Машина скрылась вдали, и ее звук был последним, что было слышно в этом месте.
Тим вдруг почувствовал, как пространство вокруг него группируется, сжимается, и вот уже дорога с обеих сторон взмыла ввысь, и соединилась со звездным небом. Фонари разом погасли, и Тим оказался заточен в темной сфере, в невесомости, посреди бесконечного количества звезд. Он парил, и понимал, что его тела больше нет, что его жизнь окончена, и что у него есть выбор…
Ему вспомнился его убийца. И люди, которые продолжали с ним общаться. Он вспомнил Дину, своего лучшего друга, и что-то подсказывало ему, что она в опасности. Она и ее возлюбленный.
Что-то подсказывало ему говорить… Предупреждать… Являться…
Так беспокойная душа стала искать выходы в мир живых, чтобы предупредить их о том, что ей стало известно…
Эпизод 7
Сильный Характер
-Все, что тебе нужно, это зайти вовнутрь, спуститься по лестнице в подвал и найти комод, – сказал Айдын.
–Комод? – переспросила у него Дина.
Было заметно ее смятение. Ею овладевал страх перед неизвестностью (перед тем, что предстояло увидеть), терзала горечь (тот ее вид, когда осознаешь смерть близкого человека), и в то же время на ее лице оставалась печать смирения (молчание в этом случае таило в себе боль). Все это смешалось в ней, пропахивая внутри нее огромную борозду, которая вряд ли сможет зажить со временем.
Айдын ожидал подобной реакции, и поэтому ему было легче сохранять хладнокровие. Но он был потрясен самому себе: весь вид беспрекословного повиновения сложившейся ситуации вызывал в нем сочувствие и даже некоторую жалость к этой молодой женщине, в компании с которой ему довелось впервые в жизни испытать пусть и приблизительное, не точное, не до конца оформленное, но все же чувство дружественности. Раньше с ним такого не случалось. К чужой дружбе он был ровен, а к женской неспособности проявить черствость в стрессовой ситуации относился больше с нисхождением – в этой природной данности ему виделся огромный минус.
То, что сейчас происходило с Диной, стало для Айдына откровением. Но, как и всегда, он даже не подал вида.
–Да, – сказал он ей, – старый комод. Найти его и открыть. И быть сильной, Дина. Нужно быть сильной, не забывай об этом.
–Ты пойдешь со мной?
–Нет. Я останусь здесь. Кто-то должен остаться на стреме. Всякое может случиться. Я не могу быть уверен до конца… – Он понимал, что ее нужно подтолкнуть, и решил добавить: – Ты сможешь, слышишь!
Дина кивнула, и решительно открыла дверцу, впустив вовнутрь холодный ночной воздух. Она покидала салон с той симфонией звуков, которая рождается, когда человек в глубокой тишине выныривает из комфортной утробы современного автомобиля: язычок натянутого ремня высвобождается из плена пряжки, ремень вытягивается в привычную вертикальность, а кресло прощается со своим пассажиром, сохраняя его фантом.
Он дождался момента, когда она зашла в дом, и тьма поглотила ее.
Он вышел из машины и неслышимо двинулся вслед за ней…
Утро начиналось с разминки тела и концентрации ума. Пятиминутная растяжка, доведенная до автоматизма, помогала появиться солнцу из-под линии горизонта, отделяющей сон от бодрствования, которое проливало свет на поверхность сознания, на ту ее сторону, где, подобно душам умерших во тьме, метались несколько лишних мыслей, и лишь парочка важных. Необходимо было отделить зерна от плевел. Расставить приоритеты. Обнаружить цели.
Два десятка отжиманий попросили подождать какое-то время, а затем снова пропустили вперед бегущую линию раздумий, которая с каждым новым шагом – контрастный душ, быстрое бритье, сытный завтрак – становилась тоньше, до того момента, пока не превращалась в тонкий звон, фиксируя мысль в одной точке.
