Мы будем идти рука об руку. Но перед этим нам стоит пройти долгий путь. Это путь ненависти и лицемерия. Путь нелюбви и неуважения друг к другу.
Но я знаю только одно – половина этого пути уже пройдена. И то была самая сложная половина. Дальше будет только легче.
Подумай над этим. Это важно.
Он хлопнул меня по плечу, и вернулся к тем студентам, с которыми проводил свои опросы. Я проводил его взглядом: высокий широкоплечий парень, который всегда знал и видел намного больше моего, – пытливый интеллект в оболочке спортсмена. Теперь же просто безумец, затягивающий меня в черную дыру своего мироощущения.
Я остался стоять один, в этом огромном океане галдящих голосов, громких выкриков, тут и там раздающегося истеричного женского смеха. Было душно. В воздух поднималась испарина.
Я поискал взглядом Дину, и не нашел.
-Боже, как же все воняет! – Дина вышла из уборной, закрывая за собой дверь. – Я думала, что не сдержусь, и проблююсь прямо там, в аудитории, пока буду кого-нибудь опрашивать.
Теперь она чувствовала запахи намного отчетливее, и это было далеко не так прекрасно, как ей того хотелось бы. В основном ее преследовали самые неприятные запахи. В лидерах всегда был запах пота или несвежей еды. Она с подозрением покосилась на университетскую столовую, и твердо сказала, что не пойдет туда.
Я предложил ей местный кафетерий. Там можно было отдохнуть от переполоха с дипломными работами, и заказать горячий шоколад.
Она согласилась, расплываясь в блаженной улыбке.
Мы накинули свои куртки, вышли из учебного корпуса, и быстрым шагом дошли до местной забегаловки. Внутри было тепло, уютно и безлюдно.
Где-то в углу сидела парочка скучающих студентов, уставившихся в свои мобильники.
Мы попивали свои напитки, и тоже сидели молча. Похоже, что нам обоим хотелось отдохнуть от шума.
Дина раскладывала по стопочкам опросные листы с ответами респондетонтов, и, похоже, ужасалась тому, сколько времени придется потратить на обработку результатов. Я решил последовать ее примеру, и занялся тем же.
В этот момент над входной дверью прозвенел колокольчик.
Я услышал приближающиеся шаги, но не отвлекался от своего занятия. Я был уверен, что новые посетители просто пройдут мимо, как это обычно и бывает. Но они остановились возле нашего столика, отодвинули стулья и сели напротив нас.
Я даже не сразу понял, что происходит. Первой мыслью было, что это просто кто-то из наших однокурсников. Но они не были студентами.
За наш столик подсели двое молодых людей. Один из них был нашим ровесником, другой – примерно с десяток лет постарше. Оба выглядели уверенно и вполне солидно. Из-за этого я даже несколько растерялся. Мельком глянув на Дину, я понял, что и она тоже несколько секунд находилась в замешательстве, не зная, как правильно отреагировать. Свободных столиков было достаточно. Почему эти двое выбрали нашу компанию, было неясно.
–Дина. Кирилл. – Сказал тот, что был старше.
Стоило понимать, что таким было его приветствие. Второй сидел молча, и смотрел на нас.
–Да?.. – не совсем уверенно отозвался я.
–Пришло время представиться. Я Старший. Это, – он указал на своего соседа, – это Младший. Называть нас стоит именно так, и никак иначе. У нас нет других имен, какие можно было бы вписать в паспорт или какой-нибудь другой официальный документ, подтверждающий личность.
–Вы нелегалы? – вдруг спросила Дина. Тем же самым неуверенным тоном, что был и у меня.
Старший вдруг улыбнулся, и в нем промелькнуло много искренности, которой хотелось довериться.
–Нет, – ответил он. – Мы, конечно, не из этих мест. Но и заниматься поисками своей национальной принадлежности для нас не имеет никакого смысла.
–Мы уже пересекались, – сказала Дина. – В автобусе… Я помню.
У меня тоже было отчетливое чувство, что где-то я уже с ними встречался. Только память скрывала, где именно и при каких обстоятельствах.
