Как бы там ни было, с появлением Марьяны в привычном жизненном ритме Айдына произошли изменения.
К его самодовольной уверенности прибавились легкие волнения. Он заметил за собой возникшую потребность додумывать события, большинство из которых еще не успели случиться.
Его конфликт с реальностью обрел новые грани, и теперь он мог нащупать края собственного безумия: стремление радикального изменения мира (главная идея-фикс; двигатель всего; мысль, дарующая силу), – когда все вопросы этики отходили на последний план, и действие порождало все большее насилие, – теперь утратило свою первостепенность, и уступало место доселе неведомым рефлексиям.
Айдыну стало казаться, что он порой слишком жесток. Что его эго слишком велико, и потому опасно, для такой невинной и слабой девушки, какой была Марьяна. И что, рано или поздно, но придется иметь дело со стариком Гектором. Последнее было неизбежным.
И здесь он впервые предпочитал обойти боком предполагаемое будущее. Хотя раньше он склонялся просчитывать многое наперед.
В любом случае, Айдын возвращался к своей миссии, к своему делу, к своей небольшой, но ладно работающей группе единомышленников.
Он был назначенным лидером, и данное предписание было неизменно. И совсем не из-за его абсолюта. Напротив, подчиненные Айдына видела в нем явного лидера, – они любили его, уважали, и готовы были пройти с ним до самого финала, каким бы он ни был.
Айдын умел поощрять и подпитывать. Кроме того, он имел способность притуплять интеллект своих подопечных. Ум им был ни к чему; в большинстве была важна сноровка и способность быстро ориентироваться в экстремальной ситуации.
–Ты не робот, – говорил Айдын Максу. – Ты живой человек. Ты воин. Внутри тебя сильный дух. И когда ты сможешь почувствовать его мощь, ты осознаешь, насколько безграничны твои возможности.
Мы приближаемся к нашей общей цели, Макс! Когда все вокруг нас начнет меняться, преображаться, становиться новым и красивым, я хочу, чтобы ты, – все мы, – полностью почувствовали это. А не смотрели на все тупым коровьим взглядом, испытывая безразличие. Этот путь того не стоит. Нет, брат, это того не стоит…
Долгое время Айдын одержимо кружился вокруг своих стремлений, и его честолюбие взлетало до небес, а потом падало вниз камнем, когда сталкивалось с неожиданным препятствием. Со временем, его пыл вынужденно поутих, и в этом волшебном состоянии, когда отчетливо слышишь, как ветер играет с деревьями, в то время, как весь мир придается хаотичному порядку вещей, он понимал, что цель – это не какая-то определенная точка в пространстве. Она многомерна, и не имеет ни начала, ни конца.
Айдын понял, что ему не хочется в какой-то момент остановиться, и замереть в ступоре, лихорадочно стараясь понять, куда двигаться дальше.
Поэтому он обрел спартанское спокойствие, и подчас принимал все таким, каким оно к нему являлось, не забывая подгонять некоторые моменты под себя (если то было возможным, конечно).
Цели более не существовало. То был один из явных показателей того, что миру, так или иначе предстоит пройти через многомерные изменения. В таком умозаключении прибывал молодой человек просто потому, что к тому привела его жизнь, и по-иному мыслить уже было невозможно.
Как бы там ни было, умение справляться со своими эмоциями приходит с опытом. В этом юность всегда будет завидовать зрелости. А зрелость, в свою очередь, абстрактной нирване, в которой царит вечное умиротворение.
Когда на горизонте появлялись люди, которых Айдын уже по привычке называл врагами, просто потому, что так все его существо приходило в готовность воевать, совладать со своей злостью было сложно. Особенно в те моменты, когда возникала иллюзия, что все идет, как по маслу…
…Тим сидел за столиком в lounge bar напротив субъекта, которого Айдын не встречал уже продолжительное время, и никак не ожидал его появления, особенно сейчас, когда все действия оправдывались ощутимыми результатами, и шаги казались более уверенными, и все вокруг обретало некоторую целостность.