–Ну что ж, – говорил Айдын своему отражению, которое уже подружилось с новым днем, – время веселиться!
И он отправлялся навстречу своей жизни, чтобы в очередной раз заглянуть ей в лицо, и получить от этого моральное удовлетворение того типа, какое обычно наступает после хорошей встряски.
Всякий день готовит что-то новое.
Невольно оглядываясь назад, на эту долгую вереницу часов и минут, на этот черный клубок событий, Айдын обнаруживал в хаосе порядок. Не так давно он был способен только лишь сердито шипеть на врага; теперь же появилась возможность расчертить собственные границы, четко разделив территорию на свою и чужую.
Айдын отдавал себе отсчет в том, что он стал тем, кем он был сегодня, благодаря своим наставникам.
Нынешним ментором (четвертым по счету) была профессор психологии Нелли Артуровна. Для Айдына она была просто Нелли. Только ему позволялось в неформальной обстановке называть своего учителя коротко, по имени. Однажды она сама попросила его об этом, скромно прибавив, что в душе она все еще чувствует себя молодой.
Стоило отдать ей должное. Она перевоспитала его, помогла ему ощутить незримые грани воспитанной мужественности, в которых нервный подросток способен перерасти в усидчивого юношу. К его незрячему солдафонству она прибавила честолюбие и доблесть. Она рассеяла в нем мрак невежества и научила следовать свету бесконечного саморазвития. Она подарила ему ценности, которые он принял, взял на веру и неукоснительно следовал им.
Айдын был безгранично благодарен ей, и порой с теплотой в душе вспоминал то время, когда завязывались их отношения – ему казалось, что он наконец-то встретил родную мать, ту, которой он никогда не знал, не видел и не слышал. Теперь данный факт выглядел, как сентиментальная слабость, с которой трудно было поспорить – Нелли действительно проявляла материнские черты, достойные похвалы.
Неизвестных Айдыну родителей всегда заменяли менторы – сильные и волевые люди. В итоге, из мальчика-сироты вышел строгий молодой человек, не знающий атмосферы обыкновенной семейственности, и ориентированный на весьма нестандартные цели, отличающиеся от привычной схемы родиться для того, чтобы создать еще одну социальную ячейку и продолжить свой род.
В этом месте Айдын предпочитал оборвать свои нередкие размышления. Он не знал, нужно ли благодарить судьбу за то, что с ним стало, и чего с ним не было. Глубоко внутри себя он все еще стоял на перепутье.
Сильный характер не беспокоиться в отсутствии друзей. Ему с головой хватает самого себя.
Дружба обходила Айдына стороной. Он не находил отображения своих эмоций в других людях. Его сила воли и состояние пытливого ума останавливали даже легкую волну товарищества, случайно посланную разными людьми в разные времена его недолгой жизни.
Без проблем он был способен найти общий язык с любым встречным, если тот, конечно, не проявлял упрямого нежелания общаться. Айдын выбирал маску, создавал вокруг себя иллюзию и заставлял поверить в нее. Он был мастером перевоплощения, прирожденным хамелеоном и королем маскарада. Ложь украшала его бытие. Выдумка служила мостом к собеседнику, который Айдын безжалостно уничтожал, как только понимал, что завладел чужим умом, а иногда и сердцем.
Он никак не мог и помыслить, что настанет день, и вдруг приоткроется темный занавес, и забрезжит свет дружественности, который не сможет привлечь, не станет предметом исследований и не вызовет любования; но будет оплотом новых эмоций, таких теплых и порой проницательных.