–Действительно, мы уже раньше виделись, – сказал Младший. – Наши встречи были короткими, и мало запоминающимися. Теперь наш диалог будет более продолжительным, но у нас не столь много времени, чтобы мы могли позволить себе остановиться на каких-то незначительных деталях.
–Вы тоже хотите сделать из нашего ребенка новое божество? – спросила Дина.
–Мне нравится твоя проницательность, – ответил ей Старший. – Боюсь, что божественное начало – это уже суть неизбежность. Поверь мне, никто, кроме Айдына, и его окружения, не хочет, чтобы твой ребенок стал тем, кем он должен прийти в этот мир. Сила его необъятна, и рано или поздно, но вам обоим предстоит отказаться от ваших возрастных иллюзий и ослабленной хватки. Айдын не обманывает вас, когда говорит о своих убеждениях и грядущем будущем. Дело в другом – его сознание находится на грани фанатизма и рациональности. И вы оба те люди, которые открывают ему двери в ту сторону, где душа и психика обретают какую-то часть покоя, необходимую для дальнейшей адекватной социализации. И это первый момент, который вы должны уяснить для себя после нашей встречи: ваша нормальная адекватность существующему миру намного сильнее того безумия, в котором всю свою жизнь существовал Айдын. Сохраняйте тот баланс, на котором вы сейчас находитесь с ним, и, возможно, невинно пострадавших будет намного меньше. Хотя все не так просто, как на словах.
–Невинно пострадавших? – переспросил я.
–Да, – ответил Младший. – И это единственный короткий ответ, который мы можем дать на твой вопрос. Ибо времени не так много.
–Вы должны подготовиться к серьезным потерям, – сказал Старший. – Это неизбежно, так же, как и твоя беременность, Дина.
–Мне не нравится этот разговор, – сказала Дина. У нее был испуганный вид. Она сделала глубокий вдох, и добавила: – Но, так и быть, мы его продолжим.
–Будем говорить на чистоту, – сказал Старший. – Вы попали в западню, и это не детская игра. Все, что вы сейчас можете, это разумно оценивать то, что с вами происходит, и не поддаваться дурным мыслям.
–Мы пока не будем говорить насчет ребенка, плод которого ты в себе носишь, Дина, – вторил ему Младший. – Но теперь вы оба должны знать одно наверняка – начиная с момента зачатия, мир вращается вокруг него. Вокруг того, кто придет в этот мир и изменит его.
–Что немаловажно, воля его не будет иметь особого значения, – продолжил Старший. – У него есть предназначение. И, уверяю, оно не из прекрасных.
–В каком смысле? – спросила Дина.
–Предназначение может состоять в аннигиляции, – ответил Младший.
–По сути, оно и состоит в аннигиляции, – добавил Старший. – Как бы странно это не прозвучало.
Я почувствовал полнейший абсурд ситуации и, не сдержавшись, задал вопрос напрямую:
–То есть, Дина несет в себе конец всего сущего, это вы хотите сказать?
Они оба как-то потупились, замолкли на пару секунд, ничего не отвечая.
Потом Старший сказал:
–Нам бы этого не хотелось.
Младший:
–Никто и ничего не может знать наперед. Нам мыслится, что у каждого человека есть свое собственное предназначение. Вот только не каждый готов его узнать или почувствовать. Не говоря уже об исполнении.
Дина:
–Согласна. Но мы говорим о моем будущем ребенке. Если я правильно понимаю, то его судьба предопределена, и нам всем суждено умереть от его руки. Верно?
Мне казалось, что этот разговор стремительно скатывался в очередной ночной кошмар.
–Вот что я скажу наверняка, – сказал Старший. – Вы – его родители. Только вы способны предоставить ему знания о том мире, который вы видите. То представление, которое он примет за должное. Независимо от того, какой силой он будет обладать, его неосознанным ориентиром всегда будете оставаться вы оба. Это есть суть природы и психики. Так устроен человек.
–Выходит, что у нас есть шанс предотвратить аннигиляцию? – спросил я.
–Этого мы тоже не можем знать, – ответил Старший.
–Кто вы такие? – спросила Дина. – Вы оба.
Она придвинулась к ним поближе, упершись о стол.
–Почему мы должны верить вам? Почему мы вообще должны верить во все эти роскозни?
