Но испытания оказались впереди. Был воскресный день. Саида целый день стирала в бане бельё. Одна, потому что Альфия рано утром ушла куда-то, не сказав, куда. Кое-как перестирав и повесив бельё, Саида пришла домой и затопила плиту – надо было готовить ужин. Мальчишки все разбежались кто куда, дома никого не было. В непривычной тишине Саида стала месить тесто для тукмач. А сама всё думала про дочь. Где вот она ходит целый день? Скрипнули половицы на крыльце. Саида с надеждой уставилась на дверь: дочка идёт, что ли? Наконец-то!
Так и оказалось: вернулась дочь. Не одна пришла, а с подругой. С дочерью Зульфии! Очень не нравилось Саиде, что дочь подружилась и в последнее время сильно сблизилась с дочкой Зульфии, но, к сожалению, не те отношения у Саиды с дочерью, чтобы указывать ей, с кем дружить. Поэтому Саида молчит.
Девочка тихо поздорововалась и встала возле двери. «Проходи, пожалуйста, дочка, не стой в дверях!» – сказала Саида, и тут только заметила, что Альфия тоже не раздевается, а стоит в дверях большой комнаты, слегка расставив ноги. Содрогнулась, увидев выражение лица дочери. У Альфии лицо выражало гнев и ненависть. Глаза сузились, смотрели зло и с вызовом. Губы побелели. Саида растерялась: что бы это значило? Альфия заговорила: «Мама, тётя Зульфия нам всё рассказала. Ты – разлучница! Если б не ты, папа и тётя Зульфия поженились бы и были бы счастливы! Они же с детства любили друг друга! Скольких же людей ты сделала несчастными! Как ты могла! Какая же ты! Ненавижу тебя!» Прокричав последние слова, Альфия зарыдала, схватила подругу за руку и выбежала вместе с ней из дома. Вернулась она поздно, когда все в доме уже легли спать. Карим поинтересовался, где Альфия. Саида успокоила его, сказав, что Альфия отпросилась у неё. Тихо раздевшись, Альфия пробралась в свою постель. Саида слышала, как ворочается дочь, мучаясь от бессонницы. И не знала, что она должна делать в данном случае. Не знала, к кому обратиться в этот раз за советом. К своему отцу? Что бы сказал Фазылджан дочери? Наверное, сказал бы, чтобы набралась терпения. Пройдёт время, улягутся страсти, можно будет спокойно рассказать ребёнку, как всё было на самом деле. Отец бы так сказал. А что сказал бы старик Шенгерей? Да то же самое, пожалуй. Легко сказать: «Терпи и жди». Как же жить Саиде, когда родная единственная дочь считает её разлучницей? Дочке одиннадцать лет, возможно, она сама влюблена в какого-нибудь своего одноклассника. Если так, то совсем неудивительно, что она так восприняла рассказ Зульфии. Как Альфия сказала? «Если б не ты, папа и тётя Зульфия поженились бы и были бы счастливы». Саида тяжело вздохнула. Сложно сказать теперь, были бы они счастливы, или нет. Разлучница ли Саида? И да, и нет, по её собственному мнению. Саида сделала одну, на первый взгляд маленькую, но роковую ошибку: согласилась стать женой незнакомого мужчины, не выяснив, свободно ли его сердце. Возможно, Саида проявила излишнюю самоуверенность, считая, что любой мужчина полюбит её? Если так, то – да, в каой-то степени она– разлучница! И вот до сих пор расхлёбывает то, что заварила. Похоже, этому не будет конца. Как же тяжелы твои испытания, Всевышний!
Саида прислушалась. Дочь задышала ровно и глубоко. «Уснула,» – подумала Саида с облегчением.