Сказать, что Айдын почувствовал злость, было сказать ничего. Злость – это ничто. Лишь отзвук внутреннего взрыва.
Айдын был в ярости. Так, и только так.
Но к этому моменту он уже был способен контролировать себя.
Решительным шагом он приблизился к этому дуэту, их диалогу, и прервал его, даже не вслушиваясь.
–Почему ты говоришь с ним? – спросил он у Младшего. – Ты не можешь этого делать!
Младший посмотрел на Айдына снизу вверх, и совершенно спокойно, но между тем уверенно, дал ответ:
–Нет, могу.
Айдын повернулся к Тиму, и приказным тоном сказал ему:
–Теперь иди домой!
–А как же?..
–Твоя подружка со своим парнем уже давно на пути в свое любовное ложе, оба в стельку пьяные. Тебе я тоже советую последовать их примеру, и отправиться в вашу съемную квартиру. Я не без труда усадил их в такси. Думаю, с тобой подобной проблемы не возникнет. Верно?
–Никаких проблем, брат!
Тим поднялся из-за стола, и, попрощавшись с Младшим, молча пошел в сторону выхода.
Айдын впервые испытал волнение за жертву, которую он охаживал уже продолжительное время, и поэтому ему пришлось повторить Тиму:
–Домой! Ты понял меня?
В ответ Тим уже на ходу показал свой недоумевающий взгляд, глянув в сторону Айдына через плечо, а затем удалился окончательно.
Айдын сел за стол, туда же, где до него был Тим.
–Итак, – сказал он.
–Итак, – повторил Младший.
–Что происходит? Почему ты с ним разговаривал?
–Причина нашего вмешательства должна быть ясна без лишних объяснений. Уж кому, тебе знать об этом лучше всего, Айдын.
–В связи с тем, что я не видел ни тебя, ни твоего Старшего, уже больше двух лет, я бы хотел получить какие-нибудь объяснения. Если это возможно, конечно.
–Ты научился говорить, – сказал подошедший мужчина. – Поздравляю с прогрессом!
Это был Старший. Он отодвинул стул, и сел в него, положив руки на шаткую столешницу, от чего та накренилась в его сторону, под его весом.
–Все мы способны развиваться, – сказал Айдын. – Я напомню, что я улучшил не только навыки коммуникации.
–Это нужно расценивать, как угрозу? – спросил Старший.
–Как тебе удобно, так и понимай, – ответил Айдын.
–Как видишь, – Старший посмотрел на своего подопечного, – характер и манеры остались прежними.
Младший удрученно кивнул.
–У нас вышел небольшой спор, – продолжал Старший, – по поводу того, на сколько ты окажешься сговорчивым. То есть, на сколько ты смог измениться за последнее время. Оказалось, что время меняет лишь немногих людей.
–И то, только потому, что они сами этого желают для себя, – добавил Младший.
–Пустой треп! – высказался Айдын. – Выкладывайте все, как есть. Иначе все произойдет, как несколько лет тому назад . Нам бы этого не хотелось, верно?
–Позволь напомнить, что твое хладнокровие, каким бы оно ни было напускным, не способно внушить то чувство ужаса, какое обычно испытывают те, кого ты про себя называешь своими врагами. Мы купаемся в безразличии на протяжении долгих десятилетий. И время от времени выходим из своей берлоги, чтобы вернуть некоторых личностей к собственному рассудку.
–Не могу согласиться с последней формулировкой, уж слишком она утрирует наш последний конфликт.
–Согласен, – кивнул Старший. – Все мы чудом остались живы, хотя все могло закончиться совсем наоборот. Такой накал скорее исключение из правил, чем норма.
–Думаю, что если ты связался со мной, то это норма. Я все и всегда довожу до крайности, если не вижу иного выхода.
–Да, это мы уяснили, как простую арифметику, – сказал Старший. – Но теперь ты находишься в несколько ином положении.
–Что ты имеешь ввиду?
–Ты сам знаешь, к чему я клоню.