Оказавшись в университете, Айдын долго держался аутсайдером. Он приезжал на своей машине и моментально привлекал к себе внимание окружающих – его высокий рост и спортивная осанка не могли не вызывать скрытого восхищения даже у самых заядлых завистников. В том, как он себя представлял, в его походке, в строгости взгляда – во всем этом отчетливо чувствовалось мужское начало. Чаще всего именно таких парней девушки находят весьма привлекательными (опасность, таящаяся за образом таинственности, есть слабость ума не только доброй доли юных леди, но и молодых женщин в том числе). Те студентки, что заручились овладеть этим загадочным юношей, хоть и ощущали вокруг Айдына ореол опасности, по обыкновению полагали, что все это до первого откровенного разговора, когда мужчина превращается в маленького мальчика, которому нужна еще одна мама. Они же в итоге вынуждены были не только разочароваться, но и не на шутку испугаться, если обладали хоть какой-то каплей ума. После некоторых бесед с Айдыном становилось ясно, что парень действительно занимается чем-то «нечистым». Было удивительно уловить это – по сути, он никогда и ничего толком не говорил о себе напрямую, но понимание приходило где-то между сказанных им слов.
Пару раз Айдын все же подпустил к себе двух разных красоток. Но только ради того, чтобы провести время с одной из них в своей машине на заднем сиденье, а с другой – в пустой аудитории, дверь в которую можно было закрыть на щеколду. Обе не испытали особого удовлетворения. Их партнер хоть и проявлял в некоторых моментах горячую страсть, но все равно оставался холоден, в сосредоточении самого себя, в своей крепости, в своей броне.
Все-таки, не для этого он оказался в университете. Цель была иной. Она была ведома ему, и еще нескольким людям; и представляла собой значительный интерес, практически планетарного масштаба. Айдын нес в себе эту тайну, как священный огонь, параллельно тому, что касалось студенчества. Высшее образование, получение знаний, «защита диплома» – ко всему этому он шел навстречу с одной только мыслью – ничего из вышеперечисленного не будет лишним. Хотя и был уверен, что в грядущем мировом порядке, совсем в недалеком будущем, все эти формальности уже не будут иметь никакого значения…
Можно было только догадываться, как этот мистер Икс оказался на факультете психологии. Вряд ли он был движем научным интересом. Бытовало мнение, что не самую последнюю роль в этом казусе сыграла Нелли.
«Скорее всего, это она привела его сюда за ручку, – говорили злые языки. – Как маленького ребенка».
«Ему подошла бы юриспруденция. Там таким самое место».
«Все качки туповаты. Шагал бы он к физрукам».
«Я бы не сказала, что он туповат…»
Крайняя реплика принадлежала голосу студента более или менее равнодушному к малознакомым лицам мужского пола. Этим студентом была Дина. И с ней в этом случае было трудно поспорить.
Факты говорили сами за себя. Хотя Айдын и пропускал немало лекций, на семинарах он проявлял вполне достойное знание материала. В те минуты, когда и ему, как и всем остальным, приходилось выступать с докладом, аудитория, как правило, замирала. Одна часть ждала полного провала, чтобы дать себе волю похихикать наконец-таки над тем, кто постоянно ставил себя выше остальных; другая часть готовилась к моменту, когда тишину прервет немногословная личность (голос Айдына в такие моменты приобретал магический оттенок); оставшаяся часть попросту проявляла безразличие, по-студенчески стараясь вникнуть в предлагаемый материал.
Не сложно догадаться, что Дина входила в число последней категории лиц.
Если бы ей сказали, что она когда-нибудь будет проводить свободное время в компании с Айдыном и другими людьми, которые со временем обрели статус значимости, она нашла бы такую реплику пустой, глупой и не имеющей никакого отношения к реальности.
Но этой бессмыслице суждено было случиться. В основном, благодаря доверительному общению, завязавшемуся между Кириллом и Айдыном. Со стороны их «дружба» выглядела как подарок судьбы. Словно сирота обнаружил свою родню, которую искал долго, но безрезультатно. Ни тот, ни другой никогда не занимались целенаправленным поиском родственных душ, и даже не помышляли об этом. Поэтому было вдвойне приятно обнаружить в своем соседе по парте нечто близкое, эхообразное, с еле видимой чертой аналога.
