Не единожды посещаемый мной палисадник всегда встречал меня, как тайный друг. Редко я натыкался здесь на наглых эксбиционистов с нервным блеском в глазах и милых парочек, сладострастно поделивших свое совокупление с красотой природы. Несколько раз мне и самому доводилось привести сюда кого-то еще и разделить свое возбуждение в стане таких же nature love men (между прочим, каждый из нас мог легко угадить за подобные проделки в историю о нарушении закона, в котором страсть обесценивается и прячется под плинтусом). Отсюда можно сделать вывод, что я не делал из этого места какой-то секретности и не думал присваивать его себе лично. Место моего одиночества всегда было общественным.
Лишь небольшой облюбованный закуток оставался единственной точкой во всем периметре палисадника, которую я постоянно оставлял для своего кроткого уединения. Здесь, среди веток пестрых кустарников, я валился на высохшею листву, давно опавшую с деревьев (она хрустела подо мной так, как стонет старая, но все еще любимая кроватка), и оставался наедине с солнечными лучами, изображавшими на полотне закрытых век искажения тонов и красок.
Нежданно-негаданно я мог услышать шум моря, почувствовать прикосновение соленых (но таких желанных!) губ, и представить себе, что я вновь просыпаюсь дома у своей бабушки, и мчусь к ней, чтобы она меня крепко поцеловала, любвеобильно обругала и отпустила на все четыре стороны так же легко, как отпускают грехи дураку.
Тогда мне снова станет не по себе. Сердце начнет биться быстрее обычного. Я открою глаза, и скажу себе «нет!» воспоминаниям. Увижу красный знак и белое слово на нем: «СТОП!». Остановлю время. Приду в себя.
В этот раз, когда я упал в любимом логове, меня одолело огромное, как гигант, чувство благодарности за то, что я наконец-то могу немного поваляться. Каким-то чудом я не придавал странной форме поведения своего сознания какую-то оценочную мерку. Эта ночь была ночью неожиданных открытий. По большому счету, я был счастлив. Меня больше занимало ослепительное солнце и чирикающие птички, а не результат нескольких подходов в серии смешиваний «медикаментов» со спиртным.
Я тогда и не мог подозревать, что кристально чистые в своем видении и осязаемо слышимые в своем звуке, эти частые галлюцинации станут моими спутниками на долгое время.
Находиться в плену своего коротконогого счастья в большей мере означает – «рыть себе глубокую яму».
–Так-так-так! А я то думал, что уже не найду тебя!
Я сразу узнал этот голос.
Это был Олег.
Я перестал дышать ровно, и мне еще больше не хотелось поднимать голову с земли, – я смотрел на небо. Оно почему-то вдруг показалось мне серым.
–Ты нырнул в кусты, как шпион! – говорил он, двигаясь в мою сторону. – Уровень маскировки восемьдесятого уровня, черт возьми!
Под его ногами тихо хрустнули ветки. В следующий момент его лицо закрыло мне солнце.
–Fuck ye! – сказало его довольное лицо. – Балдеешь, да?
–Батарейки заряжаю! – ровно ответил я, и проверил температуру своей ярости: очень высоко!
Я поднялся, маленько отряхнулся, и сказал:
–Братан, только не говори мне, что ты следил за мной!
–И не скажу! Вот те крест!
Он провел невидимые линии ото лба к груди, от одного плеча к другому.
Я нащупал в кармане толстовки сигареты, достал, закурил – проигнорировал этот богохульный юмор.
–Значит, здесь твое укрытие, – говорит он, смотря по сторонам. – Очень недурно! Тихо. Безлюдно. Идеальное место преступления!
Посреди желто-зеленого оттенка палисадника он выглядит, как инородное тело, заброшенное сюда по дикой случайности. Ему это место не по нраву. Это читается в его пафосном и пренебрежительном выражении лица.
–Место преступления? – переспрашиваю я.
–Да. – Он кивает головой. – Можно напасть на жертву и делать с ней все, что угодно. Никто ничего не услышит.
Я шумно выдыхаю дым. Недовольство переполняет меня. Так нагло мое уединение, кажется, не прерывалось еще никогда до этого.
