Бутылка оставалась на четверть полной, – я почти ее допил.
–Чем занят не следующей неделе? – вдруг спрашивает у меня Леша.
Это логичный вопрос после того, как мы затронули тему интимности. Он рассказал о себе, но, не став спрашивать обо мне, уже хотел предложить встретиться…
Я отвечаю совершенно спокойно:
–Учеба, учеба и еще раз учеба!
Он удивлено смотрит на меня. От этого у него становится то самое выражение лица, которое мне всегда нравилось, – от удивления его красивые брови становились домиком, а взгляд был таким добрым, что казалось, что все грехи прощены и отпущены.
–С утра до ночи что ли? – спрашивает он.
Мне же остается только держать себя в руках. Я бы тоже мог сказать, что у меня кое-кто появился, потому что, от части, это была правда. Но только лишь от части… Короче, «я запутался», – мой статус в соц сетях.
–Очередная курсовая, – отвечаю я, разведя в стороны руки. – Не забывай, я учусь на гранте. Всем нужно заниматься во время.
–Значит, все-таки, нашел себе кого-то, – сказал он и отвернулся от меня.
Я не выдержал напора такой проницательности, и, выдавив из себя улыбку, сказал честно:
–Все сложно! Чертовски сложно!
Ты – ключ к божественному, прохрипела рация.
–Что?.. Что это?..
Леша говорит в рацию:
–Война – отец всего. Важное. Очень важное.
Ставит ее обратно на стол, и снова поворачивается ко мне.
–Все правильно, – говорит, – все так, как оно и должно быть.
Я неуверенно отвечаю коротким «да…», хотя не могу понять, что происходит. Атмосфера в комнате как-то резко меняется. Все становится похоже на декорации. И много света. Здесь становится невероятно светло, так, что я даже начинаю щуриться. Леша смотрит на меня, как актер, который ждет реплику своего партнера, прежде чем продолжить самому.
–Что?.. – Я вновь повторяюсь.
–Ты – ключ к божественному, – говорит он мне. – Это так важно!
По его лицу этого не скажешь. Он улыбается как-то по-глупому.
Я призываю (треск на линии) Я призываю свою смерть
–Бог – важность, – говорит он. – Верни себе утраченное.
Я в недоумении. Он и оператор смотрят на меня, словно ожидая моей реакции.
–Хорошо! – говорю я. – Без проблем!
Я показываю пустую бутылку.
–У меня пиво кончилось. Пойду, возьму еще?..
Леша ответил взглядом: «Пожалуйста!».
–О’кей, – говорю я. – О’кей, братан…
Я поднимаюсь и выхожу из комнаты.
Звон в ушах сразу пропадает. Окружающее перестает выглядеть декоративным. И свет от ламп не такой пронзительный.
Сделав пару глубоких вдохов, я направляюсь к звукам музыки, к людям.
Клубная музыка – это гимн современным наслаждениям, главным из которых является внутренняя глухота. Не правда ли, как это прекрасно, не слышать самого себя? Точнее, того себя, который делится на несколько частей, и говорит с тобой, как Бог, или твой отец в один момент, и твой адвокат в другой. Попадая в зону, где все пространство заполняет dance, я уверенно преломляю то свое чувство внутреннего дискомфорта, которое случилось со мной минуту назад. Только что я был в смятении от
(что это было? Галлюцинации?)
образов, которые предложило мне воображение в ответ на выпитое спиртное. Но теперь это уже позади, как вчерашний день.
Я подумываю взять еще бутылку пива, и все же вернуться в операторскую, – от части мне было интересно, что может случиться дальше. Что еще я могу себе навоображать. Но решаю перед этим сходить на перекур. И поэтому отправляюсь в комнату, где обычно дым стоит коромыслом. Не обращая ни на кого внимания, я достаю из пачки сигарету, и не могу найти зажигалку, – шарю по карманам. Пусто. А так хотелось перекурить по быстрому.