Кирилл был рубахой-парнем. Границы его личного пространства были весьма гибкими. Он легко подпускал к себе людей, и с той же легкостью с ними прощался. Исключение составляла его родня, и девушка, в которую он был влюблен. Каким-то образом, Айдын со временем тоже перекочевал в эту особую группу лиц.
Как и почему это произошло, самого Кирилла особо не волновало. Он принимал события таковыми, какими они являлись. В то время, как Дине постоянно не давал покоя тот факт, что ее молодой человек стал водиться с каким-то непонятным субъектом, промышляющим темными делишками. До этого Айдын был ей безразличен. Она могла случайно пересечься с ним у входа в университет, в пустом коридоре, или на какой-нибудь из городских улочек, поприветствовать его (ненароком отмечая про себя бойцовскую фигуру), и уже не вспоминать о нем до следующего момента их неумышленной встречи.
Но когда Айдын стал водить дружбу с Кириллом, ее это сразу встревожило, и она находила в этом непонятную расчетливость.
–Когда он затянет тебя в свои дела, раскрутит как следует, а потом кинет, я обязательно напомню, что предупреждала, но ты не слушал. Жалеть я тебя не стану. Назову дураком.
Порой Дина воспитывала Кирилла в самых строгих формах.
На такие реплики Кирилл реагировал, как правило, одинаково: тепло улыбался, прижимал свою девушку к себе, в очередной раз признавался ей в любви, и благодарил за заботу.
–Посмотри на них, – говорила Нелли Айдыну. – Последи за этой влюбленной парочкой. Отметь для себя, как развиваются отношения между потенциальными супругами. С возрастом я нахожу это забавным. Эдакая трагикомедия. Будь я писателем, то уже давно сподобилась написать пьесу о влюбленных студентах…
Айдын стал наблюдать. Он редко присматривался к людям, окружавшим его. Все полезное, что он мог взять, он брал от наставников. Остальные были ему неинтересны. Люди казались ему примитивными, однобокими, ведомыми.
Но теперь многое менялось. Назвав себя другом, и тем самым приблизившись к человеческой простоте, он смог, наконец, почувствовать то многообразие мира, которое всегда двигалось где-то в параллелях, и от того выглядело чужим, а временами даже ненастоящим.
Приоткрылся занавес, и забрезжил свет…
В Кирилле сошлись две разности – невесомость простодушия и сложное видение мира. С удивлением, Айдын обнаружил для себя, что ему это импонирует. Общаясь с Кириллом, он испытывал истинное удовольствие. Их разговоры могли опуститься до самых низких пошлостей. Но, благодаря Кирилловой добросердечности и его стремлению рационализировать даже самые глупые проявление человека в мире, их пустозвонные беседы сохраняли здравомыслие, и никогда не укатывались в холодную прорубь цинизма. С сожалением, Айдын вынужден был отметить для себя, что он неожиданно оказался в том круге, где уважительные отношения свободно перетекают в дружбу, а вынужденная ложь непреодолимо стремиться к искренности чувств. В его планы это не входило…
Он смотрел на Кирилла, и видел его будущим семьянином. Он видел, как он будет возвращаться домой после работы, вкусно ужинать, и валяться на диване до того момента, пока не наступит время сна. Айдын представлял себе, как Кирилл станет приближаться к обрюзглости, и как молодость будет уходить из него, и как он будет стареть в кругу своих родных и близких. Это был примитивный портрет стандарта, безжизненный и лишенный биографических подробностей. И потому такой непривлекательный для всякого индивидуалиста, каким был Айдын.
Потом Айдын приглядывался к Дине, к потенциальной супруге Кирилла, и также легко обнаруживал в ней будущую жену, способную к истовому воспитанию своих детей, бездумному пропиливанию своего мужа, к периодическим жалобам, которые способна воспринять только еще одна женщина, и всему прочему, что не сильно украшает слабую половину человечества. Но то была одна Дина; в паре с ней шла другая, которую Айдын разглядел сразу и окрестил «стойким оловянным солдатиком».