–Когда то я тоже был человеком, задающим себе подобные вопросы, – сказал Младший.
–Мы не совсем люди, – сказал Старший. – Точнее, мы уже давно не совсем люди. В физическом и духовном плане мы выбрали вечность среди людей.
–Вы бессмертные? – Я почувствовал, как у меня сейчас упадет челюсть.
–Конечно, нет, – сказал Старший. – Нас можно убить пулей, или чем проще. Но мы стараемся уберечь себя, как и любое другое живое существо в этом мире.
–Но вы говорите о вечности…
–Мы приставлены к этому миру, чтобы наблюдать за ним. Чтобы фиксировать. Иногда намекать на важные вещи. Как внутренний голос у тебя в голове.
–То есть, сейчас вы нам мягко намекаете, – не скрывая сарказма сказала Дина.
–Нет, – сказал Младший, став вдруг каким-то строгим, словно у него лопалось терпение. – В данный момент мы нарушаем правила. Мы вмешиваемся. Это не есть хорошо.
–Мягко говоря, – добавил Старший.
Мы молчали, не в силах дать нормальную обратную связь. Была в их словах какая-то страшная правда. Сама истина сейчас смотрела на нас этой парой глаз, и мы трепетали от ужаса.
–Ну что ж, – сказал Старший, поднимаясь из-за стола, – думаю, этого достаточно.
–Мы понимаем, что такие разговоры усваиваются тяжело, – сказал Младший. Он уходить не торопился. – Невозможно сразу понять и принять неприятный расклад. Но вы должны знать, что тупика нет. Что в вас обоих тоже есть сила. Сила терпения и понимания. Сила воина и стратега. Время всегда покажет вам, как нужно действовать; и нужно ли действовать вообще, или же просто переждать тяжелый момент. Во всех нас есть сила.
–Мы слишком задерживаемся, – сказал ему Старший, и в его голосе вдруг послышалась усталость; словно он потратил свое время на пустые и ненужные вещи.
Младший посмотрел на нас с какой-то долей надежды, и сказал:
–Будьте сдержаны. Не создавайте конфликтов и не вступайте в них. Не делайте ничего, что может не понравиться Айдыну. Помните, выход из непростой ситуации находится, когда этого совсем не ждешь.
–Идем. – Старший положил ему ладонь на плечо.
Младший поднялся, и они направились к выходу.
Снова колокольчик над дверью, уличный шум, и тишина.
Словно разговора на самом деле не было. Он случился в параллельной вселенной; или во сне, подробности которого остаются в памяти надолго…
-…В люльке он выглядел, как обычный младенец. Спокойный. С розовыми щечками. Как и любой другой грудничок, которого я видел до этого.
Была полночь. В салоне автомобиля было темно. Мы постоянно ехали в тишине. Днем я любовался лесами, степью и городским пейзажем. Ночью – звездным небом, и тем, как ложился свет от высоких фонарей вдоль автострады.
Мой родной городок стал от меня теперь совсем далеко. Это было нормально. Я не знал, куда мы направляемся, и вернемся ли когда-нибудь обратно. Безразличие до сих пор не отпускало меня.
Младший говорил, что сплю я неспокойно. Много разговариваю, и даже кричу; или зову кого-нибудь: брата, Дину или Айдына. Все те же имена, ничего нового.
Мы говорили обо всем этом. Точнее, больше рассказывал я. Это была исключительно моя история. Они меня слушали, и фиксировали мою субъективность.
–Такой красивый ребенок! – говорил я. – Мой сын. Маленькое чудесное создание… Я ведь так и не смог поверить в то, кем ему суждено быть. Не мог смириться с этой мыслью. Он был для меня ангелом, которого можно было качать на руках, слушая его запах, и любуясь его сонным личиком и слепыми глазками…
Хотя, Дина, как мать, все уже понимала с самого его рождения. Мы никогда не говорили об этом. Думаю, потому, что я был слишком счастлив, и она не хотела мне мешать. Я держал его на руках, сидя в кресле, и чувствуя такое спокойствие, какого не было со мной уже долгое время. А она ходила из угла в угол, металась, как львица в клетке, и настраивала себя на скорый побег…
Этот ребенок не мог нести апокалипсис. Я не верил в это. Даже гипотетически.