В следующий момент я слышу щелчок барабана, и возле моего лица горит стройный огонек. Я поднимаю глаза, и вижу Олега. Он деликатно предлагает мне подкурить. Можно иногда быть бестактным, это ведь не уголовно наказуемо. Но сейчас был не тот случай. Когда рядом стоит отморозок, и предлагает тебе какую-то мелочь, лучше ее принять. Холодно и сдержанно. Ему все понравится, что ты поддался ему.
Диалог с таким человеком похож на охоту. Только на этот раз ты в роли жертвы; и лучше не смотреть слишком долго в глаза этому хищнику. Потому что он умеет гипнотизировать, – мнимым добродушием, понимающим взглядом, в котором лидерствует всепрощение, ну, и, конечно, проникновенностью. Конечно, можно не париться по поводу этого всего; вести себя расслабленно и непринужденно. Но дело в том, что Олег никому не позволял этого так рядом с собой. Он требовал конфликта. Он постоянно вызывал на дуэль. А во время драки он мог проявить весь свой спектр «романтичности»: потереться об тебя, как при половом акте (когда дело доходило до борьбы), провести между делом ладонью по твоим гениталиям, по твоей заднице, и при этом улыбаться так, как будто он побывал на седьмом небе от того, что сделал.
Сейчас мы говорили о чем-то отвлеченном, а он вдруг придвинулся ко мне, и сказал:
–У меня стоит весь день!
Это был человек, который никогда не покидал джунглей. Он находился в них постоянно… Он охотится…
Он говорил:
–У меня есть деньги. Много денег!
Он считает это аргументом; своим большим достоинством.
–Сегодня я заработал еще больше, чем вчера! Я мужик с большими яйцами!
Так он себя называет. Прозвище, данное самому себе.
–Я думаю податься в политики! Больше власти еще никому не повредило!
Меня начинает откровенно тошнить.
Я тушу сигарету, и хочу отправиться восвояси. Я знаю, что он меня просто так не отпустит. Его рука ложится мне на плечи. Он нарушает все границы, но ему плевать. Он действует напролом.
–Пойдем выпьем! – говорит он. – Я угощаю! Что ты хочешь?
Я мог бы сказать, что я не один, что с компанией. Но это была неправда. И он узнал бы об этом.
Я убираю его руку подальше от себя. Ему это не нравится. Сначала он улыбается, так, что видно, – он понимает, что снова перегнул палку, и у него ничего не вышло.
Он хватает меня за локоть.
–Ты единственный, кому я позволяю вести себя так со мной! Никто не смеет мне отказывать! Никто!
Он говорит правду. Ему действительно не отказывают, когда он предлагает выпить. Не отказывают из-за этикета и уважения. Я же не собирался терпеть всего этого.
Из приветливого рубахи-парня он вдруг превращается в разъяренного мафиози. В его глазах больше нет наигранного добродушия; только ярость. Он бы ударил меня, прямо здесь, на этом самом месте, не раздумывая. Ему просто не пришло это в голову.
Я не могу совладать с собой. Меня также начинает переполнять ярость. И я больше не могу этого скрывать. Будь, что будет! Мне плевать!
–Привет, парни!
Около нас стоит Сергей – его, как и меня, тоже знают многие. Почему то из одежды на нем только шорты и тапки. В руках у него кажется футболка, но не разобрать. У него отличная фигура, и многие сразу обращают на него свое внимание.
–Опять заламываешь руки, Олежек?
Сергей улыбается. Он всегда улыбается.
Он улыбается мне, и я понимаю, что моя чаша злости переполнилась, и все лишнее должно были вылиться на Олега; но когда я смотрю на Сергея, злость утекает вовнутрь меня, она растворяется во мне. То же самое происходит и с Олегом. Мы оба приходим в себя, в свое нормальное состояние сознания (насколько оно может быть нормальным).
–Хотел сделать массаж, – отвечает Олег Сергею. – Ты ведь знаешь, о чем я?.
И в следующий момент он подмигивает ему.
–Ладно, парни, веселитесь! – Олег хоть и в расстроенных чувствах, но отходит от нас, и пропадает из поля зрения.
–Какого черта? – взрываюсь я на Сергея. – Ты путался с ним?
–Почему бы и нет? – отвечает он мне. – Давай отойдем отсюда.
Мы идем в сторону служебного хода.