Айдын нащупал это знание внутри самого себя – нашел эту брешь, это слабое место в самом себе, тот отрезок, которого раньше не было – и старался никак не обнародовать свою находку, стремясь скрыть свою эмоцию, и внутреннюю дрожь. Старался никак не выдавать себя.
Пускай сами произнесут это.
–Любовь, – сказал Младший. – Весна в твоей душе. Изменение в твоей крови.
–Все мы рано или поздно привязываемся к кому-то, Айдын. – добавил Старший. – Невозможно жить вечно в броне. Иначе можно просто сойти с ума. В тебе безусловно есть своя доля безумия. Но ее корни совсем в других землях.
–Она здесь не причем! – сказал Айдын.
Перед его глазами замелькал образ Марьяны, и ему вдруг представился ужас потери, утраты, и от бессилия он закрыл глаза и вымолвил:
–Она не имеет никакого отношения к нашим делам.
–Так это или нет, покажет история, – сказал Старший. – Или же, та сущность, что дарует нам неизвестность, и которой никому не дано управлять.
–Если с ней хоть что-нибудь случиться!..
–Теперь уже не время для угроз. Главная угроза для нее – это ты сам, Айдын… – Старший выдержал небольшую паузу. – Ты зашел слишком далеко. Ты и вся твоя компания по изменению обычного мироустройства. Конечно, мы знаем, что все вы находитесь под влиянием чужих мыслей и взглядов. Но, позволь заметить, ты уже давно научился делать свой выбор.
–Ты находишься под серьезным воздействием чужих взглядов и ценностей, – сказал Младший. – Поверь, те мысли, которыми ты часто питаешься, не принадлежат тебе самому, или твоей личности.
–Ты не можешь знать до конца о моих мыслях! Ты не у меня в голове!
–Твоя новая привязанность заставит со временем почувствовать то, о чем мы говорим.
–Я ни к чему и не к кому не привязан!
–Занимайся самообманом сколько хочешь, – сказал Старший. – Каждый мужчина проходит через это.
Мы уходим, Айдын.
Как видишь, на этот раз все обошлось обычным разговором.
–Мы не виделись долгое время. Поэтому сохранили приличие.
–Удачи, Айдын! – сказал Младший.
Айдын не посмотрел в их сторону, и просто помахал ладонью, больше обозначая то, чтобы они проваливали.
Словно скованный цепью, он остался сидеть в одиночестве, не в силах пошевелиться, и выдохнуть свою злость.
Какая-то молодая женщина пристально смотрела на него. Она сидела за баром, с бокалом мартини в руке. Глубокое декольте позволяло насладиться открытостью ее огромных буферов, а из-под длинной юбки выглядывали стройные ноги.
Она спустилась с высокого стула, и пошла в сторону Айдына, не упуская его взгляда. Она двигалась грациозно, как пантера, и Айдын не мог понять, что за странное чувство охватило его. Это нечто пронзало его насквозь, и он уже не мог понять, от чего именно взялся этот непонятный паралич: от неприятного разговора, от этого пристального взгляда, или от чего-то еще, что рождалось прямо перед ним, перед его глазами.
И когда эта женщина проходила возле него, именно тогда это случилось. Страшные образы войны посыпались на него один за другим, и его затрясло мелкой дрожью. Он увидел, как людей разрывают взрывы, как части их тел разлетаются в разные стороны, как солдаты бегут с простреленными головами, не в силах остановиться, упасть замертво, закрывают свои кровоточащие раны ладонями, до конца не веря в то, что вот уже сейчас им суждено покинуть этот мир.
Айдын увидел хаос. Смерть. Разрушение…
Женщина покидала lounge bar, и уносила с собой этот кошмар, но оставляя нечто, с чем невозможно было справиться.
Айдын чувствовал это в себе, в своем быстро бьющемся сердце. Он чувствовал, как слезы подступают к его глазами, и он ничего не может с этим поделать, не может повернуть вспять.