–Ладно, – говорю я и отворачиваюсь. – Пойдем потихоньку.
–Да перестань! – Он разводит руками в стороны. – Давай постоим немного! Пообщаемся!
Ведет себя, как рубаха-парень. На самом деле, просто исполняет роль. Для чего? Этого я не знаю.
–Мне не хочется, – говорю я ему. – Пора домой. Я ухожу.
–Ты уходишь?
–Да. Оставайся, раз тебе здесь так понравилось. Найдешь подходящую жертву, попируешь…
Я нагло подмигиваю ему, и вновь собираюсь уходить. Но слышу за своей спиной его внятный голос – несколько уверенных шагов на шатком бревне.
–Лучше бы тебе остановиться, малой!
Он говорит это так, что я действительно замираю, и не могу сдвинуться с места. Не знаю, что конкретно заставило меня остановиться, – его устрашающий голос или моя неспособность ровно отреагировать на оценочное высказывание в мою честь («малой»), – ясно одно. Он загипнотизировал меня, не прилагая особых усилий.
Он продолжал говорить все тем же ровным уверенным голосом:
–Вот так. Теперь, – я повторюсь, – мы немного постоим и пообщаемся. Ты еще куришь свою сигарету? Кури. Не торопись.
Он подошел ко мне.
–Не торопись…
Сделав последнюю затяжку, я бросаю окурок на землю и тушу его ботинком.
–Смотри, не сделай нам всем пожар, малой, – говорит он мне. – Иначе сгорим. Будем полыхать в вечном пламени. Пока не оставим прах после себя.
–Рано или поздно, это произойдет с каждым, – говорю я просто, чтобы что-то сказать. Молчать нельзя.
–Только не сегодня.
Он тянет к моему лицу свою ладонь, и я немного отстраняюсь.
–Можно? – спрашивает он. – У тебя здесь что-то…
Он снимает с моей брови какую-то пылинку.
–Изъян! На таком красивом лице не должно быть изъянов!
И в следующий момент его кулак врезается в мою скулу. Вокруг меня все превращается в какой-то звездный парад. Во рту – привкус соли. Я не удерживаюсь на ногах и падаю в траву.
–Всем нужна хорошая трепка, малец Тим!
В его голосе слышится удовлетворение. Так говорит человек, который встречается со своей первой порцией спиртного за день. Нередко и я говорю точно так же.
–Эти руки! – Он показывает свои ладони. – Эти кулаки! – Сжимает их. – Они могут создать произведение искусства с любым телом! Любой художник, специализирующийся на телесных патологиях, позавидовал бы мне! Представь себе – создавать шедевр на живом человеке! Превращение красоты в уродство!
Я отхаркиваю кровью и прихожу в себя. Как и всегда, от чьих-то кулаков не чувствуешь физической боли. Здесь больше психологических факторов. Ты отвечаешь тем же, не потому, что защищаешься от ударов или тебе больно. Ты отстаиваешь свою честь и самолюбие.
Поэтому я поднимаюсь на ноги, судорожно думая о том, как буду защищаться и отвечать. Терпеть ублюдочные выходки не в моем стиле.
–Не будь ты таким настырным, – говорит он мне, – я был бы с тобой более терпим. Но ты проявил свой сложный характер, малой! Поэтому тебе придется принять сложное наказание за свое поведение!
–Да ну?!
–Вот видишь! – Он ликующе смотрит на меня. – Ты продолжаешь! Что может остановить тебя и принять иное решение? Ответ: ничего в этом мире! Ты упрямый осел, малой! Признай это!
Я уже давно держу ладонь сжатой в кулак, и это самый удобный момент, чтобы стукнуть его, пока он так сосредоточен на моем взгляде. Но он опережает меня (будто прочитал мое намерение в моих же глазах). От его удара у меня снова все пляшет и водит хоровод. На этот раз он сходил по моей переносице. Поэтому передо мной не просто звездочки, а бенгальские искры.
–Да! – восклицает он. – ДА!!! Сопротивляйся мне! Думай, что сможешь справиться со мной! Да не угаснет надежда!