–У нее железная хватка, – говорил он Кириллу; и добавлял, опираясь на свой опыт: – Из нее может выйти сильный воин. Конечно, пришлось бы заняться перевоспитанием. Выбить из головы бабскую дурь. Но она бы это выдержала.
В ответ Кирилл посмотрел на него круглыми глазами. Ему было приятно, что его девушку хвалят в таких необычных формах. Но ему не хотелось, чтобы Дина из нормального человека превратилась в феминистку, или еще что-то в этом роде. Кириллу была важна женская простота.
–Ты сказал это, как какой-нибудь генераллисимус! – сказал он другу.
–Я всегда вижу в людях потенциал.
Кирилл не мог тогда знать, что Айдын действительно был предводителем, и вел за собой людей к событию, которое могло изменить мир до неузнаваемости… В основном, Кирилл видел перед собой человека, которому нравился он, которому нравилась его девушка (это было немаловажно), и с который всегда было чертовски комфортно.
Действительно, Айдын не жаловался, сохранял прямолинейность, в любой ситуации не терял лица и оставался самим собой.
Быть настоящим, насколько это вообще представляется возможным, для Кирилла было важным. Когда он почувствовал в Айдыне неподдельность, от которой в лучшие моменты жизни вырастали крылья, и от которой частенько открещивалась добрая половина человечества в пользу персональной иллюзии, то сразу понял, что даже заядлый мизантроп в лице нетипичного однокурсника может таить в себе сильный интеллект и немалую долю человечности.
Иными словами, непритворность стала точкой соприкосновения этих двух молодых людей.
Способность Дины смотреть за фронтальную зону любой личности не давала ей покоя в отношении искренности Айдына. Она улавливала в нем волны подхалимства, и постоянно ставила под сомнение его дружеские намерения, о чем непременно старалась ввинтить в вечерних беседах, которые случались между ней и ее молодым человеком. Но сколько бы Дина не говорила об этом, – настойчиво, или просто так, чтобы не уходило из-под внимания, – от Кирилла шла однообразная реакция.
–Мне плевать! – говорил он. – Я рад, что все мы ладим друг с другом! Это здорово!
После подобных реплик Дине постоянно хотелось назвать его котом Леопольдом, который постоянно заводил свою песню о пользе дружности. Но из-за уважения к Кириллу она не могла произнести подобную чушь вслух. Поэтому она проговаривала это про себя и отгоняла подальше.
Кирилл тоже мысленно проговаривал фразы, которые рвались из него, как бешеные кони, но при этом выглядели чересчур импульсивными, и потому, чаще всего, оставались в темнице сознания, словно преступники, осужденные на короткий срок, и ждущие своего часа, чтобы наконец выйти на свободу.
Вот типичный пример этих фраз:
«Ты общаешься со своим дружком, который постоянно таскает тебя по ночным клубам, и, черт его знает, чем вы там занимаетесь. Я доверяю тебе и твоему выбору. Более того, я уважаю твой выбор, каким бы странным он мне не казался. Позволь и мне отдать предпочтение человеку, который мне импонирует. Мы оба общаемся с теми, с кем нам хочется общаться. Не нужно совать палки в колеса».
Айдын наблюдал, и ему казалось, что он видит больше, чем ему нужно. Но с этим уже ничего нельзя было поделать. Обстоятельства складывались таким образом, что он вынужден был разделить мысли Кирилла, не реагировать на холодность Дины, а потом и вовсе стать эдаким оберегом для парня, которому суждено было уйти из этого мира жертвой, принесенному великому божеству. Этим парнем был Тим. Или, как снисходительно говорил Кирилл: ее дружок…
-Мне нужно перерезать парню горло, – говорил Айдын своему помощнику. – Всего лишь пустить кровь. Уверен, он даже не почувствует боли.
–Такое впечатление, словно тебе не хочется, чтобы он ее чувствовал, – отвечал тот.