–Ты никогда не верил в медленное умирание мира, – сказал Младший. – Верно?
–Если быть точнее, я никогда не замечал признаков аннигиляции; как это, например, часто бывает у социопатов. Они видят что-то новое, им совсем незнакомое, и при этом вызывающее у них дикое отторжение. Для таких людей это главный показатель того, что мир катится в тартарары. Они могут быть кем угодно: продавцом в магазине, экспертом в узкой специализации, твоим другом или супругом. Неважно. Для них мир гниет со всех сторон.
Если я и вижу гнилье в одной части света, то я знаю определенно точно, что в другой его части – растет новый цветок. Для меня этот процесс прописан заранее. Я не могу представить экологическую катастрофу, которая смогла бы его отменить. Это значит перечеркнуть жизнь. Отменить ее.
–То есть, в своем сыне ты никогда не чувствовал элемента будущего разрушения?
–Ни разу… Возможно, меня несколько смущало его спартанское спокойствие. Он редко плакал и совсем не жаловался на боли. Но это же и есть мечта любого родителя, черт побери! Абсолютно здоровый ребенок! Как тут можно было думать о чем-то еще? К тому же, мне заранее было известно, что этот ребенок будет необычный. В нем должно было быть пламя…
–Ты почувствовал это? Когда увидел его. Когда взял на руки. Узнал несущего огонь?
–Да… Да, так и было… Только почему-то я никогда не помнил об этом. Всегда забывал, и вспоминал совсем неожиданно. Как сейчас…
Возможно, я слеп? И не замечаю очевидного? Мир действительно ждет своего финала, а мы – лишь паразиты, которых никто и никогда не будет вспоминать или оплакивать…
Мне мешало ощутить в своем ребенке разрушительную силу не только моя обычная отцовская любовь. Нет, не только она… Было что-то еще. Дурман. Сильнее наркотического. Он исходил от него… Да… Я помню это… Любовь, умноженная в миллионы раз…
Я уже совершал это открытие раньше. Только всегда забывал об этом. Это так…
–Остановись, – сказал Старший. – Иначе запустишь процесс саморазрушения.
–О чем ты?
–Твоя любовь слишком велика. Она пришла к тебе вместе с твоим сыном. С его пламенем. Чрезмерная доза может погубить тебя. Знаю, звучит странно. Но пламя может творить с окружающими неожиданные вещи. Человек начинает танцевать вокруг него, как дикарь, не способный бороться с этим.
–С Айдыном произошло то же самое, ведь так? Пламя захватило его?
–Он находится в плену огня уже долгое время. И считает, что так оно и должно быть. Пламя дало ему веру.
Я уронил голову на подголовник.
За окном мелькали высокие деревья, скрытые в темноте. В этом мельтешении мне что-то виделось. Лицо. Оно принадлежало Айдыну. Его контуры постепенно становились отчетливыми, и оно выплывало сквозь пробегающий ряд деревьев.
–Он хотел забрать его, – сказал я. – Айдын хотел забрать нашего ребенка…
Он появился вновь в конце марта. Все время до этого за нами присматривал Макс, и мы уже привыкли к такому порядку вещей.
Я сидел на скамейке позади учебного корпуса. Мне нужно было дождаться Нелли, чтобы она смогла проверить первый черновой вариант дипломки. Время близилось к вечеру, поэтому никого из студентов уже не было. Магистранты на кафедре, не более.
Было тепло. Светило солнце. Появлялись первые мошки. Я подставил себя солнечным лучам, развалившись на скамье, как барин, и отдавал себя в плен весенней красоте. До того момента, пока на меня не упала чья-то тень.
Это был Айдын. Я распознал его лицо за стеклами солнечных очков, и почему-то сразу оказался напряжен, хоть и не выказывал этого. Сел прямо, и стал ждать, что будет дальше. Приветствовать его я не собирался.
–Я присяду? – спросил он.
–Валяй! – ответил я.
–Как у вас дела? Макс справляется?
–Разве он тебе ничего не рассказывает.
