КЛОУНАДА
Стрелка часов перевалила за половину двенадцатого. Мотыльки мелькали у лампочки, всё прибывая.
Приятно стрекотали сверчки, унося в детство.
Блондинка перевела взгляд в иссиня – черный бархат неба.
Шепот и запах моря напомнили о близости родного края, притупляя сердечную боль. Звёзды тихо звенели.
Постепенно звон усилился, нарушая тишину.
Что это? Блондинка похлопала ладошкой по уху. Нет, звон не прекратился. Напротив, к нему прибавился звук то ли бубенцов, то ли колокольчиков…
Гуля прислушалась.
Да, это перезвон. Он приближался. Теперь перезвон заглушился топотом, или стуком копыт…
Что же это? Чудеса начинаются?
Блондинка повернула голову на доносящиеся с дороги звуки и …обмерла. Снизу, из-за поворота, в свете фонарей показались одна за другой… Рогатые головы!
Гуля сплюнула и встала – шло стадо коз. Но что за клоунада!? В двенадцать ночи!
Козы, мерно цокая, приближались. Их, опираясь на палку, кто-то подгонял. Стадо прошествовало ко двору бабушки, и встало там. Наконец, до блондинки дошел ужас происходящего: согнутая старуха с седыми космами, похожая на ведюху, бредущая за вонючим стадом
– никто иной, как тетка… Она оглядываясь, словно ожидая чего-то, медленно подошла к воротам. Свет лампы выдал все прелести старости и беспощадность болезни. Гуля ужаснулась: в бывшей начальнице продмага она с трудом узнавала крестную…
Вот ведь жизнь. У крестной было всё – из горла лезло.
Профессия денежной жилой оказалась. Было всё, кроме детей.
Но вот она. Где её миллионы? Разве, что -козы в золоте… И всё Гуля подошла к ней.
Она окликнула тётку. Клоунада продолжалась; уж слишком долго тетка копалась, делая вид, что не может открыть замок.
– Почто – мимо прошла, а крестная? Крикнула блондинка.
Тетка как-то виновато бросила взгляд, типа- не узнала.
Ну-ну. Зато блондинка знала, как работает радио родственничков- не кашляй! Соврала тётка уж второй раз, не-хо-ро-шо…
Гуля развернулась:
– Ну шо ж! Побачились – а теперича, до побачиння! Здоровеньки булы!
Вдруг тётка спросила:
– Так, може – зайдешь? Молочка -парного испьешь. Гуля молча проследовала в бабушкин двор.
Лучше бы она не заходила! Предупреждали…
В нос вдарила такая вонь, что вагонная из «Воркуты-
Симферополя» не шла в сравнение.
А когда лампочка Ильича зажглась – как она со сраму не сгорела… Бабушка наверно бы пристрелила, конечно, если умела того, кто
из её дворика сделал …нет, не скотный двор! Это – не сравнение.
Северянка поняла, что по-хорошему уже не выйдет, и включила блондинку. Скрепя сердце и нос, она, перешагивая кучи хлама, пробралась туда, где был дом. Всюду стояли крынки с перебродившим молоком, с палитрой от зеленого до коричневого цвета. Пена, лезшая из банок, добавляла ноту неповторимому теткиному «парному молочку».
Хорошо, что девушка ничего в поезде не ела, если чем было, точно бы стошнило. Она нашла силы спросить:
– А что случилось!?
– Да вот, я никому не нужна … -заныла тетка, – всем помогала, а теперь…
Ну, за всех -то я не знаю…
А мне, лично, крестнице твоей, не кому-нибудь, лишь раз выпало счастье из всех твоих миллионов принять серьгу.
Золотую, причем – одну. А то ж, если б две-то зачем дарить??
А так, – на. Одна потерялась, а вторая – вроде откупа для северяночки-крестницы; на, носи на здоровье! А хочешь- дывысь!…
Гуля вздохнула. Вот, наверно из-за таких щедрых подарков, от всей души и помощь та же!
– Ну, я пойду – сказала она.
– Куда? – вскинулась тётка, -вон, ночь на дворе.
– Ишь ты, и про то, что ночь на дворе вспомнила!
Отметила блондинка. Тетка не унималась:
– Не хочешь спать там, – она кивнула на то что осталось от бабушкиного дома, -на, возьми лестницу, лезь на чердак!