Он валит меня с ног легким толчком ноги. Я падаю на колени, упираясь одной рукой о землю. Потом воздеваю взгляд к небу, – мне кажется, что так можно остановить кровь, хлещущую носом. Но приходится снова плеваться бордовыми ошметками.
Я тяжело вбираю воздух, и из меня непроизвольно вырывается звучный выдох с нотой отчаяния.
–Хватит!
Это кто-то третий.
Боже, спасибо! Ты не оставляешь своих грешников!
В нашу сторону, вдоль тропинки, уверенным шагом идет Айдын.
Вы прикалываетесь, мать вашу!
Что он-то здесь делает?
–Пришел спаситель, и все испортил, – сказал Олег. – Малой получил по заслугам! В основном, за свой характер…
–Если не хочешь, чтобы твои яйца оказались у тебя на голове в качестве петушиного гребешка, – говорил ему Айдын, – лучше заткнись.
Потом мне:
–Поднимайся!
Мой обидчик несколько опешил от такого к нему обращения. Поэтому его реакция не заставила долго ждать. Теперь его целью стал Айдын. И, пожалуй, зря…
–Что ты сейчас сказал?
Олег не мог просто так промолчать. И стоять на месте после того, как его оскорбили, он тоже не мог. Он уже делал короткие, но очень уверенные, шаги к своему противнику, – к Айдыну, который, одной рукой поддерживал мое равновесие, не упуская ни на секунду из вида Олега.
–Повтори то, что ты сейчас сказал, урод!
Олег был настроен серьезно.
Видимо, Айдын не стал тратить нервы на бессмысленный треп, и сразу перешел к внушительной обороне. Он достал из-за пояса пистолет и направил его на Олега (увидев ствол, я был шокирован; такого поворота событий я никак не ожидал).
–Стой там, где стоишь! – сказал Айдын.
И в этот момент стало ясно, что просто так все не кончится. Такой отморозок, как Олег, не испугается вида оружия.
–Мальчик с пукалкой! – улыбаясь, сказал Олег.
Он тоже не ожидал, что все так повернется, и, остановился больше от неожиданности, нежели чем от предупреждения.
–Да кто ты вообще такой?! Кто ты такой, чтобы угрожать мне?! Чтобы появляться, как черт из табакерки, и портить мне удовольствие! А?! Малой, это твой дружок? Ну, конечно! Твой верный защитник! От него ты здесь прячешься? Или нет… Вы здесь встречаетесь! Точно! Вы договорились встретиться здесь; ты ждал его в вашем тайном месте! А тут появился я, и все испортил! Ух, какая горячая история! Чудовище в саду наслаждений! Садист и любовники!
–Ты придурок! – с горечью в голосе сказал ему Айдын.
–А вот это уже чересчур! Это уже слишком много! Лучше тебе стрелять, если ты не хочешь знать, на сколько это много!
–Придурок и несешь хрень!
–Ох, любовничек, ты распаляешь во мне жар!
–Дебил!
–Держите меня семеро!
–Подрочи и успокойся!
–Нам всем нужно успокоиться…
–Начинай молиться, малой! Когда я доберусь до тебя, пощады уже не будет!
–Айдын!..
Я уже ничего не соображал. Мне хотелось, чтобы все закончилось мирно, но эта мысль терялась где-то между прошлым и настоящим.
Тем временем они обменялись еще парочкой скабрезностей, и тут Олег заорал, как сумасшедший, и бросился на Айдына. Я стал пятиться от них. Они вцепились друг в друга, как дикие звери. Мне казалось, что Олег окажется сильнее и проворнее, и от этой мысли у меня подогнулись ноги.
Пистолет всегда был где-то между ними. Все время, пока продолжалась их неистовая борьба, оружие было, как камень преткновения между ними. Все упиралось в пулю. Прошли долгие секунды молчаливого пыхтения, и мне подумалось, что все обойдется, что парни просто выпустят друг на друге пар, и успокоятся на этом. Но вдруг, нарушив утреннюю тишину, раздался выстрел, раскаты которого перепугали все живое, что было в лесопосадке, – сразу все вокруг зашуршало и стало разбегаться и разлетаться по разным сторонам.
Я замер.
Айдын оттолкнул от себя Олега, который держал руку на животе, в том месте, где прошла пуля, и где уже появилось огромное красное пятно.