Он закрыл лицо ладонями, в готовности разрыдаться, но вокруг были люди, и Айдын никогда и не перед кем не лил слез. Ему хотелось избежать этого и сейчас, но чем больше усилий он предпринимал для того, чтобы не расплакаться, тем сильнее истерика подпирала к его горлу.
Айдын поднялся из-за стола, и быстрым шагом дошел до уборной. Заперся в отдельной кабинке, и беззвучно рыдал очень долгое время.
Образы войн и смертей продолжали проходить через него, и это казалось вечностью, которую ничем не остановить…
Айдын вдруг вспомнил об этом, когда увидел в глазах Дины отчаяние, и когда она вышла из машины, направляясь в сторону дома, чтобы спуститься в подвал. Он вспоминал и женщину, и свою истерику, когда Дина пропала в дверном проеме, и ему нужно было идти за ней. Потому что шестое чувство подсказывало ему, что с ней сейчас должно произойти нечто подобное – она не сможет отреагировать мужской холодностью на то, что увидит. Какой бы сильной она не старалась быть, она все равно оставалась женщиной. И это было неизменно.
Отбросив от себя вновь всплывшее странное чувство, Айдын тоже вышел из машины, по-тихому прикрывая за собой дверцу, и двинулся за Диной.
Когда он неслышно зашел в дом, он увидел, как Дина уже спустилась в подвал. Он прошел за ней, и когда она уже открывала створки комода, и он чувствовал, как ее дыхание прервалось, и ему казалось, что он видит ее огромные от ужаса глаза, и когда она закричала, как дикарка, у которой убили ее брата или мужа, он зажал ее рот ладонью, и она продолжала мычать, и цепляться за его локоть, размахивать своими руками в воздухе, пока, наконец, не обмякла, и не потеряла сознание, повиснув на его руках, как мертвец.
Айдын снова посмотрел на результат своей работы, и замер, не в силах пошевелиться.
На полке комода стояла банка с формальдегидом. В ней покоилась отрубленная голова Тима.
Жертва во имя божества, что изменит этот мир со своим пришествием.
В свете слабых электрических ламп и свечей, Айдын держал в своих руках потерявшую сознание девушку, и видел напротив себя обезображенное смертью лицо ее лучшего друга.
Айдын ничего не чувствовал, кроме пустоты вокруг себя. Триумф в его душе замолк, словно уже навсегда. Он все еще не мог пошевелиться, и слушал тишину, которая настала после долгих криков и мычаний в его ладонь.
Впервые за долгое время ему подумалось, что он делает шаги не в ту сторону…
Эпизод 8
Скорбь
В ночном небе рождалась смерть, – из воздуха, из страшных черных туч, – она обретала форму огромного шара, в котором концентрировалась невероятная мощь (извилистые молнии танцевали в центре него; сила природы; ее неконтролируемое могущество; божье чудо).
Это зрелище, – этот образ, эта минута, – завораживало до умиротворенного остолбенения, и, более того, ужасало мыслью о конечности жизни, о ее финале.
Дина была бы рада принять эту невиданную доселе метаморфозу за очередной природный каприз, – новый штрих к старым добрым небесам.
Да вот только она отчетливо понимала, что все совсем наоборот.
От набирающей объем сферы, от ее титанических размеров, несло разрушением и гибелью.
«Это бомба, – подумала Дина, – готовая уничтожить все живое».
Теперь паника спала. Страх остался позади. Все замерли в ожидании. В безмолвном смирении.
Бежать было некуда. Бег остановился.
Дина оглядела людей, следящих за гигантским электрическим шаром, обернутым в слои черных облаков; и увидела обреченность мира, в котором она жила; все это было на лицах, все это было в воздухе, в резком и холодном ветре; в последнем дуновении, в последнем вздохе…
Шумели деревья, раскачиваясь из стороны в сторону. Дурно закрепленный прожектор на фонарном столбе кивал, как остолоп. Смачно хлопая, трепалась разорванная ткань билборда…
Неожиданно для Дины апокалипсическое настроение вдруг оборвалось, всего на секунду, споткнувшись в одной неприметной точке. Там, где стоял маленький мальчик. Он посмотрел на нее, и в его взгляде Дина прочла осознанную власть, вселяющую страх. Потом он отвернулся. Он был поглощен бомбой, он был словно внутри нее, он…
«…ее создатель», – тут же пронеслось в голове у Дины.