Прошло несколько дней. Дочь почти не разговаривала с Саидой, старалась как можно больше времени проводить вне дома. Саида терпела и молчала. Как-то в один вечер, когда все улеглись, младшие дети засопели, а муж захрапел, Саида тихонько подошла к кровати дочери и села на краешек. Дочь резко отдернулась, отвернулась к стене. Саида ровным спокойным голосом стала рассакзывать своим детям эту печальную историю. Она не была уверена, что её слышат старшие сыновья, не знала, слушает ли её дочь или заткнула уши. В какой-то момент ей стало всё равно. Она рассказывала и рассказывала в темноту про свою жизнь, перед глазами пробегали непростые молодые годы, слёзы лились из глаз тихим ручейком, и с каждой минутой ей почему-то становилось легче. Впервые в жизни Саида говорила так долго. Закончив рассказ, она пошла в комнату к мужу и впервые за последние дни спокойно уснула.
Не смей трогать мать!
После ночного признания Саиды Альфия перестала убегать из дома, стала помогать маме в домашних делах без всяких напоминаний и просьб. Но держалась, как чужая. С мамой всегда мрачная и суровая, с младшими братьями – строгая, со старшими – вежливая и деловая, между тем, Саида знает, что Альфия – весёлая и общительная девочка. Тяжело Саиде слышать, как она весело и без остановки щебечет за забором у калитки с подругами. Вот бы она дома была бы такая весёлая! Но некому подсказать, что Саиде нужно делать. А сама она не знает. Альхамдулиллях, не убегает из дома – это уже хорошо. Зато с Рахимом стало сложно. У Рахима трудный характер. С ним всегда было сложно, с рождения. А сейчас – особенно. На днях был такой случай. В последнее время Карим стал больше пить. Почти каждый день к вечеру напивается. Редко буянит, как в молодости, но иногда бывает. Особенно если старших нет дома. Старшие сыновья и Альфия часто втроём ходят в клуб – смотреть кинофильмы.
Одним вечером Саида решила заговорить с выпившим мужем о холодильнике. А когда ещё говорить, если он каждый день выпивший? Появилось, мол, на свете такое чудо, холодильник называется. Уже некоторые деревенские учителя купили себе. Говорят, очень удобная вещь. Неплохо бы и нам это чудо приобрести. Муж разозлился. А то он не знает, что такое холодильник? Он вперёд её, дуры, услышал о холодильниках. Только где взять деньги на покупку такой дорогой вещи? У них нет денег, и вряд ли в ближайшее время появятся! Тут совершенно неожиданно для себя Саида вспыхнула: «Пил бы меньше, были бы деньги на холодильник! Посмотри на себя – ты же уже стал пьяницей!» Смахнув со стола тарелку с супом, Карим вскочил, подлетел к сидящей напротив у края стола Саиде и стукнул кулаком, костяшкой кулака, меж глаз. Голова Саиды дёрнулась назад и ударилась затылком об стену. Карим повернулся и ушёл в комнату. Саида не сразу поняла, что случилось. Поняв, быстренько побежала в сени – приложить что-либо холодное ко лбу. Но к тому времени на лбу уже была довольно большая шишка.
Младшие дети, игравшие в большой комнате, ничего не услышали и не поняли, продолжили играть в свои шумные игры.
К тому времени, когда вернулись из кино старшие, у Саиды на лбу была большая синяя шишка, оба глаза заплыли. Дети ничего не спросили. Чего спрашивать-то? Только душу теребить!
Рано утром Карим сел за стол завтракать, как ни в чём не бывало. Вдруг из большой комнаты вышел Рахим в одних трусах и майке. Очень длинный и очень худой, с длинными руками и ногами, с большой головой и с большими крепко зажатыми кулаками, со взъерошенными волосами, весь бледный и дрожащий, он был просто страшен. Подошёл и наклонился над сидящим за столом отцом, заглянул в его глаза с ненавистью и прошипел: «Хочешь пить – продолжай. Быстрее сдохнешь! Но не смей трогать мать! Запомни: если ещё раз её ударишь, убью! Клянусь!» Повернулся и медленно пошёл в комнату. Её дитя. Её маленький сынок. От него веяло силой. Он не шутил. И Саиде стало страшно.