–Такие игрушки не для детей, малой, – прохрипел он. – Запомни это!..
Он упал на спину, и стал захлебываться собственной кровью. Смотреть на это было страшно, но и продолжалось это недолго. Хладнокровный Олег принял смерть быстро, не противясь ей.
Вот он, тот момент, который меняет все. Ничего и никогда уже не будет, как прежде. Жизнь поделилась на «до» и «после»; «до» этого было затмение, темнота незнания; «после» открылось второе зрение, все поменяло контуры, стало отчетливым и внятным.
–Этого не должно было случиться, – внятно сказал мне Айдын.
Я словно очнулся от его слов, и почувствовал, как меня трясет мелкой дрожью. Мое тело и моя одежда смешалась пылью, потом и кровью. Мое тело было не моим. Меня не должно было быть здесь; в этом отношении Айдын был прав. Этого не должно было случиться, и мы не должны были быть здесь.
Но когда он сказал, что надо избавиться от тела (от мертвого тела, черт возьми!), я был полностью с ним согласен. Ему было виднее, и он разбирался в таких делах больше меня (промелькнула мысль, что это уже не первое убийство, которое он совершил).
Дело было не в том, чтобы как можно скорее скрыть труп. Для меня все сосредоточилось совсем на другом.
Айдын, которого я знал, ни много ни мало, два года, и с которым у нас завязались вполне доверительные отношения, он, этот человек, только что совершил страшное деяние. Одним словом, смертный грех. Не убий! Прописная истина.
Совершенно ясно, что для Айдына не существовало истин. У него были свои принципы, по которым он жил, и вполне удачно (по крайне мере, создавалось подобное впечатление). Он производил на меня впечатление достойного человека. Он мог быть отличным другом, но никогда не нарушал чужих границ и уж тем более не подпускал никого к себе.
Мне хотелось помочь ему. Я не хотел, чтобы у него были проблемы…
–Да ладно, черт возьми! Что кружить вокруг да около? Ты влюбился в него! Признайся в этом себе хоть сейчас! Когда уже все былью поросло!
–Ничего не поросло! Я хочу выйти из машины! Выпусти меня!
–Ты не можешь двигаться, Тим! Еле шевелишься! Посмотри! Куда ты пойдешь? Здесь везде темнота! Ночная степь! Куда ты пойдешь в таком состоянии? В нору к сусликам?
–Я пойду своей дорогой…
–Смирись, Тим! Твоей дороги больше нет. Ее смыло наводнением. Ее уничтожило землетрясение. Сам Бог подписал распоряжение по ее деконкструкции! Чего ты хочешь теперь? Выйти на очередной перекресток? Задуматься, какой на этот раз выбрать путь? Хочешь попросить о втором шансе? Так вот он, этот шанс! Я обещаю тебе, – когда ты взойдешь на алтарь, все уже будет не важно! Алтарь – это твой большой шанс! Ты – ключ к божественному! Ты откроешь двери новому миру!
–Я слышу эту чушь уже очень долгое время! Ты понял, чертов придурок?! Слишком долго! СЛИШКОМ!..
Настолько долго, что я уже принял это за веру. Кому могли принадлежать эти голоса? Кто увидел во мне миссионера? Возможно, это был Он? Тот, кто узрел мое мученичество и решил отпустить мне мой великий грех?
Какая чушь!.. Не могу поверить, что я все еще могу так думать!..
–Это был твой выбор, Тим! Ты должен смириться с этим!
Это правда…
Я призываю свою смерть
Я никогда не хватался за соломинки. Не буду этого делать и теперь. В этом нет никакого смысла, и никогда не было.
Слишком пусто в воздухе. Ветер носит с собой только песок. На руинах поставлен крест.
Джунгли в тумане…
–Зачем мне все это?..
–Ваш променад был слишком эгоистичен, молодой человек! В конечном итоге, все мы возвращаемся домой после долгой прогулки. Ты вдохнул столько воздуха, сколько тебе хотелось. Увидел мир таким, каким хотел его увидеть. Пришло время возвращаться домой. Туда, откуда ты пришел…
–Дом… Мой милый-милый дом…
Скрипучая половица и пара ступенек. Небольшой палисадник. И свет… Как же много света!..