–В том то и дело, Макс. На этот раз все не так, как обычно. Не так, как это было до этого.
Максим, Айдынова «правая рука», всегда верил в то, что говорил ему его лидер. Когда происходили изменения в планах, необходимо было проявить внимательность. Сейчас был один из таких случаев.
–Этот парень должен отдать свою жизнь добровольно, – продолжал Айдын. – Во имя нашей общей цели. Во имя нашего Бога. Я не хочу, чтобы он дал деру, как только увидит жертвенный алтарь. Он должен принимать все так, как оно есть. Поэтому тебе нужно сохранить его безмятежность на столько, на сколько это будет возможно. Скорее всего, он мало что будет соображать. Поэтому не стоит ждать от него связанной речи. Наверняка, это будет что-то из его жизни. Он любит поговорить о себе, показать свои переживания. Не обязательно обращать на это какое-то внимание. Главное – поддерживать его слова на всем вашем пути, начиная от его квартиры, откуда ты его заберешь, и заканчивая тем моментом, когда ты привезешь его к пещере. Не стоит сопровождать его вовнутрь. Он дойдет сам. Ты понимаешь меня?
–Да, – ответил Макс, – я понимаю тебя.
–Скоро этот момент настанет. И, будь уверен, теперь ошибки не будет.
В одну секунду перед глазами Макса пролетели предыдущие попытки жертвоприношений. Он, на пару с Айдыном, буквально купались в крови, растекающейся по каменному алтарю. Жертвы, до последней минуты готовые к своему предназначению, теряли над собой контроль, и боролись за свою жизнь, хватаясь за невидимые соломины. В итоге они покидали этот мир с неприглядным видом. Более всего трудно было забыть глаза, в которых все становилось холодным, и проваливалось куда-то в бездну, констатируя полное опустошение, – душа покидала свою оболочку…
–На этот раз мы обойдемся без жестокостей, – сказал ему Айдын, словно прочитав его мысли. – Я много сделал для этого… Даже больше, чем «много»…
Готовя себе овощной салат с излюбленной куриной грудкой, Айдын повторял:
–Война – отец всего. Взойди на алтарь. Жертвенность – ключ к божественному. Жертвенность – ключ к божественному… Ты открываешь дверь божеству… Ты слышишь меня, Тим? Ты – ключ к божественному!
Он добавил немного соли, которую часто забывал использовать перед трапезой, и перемешал.
В этот, казалось бы, совершенно непринужденной для Айдына момент, Тим сидел в кресле, пребывая в невменяемом состоянии. Для его сознания настало то время, когда огромное количество спиртного вперемешку с запрещенными медикаментами дало невероятный эффект опьянения. Выручить его мог только продолжительный сон; чего Айдын не допускал до нужной поры. Он удерживал Тима в этом состоянии столько, сколько было нужно, и продолжал свою внушительную гипнотизацию.
–Война – отец всего! Взойди на алтарь! Взойди на алтарь!
Он обвернул заполненную салатницу пищевой пленкой и убрал в холодильник. Затем подошел к Тиму, помог ему подняться с кресла, довел до своей кровати, уложил его. Снял с него футболку, джинсы и носки.
Почувствовав мягкий матрац, Тим заворочался, устраиваясь удобнее; лег на бок, засопел. Сон пришел к нему моментально.
Айдын тоже разделся до нижнего белья – боксеров темного цвета – и лег на свободной стороне двуспальной постели. Он знал наверняка, что с пробуждением Тима одолеют мысли разного толка, и потом, как всякий зависимый от спиртного человек, он будет жалеть о том, что снова напился до беспамятства, и теперь не помнил, что конкретно было ночью.
Так и должно было быть. Айдын добивался этого эффекта.
Пусть Тим забьет себе голову романтизмом и чувством вины.
Но там, за толстым слоем льда поверхностной мысли, Айдын доберется до самых глубин, и поселит в нем уверенность в том, что принести себя в жертву – есть большая честь и редкое предназначение; что он открывает этому миру еще один проход, новый путь. И то была истинная правда – жертвенность способна была дать миру иное дыхание.
