Я включил режим музыки. Древнее что-то занудело и перебрало струнами. «Музыка в моей голове… ждет, когда ее выключат…». Это ж какой давности… Полтинник лет – не меньше. Нудятину грузанул Олег. Старался, гад.

Внутренний звук без карканий и скрежета. Хоть внешние динамики отключай, чтобы шум улицы не резал изнутри, не дергал еще непривыкшее, заводское.

Олег сказал, заменителем кожи обтянет на неделе. А смысл? Уж как есть. Как сложилось.

Толпа не смотрящих в глаза огибала меня рыбами на нересте. Мокрая улица дрожала лужами, в которых тонул и плавал неоновый свет. Я инстинктивно сделал вдох. Дождь ничем не пах. Обонятельный аут. Я обернулся на стекло витрины и увидел железного чела. Железным челом был я.

А куда вы идете, собственно? – задал мысленный вопрос. Внутренний вопрос. У меня теперь всё внутреннее – даже музыка. И я сам теперь не здесь – сжал кулак – не вне. Всё, что от меня осталось – в коннектоме мозга. Я есть или меня нет?

И если от меня только миллиарды нейронов и карта памяти, то есть ли во мне душа?

Черные в дожде дома врастали в небо и резали его пласт по ходу моих железных шагов. В одном из окон высунулась металлическая голова в розовом парике, следом показалась рука с мини-лейкой для цветка.

Эй, праведные моралисты, где вы теперь? Что скажете, глядя на этот бессмертный город, где никто не попадает к Богу, где каждый предпочел остаться здесь, в своем личном железном аду.

Сначала мне показалось, что на бордюре сидит еж. Хотя, ежи вымерли лет двадцать назад. Но это черное, мокрое побежало вдоль тротуара и свернуло в проулок. И за круглым телом его волочился длинный лысый червь. Я зарулил следом в арку. Безрастительный колодезный двор мрачно поддерживал связь с серым тентом неба. Дождь сюда врывался антеннами – ага, контакт есть. Сознание еще тут. Мы еще вгрызаемся в эти камни, в эти железки.

Еж оказа