Смирение…
По большому счету, я уже давно смирился со многим.
Мир – это большая книга фактов. И пока листаешь ее, плачешь, как маленькая девочка. Частенько, смирение помогало мне не останавливаться на режущей глаз строчке. Кажется, что здесь, в этом самом месте, грубая опечатка. А после, – нет, никакой ошибки. Все верно! Не остается ничего, как перейти на следующую страницу. Нередко, в этом помогало смирение…
-У меня никогда не будет детей, – сказал я Дине.
Она закатила глаза, потому что поняла, что я снова собираюсь немного поныть.
Мы пили уже часа четыре к ряду. Пришло время для жалоб. Для обоснованных жалоб.
–По сути, ты счастливый человек, – продолжил я. – Возле тебя вертится потенциальный муж, с которым ты можешь зачать и родить в любое время. Я же, в свою очередь, готов избегать любых намеков на то, чтобы быть окольцованным.
–К твоему сведению, – парировала Дина, – пока я и мой будущий супруг, более или менее, не встанем на ноги, ни о каких кольцах не может быть и речи! Нищая семья – это грустно. Как ни крути. Зачем плодить нищету?
–Чтобы любить друг друга во что бы то ни стало.
–Ммм… Ну, да! Конечно!
Она чокнулась со мной, и прикончила очередную порцию красного полусладкого.
–Будут у тебя дети! – уверенно сказала она мне, ткнув в мою сторону пальцем. – Повзрослеешь – перебесишься!.. Или наоборот… Не знаю! В любом случае, рано или поздно, настанет момент, когда ты перестанешь заниматься глупостями, экспериментировать и находиться в вечном поиске! Это будет тот самый момент!
Она полагает, что я просто балуюсь или развлекаюсь; ищу себя; пробую разные вещи… Мне даже сложно представить себе что-то более мерзкое, чем та степень вульгарности, о которой она говорила. Именно таким она меня видела – подростком, находящимся в режиме поиска.
Дина не задавалась целью оскорбить меня. Поэтому я пропускаю ее слова мимо ушей. Уничтожаю их контекст.
Она мечтательно воззрилась в потолок и сказала:
–Ребенок появляется у тех, кто к нему готов. Кто нередко думает о нем. Где-то там, на задворках своего сознания, человек постоянно ищет свое продолжение… Продолжение самого себя!
–Да, – сказал я, вспоминая своих родителей. – Пожалуй, ты права!
Признаться честно, меня никогда не занимал вопрос о продолжении рода. Мне попросту хотелось, чтобы у меня был ребенок. Это могло означать, что я способен следовать стандартам; что я не отклоняюсь от нормы… Кажется, здесь попахивало тривиальной прихотью.
При этом я не имел ни малейшего понятия об отцовстве и воспитании… Боже! Да из меня бы вышел никудышный отец, черт возьми! О чем я только думаю?!
–А ты готова к ребенку? – вдруг спросил я у Дины. – Ты думаешь о нем?
–Я? – Она изумленно посмотрела на меня. – Нет! Тим, о чем ты говоришь? Меня мать на первом же столбе повесит, если узнает, что я забеременела! Даже и речи быть не может!
Логика девушки-подростка из воспитанной семьи частенько кажется мне очевидной.
–Похоже, твоя мама не из добрячек! – сказал я.
–Это нормально! – Она небрежно махнула рукой. – Так у всех! Поверь мне!
После этого мы замолчали – добавить было нечего.
Была холодная осень. Тепло по домам еще не дали. Мы мерзли в нашей старенькой съемной квартирке. День становился короче, и вечерами мы согревались горячим душем, чаем или кофе. Сегодня мы решили подключить тяжелую артиллерию – начали с глинтвейна, но потом побежали за бутылкой грузинского вина. Ушли за одной, вернулись с двумя.
Было приятно сидеть в этой мерзлой тишине, вдвоем, и, на пьяную голову, думать о чем-то личном; о какой-нибудь глупости.
Но внезапно время остановилось. Секундная стрелка на кухонных часах встала, словно получила инсульт. Комната наполнилась ярким светом, и интерьер оказался им парализован – замерло дыхание жизни.