–Рассказывает. Но мне хочется услышать это от тебя. Всем ли вы довольны? Есть ли какие-то пожелания?
Это были самые глупые вопросы, которые я когда-либо слышал, поэтому они остались проигнорированными.
–Макс напоминает мне тебя, – сказал я. – В твоих лучших проявлениях.
–Я знаком с ним пять лет. Мы до сих пор учимся многому друг у друга.
–Это ты научил его вашей вере. Или наоборот.
Он выдержал недолгую паузу, разглядывая свои ладони.
–Это не совсем вера. – Он покачал головой. – Это больше знание. Знание о том, что все случится именно так, а не иначе.
–Но откуда ты это знаешь? Кто-то ведь сказал тебе об этом?
–Ты надеешься отыскать корни моей уверенности?
Я промолчал, – это не совсем было так, но было похоже на то.
–Посмотри вокруг себя, – сказал он мне. – Что ты видишь?
–Я вижу… жизнь. Наш учебный корпус. Весна. Светит солнце. Деревья и цветы оживают после зимовки. Все очень красиво!
–Это то, что мы привыкли видеть. Изо дня в день. То, от чего мы боимся отказаться. Та самая размеренная и стабильная жизнь. Рождение, учеба, работа, смерть.
Я понимаю, что выражаюсь весьма обобщенно. Что я слишком высоко забрался и разглядеть многие частности просто неспособен. Но общая схема примерно такова.
За этой схемой существует другая жизнь. Я не знаю, какая она именно. Но я определенно четко различаю ее контуры. Вот мое истинное знание и моя уверенность. Я знаю, что есть и другие варианты. Что существующая схема лишь одна из возможных. И она не самая приятная, мягко говоря. Сотни и тысячи людей не могут найти себе место в данной системе. Но мы их не видим. Мы закрываем на них глаза. Потому что на самом деле каждый наш день – это акт войны. Мы воюем, – друг с другом, с этим миром, с его правилами; со всей системой. Война заставляет нас становится слепцами.
Кирилл, ты считаешь, что ты в плену. И тебе, и Дине, не хочется быть частью чего-то иного. Но скажи мне, к чему именно ты стремишься? Для чего тебе нужно сбежать в свою привычную нормальную жизнь, в которой ты будешь подчиняться своей женщине,…
–…Это далеко не правда…
–…пусть так, но в которой ты всего лишь винтик, механизм. Тебе нужно искать работу, совмещать ее с учебой, рвать на себе рубаху, думать о том, как прокормить свою будущую семью. У тебя потенциальная супруга и еще не родившийся ребенок на носу. И все это будут твои заботы, твои мысли. В итоге, ты всего лишь – твой инстинкт. Инстинкт мужчины. Твоя древняя природа. Вот и все.
–Но мы всегда так жили. Просто формы менялись. Что тут неверно?
–Я не говорю, что это неверно. Я говорю, что это скудно. Это – мелочь. Почти дно. Мы могли бы понять возможности нашего мозга. Осознать их. Воспользоваться ими. Вместо этого мы вынуждены думать о том, как достичь видимого удовольствия или возможного удовлетворения от жизни.
Убогость. Вот, что все это такое – убогость…
Я почувствовал сильное разочарование в его ответе. Да он и сам был далеко не восхищен тем, что говорил.
Я спросил:
–И ты веришь, что наш ребенок сможет перезагрузить систему?
–Переродить ее, – поправил он меня. – Да. Для этого он был призван на этот свет.
–Да… – Я все еще не понимал. – Но как?
–Он бог войны, Кирилл. А война меняет этот мир до неузнаваемости.
–То есть, будет война?
–Будет перерождение. Война всего лишь процесс.
–О, кажется, теперь я вижу. Ты собрался создать новый рай на земле.
Он усмехнулся.
–Разве я похож на сумасшедшего правителя? Разве я выкрикиваю лозунги и заставляю всех маршировать в одну линию? М? Похож ли я на болезненного человека с нездоровой психикой?
–Нет. Но ты веришь в это. В новый идеальный мир.
–Я не верю в это! – Он вдруг поднялся с лавочки, и как-то ожил. Я задел его. Он вздохнул, и посмотрел по сторонам. – Я верю в разные варианты. А не в одну чудо-систему, управляемую этим миром.