–Почему ты голый? – спрашиваю я него.
–А в чем дело? Тебе не нравится мое тело? Посмотри на эту бицуху! А на сиськи! Я полтора года убил, чтобы заполучить себе все это!
–Ты теперь везде так ходишь?
–Расслабься, братиш! Сегодня я go-go!
Он двигается, как чертов twerk boy, – руки вверх и в стороны, таз вперед-назад.
На самом деле мы с ним однокурсники. Только учимся на разных факультетах. По идее, Серега в будущем должен был стать журналистом. А не танцором go-go, или еще кем-то вроде этого.
–Не смотри на меня так! – говорит он мне. – Я просто забавляюсь!
Я знаю, что лучше поддержать человека в чем-то, нежели осуждать его. Сергей мне не родня, и через несколько лет мы окончательно утратим с ним всякую связь. Поэтому лучше получать удовольствие от общения, чем заниматься поучениями.
–Все супер! – Я хлопаю его по плечу. – Иди и танцуй в лучах софита, если тебе это так надо!
–Согласись, меня хочется полапать! – Ему плевать на мое мнение. – Ты только что потрогал меня, сам того не осознавая!
Я обреченно вздыхаю.
–И давно ты этим занимаешься?
–Чем? Танцами перед публикой?
–Да. Если эти дерганья вообще можно назвать танцами.
–На прошлой неделе я наткнулся на группу в соц сетях, и мне показалось это интересным. Я стал интересоваться, что да как. Потом попробовал разок, и мне понравилось. На самом деле, это отличный драйв, братиш! У меня был жесткий стояк, когда я первый раз это проделал!
Разговоры между парнями об эрекции и сексе – это обычное дело. Раньше они волновали меня на много больше, чем сейчас. Я получал от них удовольствие, возбуждался, и это был верный путь к джунглям, туда, где я мог спрятаться от всего, что волновало меня. Теперь же подобные диалоги в меньшей степени вызывают у меня смущение, в большей – весьма странные чувства (я словно не принадлежу самому себе; мне хочется вырваться из самого себя и убежать подальше; оставить свое тело, и скрыться от собеседника).
Мое общение с Серегой всегда складывалось в непринужденной форме. Мы могли говорить, о чем угодно. Его нестандартность привлекала, и это тяжело было отрицать. Но любой моралист сбежал бы от него уже после первой минуты разговора.
Я решаю слегка пошутить над ним и говорю:
–Рад, что ты всегда пробуешь новые вещи для себя!
Он оценивает мою реплику по достоинству и отвечает:
–Конечно! Более того, я и тебе советую найти для себя какое-то занятие, от которого можно было бы получить мимолетное удовольствие, а потом просто забросить все это!
Он выкинул воображаемый моток мусора куда-то мне за спину.
–Проводя свое время с отморозками, ты тоже получаешь мимолетное удовольствие?
Я имею в виду Олега, и он это понимает. Но уводит меня совсем в другую сторону, говоря:
–Да, мне всегда очень интересно с тобой!
Он улыбается почти в тридцать два зуба от того, как у него удачно получилось подколоть меня. Я оцениваю его юмор по достоинству, – я улыбаюсь и прячу взгляд.
–Послушай, – говорит он мне, – не висну я ни с какими идиотами! Особенно с этим!..
Мы оба понимаем, о ком он говорит.
–Так что расслабься! Я просто умею находить с людьми общий язык!
–По ходу, вашей общей темой стал массаж!
–Ему бы этого хотелось. Но не мне…
Мы оба молчим и пристально смотрим друг на друга.
Может ли один человек восхищаться другим? Просто так, без вознаграждений. Ответ: да, может. Именно этим мы с Серегой и занимаемся время от времени, – выказываем друг другу наше чувство восхищения. И мы предпочитаем делать это молча. Глазами.
–Справедливости ради я могу дать пару раз полапать себя, – вдруг говорит он мне.
–Это точно! Справедливость!
Некоторые журналисты, так или иначе, болеют за справедливость. Похоже, что Сергей был одним из них.