Растерявшийся Карим пришёл в себя. Перевёл залившиеся кровью от злости глаза на Саиду: «Твоя работа?» Вскочил и выбежал из дома, схватив со стола краюху хлеба.
Рахим совсем перестал слушаться и Саиду. Попросит Саида сделать что-нибудь, а он в ответ: «Мне некогда. Проси кого-нибудь другого. У тебя детей вон полный дом». И продолжает заниматься своими делами. В другой раз в ответ на её просьбу буркнет, продолжая читать книгу: « У меня нога болит. Вон, проси Исхака, с этим делом и он справится. Или жалко любимчика?» – и ехидно улыбнётся, глядя в глаза. Доходило до смешного: если что-то надо срочно сделать, Саида просит Сабира, а Сабир перепоручает Рахиму. Какое счастье, что есть Сабир! Её первенец, её опора по жизни, её помощник в ведении хозяйства и в воспитании детей, самый близкий друг после смерти старика Шенгерея. Терпеливый и немногословный, в маму, сообразительный и рукодельный, в отца, коренастый и крепкий Сабир без лишних слов по мере своих сил поддерживает мать во всём, а ведь ему ещё только пятнадцать лет! Вместе с матерью Сабир воспитывает шестерых детей – своих трёх братьев, сестру, двух двюродных братьев – сыновей Муниры. Он для всех – непререкаемый авторитет. Бывает, конечно, кто-то взбунтуется. Но, получив тумаков, быстро утихомиривается. Сабир среди детей – за бригадира. Он распределяет работу, когда делают какое-либо большое дело всей семьёй, например, солят капусту. Он же и за судью. К нему обращаются, если кто-то кого-то обидел. Он же – за учителя. К нему обращаются, когда не решается задача по математике или непонятно, как выполнить упражнение по русскому языку. В общем, он – вожак. Повезло ей с Сабиром. Да со всеми детьми повезло Саиде, не надо гневить Аллаха! А то, что иногда с ними бывает трудно – это естественно, наверное. Саида по своему опыту знает – отношения между людьми никогда не бывают простыми. А её дети – это тоже люди, только подрастающие. Поэтому Саиде надо быть мудрой, терпеливой, доброй. Она и старается быть такой.
Атеисты и не атеисты
После школы у всех детей есть свои обязанности. Сабир кормит скотину и поит, чистит сарай. При необходимости расчищает дороги от снега. Рахим таскает воду из родника, положив большую флягу на санки. Альфия моет посуду, чистит картошку, варит корм курам, протирает полы. Хасан каждый день затаскивает в дом дрова, чистит крыльцо от ледяного нароста, притаскивает из погреба овощи. Маленький Исхак заботится о курах.
Закончив почти одновременно дела по дому и хозяйству, все садятся за стол выполнять домашние задания. С самодельного стола, который смастерил Карим уже после постройки нового дома – специально в новый дом, снимают скатерть, чтобы не испачкать. Из– под красивой скатерти, которую в далёкой молодости вышила Саида, показывается огромная столешница. Она уже сто раз залита чернилами, сто пять раз вымыта горячей водой, тёрта мочалкой с мылом, сто раз шкрябана ножом, но всё равно пёстрая, как рябая курочка. За столом у каждого своё место, своя площадь, своя чернильница. Только у Сабира есть авторучка, которая всасывает в себя чернила, и пишет. Сабиру чернильницу не надо. Младшие тоже мечтают о такой авторучке. Но пока у них нет. Они пишут простой ручкой со стальным пером, макая перо в чернильницу.
У Исхака тоже есть своё место. Очень часто ко времени домашних заданий Исхак возвращается домой с улицы и, забравшись на стул, сидит и смотрит, как старшие занимаются делом. Исхак знает, что нельзя мешать. Если он забывает об этом и начинает приставать к кому-нибудь из старших, ему дают листок бумаги и карандаш, и он рисует лошадь. Исхак любит рисовать лошадей. По его мнению, они очень красивые.
