Заглянул в комнату – на кровати обездвиженно белели детские ступни. Рванул к порогу, спрятался за дверной косяк и выглянул, прижимая к груди ружье. Дуло грубо уперлось в подбородок.

Вот же… Сисадмин с ружьем.

Сделал выдох, сложив обветренные губы трубочкой. Изо рта шел пар. Зима близко, падает вниз и сжимает горло стволов деревьев. Но одного дерева точно не хватает. Или это фантасмагория мозговой винды?

Вдох-выдох, вдох-выдох… Три коротких, один – контрольный.

Глеб не успел ни выстрелить, ни выглянуть – что-то тяжело свалилось на землю. Но не с грохотом – так, будто срубленный ствол не обмяк телом, а упал навзничь. Глеб сделал шаг за порог. Под ногами скрипнула застывшая земля, едва поблескивающая в свете луны, скользнувшей в подтаявшую прорубь туч. Из-за этой проруби стало молочней вокруг, различимей, четче графика реальности.

Голый ствол лежал у самых деревьев. Пальцы разжались сами, и ружье упало под ноги – человеческая оболочка больше не принадлежала Глебу и не слушалась. Глеб размял замерзшие пальцы, поднял ружье и на чужих ногах подошел ближе к деревьям.

Особь была длинной и такой же худой, как детеныш. Как будто маленькое тело вытянули. И груди без сосков – просто два упругих холма – явно обозначали половую принадлежность. Ребра не вздымались от дыхания, впалый живот не двигался. По всем признакам монстр был мертв. Кожа выглядела гладкой, только на икрах виднелись несколько пятен коры.

Молодая.

А если есть зачатки коры, значит, и выжившие были. Не врали про кожу-кору.

Глеб подошел к треугольному лицу. Большие глаза были раскрыты и глядели в черное небо. Стеклянные глаза. Глеб присел на корточки и тронул холодное худое запястье. Пульса не было.

А может и сердца нет у них? – мелькнуло, но тут же захлопнулось в голове: – Нет, у детеныша был пульс, был.

Глеб не выпускал запястье. Ледяное, твердое, с круглой косточкой у тыльной стороны �