–Хорошо. – Мне надоел этот разговор. – Я наконец-то понял, к чему ты нас ведешь. Только вот откуда это в тебе? И насколько давно?
Айдын поднялся со скамьи, сделал небольшой круг, потупившись в землю, остановился и сказал:
–Ты надеешься исправить меня исключительно из лучших побуждений. Не для того, чтобы вы с Диной отправились по домам и зажили привычной жизни. Для этого, конечно, тоже. Но не в первую очередь… Я знаю, что ты хочешь вернуть иллюзию, в которой ты существовал долгое время. Но ты должен смириться. Перестань противиться. Отдайся тому, что идет к тебе. Мы сможем снова быть друзьями, если ты дашь шанс нашей дружбе выйти на новый уровень.
–Мне хочется скорбеть от такой проповеди.
Он отвернулся от меня, отчаянно разводя руками. Ему все еще не нравилось, что я был так категоричен. Наше предположительное перемирие где-то, да существовало. Но только не в этой реальности.
–Будь по-твоему, – сказал он. – Удачи с дипломной работой!
В следующий раз он появился через полмесяца…
За это время мы с Диной сподобились свыкнуться с новым образом жизни. Нас окончательно задобрили бесплатной едой и жильем. Не говоря уже о гинекологе, которая вела себя с Диной, как с богиней.
–Интересно, сколько ей заплатили, чтобы она так вела себя, да и еще держала язык за зубами? – ехидно подметила Дина, когда после приема мы ехали обратно домой.
–Об этом вам не стоит думать, – сказал ей Макс. – Вы обменялись с ней номерами? Доступные месенджеры?
–Конечно! – сказала Дина. – Она сказала, что ей можно звонить или писать в любое время дня и ночи. Это зря. Я ее теперь в покое не оставлю со своими вопросами.
Все это были приятные преимущества, к которым нас принуждали, а мы упирались, и долгое время отказывались от них.
Та пара недель была наполнена смешанными чувствами: мы констатировали факт, что нам надоело корчить из себя недовольную пару; но привилегии, окружившие нас со всех сторон, говорили о том, что мы находимся в весьма выгодном положении.
Я даже смел шутить:
–Ты теперь действительно должна родить им Бога. Иначе они выставят нам счет за бесполезную роженицу.
–Ха! – отвечала она. – Это уже будет не моя вина! Скажу pardon, и пойду жить дальше!
Тогда нам еще казалось, что у нас будет самый простой ребенок, ничем не отличающийся ото всех остальных обычных детей, и что после родов все обязательно должно будет вернуться в привычное русло. То было время, когда мы еще могли позволить придумать для себя некую ясность будущего.
В середине апреля у Дины наступала дата ее дня рождения. В тот раз она отказала в праздновании всем, кроме своих родителей (к которым она обещала заехать ближе к вечеру). Ей хотелось остаться дома, полежать немного на диване перед телевизором, и, желательно, не чувствовать резких запахов.
До ее пробуждения, рано утром, Макс передал мне праздничный торт, – кондитерский шедевр, утыканный свечками. Поэтому у меня на руках был приятный сладкий сюрприз, от которого сонная именинница оказалась в восторге. Она задула жирные огоньки, мягко извивающиеся из стороны в сторону. Я поздравил и поцеловал ее. Она обняла меня, и попросила лечь с ней, немного полежать.
Мы обнимались и разговаривали. Потом занимались любовью. Потом дремали, все также в обнимку. Потом проснулись, почти вместе приняли душ, и занялись тортом. Мы пили теплый чай и наслаждались воздушным десертом.
Ее мобильник постоянно разрывался от звонков. Она принимала поздравления, искренне улыбалась, и снова выглядела счастливой.
Вдруг раздался дверной звонок. Мы оба удивленно посмотрели в сторону коридора, переглянулись, и Дина молча поднялась, чтобы открыть дверь.
Я прислушивался. После того, как щелкнул замок, были слышны голоса. Говорили тихо, и слов было не разобрать. Я не мог понять, кто стоял на пороге, и кого Дина так долго не приглашала пройти вовнутрь.