Первым заканчивает домашние задания Хасан. Показывает, как выполнил, Сабиру. Когда Сабир скажет, что можно отдыхать, Исхак и Хасан уходят играть в свой угол. Играют тихо, чтоб не мешать старшим. А старшие сидят очень долго, до ужина, а потом ещё и после ужина, иногда до глубокой ночи.
Теперь, поздней осенью, когда закончились полевые работы, у Саиды есть возможность наблюдать за детьми, как они занимаются. Ей очень нравится смотреть, как они с серьёзными лицами что-то пишут и что-то решают. Ей приятно, что её дети получают образование.
Сабир и Рахим учатся без троек. Альфия учится хорошо, но тройки у неё есть. У Хасана очень много троек, хоть он ещё только в начальной школе. Учителя всегда очень хвалили и хвалят двух старших мальчиков, на родительских собраниях ставят в пример. На собрания всегда ходит Саида, Карим не ходит. Бывают родительские собрания класса, а бывают общешкольные. Классные собрания учителя проводят в конце каждой четверти, знакомя с итогами обучения за четверть. Общешкольные проводятся только два раза в год – поздней осенью и ранней весной. Они проводятся в клубе, а не в школе. Народу бывает на этих собраниях столько, что даже на проходе люди сидят на скамейках, затащенных с улицы. У задней стены и в сенях, при распахутых настежь дверях, народ просто стоит. И всё равно все не помещаются. Потому что на общешкольные собрания приходят все деревенские люди, и мужья, и жёны, и старики, и старушки, у которых уже дети давно выросли, и молодёжь, у которых ещё нет детей. Общешкольное собрание – это большое событие в деревне. Там директор или завуч, или кто-либо из учителей, читает доклад о Великой октябрьской социалистической революции, о том, как наша страна – страна Советов, самая сильная и лучшая страна в мире, строит социализм, при этом двигается к коммунизму. Бывает, читают доклад о Великой победе над фашистами, такой доклад Саиде нравится больше. Больше всего ей не нравится доклад о солидарности трудящихся. Такие доклады она не слушает, а просто сидит, и всё.
После доклада говорят об общешкольных делах, хвалят лучших учеников и называют худших. Не дай Аллах оказаться среди тех родителей, чьи дети попали в этот список! Саида видела, как родителям становится нехорошо, когда завуч называет фамилии неуспевающих!
Вот сегодня тоже будут читать доклад, а потом будут говорить об успехах детей. Сегодня – общешкольное собрание. Саида расчесала волосы, нарядно оделась, надела самый красивый платок на голову, и отправилась раньше времени на собрание. И всё равно опоздала. Клуб был уже полон – все сидячие места заняты. Но женщины, с кем работает Саида в поле, окликнули её, потеснились, и Саида оказалась на предпоследнем ряду.
