала воздух, вся мокрая, будто на неё вылили ведро воды, но прекрасная в моих глазах. На розовых щеках показалось лёгкое подобие улыбки – её было трудно заметить. Другой бы человек мог подумать что-то другое, но не я! Это первое, что я увидел, и это было прекрасно! Я сразу узнал в ней родного человека, я по-прежнему слышал ритмичную мелодию сердца, у которого я так долго находился.
Вскоре меня унесли туда, где находятся остальные новорождённые, осмотрели, прикрепили бирку, по которой меня можно было отыскать. К этому времени я уже спал и видел детские, непорочные сны. В них не было каких-то остросюжетных действий или сентиментов. Я видел темноту, но я слышал… «тук-тук, тук, тук-тук, тук». Эти звуки были для меня как колыбельная. Только под них я мог забыть о тревоге «нового мира», снова окунуться в безмятежность.
На этом моменте картинка приобрела эффект плавного затемнения, звук стал то ускоряться, то замедляться и искажаться, было похоже на плёнку, которую зажевало. Было болезненное ощущение возвращения в суровую реальность, где я продолжал своё падение (я уже и позабыл об этом). От испуга я начал махать руками, будто это поможет. Конечно же, ничего хорошего не случилось. Никто не подхватил меня, как это бывает в голливудских фильмах, и не опустил плавно на землю под звуки оркестра на фоне развивающегося флага. Я всё ещё летел в неизвестность. Чтобы было легче представить сколько времени я падаю, я скажу, что уже успел успокоиться. Даже наступило лёгкое наслаждение свободным падением: я парю над неизвестностью. Звучит весьма поэтично. Однако тот мир, куда я попал, устроен так, чтобы исключить, изжить и уничтожить любое проявление наслаждения. В нём обитает лишь неведение, порождающее страх. А страшно мне было каждую секунду.