Тим должен верить в это. Ибо без веры все теряло свою силу…
Айдын использовал любой удобный момент. Как только опьянение Тима достигало своего апогея, Айдын начинал разговаривать с ним, почти как гипнотизер со своим пациентом. Айдын щелкал пальцами, и то был сигнал для Тима к активному слушанию; в эти моменты включалось подсознательное Тима. Оно вбирало в себя информацию. Двери были раскрыты настежь, и враг с легкостью проникал извне, совершенно незамеченный.
Конечно, всем этим лучше было заниматься будучи находясь наедине с Тимом. Обычно это происходило дома, или в машине. Но если выпадал случай вне стандартной обстановки, а поблизости не было никого из знакомых, Айдын без сомнений заводил свою уже привычную «песню», от которой сам уже немного подустал.
–Ты ключ к божественному, Тим! Только ты!
Как-то раз Тим стал засыпать, когда они сидели за баром в ночном клубе, попивая виски. Айдын оглянулся по сторонам, не увидел никого, кто смог бы помешать ему, придвинулся поближе к Тиму, и стал наговаривать ему на ухо свои «волшебные слова»:
–Война – отец всего! Взойди на алтарь, Тим! Ты слышишь меня? Взойди на алтарь!
Не открывая глаз, находясь на границе сна и бодрствования, Тим ответил, что слышит, и вполне внятно. Айдын осекся, замолчал, и дал парню уснуть. Подобное произошло единожды, и больше не повторялось.
Вообще, все складывалось весьма необычно. По началу сложившаяся ситуация Тиму показалась даже несколько пикантной. Чтобы Айдын вдруг стал проявлять такой нестандартный интерес, так сказочно улыбаться, проникать взглядом в душу, и вообще, проявлять завидное благодушие; где такое можно было увидеть? Да только в каком-нибудь индии-фильме, созданном исключительно для узкого круга лиц. А здесь эта история складывалась в реальности, и, честно говоря, дико возбуждала воображение, которое начинало выдавать чересчур бурные образы (чего сам Тим даже не ожидал от самого себя).
Тим долго старался понять, что от него хочет Айдын. Когда становилось ясно, что, по большому счету, Айдыну ничего и не нужно, положение вещей стало приобретать оттенок странности.
Действуя по плану, Айдын видел все наперед. Он подготовил эксклюзив: соблазн высшего масштаба. Для начала он привлек к себе внимание Тима, затем стал с ним сближаться.
На тот момент сердце Тима было закрыто за семью печатями, и это было заметно. Он мало кого подпускал к себе, пил пуще прежнего, и держал общение в основном с теми, с кем у него складывались более или менее дружеские отношения. Новостей от судьбы он не ждал. И каким же было его удивление, когда к нему проявился интерес совершенно с иной стороны. Айдын знал, что доброта и благодушие есть серьезные отмычки против любого замка, за которым пряталась душа. И все держалось именно на этих двух китах, – устоять перед Айдыном было сложно.
Айдын отчетливо видел, что творится с Тимом. Оказавшись в плену новых отношений, которые вели непонятно куда – то ли к новой дружбе, то ли к сексуальному раскрепощению, то ли, вообще, к новой любви – Тим терялся в догадках, и не смел задать свои вопросы напрямую. Потому что боялся испортить это новое образование, так неожиданно окрасившее его жизнь.
Это было мучительно: наслаждайся видом телесности, но не смей прикасаться; смотри, но не вздумай мечтать; получай удовольствие от общения, но терзайся сомнениями и непониманием.
Айдын ликовал. Тим проглотил наживку настолько легко, что в это даже трудно было поверить. Как и всегда, Айдын вынужденно сделал свой успех невидимым. Необходимо было довести дело до конца: жертва сама должна была взойти на алтарь, безо всякого принуждения.