–Да, – еще более оживленно говорит он, – хорошо, что мы об этом заговорили! На следующей неделе мы снова идем ухаживать за стариками в хоспис. Присоединишься к нам?
Он имеет в виду свою волонтерскую группу, которую он сам собрал из всех желающих в университете. Людей набралось немного. Но большинство всегда были полны альтруизмом, и это уже было что-то.
Бывало, что и я тоже не мог остаться равнодушным (к сожалению, альтруизмом я никогда не болел, и заразиться этим от кого-то мне всегда было сложно). Поэтому я даю положительный ответ:
–Конечно, братиш! Какой разговор!
–Отлично! – В эту секунду он сияет, как солнце. – Люблю тебя!
Мы обнимаемся, а он собирается уходить.
–Увидимся на учебе! – говорит он мне. – Добро?
Я утвердительно моргнул один раз, так, чтобы он это увидел: добро!
Сергей идет в сторону сцены, чтобы снова получить свою порцию адреналина.
Я же отправляюсь к бару. Очевидно, у меня только один адреналин, – спиртное.
Я беру еще пива и беседую со знакомым барменом. Мы говорим о девушках: о его невесте, которую он безумно любит, и с которой хочет детей, о моих девушках, которых у меня никогда не было, но могло бы быть, и о тех, кто решил заглянуть сегодня на огонек. Мы обсуждаем каждую женскую попку, которую еще не успели обсудить, и которую сложно пропустить мимо глаз. Я рассказываю о своей жизни; уровень лжи при этом иногда достигает недопустимый уровень. Но это простительно, – иначе при моем рассказе можно было бы умереть от скуки. Когда он в очередной раз уходит к клиентам, чтобы принять у них заказ, я осматриваюсь по сторонам, – у меня постоянное ощущение, что на меня постоянно кто-то смотрит. И я не ошибаюсь.
По правую сторону от бара стоят двое молодых людей, в строгих, но вполне симпатичных костюмах; один из них был постарше, другой младше. Оба они пристально смотрели на меня. Я не имел ничего против, но почему-то чувствовал себя при этом как-то странно.
Я немного посмотрел на них в ответ, не желая показывать своего конфуза. Потом мне это надоело, и я стал шарить глазами по залу.
Серега вовсю зажигал на одной из ниш. Ничего особенного он не делал, но двигался красиво. На него никто не обращал внимания. Но, похоже, он не был против чувствовать себя декорацией.
А потом случилось то, от чего по всему моему телу разлилось тепло. При входе в зал появилась Дина со своим возлюбленным. И с ним был Айдын.
Я даже не знал, кого я был рад видеть больше. Поэтому решил радоваться всем троим одинаково.
Я встречаю их. Дина ведет себя не так, как обычно; точнее, не так, когда мы с ней наедине ведем наш разгульный образ жизни. Сейчас она со своим потенциальным женихом (она часто отрицает это, но я более чем уверен, – эти двое соединят свои судьбы надолго). Она более скромная, не вопиющая; она та, кем она хочет быть – женщиной позади своего мужчины – замужняя женщина.
Кирилл не отпускает ее ни на шаг. Они держатся за руки, когда мы идем в lounge bar, он незаметно обнимает ее, когда мы приземляемся на удобные диваны (они принимают нас сегодня, как родных), он что-то шепчет ей на ухо, – и явно видно, что она не против всего этого внимания к своей персоне. Она готова утонуть с ним в их общей любвеобильной мягкотелости в любой момент и надолго.
Айдын был спокоен, как гора, встречающая Магомеда. Мы постоянно меняемся с ним взглядами; каким-то образом, мы стали понимать друг друга без слов. От этой немоты я часто получаю удовольствие какого-то духовного порядка.
Когда вдруг понимаешь, что одиночество далеко не твой удел, и что рядом есть люди, способные прочитать твой взгляд, то от этого порой вырастают крылья за спиной.
Это момент, когда мы снова вместе. Когда мы снова в некотором плане разделены по парам. Девочка со своим мальчиком. И я, в компании с… Признаться честно, я долго думал, в какую категорию лиц отнести человека, которого никак не можешь назвать своим другом (потому что между нами пропасть в понимании этого мира), или просто знакомым (он был для меня больше, чем просто знакомым, с которым я походя здороваюсь и также разговариваю на отвлеченные темы).