Она поняла это, как нечто, само собой разумеющееся, где-то позади своего сознания.
Тем временем сфера стала настолько яркой, что многие не выдерживали, и отворачивались.
Дина хотела крикнуть мальчику, чтобы он остановил этот кошмар; попросить его об этом, умолять, если будет нужно. Но сразу поняла бесполезность своей затеи – никто не мог остановить ужас, поглотивший мир. Даже тот, кто его создает.
И в эту секунду бомба взорвалась; и ее волна пожирала все вокруг себя…
Дина открыла глаза, и первое, что она увидела, были смутные очертания ее тела, отраженные на полотне глянцевого потолка. По периметру бодро горели внутренние светильники, и от этого не совсем привычного обилия ярких лампочек на душе становилось спокойно (житье в съемной квартире бюджетного порядка частенько напоминало о себе эхом дискомфорта).
Благополучие. Безопасность. Комфорт.
Таковыми были первые женские ассоциации, связанные с абсолютно незнакомой обстановкой.
Дина решила осмотреться. Она приподнялась, и устроилась удобнее на диване, где обнаружила себя после пробуждения. Матовые стены с редкими украшениями – узорчики и картины. Предметы интерьера, подобранные не только с сопутствующим вкусом, но и особенной любовью – все говорило о чьей-то определенной личности, все принадлежало только одному человеку. Чувствовался стиль…
К своему стыду Дина до сих пор не разбиралась ни в одном из направлений декорирования, поэтому довольствоваться от «стильного интерьера», где бы она с ним не сталкивалась, ей постоянно приходилось только эмоционально; эстетического или интеллектуального наслаждения в данном случае она получить никак не могла.
Итак, эмоции. Чувства. Одно из них было в лидерах: защищенность. Именно так. Словно боевая крепость, которую сложно завоевать.
«Что же это? – подумала Дина. – Айдын привез меня к себе домой?».
Вряд ли. Здесь было много женственного. Возможно, это квартира матери Айдына?.. Которой у него нет.
И тут наступило легкое просветление.
Кто со стороны выглядел, как главный опекун ее одногруппника? От кого он не отходил ни на шаг, когда их видели вместе? С кем он постоянно поддерживал отношения?
Ну, конечно.
Нелли.
«Не может быть! – Дина не ожидала такого поворота мысли. – Он привез меня к Артуровне! Невероятно! Но, в этом еще стоит убедиться!»
Она поднялась с дивана, и вдруг почувствовала головокружение такой силы, с какой раньше ей ни разу не приходилось сталкиваться. В тихо звенящей, сбивающей с ног, слепоте, она вдруг вспомнила вид последнего, что она видела сегодня до того, как очнуться здесь, в этом месте.
голова
в формальдегидной банке
заплывшие глаза
вываленный язык в экстазе слился с губами которые словно целовали стекло банки
голова ее друга
Дина сама не могла понять, каким образом ей удалось моментально узнать в расплывшемся трупном окоченении именно того, кого она в нем распознала. В ту же секунду, как этот ужас предстал перед глазами; именно в этот момент, и не секундой позже, она впервые почувствовала себя обманутой самой жизнью: зачем же нужно было дарить такого чудесного друга, чтобы потом, в итоге, увидеть его страшную смерть?
Тогда из нее вырвался страшный крик, и она никак не могла остановить его. Она кричала, кажется, до бесконечности. Потом все пропало. Стало черным. Прервалось.
Теперь же все закипело. Температура поползла вверх, и все пять чувств ринулись в одну точку, туда, где постоянно рождалось и умирало отчаяние.
Это была пропасть, и, кажется, Дина собиралась прыгнуть с горы. По щеке покатилась первая слеза. По телу побежала дрожь. Стали подгибаться ноги.