Наконец, собрание началось. Доклад делал сам директор школы. Он стоял на сколоченной из досок трибуне, что-то зачитывал и рассказывал. Саида не слушала. Немного даже вздремнула. Потому что в клубе было очень душно. Вдруг директор, видно, заканчивая свою речь, громко сказал: « Не морочьте детям голову разной чепухой! Никакого Бога нет!» Эти слова прозвучали, как сильный гром. Все притихли и затаили дыхание. Опустили глаза вниз. Но вдруг, совершенно неожиданно для всех, зычный мужской голос откуда-то сзади Саиды на весь зал громко, спокойно и торжественно произнёс: «Аллах есть! Он един! И пророк Мухаммед – посланник его!» Теперь народ замер от удивления и ужаса. Что же сейчас будет? У Саиды по телу пробежала дрожь. Было страшно за того смелчака, кто смог такое сказать. Каким же надо быть, чтобы сказать всенародно такому могущественному человеку, как директор, что Аллах есть, когда верующих преследуют по всей стране? Но в душе Саида ликовала: какое счастье, что кто-то смог заступиться за Аллаха! От переполнивших чувств Саида чуть не заплакала. Но – нельзя! Это – опасно. Вон как побагровел от злости и выпучил залившиеся кровью глаза директор! Давясь галстуком на шее, вмиг ставшим тугим, как удавка, грозно выдавил из себя: «Кто это сказал?» Но народ молчал. Директор повторил вопрос: «Кто это сказал?» В клубе стояла напряжённая тишина. Все молчали. Конечно, многие поняли, кто это. Кто-то стоял рядом. Кто-то узнал голос. Просто не хотят говорить. Вдруг Саида догадалась, кто это. Вернее, она вспомнила голос! Это выкрикнул Садри абзый с нижней улицы! Аллах, какой же смелый и мужественный человек! Ведь у него в школе учатся семеро детей! Что же будет с его детьми, если директор узнает? Саида задрожала от страха за Садри абзый и за его детей. Бывают же такие люди на свете! Недаром он прошёл всю войну, с первого дня до последнего, и вернулся живой! Вернувшись, женился, и вот семерых детей воспитывает! Достойный уважения человек! Саида стала тихо молиться и просить Аллаха, чтоб никто его не выдал, потому что директор уже ничего не спрашивал, а уговаривал выдать политического преступника. Он говорил, что религия – это опиум для народа. Он говорил, что наиболее сознательная часть населения должна помогать в искоренении веры у более тёмной части населения, и долг более сознательной части сейчас – назвать этого врага народа. Но народ молчал. Подождав ещё некоторое время, директор всем велел расходиться. Собрание закончилось. Люди нехотя пошли к выходу.
На улице народ обсуждал случившееся. Саида, сославшись на дела, ни с кем не стала разговаривать, убежала домой. Ей было одновременно и жутко и радостно. Её переполняло чувство благодарности к Садри абзый. Ей хотелось поговорить с ним, сказать ему, что он не одинок в своей любви к Аллаху. Саида тоже никогда не переставала верить, как бы не убеждали её в школе учителя, что Бога нет, как бы не высмеивали в газетах и в книгах верующих, называя их темнотой. Основное доказательство атеистов: «Кто его видел»? Саида тоже не видела Бога, но она знает, что он есть, он всегда рядом. Ей не надо его видеть, она чувствует его поддержку изо дня в день.
В школе, где учатся её дети, очень хорошие учителя. Они так много знают, очень добросовестно дают детям знания, но, к большому сожалению Саиды, все они – атеисты. Может быть, они тоже, как Саида, в глубине души знают, что Аллах есть, но вынуждены детям говорить обратное? Трудно сказать. Вот, директор, видно, искренне верит, что Бога нет. А ему иначе и нельзя, наверное. Ведь он коммунист! Коммунисты все должны быть атеистами. И комсомольцы – тоже. Сабир – комсомолец, и он – атеист. Он должен быть атеистом, иначе его не приняли бы в комсомол. Он верит своим учителям. Рахим тоже собирается вступить в комсомол, значит, тоже – атеист. Альфия – пионерка, значит, тоже атеистка. Не бывает верующих в Аллаха пионерок. В классе Альфии все дети до единого – пионеры, и там же учатся двойняшки Садри абзый. Они тоже – пионеры. Старшие дети Садри абзый – комсомольцы. Вот тебе на! Одно из двух: или дети Садри абзый скрывают от других, что они верят в Аллаха, или они – настоящие атеисты. А как же быть Саиде в этом вопросе? Кариму проще – он, вообще, ни в кого не верит. Живёт себе и живёт. Ему всё равно, верующие его дети или атеисты. Саида решила: она не будет убеждать своих детей, что Аллах есть, просто будет молиться за них, просить Аллаха, чтобы он простил их. Что же делать, если в такой безбожной стране родились?
Беда
Недельки-две поколебавшись в том, завалить землю снегом, или нет, в этих сомнениях то её заморозив, то слегка разморозив, то запорошив снежной крупой, то растопив этот тонкий слой снега, наконец, зима решила показать всю свою мощь. За одну ночь так всё завалило снегом, что стало невозможно открыть ни двери в сенях, ни калтку, ни ворота. Карим утром с трудом приоткрыл дверь на крыльцо, заглянул в образовавшуюся щель, вернулся в дом, чтобы поднять старших сыновей. Надо было срочно расчистить снег, проложить дорожки до сарая, до туалета, до ворот, от ворот до дороги на улице. Если даже работать втроём, на это уйдёт не меньше получаса. А в школе уроки никто не отменял! Надо успеть!
Дружно принялись за работу. Хорошо ещё, что Карим догадался все три самодельные деревянные лопаты занести ещё несколько дней назад из амбара в чулан!
Было приятно копать чистый белый снег, но быстро устали, взмокли. Проложили дорожки и вернулись в дом. Спешно стали собираться, кто куда.
Вечером начался буран. Падали с неба лохмотья снега, а сильный мощный ветер, как будто злясь, не давал им добраться до земли, подхватывал, кружил с большой скоростью и с завыванием. Конечно, можно было только предположить, что снег падает сверху, потому что на улице невозможно было определить, где небо, а где земля. Ветер с не меньшей злостью поднимал с сугробов вчерашний снег, кружил его, будто решая, что же с ним делать. Лепил, где только можно. Людям на улице залеплял глаза, нос и рот. Рассовывал лохмотья снега по щелям домов и сараев, заполнял все закутки во дворах, как будто хотел всё сровнять. Дорожки, прокопанные утром, буран заполнил, как показалось ребятам, первым делом.
Покормив ребят ужином, Саида почувствовала недомогание. Не было сил помыть посуду. Удивившись своей слабости, Саида попросила Альфию прибраться на кухне и пошла ложиться. Но не добралась до постели. Упала на пол, потеряв сознание.
Фельдшерица, за которой сходил Карим, измерила температуру. Температура была очень высокой. Она сделал укол, велела детям положить матери на лоб холодную мокрую тряпочку и часто менять её, велела поить маму водой с ложечки, приподняв её голову. Выйдя с Каримом на кухню, сказала ему, что Саиду срочно, сейчас же, надо везти в больницу. У неё, мол, нет возможности оказать Саиде надлежащую помощь. «Вы что, шутите? На чём и как я повезу её в такую погоду в райцентр?» – вытаращил глаза Карим. «Если срочно не оказать ей врачебную помощь, она умрёт,» – как-то спокойно, слишком спокойно для таких слов, сказала эта старая ведьма в страшных очках. Кариму стало жутко. Значит, Саида умрёт? В такую погоду никто не может добраться до райцентра, никто и ничто! Ни одна машина, ни один трактор, ни одна лошадь, ни один человек! Дороги замело. Их нет. Они ещё не скоро появятся. Во всём районе всего несколько тракторов чистят дороги после буранов. На это уйдёт несколько дней. Да даже если б дороги и были, в такую погоду сбиться с них ничего не стоит. Но их нет. Значит, умрёт.
Некоторое время фельдшерица и Карим молчали. «Утром приду!» – резко сказала старуха и, не попрощавшись, вышла.
