Я остановился и оглянулся по сторонам: вокруг было пусто. Когда я снова перевел взгляд на дом, то на моем лице, должно быть, отразилось удивление, потому что в глубине комнат я заметил ярко-желтый отвратительный свет. Благоразумие советовало мне уйти. “Я не боюсь опасности, но боюсь неудовлетворенного любопытства ”, – шепнул мне внутренний голос.

Я без раздумий медленно двинулся вперед, стараясь не шуметь. Подойдя вплотную к дверям, я просунул голову внутрь. Пахнет чем-то гнилым, может здесь тоже растёт трава? Было бы неудивительно. Шагнул в дом. Слева находилась маленькая комната, напоминающая кладовку. Справа была запертая дверь, хотя, возможно, она бы легко открылась, но желания к чему-либо здесь прикасаться не было совсем. Я продолжил путешествие в глубь дома. Неожиданно, в комнате слева, располагающейся в трех шагах впереди меня, что-то упало на пол и покатилось.

– Агхм! – раздался грубый мужский бас.

Страха я совсем не ощущал. Внутри меня словно созревала какая-то неведомая сила, которая в любой момент готова была выйти наружу, поразив всех, кто находился бы рядом. Ни капли сомнения. Я заглянул в комнату.

Посередине стоял маленький стол советских времен, за которым сидел мужчина с противным грязным лицом и огромным брюхом. Маленькие бесцветные глазки дико поблескивали, растаявший нос занимал половину лица, а волосы беспорядочными комьями спадали на уши. Лоб у него был до того безобразный и неестественно широкий, что казалось будто это вовсе не лоб, а большой потрескавшийся пузырь. На нем не было рубашки; руки держали засаленный нож и беспокойно что-то царапали на деревяшке. Рядом стояла сгорбленная женщина преклонных лет, с морщинистым лицом, одетая в старинное платье черного цвета, выпачканное в грязи. Дряхлый ввалившийся рот ее улыбался с каким-то дьявольским злорадством.

Я продолжал молча глядеть на них, затаив дыхание, в голове стремительно проносились разные мысли. Что эти люди здесь делают? Может, бездомные?

Вдруг женщина подошла к столу и что-то сказала, точно сова ухнула, сделала круговой поворот на месте,развернулась и затем уселась рядом, спиной ко мне. На губах у мужчины промелькнула ухмылка. Неожиданно вовремя я вышел из состояния оцепенения и шагнул назад. Попятившись к выходу, я забыл об осторожности, и пол подо мною предательски заскрипел. С кухни раздался неистовый сатанинский визг и гогот. Хохотал мужчина. Хохотал, захлебываясь в собственных слюнях и издавая похрюкивания. Хохотал, злобно оскалив свои желтые поблескивающие зубы. Я развернулся и вылетел на улицу. Злой на самого себя я бежал, а все вокруг расплывалось скользящими в памяти образами. Оглянувшись и убедившись, что меня никто не преследует, я закутался в свой плащ и быстрым шагом ушел.

“Темными, узкими, грязными улицами и переулками я пробираясь к дому. Почему-то испытываю странное наслаждение и невероятную силу, когда воображаю, как мог бы бродить здесь в темноте и одиночестве, ненавязчиво преследуя какого-нибудь запоздалого прохожего. Осенью 1888-ого точно на таких же улицах творилась история. Одна за другой жертвы гибли в грязи, где же под утро их находили полицейские в ужасном виде. С точностью хирурга были вырезаны части их тел, превращаясь симфонию. Симфонию из человечества, человеческую симфонию”, – шепчет мне мой голос, который я не в силах заставить молчать. Иногда, такие мысли пугают меня. Но это лишь мысли, лучше всего просто отбросить их…

***

Ранним утром в моей квартире раздался звонок в дверь. За ним последовала непродолжительная тишина, а затем раздражающий звон повторился. Я медленно встал с кровати. На пороге стоял коренастый мужчина в синей куртке и такой же ярко-синей сумкой в руках. Он попытался вручить мне какое-то письмо, что-то бормоча у себя под носом. Взяв его, я тут же закрыл дверь, задев его длинный и сующийся ко мне в дом нос, и вернулся в комнату, увалившись в постель. Спустя какое-то время тело начало ломить от долгого сна, поэтому было решено пойти позавтракать. Сковородка. Плита. Яйца.