Пока была возможность, нужно было остановиться. Схватить рациональность за шиворот, и усадить около себя. Прорыдаться можно будет в любое другое время.
Так решила для себя Дина, и сделала парочку глубоких вдохов, вытирая мокрые глаза и щеки.
«Только не здесь, – говорила она себя. – Не сейчас…»
Она отвлеклась на интерьер.
Вокруг нее царил творческий беспорядок. В обоих креслах, стоящих к дивану под прямым углом, и возле них, на полу, лежали какие-то худые папки и отливающие на свету файлы с документами. Огромное количество книг, по всем углам, и на разных языках. Немытая посуда, оставленная на попечение самой себе после славного перекуса.
Должно отметить, что «стильный интерьер» пусть и диссонировал с таким откровенным бардаком, но в этом сплетении прослеживалась какая-то особая, личная, гармония. Кое-где чувствовалось стремление удержать порядок, в то время как хаос спокойно перемещался в иную зону, спокойно обнаруживая для себя комфорт на новом месте.
Вдруг Дина услышала голоса. Они доносились из коридора; из другой части квартиры. Она выглянула в коридор, сделала несколько неслышных шагов, стараясь расшифровать слова, обрывки которых доносились из-за закрытой двери. По знакомой интонации Дина распознала голос Нелли.
Оставаясь незамеченной, она вернулась обратно в светлую комнату; в беспорядок, в гармонию.
Она решила никого не беспокоить, и терпеливо дождаться того момента, когда ей уделят внимание.
Не придаваясь размышлениям и скуке, она стала рассматривать раскиданные бумаги. На взгляд ей попадались: научные статьи (на родном и иностранном языках); электронные переписки (распечатанные письма); и даже бухгалтерские документы.
Затем она наткнулась на кипу фотографий, брошенных на столе. В хаотичности черно-белых и цветных фиксаций выглядывал случайный узор. Дина вглядывалась в изображения; узор пропадал, проявлялись лица.
Она решила, что фотокарточка – это единственная вещь, с которой можно контактировать, находясь в чужой квартире – все же, это снимки, которые делаются не только для самого себя, но и для остальных тоже; для истории, так сказать.
Здесь были разные времена. Послевоенные перепуганные глаза, душевная простота позднего советского периода, и жизнеутверждающая улыбка современности.
На фотографиях обнаружилась Нелли. В молодости она совсем не была похожа на себя настоящую. Не было и тени того выдержанного спокойствия, которое было в ней сейчас. Строгое и неулыбчивое лицо. Прямолинейный или безразличный взгляд.
Дина встретилась на фотографиях с Айдыном. Было похоже, что он тоже успел пережить некоторое преображение, не смотря на то, что был весьма юн. В подростковом возрасте он был несколько худощав, вытянут, и далеко не жизнерадостен. Тот мальчик, которым был Айдын не более чем с десяток лет назад, больше походил на злобного сторожевого пса, чем на простого ребенка из обычной семьи. На поздних фотографиях он, напротив, был улыбчив, и это выражение позитивности резко сказывалось на выражении всей его внешности: он сразу превращался в дружелюбного молодого человека, вызывающего чувства доверия и надежности. Дина редко наблюдала на лице Айдына улыбку; поэтому она знала его несколько с другой стороны; впрочем, как и все остальные.
Вот Нелли старается его обнять, и даже как-то прижать к себе. Объектив схватывает тот момент, когда Айдын несколько отстраняется от нее. Он не желает изображать из себя покладистость и родственность. Хотя на всех снимках Айдын и Нелли выглядят, как родные друг другу люди, даже не смотря на различия в этносах.
Потом Дина внимательнее пригляделась к другим лицам на фотографиях, и, почему-то, в этот момент ее пульс участился. Стало как-то не по себе. Было трудно найти объяснение этой телесной реакции. Была ясна надвигающаяся тревога, и уверенность в безопасности куда-то пропала.
«Где-то я их уже видела», – подумала Дина.
