– Ты же не бросил писать? – спросил Лев, не глядя на Анатолия Викторовича. Ответом было молчание. – Это было бы самым смешным, что я мог от тебя услышать. Хотя, признаться, я сейчас ничему бы не удивился, даже если бы ты мне открыл дверь, одетый в женском платье. Так признайся же, ты пишешь или нет? Я присылал тебе приглашение на съезд молодых литераторов, тебя просили выступить главным гостем, ты видел моё письмо? Зачем я спрашиваю, очевидно, что ты видел его и, даже не распечатав, выбросил в мусорное ведро. Это было ещё в прошлом году, Толя.
Дом заполонила абсолютная тишина, обнажив самые потайные шорохи и скрипы. В противоположной его части кто-то упорно царапал дверь кабинета. Анатолий Викторович сидел, не шелохнувшись.
– Конечно, ты не знаешь, что я несколько раз предупреждал тебя о своём приезде, – продолжал Лев, ничуть не сконфузившись. – Чем ты здесь занимаешься? Ты просто целыми днями смотришь в окно? От тебя уже несколько лет нет новостей в издательстве, ты не устраиваешь лекции, не пишешь старым друзьям. Знаешь, у старых друзей иногда появляется привычка неожиданно умирать. Если бы я увидел тебя мёртвым, то это бы больше объясняло твоё поведение. Однако я здесь не за этим, не мне учить тебя жить. Я лишь хотел повидать тебя и убедиться, что ты ещё не скатился с катушек, Толя.
Анатолий Викторович вытянулся вперёд, расправив необычайно широкие плечи. Лев проницательно смотрел на него, не сводя взгляд. Анатолий Викторович в очередной раз усмехнулся и выговорил с неестественной энергичностью:
– Мои катушки ещё крепко держатся, Лёва, но я рад, что ты приехал. Давай мы не будем грустить в креслах, как безнадёжные романтики на склоне лет, а чего-нибудь поедим? Ты ведь не плакаться мне пришёл?
Лев расплылся в улыбке. Он с удивлением посмотрел на друга и вскочил с кресла.
Спустя час мужчины сидели в кабинете, удобно расположившись за столом, сплошь заваленным рукописями, листами с перечёркнутым текстом и канцелярским мусором. Они много говорили, шутили, громко хохотали, ничуть более не смущаясь от компании друг друга. Лев неумолимо долго и эксцентрично, положив руку на плечо Анатолия Викторовича, рассказывал какую-то комичную историю из их совместной юности. Анатолий Викторович свободно развалился в кресле, положив ногу на ногу и завернувшись в плед. Несмотря на его общую расслабленность, в глазах всё ещё мелькали беспокойные огни. Когда Лев в очередной раз завалился в хохоте, Анатолий Викторович плавно поднялся и подошёл к книжному шкафу. Он провёл рукой по аккуратно выстроившимся рядам сочинений, открыл выбранный наугад роман и задумчиво уставился на лист.
Лев заметил сосредоточенность старого друга и в растерянности оглядел кабинет. Комната была удивительно просторной при небольших её размерах; в дальнем углу всё было завалено старыми коробками и ящиками, а сверху они были придавлены очередными столпами книг. Рядом висела большая картина, закрывающая своим видом половину стены. От неё отдавало чем-то приятным, детским. Солнечный день. Река. Мирные домики деревенских жителей.
Лев повнимательней посмотрел на стол. Он долго рассматривал скомканные бумажки и небрежные пометки, коих были целые горы, пока не заметил явно выделяющийся на фоне всего остального роман в толстом переплёте.
Потянувшись вперёд, Лев взял в руку роман и застыл. На обложке красовалась надпись: «Анатолий Макаров – Пустое небо».
– Толя! – воскликнул Лев.
Анатолий Викторович устремил взгляд сначала на стол, а потом неспешно перевёл его на друга. Сделав несколько шагов в сторону, он протянул руку к злосчастной книге и во второй раз за день открыл её: со страницы на него глядела хмурая панама молодого человека. Анатолий Викторович с грустной ухмылкой посмотрел на друга и захлопнул книгу. Лев продолжал:
– Толя, – снова начал он, с явной решительностью в голосе. – Я приехал, чтобы позвать тебя завтра на выступление. Как я и думал, ты оказался живым, здоровым, и, видимо, достаточно трусливым, чтобы так просто взять и спрятаться от мира, спрятаться от друзей, спрятаться от любимой работы из-за своих глупых тараканов. Но раз ты жив, я попытаюсь достучаться. Я хочу пригласить тебя к нам на мероприятие. У нас проходит вечер поэзии, и ты был бы желанным гостем в клубе. Я никак не могу понять, почему ты решил вот так бросить всё. Бросить то, чем мы с тобой горели. Но… послушай. Послушай, тебе не нужно же так закрываться от мира! Плевать на всё, Толя, не думай о прошлом.
Лев на мгновение замолчал, чтобы перевести дыхание. В комнате раздавался лишь громкий треск антикварных часов. Анатолий Викторович не смотрел на друга, не мог смотреть. Он знал, почему он всё бросил. Он больше не мог выступать. Он больше не мог выходить на сцену. Он больше не мог смотреть на людей. Он больше не мог бороться. Он больше не чувствовал себя собой, не был уверен в своих словах. Как можно делать что-то большое, если ощущаешь себя маленьким?