Атмосфера вокруг нас умножалась на счастье, и все в итоге приходило к чувству благодарности, – за минуты общения, прерываемые вздохами смеха и радости.
Потом я, конечно, оглядывался на этот отрезок континуума, в котором одна точка полыхала восторгом, а следом за ней другая падала в пучину черноты. Тогда, в те отрадные моменты невозможно было представить себе, что все вдруг оборвется, и моя жизнь уже не станет прежней. Именно поэтому, скорее всего, счастье часто видится как пролетевший мимо чужой ангел. В ответ на ожидание благословления приходит пустое письмо.
Хотя, если присмотреться внимательней, то все было вполне логично.
Я призываю свою смерть
Что это было? И откуда оно взялось? Родилось, как раковая опухоль в голове? Или проникло извне, как опытный шпион? Пожалуй, все же, первое…
Полюбоваться на эту строгую линейность теперь можно со стороны. Молодой человек не ведает, что творит. Три года назад я отказался от трезвости ума. И, пожалуй, именно в тот момент перекрылся канал, по которому проходит свободная от невротизма мысль, – сухая, понятная каждому, и не терпящая долгих измышлений мысль. С тех пор я не мог найти простое в сложном. Мой разум был опьянен болью и переживаниями. И так до самого финала…
–…В финале главный герой умирает для того, чтобы мы смогли обратить внимания на что-то очень важное, – говорит Дина. – Смерть всегда расставляет акценты…
Мы обсуждаем противоречивый финал какого-то второсортного фильма, на который недавно умудрились сходить в кинотеатр. В итоге половина зрителей оставила в креслах с высокими спинками часть своей уверенности в изначальной доброте этого мира. Практически весь сеанс демонстрации однобокой реальности я умудрился проспать, поэтому оказался в другой половине, – в той, которая понимает современные методы изложения, и которая, в принципе, осталась вполне довольна увиденным (отзывы демонстрировали объективность).
Кирилл выносит жестокий вердикт мотивации главного героя:
–Он сам виноват! Весь фильм шел к этому! Мы полтора часа смотрели на человека, который губил себя практически методично! Понимал это и продолжал это делать! Кровавая жесткость в финале только подчеркнула все это!
Похоже, я проспал все самое интересное.
–В любом случае, он не сам себя убил, – говорит Айдын. – Ему помогли. Из вашей логики выходит так, что он хотел, чтобы его убили.
–Это что-то метафизическое! – говорит Дина.
–Чушь! – бросает в сторону Айдын.
От обсуждения «высокого искусства» (сказано с сарказмом) мы переходим в плоскость нашей молодости. Здесь каждый седлает своего коня. Возлюбленные ставят на пьедестал свою верность, и вечно напоминают об этом друг другу. Я, в пику им (не могу сдержаться), постоянно намекаю, какое наслаждения можно получить от некоторой доли промискуитета, восхваляя при этом красоту человеческого тела. А наш главный остряк (от которого я, почему-то, не могу отвести взгляд этим вечером) прикалывается над нами в самых грубых формах, нагло ставя нас на место (и мы, конечно, просим еще).
–Вообще, я не люблю, когда моя девушка шляется по ночным клубам, – говорит Кирилл. – И она это знает! И ты тоже это знаешь, братан!
Он указывает на меня.
Кирилл чертовски недоволен. Он не любит «ночную жизнь», и людей, которые собираются в одном месте, чтобы ослабить свою хватку, выпить, повеселиться, потанцевать. Это все не его. И ему не хочется, чтобы Дина была причастна ко всему этому.
Но, как заядлый мыслитель, он понимает, что давить на молодую женщину бесполезно. Ее инфантильная природа рвалась из нее фонтаном. Дине всегда хотелось смеяться и веселиться. В этом она была неудержима. Хотя всегда представляла себя довольно консервативным человеком.
Каким-то образом, их обходит ревность. Они оба уверены друг в друге. И в этом я постоянно им завидую.