И в следующую же секунду перебирала картотеку своей памяти. Как только ей удалось зацепиться за какой-то крючок, за мимолетное воспоминание, ее взгляд ушел за фронт снимков, которые она рассматривала.
Под карточками лежало нечто, что привлекло внимание куда больше, чем все остальное в комнате.
Это была книга. И рядом с ней еще одна. Кажется, в аналогичном переплете – корешок выпирал из-под фотографий. Дина отложила снимки в сторону, совсем не заботясь о том, как они лежали – хаос отошел на третий план, его почти не существовало – и раздвинула немного карточки, чтобы лучше разглядеть то, что так приковывало к себе, и вызывало настоящий страх и трепет.
Красота не выходит в тираж. Она скрывается в исключительных вещах.
Именно это относилось к эксклюзивности переплета. Глубокий коричневый тон впитывал в себя смотрящего, и одновременно с тем веял тихой энергией, – словно вечерний прилив, легкий, спокойный и с приятным бульканьем.
Сложная печать, выдавленная в верхней части обложки, заставляла думать о каком-то таинственном величии.
Выведенные буквы на старорусском наречии получилось разобрать не сразу – они легли отчетливой парой черт темного оттенка; словно дымка на фоне задумчивости.
На другом экземпляре тоже были слова, но принадлежали они уже какому-то иному языку. Дина скользнула по нему тем мимолетным взглядом, который обычно сопровождает первое знакомство с любой книгой. Малая разборчивость букв, почти незнакомый диалект, смешанные чувства – все это помешало отчетливо прочесть «название» второй книги. Но по интонации это походило на латынь.
Иными словами, необходимо было применить небольшое усилие для того, чтобы в самом начале иметь представление, с чем имеешь дело.
Дина почувствовала готовность прикоснуться к чуду из чудес…
Как вдруг где-то открылась дверь, появились громкие голоса, и они стремительно приближались в ее сторону.
Дина запаниковала. Она отдернула руку, и, как это обычно бывает, в самый последний момент решила, что ее беспардонное вмешательство в интимность чужой жизни обязано быть незамеченным.
Она поправила фотографии так, как это было до того, как под ними обнаружился источник неведомой силы.
В следующую же секунду в комнате появились люди. Из знакомых лиц здесь были только Айдын и Нелли. Остальных троих Дина видела впервые.
То был старик в инвалидном кресле, которое катил, держась за ручки, молодой человек. С ними был еще один парень. У всех был серьезный вид. Но из всех троих говорил только старик, который явно был чем-то недоволен.
–Иными словами, вы переходите все дозволенные границы, и упрямо не желаете этого признавать! – говорил он.
–Иными словами, Гектор, – спокойно парировала ему Нелли, – мы делаем то, что считаем необходимым. У тебя есть возможность присоединиться к нам, и действовать вместе. Но, видимо, твоему отказу есть свои причины. И, кажется, я заранее догадываюсь, какие именно.
–Не будь таким самоуверенным циником, Нелли. У каждого из нас свои особые причины отстаивать свои позиции.
–Конечно же, твои причины оправдывают каждый твой поступок!
–Нелли, я смогу найти тысячи оправданий, но только одно из них окажется верным. И даже его можно будет поставить под сомнение. Твои же поступки ничем и никогда не оправдаются. Запомни этот момент, эти слова и эту секунду.
–Безусловно, Гектор! Я всегда знала, что у тебя есть дар предвидения!
–О, кто это у нас здесь! – Старик обратил внимание на Дину. – Одно из главных действующих лиц в этой вздорной пьесе!
Дина немного опешила, но постаралась никак этого не выдавать.
–Простите? – спросила она.
–Не удивляйся, дорогая, – сказала Нелли строгим голосом, встав около Дины. – Гектор злиться от того, что у него забирают пальму первенства.
В следующий момент она посмотрела на старика так, словно была готова уничтожить его в любую секунду.
Интуиция подсказала Дине, что она находится между двух огней.
–Девочка, – старик обратился к ней уже мягче, – скажи мне, когда ты перестала внимательно смотреть по сторонам и поверила во всякие сказки, которыми делятся с тобой сумасшедшие?