– Ага! Сразу и дурочку выключила, и ловушку предложила…
Ай, спасибо, тетка, даром что крестная! А я как залезу на чердак, ты лесенку -то и скинешь. Да на пару с тобой шизовать? Не-е!
– Не! Спасибо! – догадалась о добром намерении блондинка.
Она встала, сделала попытку выбраться к выходу, пока окончательно не сдурела от вони.
Вдруг до неё донеслось бормотание из чулана.
– А это – кто?
– Та …Вовка пьяный.
– И сколько уже пьяный?
– Та хто его знаить…
Блондинка ускорила пробивание к выходу через завалы какого-то тряпья, хлама …Добралась, закрыто. Она крикнула :
– Мне надо в магазин! —
Услышала, как тетка с грохотом пролазит через собственные баррикады. Девушка с ужасом посмотрела на то, что осталось позади. Бросив взгляд на нечесаные лохмы тетки, вздрогнула, но довольно бодро произнесла:
– Щас …в магазинчик! Винца хряпнем! Тетка сразу подхватила :
– Ага, и колбаски не забудь! Клацнул замок…
И не знала блондинка Гуля, как может быть вожделен звук открывающегося замка! Она осторожно переступила порог проклятого порога.
ДУБЛЬ – ДВА
Как её ноги несли, Гуля не помнила. Казалось, смрад и бряканье козьих бубенцов никогда не кончатся…
Она подняла глаза и прочитала вывеску «Молоко», и поняла, что пить это не сможет ни-ко-гда! Отдышавшись, девушка усмехнулась:
– Ну что- дубль два? Звякнуть второй тетке?
Особо не хотелось. Мать предупредила, что она жаднее крестной. Обирала наивную сестру – северянку в первые дни гостевания у бабушки. А позже – обманывала, опять обирая, вроде как взяв её, смертельно больную в долю по строительству коттеджа. Видимо, рассчитывая, что к постройке та не доживет. Ошиблась, тетя Параша. Да… Что ни родственник – то подарок! Да мать могла и не рассказывать, какая тетя Параша.
Гуля помнила нехороший случай по вине тётки…
Блондинка-северянка, как уже знаем, в детстве была этакой розовощекой упитанной девочкой. Как и остальные члены семьи. Не смотря на многодетность, все чада, особенно детьми, были толстячками.
Да и немудрено: со стола круглые сутки не исчезало козье молоко, сливки, салко, творожок – свежее, свое… В советских семьях было принято держать хозяйство, хотя и не у всех. Кто- то жил для себя, -ни детей, ни забот, ни хлопот. Соответственно – и радости – никакой.
А вот у родителей Гули -наоборот, все для детей. Отец прилично зарабатывал. Мама – пекарь. Деткам только свежая выпечка, самая вкусная. Вот и росли дети, как на дрожжах. Ну, попробуй не съешь мамин рыбник – в масле кипящий, ароматный, горячий! На губах тает!…
Или – пасочки. Уж кто-кто, а мама Гули пекла пасочки, как никто! Ушла она на пенсию, а мастера на Пасху в поселке не нашли до сих пор… Что-то в них не то; и на вид не хуже, и сладкие, ан-нет! Не вкусная выпечка, не мамина, не от сердца…
Так вот, того розовощекого поросеночка – северяночку, уже подростка, решила тетка Параша -вот уж действительно- параша! – вместо своей дочери, высоченной и худой, и от этого постоянно горбившейся, подсунуть на десерт сынку знакомой, по блату. Он
в Севастополе морячком трубил, в рядах Красной армии. Дескать, чоб не обиделся. Парашина вобла наотрез отказалась. Свиданка горела. Доця на дух не переносила матросов; её тянуло к денежному эквиваленту любви, а от матроса- что кроме тельняшки? И никакие уговоры про блатную мамашу, что устроит будущее не купили доцю. А тут-, на те -чистенькую доверчивую дуреху.
И надо же, этого бедолагу звали – Паша!
А белобрысой девочке -что? Цветы, мороженое слопать, да на памятники поглазеть, за ура!
В общем, натянули на толстушку джинсовую юбку да футболку с люрексом… Ну, если не свинья в хомуте, то… в общем- на любителя. Открылись бабушкины ворота и девочка поняла причину отказа горе- воздыхателю. Он сутулился, был на голову ниже и очень, очень худой.. А при разговоре незнамо для чего скалил почти пародонтозные, желтые зубы, как-то странно шикая, пропуская через них воздух, подобно старой кляче.