–Ты мужик! – говорит мне Кирилл, иногда предпринимающий открытые попытки вернуть мое «самосознание». – Ты не должен веселиться с бабой! Не надо опускаться до их уровня!
–Почему это? – вопрошает Дина, делая круглые глаза. – До какого еще уровня???
–Наш Тим – весельчак! – встает на мою защиту Айдын. – Это его природа! Наслаждайся жизнью, пока можешь! Верно?
Мне не особо нравится слово «весельчак». Но, в целом, я согласен с этой мыслью.
Примирившись в очередной раз со своей очевидной природой гедониста, а также дождавшись удобного момента, когда наш общительный квинтет разбился на скучные индивидуальности со своими мобильниками в руках, я улизнул в туалет.
Как это часто бывает, по моему телу пробежала легкая дрожь, когда я выпустил из себя долгую дугообразную струю – один из промежуточных итогов общения с янтарным напитком.
Парочка молодых людей, между делом, обсудили какие-то важные деловые вопросы. Они не торопились – тщательно мыли руки после того, как отошли от писсуаров, вытирались, не жалея бумаги, и смотрелись в зеркало, как настоящие франты. Потом они вышли, и мне казалось, что я до сих пор слышу их красивые голоса, так непринужденно говорившие о чем-то важном в такой совсем несерьезной обстановке.
Я решил последовать их примеру. Остановился возле раковины, все делал не торопясь, мысленно общался с отражением.
И вдруг услышал, как медленно стихла музыка – так умирает догорающая свеча – а затем пропали голоса, веселые крики и смех. Где-то неподалеку эхом отозвался дуэт, покинувший water closet, да и тот стих.
В душной и безжизненной тишине размеренно падали капли из-под крана и нудно шумели лампы.
Прислушавшись к пустоте, я не смело надавил на ручку и открыл дверь. Как и ожидалось, я никого не встретил. Без людей все выглядело таким скудным и декоративным, что становилось грустно. Более того, поражала дешевизна интерьера. В темноте, как правило, ничего не видно. Да и формообразующая работа света, напускного дыма и тех вывертов, которые производил ди-джей за своим пультом (если музыка – это Его глас, то в ночном клубе слышно сплошное ругательство), все это закрывало то, что пряталось за темнотой, за приподнятым настроением и за всем тем, что по обыкновению называется «праздником жизни».
Передвигаясь из одной комнаты в другую, я вдруг понял, что меня незаметно окутал туман, и я блуждал абсолютно запутавшись в лабиринте повторяющихся интерьерных мелочей – безвкусных картин, всегда только початых бутылок с дорогим спиртным, элегантных рюмок и бокалов…
Потом я услышал, как кто-то молиться. Почти шепотом, для самого себя. Мне казалось, что это был мой голос. Но я молчал.
Мне стало страшно.
Какая-то тень надвигалась на меня из дальнего конца огромного зала. Она бесшумно пробиралась все нарастающим черным пятном сквозь млеко тумана, и от того молитва становилась все громче, и мне хотелось повторять вслед за этим голосом, произносить те же самые слова, которые были во мне еще в детском возрасте, когда была жива бабушка, и солнце светило в закрытые веки, отпечатываясь кисло-сладким яблочно-гранатовым оттенком, заставляя проснуться, очнуться от ночного забытья, и мчаться навстречу вечности… Навстречу любви… Утраченной любви…
–НЕ ЗАСЫПАЙ!
Вокруг меня в танце двигались тела.
–ДАВАЙ! ДАВАЙ!
Кирилл кричит мне это прямо в лицо, расплываясь в простодушной улыбке, а затем приподнимает меня над полом несколько раз в попытке растормошить меня.
Это разгар вечеринки. Скучно только тем, кто не умеет веселиться.
В толпе я нахожу Дину с Айдыном. Я ищу их, как младенец ищет взгляд своей матери, когда его подбрасывает под потолок какой-то чужой дядя. Если мама улыбается, то значит, все в порядке. В отличие от младенца, я искал не испуганную улыбку мамы, а признаки нормальности. Дина вела себя так, как это обычно бывает, когда мы с ней выпиваем.
Вот портрет девушки, которая проявляет себя, как настоящая женщина, например, по отношению к своему парню: она невротична, ей нужно, чтобы ее выслушали (просто выслушали, ничего более!), и закутали в объятия из мужских рук (достаточно двух, самых любимых). Но на воле она превращается в волчицу. Ее скрытая маскулинность вдруг восходит на пьедестал почета, и располагается рядом с природной женственностью так, что всякий мужчина, видя это, приходит в неописуемый восторг. Она уверена в себе, она готова покорить мир! Вся ее суть – это элегантная стрела. И, находясь в умелых руках, способных подтолкнуть ее в нужном направлении, несомненно, она угодит исключительно в яблочко.
Как жаль, что такая степень человеческого духа достигается у многих только через распахнутую настежь дверь к полкам со спиртным. Дина не была в этом исключением. Опьянение украшало ее возбужденный интеллект и сложный характер. Но только на пару часов, не более.
Именно на этот прискорбный факт я удачно наталкиваюсь, когда Кирилл, схватив меня подмышки, встряхивает меня по-доброму, по дружески, по мужски.
Это означает только одно. Все нормально. Все так, как и было прежде.
И только в моей душе остался горячий след после обволакивающей пустоты и страха. Страшно билось сердце…
Кирилл опускает меня на землю, и заставляет меня танцевать.
–НЕ СПИ!
Мне не хочется перечить ему. Он такой радостный и свободный в этот момент! Что я тоже начинаю пританцовывать, чтобы не испортить его стараний. Он делает такое лицо, будто выполнил важную миссию, и отворачивается от меня, чтобы танцевать наедине с самим собой.
–Голоса говорят нам много лишнего.
Я поднимаю глаза, и вижу напротив себя солидно одетого молодого человека моих лет. Мы сидим с ним за столиком в lounge bar. Я понимаю, что где-то уже видел это лицо. Сегодня, несколько раньше. Да, точно…
Они пристально смотрели на меня, когда я сидел за баром.
Этот был тот, что помладше.
–Ты уже слышишь голоса? – спрашивает он у меня.
Я не могу опомниться. Только что я закрыл глаза, чтобы немного успокоиться, сделать вдох-выдох, чтобы потанцевать, немного растрястись. А когда открыл их, оказался уже в другом месте и в другое время. Кажется, уже под утро. Так подсказывают мне мои биологические часы. Да и обстановка говорит то же самое: большинство столиков свободны, темп музыки более спокойный. Людям пора по домам.
Между тем, парень, сидящий напротив меня, терпеливо ждет моего ответа.
Я снова решаю не подавать вида, что с моим сознанием происходит нечто странное.
–Голоса? – переспрашиваю я.
–Я скажу тебе кое-что. – Он говорит со мной так, как будто мы знаем друг друга всю жизнь. – Эволюция даровала нам разум. Не безупречный, но все же… Мы способны осознавать свою смертность, способны находить себя в этом мире и очерчивать границы своего существования. Вера позволяет нам надежду на роскошь – разум высшего порядка. Возможно, это просто мечты. Но как знать… Не всем всю жизнь хочется оставаться дураками. Находятся смельчаки, которые не могут стоять на месте. Так вот, всякую надежду и веру разрушают голоса. Они могут уничтожить наш дух, сломить до невыносимой боли в суставах, так, что невозможно подняться с постели. Мы можем сойти с ума от того, что слышим… Особенно, в своей голове…
Скажи мне, ты уже слышишь эти голоса?
Это был убедительный монолог. Но мне не понравилось. Я не знал этого типа, и понятия не имел, чего он от меня хочет. Потому я ответил:
–Я слышу только то, что может остановить меня от неверного шага. Ну, ты знаешь, от человеческой тупости…
–Да? Вот как?
–От глупостей… От слюнтяйства…
Он кивал в такт моим словам.
–Не хочу говорить, что всегда могу действовать осознанно, – продолжаю я, – но голова на плечах у меня есть. Это факт!
Я пожимаю плечами.
–Да, тут не поспоришь… – говорит он без былой уверенности.
–Что здесь происходит?
Это был голос Айдына. Я не видел, как он подошел к нам.