Дина хотела ответить, что, к сожалению, она не совсем понимает, о чем конкретно идет речь. Но только она успела открыть рот, как тут же ее перебила Нелли, с уже более внушительным тоном в голосе.
–Достаточно, Гектор! Будь добр, покинь мою квартиру! Прошу тебя по-хорошему!
–Вот как? Просишь меня по-хорошему? – Старик сделал смиренный вдох. – Нелли, тебе не кажется, что ты стала употреблять воинственные предупреждения в своей речи намного больше, чем это дозволено? По крайней мере, чаще, чем того позволяет этикет и воспитание!
–Нет, Гектор, я так не думаю.
–Ну, что ж, желаю удачи вам обоим и вашей свиноматке!
На последнем слове старик махнул рукой в сторону Дины, у которой от удивления только не отвалилась челюсть.
За нее заступился Айдын (по всему его виду было ясно, что его терпение лопнуло):
–Выбирай слова, старик!
Гектор крутил колеса на своем кресле и удалялся в сторону входной двери.
–Слова самые подходящие, мой мальчик! – отвечал он Айдыну. – Я всегда думаю, что говорю людям. Слова имеют особенную силу над теми, кто их слышит. Когда полностью осознаешь это, можно с легкостью позавидовать глухим. Участь слышать из уст близких людей гадости обходит их стороной.
Он убедительно посмотрел на Нелли, которая, похоже, в ответ только прыснула, и в следующий момент обратилась к Айдыну:
–Оставь это. Пусть говорит все, что хочет. Когда утрачивается способность мыслить разумно, грубость становится единственным оружием.
–Кто из нас мыслит разумно, покажет время, Нелли.
Распахнув входную дверь, старик остановился. Оба молодых человека ладно подхватили кресло, и стали выносить его, вместе с мужчиной, на лестничную площадку, чтобы пронести через ступени.
–Всего хорошего! – сказал старик. – Надеюсь, у нас еще будет возможность прийти к общему соглашению.
Ему ничего не ответили.
Когда Гектор и его спутники покинули квартиру, Нелли сразу переменилась. Она как будто скинула с себя тяжелую ношу, и вздохнула от этого с облегчением.
–Дина, ты должна простить нас! – сказала она. – У этого человека совсем поехала крыша! Он и сам не понимает, что иногда говорит!
Айдын запер входную дверь, предварительно бросив надменный взгляд на лестничную площадку.
–Думаю, я это переживу, – сказала Дина. – Главное, что у меня не было шанса ответить. Я бы не смогла простить себе пустой спор с пожилым человеком.
–Старость еще в почете, – сказала Нелли. – Это ободряет!
Затем она пригласила Дину сесть на диван, а сама убрала бумажный хлам с кресла, и удобно устроилась в нем. Айдын остался стоять в стороне, деловито скрестив руки на груди.
Все выглядело настолько слажено, что невозможно было этого не отметить. Дина подумала: «Видимо, предстоит серьезный разговор»; и нетрудно было догадаться о его содержании. Разговор о том, что разузнал Айдын, и что в дальнейшем увидела Дина.
Выдержав недолгую паузу, Нелли сказала:
–Ну, что ж, Айдын поведал мне, как ты стала свидетельницей того, чему, если рассуждать здраво, ты никак не должна была стать.
Перед глазами у Дины вновь всплыл искаженный образ того, что осталось от ее друга. Она ничего не смогла сказать в ответ. Ее снова готова была накрыть огромная волна горечи.
–То, что ты увидела, ужасно, – продолжала Нелли. – Поэтому я хочу предложить…
Неожиданно для себя самой, Дина вдруг перебила старшего, твердо сказав:
–Я хочу, чтобы тот, кто это сделал с Тимом, понес наказание! Я намерена сотрудничать с соответствующими органами, чтобы ускорить поимку этих подонков! Просто так я этого не оставлю!.. Черт возьми!..
Дина отвернулась, стараясь сдержать слезы.
Откашлявшись, Нелли сказала: