Как же сладко было в теплых объятиях Никиты. Какие же сладенькие сны мне снились. Как же не хотелось просыпаться. Как не хотелось возвращаться в реальность. Хотя эта реальность была не менее удивительная.

Солнце давно уже перевалило свой зенит в этой местности и теперь стремилось к горизонту. День стал наполнятся сочными красками желтого и красного спектров. Становилось уже не так жарко, как днем, но температура окружающей среды была как раз максимально комфортна для вечерних прогулок среди деревьев, долгих посиделок у костра, нежных поцелуев на зажнем дворе на завалинке.

Я еле-еле открыла глазки и увидела пред собою всё ту же прекрасную долину реки, высокие балки, долгие вершины, тянущиеся до горизонта смешанные леса, уже желтеющие в это время года луга, багровеющее на закате небо.

Никита всё еще сопел, нежно меня обнимая, и я не стала его будить, а только тихонечко-тихонечко высвободилась из его рук. Вставать не хотелось, уж больно мягко, удобно было валяться в сухом душистом сене. Оно так нежно обнимало нас со всех сторон и лишь те части, что выступали наружу, дышали свежим летним воздухом, заправленным распустившимися цветами и созревшими ягодами. Попив необычайно вкусной колодезной воды, захотелось покурить. Ну и я, естественно, закурила, продолжая наблюдать за медленно прячущимся за горизонт солнышком. Было так хорошо, тихо и спокойно, что можно было долго-долго наблюдать за буквально каждым облачком дыма, как оно переходит из одной формы в другую, медленно расползается над головою и, затем, медленно рассеивается, снова и снова открывая прекрасные виды вдаль.

Так валяться можно было вечно, но несмотря на то, что было очень и очень удобно, тело всё равно нет-нет да немножко затекло и я решила пройтись вокруг крайней избы, посмотреть старый сад вокруг нее, немножко поесть малины с ежевикой. Я оставила Никиту дремать на копне и пошла в малинник. Ох, до чего ж ягода была вкусна. Я не могла остановится, всё лопала и лопала. Но, вдруг, я вздрогнула, от шума, который донесся со стороны церкви. Я выскочила из малинника и посмотрела сквозь деревья в сторону площади. Никого, только будто что-то прошмыгнуло в сторону вершины, к речке – в ту сторону, где спал на сене Никита. Я ужаснулась. Направиться вдогонку неизвестной персоне было не по себе, но обежать вокруг избушки и всего заднего двора было дольше. Все-таки я решилась пойти за скрывшейся за избой тенью, хотя душа уходила в пятки, а ноги и руки затряслись так, что озноб начал пробирать до костей. Успокаивало только то, что было еще достаточно светло. Я прошла мимо тянущихся за солнцем подсолнухов, высаженных вдоль плетёной изгороди и, увидев копну, немного приободрилась. Меня стало немного отпускать, когда я услышала сладенький Никиткин храп, а какой-либо мрачной фигуры и след простыл. Я, улыбаясь уверенно двинулась к любимому. И вот уже зашла на ту сторону копны и в сию же секунду меня сковал неимоверный ужас – там, откуда мгновения назад доносился отчетливый и знакомый, родной храп, никого не было! Копна была совершенно пуста, только следы от чьего-то раннего присутствия остались.