Я немного обескуражен его вопросом. Мне хочется ответить, что тут просто беседа, ничего такого (сам не понимаю, с чего бы мне это все говорить). Но я успеваю только открыть рот, как Айдын обращается к моему визави:
–Почему ты говоришь с ним? Не можешь этого делать!
–Нет, – спокойно отвечает тот. – Могу.
Теперь Айдын говорит мне:
–Теперь иди домой!
–А как же?..
–Твоя подружка со своим парнем уже давно на пути в свое любовное ложе, оба в стельку пьяные. Тебе тоже советую последовать их примеру. Я еле как усадил их в такси. Думаю, с тобой такой проблемы не будет. Верно?
–Никаких проблем, братан! – без оговорок отвечаю я.
С ним лучше не спорить. Я пожимаю руку «парню с голосами».
–Счастливо! – говорю ему.
И также прощаюсь с Айдыном.
–Домой! – говорит он мне. – Ты понимаешь меня?
Хоть меня это и раздражает, я киваю, и отправляюсь восвояси.
На выходе на меня падает совсем нетрезвый Олег.
–А вот и наш несломленный малой! – говорит он мне, повиснув на моем плече. – Куда направляешься? И почему в одиночестве?
–Нам всем следует проспаться.
–Как мудро, мать твою! – Он смеется, и запускают свою пятерню в мои волосы. Я выворачиваюсь от его ладони. – Недотрога! Маленький недотрога!
Я молчу. Его провокации не срабатывают.
–Проваливай! – Он нагло толкает меня к выходу. – Черт!..
Тяжко вздыхая, я выхожу на свежий воздух.
Утро нового дня есть Божье благословение. Свет снова побеждает тьму, и все демоны отступают прочь, в ожидании своего часа.
Действительность прославляет саму себя: щебетом птиц, шелковистостью рассвета, бодрящей прохладой.
Ночная жизнь юного студента остается позади где-то на парковочной стоянке около ночного клуба, с ее разговорами возле машин, и легкой эйфорией.
Городской пейзаж окутывает утренняя дымка полусна. Все готово к очередному старту. Несколько коротких часов отделяют естественное спокойствие от будничного движения.
Мне нужно идти домой. Прилечь, отоспаться. Но мне хочется насладиться тишиной пустых улиц, свободными лавочками, пустыми окнами и солнечными бликами.
Я плутаю разбитыми дорожками, тротуарами, среди высаженных живых изгородей, и песочно-травяными тропками. Эти излюбленные пути! Такие тайные, такие личные! И такие одинокие! У каждого свои…
–Домой… Ах, мой милый-милый дом!
–Бесцельное шатание – результат разнузданности мысли, – говорит мне поравнявшийся рядом со мной молодой человек.
–Поэтому приятно осознавать отчетливые очертания конечного пункта, – отвечаю я ему.
–Выбранное направление не всегда верно. Вектор соскальзывает с плоскости и плюхается в лужу. Тебе нужно вернуться домой.
–Я не хочу. Бессмысленно возвращаться туда, где ничего не меняется. Меня там никто не ждет.
–Ожидания и мечтания. Сомнения и неверие. Тупики.
–Со временем все осознают трагичность. Двигаются в темпе нового дня. Ничего нового.
–Хорошо здесь, не правда ли?..
Он сорвал травинку и положил ее себе между губ. Покусал, подумал.
–Представь, что все улицы принадлежат тебе одному. Когда ты идешь по ним, люди вынуждены расступиться, попрятаться по своим норам. Дорогу хозяину! Занавески задернуты, свет выключен, шептаться запрещено! Ваш променад весьма эгоистичен, молодой человек!
–Мне достаточно одной полянки в лесу – не замусоренной использованными пачками, пустыми бутылками и точно такими же людьми, – уверенно сказал я.
И вдруг услышал третий голос, ту его интонацию, которая преследовала меня этой ночью:
–Война – отец всего! Взойди на алтарь! Ты ключ к божественному!
Я оглянулся по сторонам и никого не увидел.
Я все также был один.
Вопреки представлениям о бесцельном шатании я все же добрался до конечного пункта своего получасового наслаждения местностью.