Дина застыла в своей задумчивой позе, превратившись в человекоподобный манекен. Ее хотелось разбудить. Но я не стал прикасаться к ней, потому что понимал – это уже не моя подруга. Она стала иллюзией. Моей иллюзией.
Я поднялся из-за стола и вышел в коридор.
Куда-то пропала мебель. И наших вещей тоже не было. Квартира, и без того похожая на умирающего больного преклонного возраста, теперь, со своими голыми стенами и желтыми пятнами по углам, стала отдавать ветхостью и заброшенностью.
Медленно и бесшумно открылась балконная дверь, и только сейчас я обратил вниманием, что вся улица утонула в тумане. Окно от этого превратилось в белый прямоугольник, обрамленный деревянной рамкой. Я подошел к нему, преодолевая высушенную до краев пустоту. Ничего не было видно: соседние дома, тротуары, небо, – все проглотил туман.
Я переступил обветшалый порожек, оказался на балконе и вдруг понял, что все это время ходил, замерев дыхание. Это просветление помогло мне немного ослабить деревянную хватку, сковавшую все внутри меня, и я постарался сделать глубокий вдох. Который сразу перебил чей-то внятный голос, который назвал меня по имени:
–…Тим…
Откуда-то по левую сторону от меня. Кажется, с соседнего балкона.
Возможно, мне просто показалось… Точнее, мне хотелось бы, чтобы этого жуткого и холодного голоса просто не было. Но он был. И снова он произнес, более настойчиво:
–Тим!
Я медленно стал поворачиваться в его сторону, боясь увидеть того, кто обращался ко мне. Но в тумане все было скрыто.
–Скажи, ты видишь меня? – спросил он.
–Нет, – ответил я, и почувствовал, как паника покатилась от меня в разные стороны мелкими градинами. – Кто ты?
–Как же так, Тим! – почти разочаровано сказал голос. – Это я! Ты меня не узнаешь?
Напротив меня, на расстоянии пяти шагов, как раз там, где проходила полоса тумана, я стал различать чью-то огромную тень. Ее очертания постоянно менялись в какой-то размеренной хаотичности. Единый образ уловить было невозможно.
Кто-то
(что-то)
смотрел на меня оттуда, и от этой расчетливой неизвестности становилось страшно не по себе.
–Скажи, кто ты?
Я решил быть настойчивым.
В ответ он промолчал, выдержав характерную паузу оскорбленной персоны.
Фигура, что пряталась в тумане, на чужом балконе, внушала мне тревожность, которой я еще не знал. Человеческим эмоциям нет границ в степени их проявлений.
–Ты сам позвал меня, – вдруг сказал он.
(где-то там… на задворках своего сознания… я звал…)
–Ты знаешь, кто я.
Да…
Я знаю…
(я призываю свою…)
–Не бойся меня, Тим! Во мне нет ничего страшного!
–Наступило то самое время?
–Да. Этот момент пришел.
Время остановилось. Камень упал с души и ударился тяжелым колоколом. My time is gone…
Что же это?..
–Я… – Ком, застрявший в горле, оборвал начало фразы. – Я ни с кем не попрощался…
–Не надо прощаться, – твердо сказал он. – Ни с кем и никогда не надо прощаться.
–Я еще встречусь с ними?
Ответа на мой вопрос не последовало.
В моей голове пронеслась мысль, что можно убежать в открытую дверь, вовнутрь, в квартиру. А дальше вон из нее, по лестничной площадке, на улицу, и, сквозь туман, куда подальше… Но вместо этого я сделал уверенный шаг вперед… Шажок… Ноги стали тяжелыми, налились свинцом.
Я ступил еще раз.
–Стой! – вдруг скомандовало голос. – Стой…
Послушав его, я словно врос в холодный пол. Меня слегка качнуло. Перед глазами поплыл туман, огромная тень, стена, кусочек комнаты, окно; и все то же, по кругу.
–Стой…
Голос становился тише.
Мои ноги подкашивались. В глазах темнело.
Я положил руку на перила, и решил держаться за них до самого конца.