Хорошенькая толстушка наверно уже скривила губки.
Пашлик понял, что и сейчас, как в прошлый раз ему скажут
«До свиданнья», и перестал по —идиотски «шикать».
Он сказал:
– Сегодня катят кино «Кинг-конг». Пойдем?
Честно скажем так: что «Кинг-Конг», что «Король лир» для девочки-поросеночка были одинаковы. А вот что там будет буфе-ет… Это уже куда интереснее! И потом, приглядевшись к Пашлику, Гуля заметила на его лице сходства с её любимым героем из кинофильма, Павликом Корчагиным. Она перечитывала второй раз книгу «Как закалялась сталь», и его имя на сейчас завоевало сердце Гули.
Девочка вспомнила, как герой – отважный Павка, уже ослепший от страшной болезни, хотел вырваться из больницы, и чтобы показать свою силу, поднял медсестру на руки…
Толстушка смерила ещё раз взглядом Пашлика, чьё тело почти уносил вечерний бриз. Сдунув белую прядь со лба, она деловым тоном напомнила:
– Я люблю пломбир!
Блондинка закрыла ворота за собой.
Противная мокрая рука взяла её мягкую ладошку:
– Пойдем?
Она руку отдернула и вытерла об юбку:
– Мне можно до восьми вечера!
Конечно, не было никакого «Кинг-Конга»…
И буфета-тоже. Просто горе-ухажеру надоели издевки товарищей по поводу его прозрачно- призрачного вида. И он поспорил, что есть у него пассия, и есть кому заземлить, чтобы – ветром не уносило…
Дело было так: куранты на площади Нахимова отыграли Подмосковные вечера. В Советские времена они отмечали каждый час. Так-то!
Блондинка, болтая полненькими ножками, сидела на скамейке, и доедала очередной пломбир.
Пашлик, дергаясь и озираясь по сторонам, ждал спорщиков.
Северяночка облизалась и потерла ладошки:
– Такое вкусное!
Пашлик вытер пот со лба, нахлобучил бескозырку и жадно сглотнул.
– Я говорю, пломбир- вкусный. Ещё хочу! – напомнила блондинка.
Пашлик все озирался. Он достал сигарету дрожащей рукой.
– А ну, не кури! —потребовала блондинка.
– Господи! Как же ты меня достала! – в сердцах признался Пашлик.
– Что-о-о!? -лицо блондинки вытянулось. Она встала.
– Да сиди ты! Щас, пломбир твой принесу!
Заулыбался как-то криво от папиросы во рту горе-ухажер. Не прошло и минуты, – и мороженое приятно охлаждало, и волшебно таяло на губах у мурчащей от удовольствия толстушки…
– А ты че, не куришь? Прищурил глаз Пашлик.
Блондинка презрительно хмыкнула.
– И не пробовала? Тот же ответ.
– Так может, ты ещё и – девочка??…
Он нагло глядел в чистые глаза девочки северяночки.
Гуля перестала жевать, кивнула. А потом, когда дошла смысловая нагрузка вопроса, повернулась лицом к обидчику и …громко фыркнула ему ответ.
Что сказать?
Видок у Пашлика наверно был на высоте, потому что среди прохожих оказалось немало желающих ткнуть в него пальцем. И прерывая приступы смеха, спрашивать:
– Ой! А это – что!?
Сослуживцы не узнали Пашлика и прошли мимо. А он и смолчал – думал, не вернутся.
Вернулись. Один даже удостоверился :
– Ты ли это, Пашлик!?
И тому, кто с таким нетерпением ожидал сослуживцев минуту назад, в это мгновение хотелось или под скамейку залезть, или сквозь бетон провалиться; он позорно молчал. Пашлик даже забыл про намокшую сигарету, торчащую во рту, вернее свисающую на подбородок, напоминая прелесть от хронического насморка…
Парням блондинка наверно понравилась; они решили добить хвастуна, зная хорошо, « Хто таки – Пашлик.»
Один из спросил :
– А на свадьбу пригласите?
На что крымчаночка с севера отрекошетила вопросом, по – нашему:
– А …в качестве кого?
Матросы, поцокав языками, и почесывая затылки, стали удаляться.