Он вспоминал, как поначалу был не в восторге от одной только мысли, что ему предстоит проводить время с каким-то взбалмошным парнем, вроде Тима. Приходилось переступать через самого себя, что случалось с Айдыном крайне редко. Но потом он напомнил себе, как ему не хотелось заводить дружбу с Кириллом, а потом вышло так, что в итоге Айдын оказывался рад любой их встрече. Потом к ним присоединилась Дина, в которой он также смог углядеть приятные для себя черты – когда он говорил Кириллу о том, что его девушка напоминает ему воина, он нисколько не лукавил; Дина действительно импонировала ему этим качеством.
То же самое вышло и с Тимом. В какой-то момент Айдын просто отпустил ситуацию. Оказалось, что жертва может сделать все сама. Стоило только подтолкнуть.
–Ты ключ к божественному! Взойди на алтарь!
Словом, Айдын пользовался симбиозом дружбы и влюбленности. Он расставил ловушки в том пространстве, которое образуется между людьми, когда интеллект следует в том же направлении, что и эмоция. Спиртное, в котором Тим находил упоение, легко вливалось в эту территорию, и закрепляло чувство доверия, возникшее практически на ровном месте. В то время Айдын обнаружил для себя талант располагать к себе людей. До этого он был уверен, что люди, не скрепленные единым делом (или миссией), потеряны друг для друга. Для него заводить какие-либо бесполезные знакомства было занятием пустым, заранее обреченным на провал.
С сожалением Айдын вынужден был признать, что не только был в заблуждении, но и в том, что дружба, которая изначально должна была быть не более чем просто актерской игрой, заведомо расчетливой и продуманной чуть ли не до мелочей, открыла для него горизонты новых чувств. Перед ним вдруг предстал один из элементов трагичности человеческого существования – он использовал людей, которых в какой-то момент искренне полюбил, хоть и не желал себе признаваться в этом факте.
–Мне нужно перерезать парню горло, – говорил он.
А сам этого даже не хотел.
Айдын наблюдал, и видел, как страсть заменяется спокойствием. Все читалось на Тимином лице: шок следовал за руку с заинтересованностью, затем на смену этой парочке пришло сексуальное возбуждение, высокую температуру которого постоянно сбивало непонимание; а уж только потом наступило умиротворение любви, ничего не вопрошающей, не требующей никаких объяснений, и абсолютно тихой, почти немой.
Тим хоть и был инфантилен, да только это был всего лишь первый слой. Там, глубоко внутри, он был вполне серьезным молодым человеком, которого очень сложно было разглядеть. Когда он показывал свое истинное лицо, от неожиданности Айдын деревенел, понимая, что полоснуть лезвием по горлу человека, открывшемуся со своей тайной стороны, будет гораздо сложнее, чем если бы это был заклятый враг, от которого чесались избавиться руки.
Иного пути не было.
Методичный гипноз делал свое дело.
–Взойди на алтарь! Взойди на алтарь!
Айдыну не приходилось раньше заниматься программированием чьих-то мыслей и действий. Но, так как он ни капли не сомневался в своих возможностях (ему это просто не приходило в голову), возможно, именно поэтому дело продвигалось с завидной успешностью.
Он никак и подумать не мог, что все его установки, произносимые со знанием дела, и с непринужденной напористостью, обретут для Тима набор уникальных образов, постоянно являющихся к нему, и ставших его спутниками до самой его кончины.
Айдын думал, что он всего лишь заставит паренька принести себя в жертву. Вот и все. Он не знал, что Тим перед своим «добровольным» уходом из жизни будет мучиться бесконечной чередой галлюцинаций и видений, в которых сливались голоса, образы и времена…
Больничные двери раздвинулись, и на улицу своим привычно торопливым шагом вышла Нелли. Айдын ждал ее на парковке, в своей машине. Нелли преодолела десяток метров, распахнула дверцу автомобиля, и устроилась в пассажирском кресле, рядом со своим подопечным.