Меня начало трясти от холода. Боже, как же холодно!
–Стооой…
Этот мир стал медленно погружаться во тьму…
Мы остановились посреди степи. Ночной простор был любвеобильно обласкан мягким лунным светом. Тени по-родственному сплелись в заставшие узоры. Воздуха не было, он куда-то пропал; я не чувствовал его. Все казалось декоративным, не настоящим.
–Приехали, брат. Пора возвращаться домой…
Он помог мне выйти из машины. Чертовски не хотелось ощущать чьи-то чужие прикосновения, и поэтому я отстранился от него и своим видом показал, что со мной все в порядке, – на ногах стою крепко и без чьей-то помощи.
–Там вход в пещеру, – сказал он. – Тебе нужно идти туда.
Потом он положил свою ладонь мне на плечо, сжал его, и сказал по-доброму:
–Удачи!
Я пошел в ту сторону, куда он показывал – вход в пещеру.
Почва под ногами казалась искусственной. Вокруг повисла тишина, и я шел сквозь нее, словно глухой.
Это не по-настоящему Еще одна галлюцинация
Я прошел невысокий аркообразный проем в скале и оказался в темноте. После нескольких шагов ощутил под ногами пустоту, но сразу нашел ровный выступ; следом еще один. Что-то вроде ступенек, ведущих вниз, откуда струился пламенный свет, на который можно было ориентироваться.
Мне нужно идти туда Это моя миссия
Нет Чушь какая-то
Что со мной
Минуя десяток выступов, я оказался возле еще одного входа, который вывел меня в небольшой зал, освещенный свечами и факелами. Я услышал знакомый голос. Он вещал о моей готовности принести себя в жертву.
Ложись на алтарь
Ложись на алтарь
Ложись
На мгновение меня проглотила тьма, и в следующий миг я уже лежал на холодном камне, не в силах пошевелиться. Тот же знакомый голос повторял, как заклинание.
Война – отец всего
Война – отец всего
Война
Я увидел над собой человека в огромной сутане, и то, как в его руке блеснуло лезвие ножа. Это его голос я постоянно слышал у себя в голове. Он меня гипнотизировал.
Мне становилось понятно, что я его знаю. Но не могу догадаться, кто он. Его лицо скрыто под темным глубоким капюшоном. И как только у меня получается разглядеть его, я прихожу в ужас
и лезвие ножа падает на мое горло и скользит по нему мне кажется что кровь заливает все вокруг и я умираю да я умираю
Я покидаю этот мир…
Часть 2
Эпизод 5
Друг
Этим утром Дина проснулась от кошмара, который навеяло событие из вечерних новостей.
За последние пару лет у нее появилось убеждение, что новостные передачи – это отличная почва для роста новых страхов и неврозов. Поэтому она предпочитала не уделять своего внимания ежевечернему потоку всемирных проблем, трудно поддающихся решению, и поданных в последнее время весьма необъективно (так ей казалось; и это весьма походило на правду). Конечно, аполитичность и пассивная общественная позиция совсем не то, что может украшать современного человека. «Но, какого черта?! – говорила себе Дина. – Я молодая женщина, и мне предпочтительней думать о замужестве! Все-таки, я имею на это право».
Между прочим, в списке приоритетов замужество никогда не стояло для нее на первом месте. Возможно где-то в десятом ряду. С краю. Но никак не ближе, чем того хотелось, например, ее матери.
Мимоходом Дина услышала, что где-то взорвалась очередная бомба, что снова террористический акт, и что в результате среди мирного населения много жертв. Ее это взволновало, и просто так пройти мимо она не смогла. Не желая быть замеченной, она неслышно прошла по коридору в комнату, где говорил телевизор.
Отец с матерью смотрели в экран с тем умиротворенным выражением лица, какое появляется у многих людей, когда они приходят домой после рабочего дня, и в скором времени готовятся лечь спать.
«Они равнодушны к тому, что слышат, – подумала Дина. – Возможно, возраст?..»
Она глянула на экран, и увидела страх, панику и отчаяние…
Дина не смогла смотреть на это. Она вышла обратно в коридор, и вернулась к тому, чем была занята, не подозревая, что ночью, в глубоком сне, к ней вернутся образы чьей-то чужой войны. Оказавшись в их плену, она уже не сможет откреститься от того, на что вдруг откликнулась ее душа, когда было озвучено новостное сообщение о теракте.