– Ну чё, утерся? Давай уже, проводи! Блондинка не имела понятия, куда надо идти.
Пашлик вытер ответный плевок и был готов к мести. Ибо только подобные Пашлику, воюют с юбками. Затолкав её в автобус, полностью забитый матросами, отправил в ненужном направлении…
Что был за праздник- девочка не знала, но в душном автобусе от перегара, несущегося от пьяных матросов, она стала задыхаться. Больше тридцати мужских глаз, изголодавшихся по женской ласке, просто пожирали аппетитную толстушку. Она забарабанила в дверь:
– Откройте!
Шофер повернулся. Блондинка вскрикнула; так ужасен был шрам на его лице. А он криво усмехнулся :
– Куда спешишь?
Блондинка надула губки и рявкнула:
– У тя чё, окна -лишние? Все выбью! – и сняла дурацкие босоножки, с тяжёлыми квадратными каблуками.
Автобус чуть не разорвало от дружного хохота. Шофер понял, что эта выбьет. И не только окна. И нажал на тормоза…
Выбежав на свежий воздух, девчушка подошла к шелковице, росшей неподалеку. Оперлась о теплый шершавый ствол дерева, и разревелась.
Вдруг, кто-то взял за локоть:
– Что с вами?
Патрульный внимательно оглядывал девочку.
Гуля рассказала про труса Пашлика. Патрульный переглянулся со своими сослуживцами. Спросил фамилию Пашлика. И Гуля не раздумывая назвала её…
Зареванная, Гуля ворвалась в бабушкин дом.
Тетка Параша с недоумевающим лицом – не уж-то зря!? А блат -как же?
Спросила :
– Что случилось? Девочка крикнула:
– Всё!
– Господи! Да когда и где вы успели!? Блондинка просто задохнулась:
– Какая же вы дура, тетя Параша!
Однако успокаиваться тете Параше было рано: она до смерти боялась отца Гули. И на то были причины. Пробравшись в темноту, где забившись в угол, рыдала девочка, тётка подкралась лисой:
– Что убиваешься, все они…
– Нет не все! -выкрикнула Гуля, -мой папка- не все!!!
– Так, как это было?
Девочка перестала всхлипывать, и с ненавистью прошипела:
– А никак! В рожу я ему плюнула!
– А- аааа… разочарованно протянула тетка.
Блат ей больше не светил. Она тихо растворилась в сумерках…
…Из темноты ночного Севастополя донеслось дыхание моря. Гуля присела на ступеньку каменной лестницы, что вела ко входу на Малахов курган. Прикрыла глаза.
– Шш-ш..слышш-ишь, меня слы-шшишь?
Шептали волны. Теперь до желанного моря было рукой подать… Но «Дубль номер два» требовал выхода: всё ж хотелось глянуть
в глаза и другой тётке -что движет такими?
Гуля набрала её номер. Трубку взяла тётка Параша и испуганным голосом сообщила, что у них – гости. Это – в час ночи!
– И что, боитесь, что я вас ограблю? Как вы мою мать?
На что тетя Параша, заикаясь, полепетала, что Гулю ждет крестная.
– Сказала бы я, где ждут тебя, тетя Па-ра-ша! Девушка отключила телефон.
Тётка что, всерьёз решила, что Гуля судиться приехала?
Хотя -можно… Блондинка усмехнулась, не завидуя участи тетки Параши, у которой единственная доця во время похорон сожителя мамаши вырыла и для неё яму; – за одно так сказать, позаботилась… Яблоко от яблони- рядом…
Девушка прерывисто вздохнула, потерла шею, которая не переставала болеть; зато как хорошо дул ветерок в окошко, да на ходу поезда…
ЗАВЕТ НАШИХ
Вдруг ноги что-то коснулось. Гуля опустила взгляд. На каменной лестнице, рядом ластился котенок.
Небольшой, да такой ласунчик; он старательно мусолил блондинке ноги, ходил по ступеньке туда-сюда, как заколдованный…
Она протянула руку и погладила котенка. Довольно замурчав, котик продолжил свое занятие; пройдется, оботрётся о ноги, потом посмотрит по сторонам, поднимет хвост и -опять шлифует Гулины лодыжки. Девушка вспомнила своих друзей, преданней которых на свете не сыщешь! Взяла котенка и прижала к груди.