Я уже собрался выйти тоже, но потом услышал приближающиеся шаги. Вместе с Диной был Айдын. На лице Дины сохранилась тень недовольства, но, в основном, я почувствовал в ней явное вынужденное согласие.
–Айдын тоже решил поздравить меня, – сказала она.
Айдын стоял с пакетом в одной руке и бутылкой вина в другой.
Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Мы молчали.
–Позволишь? – спросил он.
Я переглянулся с Диной, и она взглядом дала мне понять, что ей безразлично.
–Конечно… – сказал я. – Садись.
Я указал на стул.
Айдын поблагодарил и сел.
Дина достала еще один прибор и бокалы для вина. Штопор и бутылка перекочевали ко мне.
Какое-то время говорил только Айдын, а мы просто кивали в ответ или отвечали односложно: да, нет, может быть.
Айдын стал нахваливать обед, и нахваливал он, конечно, Дину.
–Это Кирилл готовил, – ответила она ему.
–Что? – Его глаза сделались такими большими и добрыми. – В этой еде любовь, друг мой! – Он отправил к себе в рот еще один кусочек мяса.
–Я редко готовлю, – ответил я. – Наверное, потому и вкладываю в еду больше любви, чем она того стоит.
–Ради таких редкостей стоит быть твоей супругой! – сказал он, и обратился к Дине: – Ведь так? Я ведь прав?
–Что, – Дина недоуменно помотала головой, – хочешь за него замуж?
–А ты готова уступить?
–Да хоть сейчас, мальчики!
–Я не люблю, когда все решается за меня, – сказал я.
–Придется смириться. – У него было какой-то неприятно довольно вид.
–Я и так уже со многим смирился, – сказал я.
–Не парься! Это ведь все шутка!
–Пф! А я-то уже думал!..
Потом Дина смело завела разговор о том, когда и как станет ясно, что ее будущий ребенок – это божество; и когда она, как мать, сможет определить наверняка, кто перед ней – маленький бог, или обычный младенец.
–Поверь мне, – сказал Айдын, – ты сразу все поймешь. Особенно после того, как мы заберем его, ты сразу почувствуешь, какая сила всегда окружала тебя.
–Что?.. Прости… – Казалось, Дина лишалась дара речи. – Заберете? Моего ребенка?
–Да. Сразу после рождения. На время.
–На время? Интересно слышать! Черт возьми, Айдын, ты правда нездоров?
Она психанула, убрала с колен салфетку и бросила ее на стол. Хотела уйти из комнаты, но вернулась.
–На кой черт вы хотите забрать новорожденного от родной матери? Для чего?
–Ритуал инициации. Прихода в этот мир. Живое божество и новый мир, в который он пришел, должны соединиться. Подружиться, найти общий язык, если угодно. Только так бог сможет управлять этим миром, став с ним единым целым.
–Ты совсем сдурел, придурок!
Теперь она покинула кухню насовсем.
Как ни в чем не бывало, Айдын продолжал доедать свой обед.
–Я бы не отказался от десерта, – сказал он. – Макс так хлопотал с твоим тортом, что мне даже пришлось позавидовать его любви к вам. Он верит в вас, и от этого его пламя становится ярче.
Мне не хотелось ничего говорить. Я мог только молча сожалеть.
Что мне было со всем этим делать?
–Рано или поздно, вы все равно узнали бы об этом, – сказал он. – Возможно, сейчас слишком рано, и я выбрал неправильный момент.
Я поднялся из-за стола, достал из холодильника остатки торта, снял с него прозрачную пластиковую крышку и поставил перед Айдыном.
–Отрежь, сколько хочешь, – сказал я.
–Послушай…
–Боюсь, что все это может плохо кончится. Ты заходишь слишком далеко.
–Вы и ваш ребенок в безопасности!
–Этот аргумент больше не работает. Ты только что разрушил его. Ситуация патовая. Дай нам всем разойтись, и забыть все, как глупый сон.
–Ты не понимаешь…
–Зря ты пришел.
–Мне постоянно кажется, что, мы, наконец, сможем найти общий язык. Я не оставляю надежды. Поэтому я здесь сегодня.