– А кто-то сейчас напивается в какой-нибудь дыре – мелькнуло в голове.

“Они думают, что выглядят круто, когда пропивают себя. Но они не могут пропить себя, у них нет себя. Пустышки. Саморазрушение. Модное нынче словечко. Но они забывают, что чтобы разрушить что-то – нужно что-то построить. А когда возьмешься за стройку, разрушать уже никогда не захочется”.

Очнулся и принялся отдирать яйца от сковороды. Нужно занять себя чем-то. Тут я вспомнил про письмо, и поплелся в комнату, чтобы его отыскать. Что-то про местные выборы, приглашение на них?..

“Молодежь настолько глупа, что даже не может сформировать свои политические взгляды. Спроси любого. «Какая политика?» – ответят тебе, – «Мы не интересуемся политикой!». А живете-то вы в политике.

Все рассуждают о всевышнем и смысле жизни, о чудесном спасении людей богом. А взять будущее мира в свои руки не приходит в голову никому. Они же не политики”.

В эту ночь мне приснился странный сон. Точнее, я не уверен, сон ли это был вовсе. Грани сознания расширяются и ты уже не отличаешь сны от реальности. Что такое реальность? С чего ты решил, что ты реален? Всё это просто слова, но когда ты вникаешь в их смысл, становится жутко.

Мне приснилась моя прогулка. На улице стоял ясный безоблачный день, солнце находилось еще высоко в небе и ярко освещало безлюдные улицы. Вокруг громоздились невысокие приветливые дачные постройки, которые всем своим видом излучали спокойствие и безмятежность. Я неспеша шел по проезжей части. Идти по дороге и не думать о том, что ты можешь быть задавленным – это что-то! Грудь расправляется и спокойно впитывает в себя весь воздух, голова гордо поднимается, и в мыслях разносится: «Свобода…».

“Сотни лет наши предки боролись за свободу. Свобода – смысл их жизни. То, что заставляет трепетать и вдохновляет на любые поступки. Революция, убийства, войны – все во имя свободы. Теперь люди не понимают, что значит это слово. Свобода – бессмысленная побрякушка нашей цивилизации. Только тот, кто утратит свободу, по-настоящему поймет ее ценность. Но что, если я скажу, что ты не имеешь свободы? Врятли ты поверишь мне. Ведь чем больше, явнее и чудовищнее обман, тем сложнее в него поверить. «Первое правило разводки – убедить жертву, что это она все контролирует». Что у нее есть конституция, права…”

Прогулки пешком необычны для меня, поэтому такую необыкновенную легкость испытывал я, когда шагал вперед, щурясь от солнца. Впереди улица заворачивала вправо, и я сделал шаг еще медленнее, готовясь развернуться, упершись в тупик. Так и было: дорога привела к частной территории, и я был готов уйти, но взгляд на секунду задержался на ней. Весь двор территории был усыпан врубленными в землю, в доски, валявшиеся рядом, в стены дома, в машину топорами. Топоры были разных размеров и цветов, их потрясающе огромное множество заставило меня вытянуть лицо. Я прошел вперед и стал кружиться в топориной опере. Я кружился и терял равновесие. У маленького одноэтажного домишки стоял сарай, за которым красовалась деревянная стойка для лыж с самими лыжами. И вновь, топоры. Топоры были везде. Я ходил среди них, и вытаскивал из земли, с изумлением разглядывая лезвие. Моя голова становилась все тяжелее, мои глаза становились огромными и, казалось, уже занимали половину лица. Я брал топоры и бросал. Брал и бросал…