В носу защекотало: как там мои ребята?…
Площадь с фонарями стала расплываться, слезинки закапали на майку, котенка, шорты… Всхлипывая, как обиженный ребенок, Гуля стала читать то, что пришло на ум :
– Пусть краплет дождь, суля ненастье. Душа убита камнем грез.
Ты- путник, ты идешь, ты парус.
Так не ропщи на крест из мук и слёз… Она поникла головой и замолчала.
Вдруг сзади, оттуда, где каменная лестница переходит в арку, вход на Малахов курган, раздался мужской голос :
– Отставить заливать слезами ступени!
Блондинка резко повернулась и охнула, схватившись за шею.
– В море и так соли хватает.
Продолжил голос.
– Да кто же это!?
Блондинка встала, повернулась к арке.
Там, при слабом отсвете фонаря, виднелась фигура в форме.
Прежде чем блондинка успела открыть рот, человек крикнул:
– Как ты пойдешь впереди паруса, под каким девизом? И Гуля ясно услышала речь в несколько голосов.
Причем говорили хором, чётко, по-военному :
– Пусть ветер, снег, Пусть рана в сердце!
Ты -путник, ты идешь, живой. И знай: ты – не одна!
И небо
Пошлет звезду над головой!
Гуля стояла с открытым ртом, а человек в форме приложил руку к козырьку и ступив назад, исчез.
Блондинка огляделась. Котенок пропал. А был ли он?
Над головой одна за другой зажигались звезды.
– Шшшш… шшшш-…слы – -шшш – ишь… слы-шш-ши-шшшь?
Напомнило о себе море.
– Так точно.
Твердо сказала Крымчанка с Севера.
ПРИВЕТСТВИЕ ГЕРОЕВ
Гуля проснулась.
Ощущение ненормальной спячки, застилавшей глаза длиной в двадцать лет, исчезла с криками утренних ласточек.
А крымские ласточки действительно, очень громко пищат.
Будильника не включай!
Гуля Советских увидела свой мир, а не тот, что хотели навязать. Ласточки сновали прямо у окна. Гуля подошла и открыла его, и запахи родной земли на миг оглушили её.
– Цветущие деревья… нигде так изумительно не пахнет, как дома… -поймала себя на мысли она.
Да-да! Чувство, что Гуля вернулась домой, снова нахлынуло. Но не слезой, как в поезде; а облегченным выдохом прошлого, дурного сна. И вдохом нового, свежего ветра под названием Жизнь.
Гуля, оперев руками о рамы окна, высунулась, чтобы шире охватить вид со второго этажа гостиницы. Она с шумом втянула струю теплого ветерка, коснувшегося щеки, пахнущего ракушками, водорослями, йодом, мокрым солёным песком, корабельным мазутом… И чем -то ещё, так щекочущим нос, волнующим душу – морем!…
– Дома! …Я уже дома!!! -торжествовало сердце девушки. И она ликующе крикнула:
– Слышишь, Севастополь – я вернулась!
– Приветствуем вас! Послышалось вдруг с низу.
Засмотревшись в небо и пикирующих ласточек, почти вывалившись из окна, Гуля не заметила проходивших мимо военных. И теперь, судя по улыбкам на лицах моряков, выглядела ну, если не пикантно, включая лохматую голову, то …очень пикантно!
Но не растерявшись, поправив маечку с рвавшейся наружу грудью – тоже приветствующей родную гавань, Гуля помахала рукой военным. Те приложились к козырькам.
Девушка заскочила в ванную. Раздался заливистый девичий смех. Зеркало отразило копну взъерошенных светлых волос, а из -под челки – голубые глаза. Вроде- её, и вроде- как не её…
– Хм! Что же изменилось? -спросила себя Гуля.
– Всё! – ответили голубые глаза.
Вот уж – действительно!
Гуля и так выглядела моложе тридцати, и при знакомстве её принимали не по возрасту хорошенькой. А тут…
На Гулю озоровато щурилась белобрысая бестия, ну от силы – лет двадцати! Похлопав ресницами от удивления, и в ладоши – от счастья, голубоглазая красавица сказала в отражение:
– Вот что земля родимая делает!…
Постояв у раскрытого окна, откуда веяло морем, больше не в силах сдерживать себя от желания раствориться в его волнах, Гуля схватила сумочку и направилась на ближайшую остановку.