–Хорошо. – Мне не хотелось продолжать этот разговор. – Пусть и дальше все остается, как есть.
Я сделал глубокий вдох и порвался выйти в коридор.
–Постой, – сказал он. – Давай поговорим еще немного. Попробуем все прояснить. Это ведь не так сложно.
–Сложно. – Я был честен. – Ты даже не представляешь, насколько…
Я ушел к Дине, оставив его одного.
-Они заберут его. – Ее первые слова, после того, как он ушел, и мы снова остались вдвоем. – Заберут и больше не вернут.
Эта мысль засела в ней, и переубедить ее было невозможно. Да что там говорить? Я и не старался. У меня самого появились дурные предчувствия, которых раньше не было. Айдын случайно проговорился, затем постарался пойти на попятную, замять это дело, как-то его заговорить. Но было уже поздно. Ни я, ни Дина не хотели его слушать.
Потом Айдын снова пропал. Его не было видно на тестах и экзаменах. Поговаривали, что он сдает их отдельно, со студентами-должниками. Макс отмалчивался, не говорил ничего конкретного по этому поводу.
–Достаточно отсиживаться, – однажды сказала мне Дина по дороге домой. – Как только покончим с учебой, смоемся куда подальше.
Я был с ней согласен. У Ильи были знакомые среди полицейских. Придется подключить их, если что-то пойдет совсем плохо.
Айдын появился в день защиты дипломного проекта. Немного уставший и незаинтересованный, в брюках и рубашке (непривычная для него одежда), он выглядел совсем повзрослевшим и каким-то незнакомым.
Он подошел к нам, пожелал удачи, и сел подальше, в другой конец комнаты. Он не любил публичных выступлений, подобных этому, и поэтому часто пасовал, давая возможность остальным защитить свои работы.
Все оказалось намного проще, чем мы представляли. Так что мы с Диной, Айдын, и еще тройка студентов, получили отлично. Дина предложила нам всем отпраздновать это событие.
–Я тоже приглашен? – Айдын был удивлен не меньше меня.
–Конечно! – сказала Дина. – Такой чудесный день! Нужно праздновать всем вместе!
Только потом она объяснила мне, в чем дело…
Я поддержал ее тогда, хотя и не любил спонтанность. С другой стороны, именно спонтанность и шла нам на руку. Ни Айдын, ни Макс, ни кто бы то другой из их компании, не мог ожидать от нас в тот день неприятных сюрпризов. Мы подготовили один, и нам не терпелось его показать. Особенно Дине. Она трепетала от ожидания.
Мы выбрали привычное место: кафе с хорошим обслуживанием и залом для некурящих.
Вечер вышел отличным. Вкусные блюда, спиртное, приятные беседы и шутки… Тот вечер вспоминается с умилением. Даже Айдын тогда вновь стал тем, кто всегда был моим другом – обаятельный и общительный молодой человек, с немного высокомерным бандитским взглядом, – один из тех ненавистных им образов, который он мечтал стереть с лица земли, и заменить чем-то иным. Но он был им. Он всегда был этим человеком. Теперь я видел это отчетливо. Никаких притворств и актерской игры. Он был настоящим…
Я отпустил эти мысли, чтобы не сомневаться, и зашел в уборную. Закрыл дверь на щеколду. Проверил в кармане тюбик с жидкостью, – не пролилось ли? Все было в порядке. Убрал тюбик обратно, и вышел. Купил на баре бутылку воды без газа, небольшого объема. Затем, изображая повышенную степень опьянения, подошел к Айдыну, и сказала ему, что, скорее всего, я и Дина будем отчаливать. Возьмем такси и отправимся до дома.
Как и ожидалось, он не смог отпустить нас одних, и поэтому, сделавшись добряком, он сказал, что мы поедем на его машине. Ему тоже хотелось покинуть это заведение и отправиться еще куда-нибудь.
Я переглянулся с Диной, беседующей с нашими знакомыми, подошел к ней, и сказал на ухо:
–Он уже собирается.
Она кивнула, и сказала уже громче:
–Я скоро выйду. Мы еще немного поговорим. Попрощаемся.
Сжимая бутылку с водой, я вышел из зала наружу, на улицу.