Это случилось не в первый раз, и Дина с изумлением подумала об этом сразу после пробуждения: «Надо же! Снова!». Память оставила пометку напротив того волнительного сновидения, которое запомнилось яркими деталями, и тем странным чувством, словно падаешь в небытие и задыхаешься от немого вопля.
Все было почти точно так же, с одним лишь отличием: никакого родительского умиротворения. Весь ТВ-эфир прервался, и только на нескольких каналах повисла картинка страшного теракта, жертвами которого стали сотни людей. Определенно ясно было то, что это финал мирного времени. К людям снова пришла война.
Мать плакала, повторяя, что «это снова началось». Что опять наступит этот ужас, который был преодолен около полувека тому назад. Отец старался успокоить ее, но все было тщетно. Да и сам он был порядочно взволнован. Трудно было поверить во все происходящее. Пусть и на чужой земле, совсем на другом континенте; но это было.
Тогда Дина была еще совсем ребенком, и, неврозы, которые приходят с дурными известиями, обходили ее стороной, словно на ней был защитный слой. И, все же, наблюдая стресс, который испытывали ее родители, она ощутила волнение, которого не знала раньше. Представление об ужасах войны она имела, в основном, из вполне серьезных фильмов. Но война всегда оставалась для нее событием, которое произошло единожды, в иной плоскости существования мира. Иначе говоря, война была запечатана в прошлом. Кошмар закончился, люди умерли, другие остались в живых, у них родились дети, внуки и правнуки. Родилась сама Дина, и, посмотрев достойное кино, сделала «правильные выводы», и, выходило так, что и остальные тоже должны были сделать аналогичные выводы. Все в этом мире уже давно должны были что-то понять о войне…
Да… Так она полагала…
Когда телевидение открыло всему миру демонстрацию массового уничтожения, маленькая девочка почувствовала во всем фальшь. Она ни капли не поверила всеобщему волнению. Родительские переживания вообще выглядели для нее минутной слабостью, ничем более.
Это было время, когда на территорию человека заступил интернет, и провозгласил для многих несложный постулат позитивизма: «на все забей! Все о’кей!». Дина оказалась как раз на этой волне, когда между человеком и истиной возводился железный занавес. В отличие от Дины-подростка, Дина-ребенок была весела, более или менее высокомерна и самодовольна. Ответственности она смогла научиться немного позднее.
Поэтому ее позитивизм нисколько не позволил ей разделить чувства родителей, а также скорбь и ужас всего мира.
Но занавес немного приподнялся.
Через пару недель, ранним сентябрьским утром, когда Дина была дома на пару с матерью (отец уже давно ушел на работу), вдруг сработала воздушная тревога. Ее страшный гул разносился по всему кварталу, рождая в сознании образы взрывов и разрушений.
Мать и дочь обомлели. Они не знали, как поступить. Выбежать на улицу? Или остаться дома? Позвонить кому-нибудь?
В какой-то момент они решили распределиться по дверным проемам. Когда все взрывается и рушится, есть небольшой шанс остаться в живых: в разрушенных зданиях, чаще всего, остаются места с дверными проемами (очередная подсказка из телевизора).
Они замерли в дверных проемах.
Они стояли у окна в ожидании того, когда начнется ужас.
Они со страхом следили за небом, но там, кроме осенней серости, больше ничего не было.
Они обреченно смотрели друг на друга.
Но ничего не происходило.
–Да что же это? – повторяла мать.
Тревожная серена возвещала для них наступление хаоса на протяжении долгих минут. Потом, уже после, наступила тишина. Та самая – мирная, утренняя. Не было ни гула падающих бомб, ни взрывов, и не было истребителей в небе.
Все стало выглядеть декорацией. Даже тучи, и холодный воздух…
Потом, в дневных новостях, сообщили, что учебная воздушная тревога была проведена успешно…
Эта, по сути, каламбурная ситуация, заставила ребенка-Дину сделать маленький шаг навстречу реальному положению дел.