ВАЛЬС У КОЛОНН
По пути купив пять пломбира, чем вызвав удивление продавца – обычно девушки с такой фигуркой не предаются обжорству! – и прежде, чем он успел открыть рот на комментарий, Гуля ехидно заметила ему:
– Лучше, чем пиво или сигареты?!
– Ага! …Да! – закивал тот.
Гуля Советских следовала верным и добрым привычкам, особенно- наличию детства, с которым она и не собиралась расставаться.
Ах!… Этот умопомрачительный, неповторимый вкус Крымского мороженого! Всё остальное уже не имело никакой роли, только волшебное таяние ванили, натурального, жирнейшего молока…
Гуля прикрыла глаза от удовольствия, и перед ней вспыхнула картинка из детства: в руках- по мороженому. На одном из них -две осы, присели и жадно вбирают нектар… А так, как девочке не хотелось их гнать, она думала: вот, пока съем одно- и осы улетят. Но разморившемуся на солнце ребенку где всё упомнить, и когда в губу впилось два осиных жала …б-ррр!
Блондинка вздрогнула и открыла глаза. Ос не было.
Военный город постепенно открывался Гуле, подобно секретному сейфу, с его многочисленными зашифрованными замками -дверцами, ключи от которых верные своему городу-герою Севастопольцы носят у самого сердца…
А иначе им нельзя; тянущиеся отовсюду ненасытные щупальца потопили бы давно этот богатый историей островок в море.
Любуясь мощными колоннами, белыми, чистыми, сохранившимися со времен разных войн и потрясений, что достались городу-герою, Гуля подошла ближе к ним. Утро в Крыму всегда холодное, и держится роса. И Гуля удивилась теплу, исходящему от каменных колонн.
Она прижалась к одной из них щекой, и услышала среди столбов шепот.
Девушка вздрогнула, обернулась- никого!
– Вообще-то я съедала и по -больше мороженого… И- ничего, не глючило!.. Прошептала Гуля, и поёжилась.
– Наверно, от переутомления…
Внезапно она вспомнила, что слышала шепот ночью, спросонок.
Гуля спит очень чутко, и различила мужской и женский голоса.
Она ещё хотела встать и разобраться, кто это под дверью топчется. Но эмоциональная волна брала верх: переполненная душевной радостью, блондинка хотела видеть лишь хорошее.
И она с аппетитом откусила кусок пломбира. Проглотив его, она все же прислушалась снова.
Гуля не была трусихой. Если кто -то хочет тебе, а не кому -нибудь что -то сказать… может, стоит и прислушаться.
Она облизала губы, прижалась спиной к колонне и прикрыла глаза- для вида; а если шутник выглянет?…
И послышался хор голосов.
Гуля перекрестилась. Шепот переходил в напев, похожий на вальс. И колонны закружились. Девушка вцепилась в столб, чтоб
не упасть. Перед глазами танцевали пары – мужчины в военной форме с дамами, проходя сквозь камни. А шепот стал различим:
Послевкусие бала… мы с тобой танцевали…
А колонны стояли, колонны кружились, колонны молчали. Севастополь встречал нас. Белый город венчал нас.
А колонны стояли, колонны кружились, колонны молчали. Геройские бюсты охраняли нас будь-то.
А колонны стояли, колонны кружились, колонны молчали. В море волны шептали, в небе звёзды мигали.
А колонны стояли, колонны кружились, колонны молчали. Юность чайкой кричала, в нас любовью кидала.
А колонны стояли, а колонны кружились, колонны молчали. И герои ожили, в руки ключ нам вложили.
А колонны стояли, колонны кружились, колонны молчали. И мы городу клялись, врага бить обещали…
А колонны всё знали, колонны молчали …они танцевали! Вальс кончился. Герои встали за колонны.
– Благодарю, товарищи! Танцевать я тоже люблю! —
потирала глаза Гуля, ожидая, пока в голове перестанет мутить.
– Но если вы думаете, что я забыла про мороженое- ошибаетесь! – скорее всего, оно для Гули было и за валидол, и за корвалол.
– Ну а за ключи…
Она осеклась: мимо проходила солидная дама в красном.
– Репетируем? – почти на сопрано пропела она.
– Да, знаете, тут среди колонн лучше получается… Пролепетала Гуля.
Она сунула руку в пакет.
– Мороженое кончилось!…Когда я успела слопать пять штук!?