Посидев немного в растерянности, Карим пошёл в комнату, где лежала жена. Глаза у Саиды были закрыты. Спит, или без сознания? Непонятно. У противоположной стены, на краешке большого сундука, сидели его пятеро детей. Сели по возрасту: от старшего к младшему. Все одинково сложили руки на коленях. Все с одинаковым выражением страха и с надеждой смотрят на мамино лицо. Такое впечатление, что ждут, когда она встанет и пойдет на кухню заниматься делами. Растерялись, бедные дети! Не привыкли они к тому, что мама болеет! Никогда Саида ещё не заболевала так сильно. Бывало, кашляет, или голова болит, но всё переносила на ногах, лечилась своими травами. И вот теперь лежит без сознания. И что Кариму теперь делать? Сесть рядом с детьми и ждать её смерти? «Нет!» – подумал Карим. Не будет он сидеть и ждать её смерти. Он спасёт свою жену и мать своих детей! Или… они умрут оба. Но он попробует её спасти. Рискнёт. Сидеть сложа руки – это не для Карима. У него уже созрел план.
Наказав Сабиру уложить младших и присмотреть за матерью, Карим, наскоро одевшись, выскочил на крыльцо – в буран. Добрался до калитки. Открыл кое-как. Что было сил, побежал по заснеженной улице. Темнота такая, что ничего не видно. В окнах ни у кого света нет. Люди уже легли спать. Время позднее. Но Карим всю жизнь прожил здесь, он может найти дорогу и с закрытыми глазами. Прибежал к дому директора совхоза. Попробовал открыть ворота. Не открылись – занесло снегом. Карим перескочил через забор, добравшись до ближайшего окна, громко постучал. В доме загорелся свет. К окну подошёл директор и велел пройти к дверям.
Зайдя в сени, Карим коротко рассказал о болезни Саиды и попросил дать ему лучшую лошадь и сани, чтобы отвезти жену в больницу. Директор долго молчал в нерешительности. Видно было, что он не верит, что в такую погоду Карим доберется на лошади до райцентра. Понятно, что они погибнут: и сам Карим, и жена его, да впридачу хорошая лошадь пропадёт. Попадёт директору за это в районе! Может, даже скинут с должности! Пожевав некоторое время нижнюю губу, наконец, сказал: «Стой здесь!» – и ушёл в дом. Кариму показалось, что он ждал вечность. Директор вышел с запиской в руках. Он велел с этой запиской идти домой к конюху. В записке было написано, что он, директор, разрешает Кариму получить в совхозной конюшне лучшую лошадь. Буркнув: «Спасибо!» – Карим побежал по сугробам к воротам.
В доме конюха тоже все спали. Кариму пришлось стучать очень громко. Вышел заспанный конюх. Карим рассказал ему, что случилось, и показал записку. Конюх, одноклассник Карима, ничему не удивился, ничего не спросил, молча и быстро одевшись, побежал с ним по сугробам в конюшню, помог запрячь лошадь в сани и долго стоял в задумчивости под завывающим ветром, глядя вслед удаляющейся фигуре Карима. Ему было жаль одноклассника, жаль Саиду, ну и лошадь – тоже.
Добравшись до родных ворот, Карим распряг лошадь, оставил сани на улице, с трудом, но открыл калитку и завёл лошадь в сарай. Насыпал ей в ведро овса из мешка, что дал одноклассник, и ушёл в дом. Пусть лошадь отдыхает. Теперь надо ждать утра. Лишь бы Саида выдержала, не умерла этой ночью, завтра он довезёт её до больницы. Он почти уверен в этом. Пока не знает, как, но он доберётся до районной больницы, он доберётся!
Дома было тихо. Карим пошёл в маленькую комнату. Саида лежала с закрытыми глазами. На сундуке теперь так же в ряд сидели только трое старших. Руки были сложены так же. Выражения лиц – те же. Только лица как-то осунулись. « Не похудели же они за это время? – подумалось Кариму. – Просто побледнели, наверное. Из-за этого кажутся похудевшими». «Не просыпалась?» – спросил Карим Сабира, когда тот поднял взгляд. Надо было сказать: «Не приходила в себя?» Но у Карима говорить так не хватило смелости. Но сын был более решительным. Он ответил: «Она за это время два раза приходила в себя, попила чуть-чуть водички, спросила, где ты. Вот уже полчаса опять не открывает глаз».
«Идите ложитесь. Я посижу возле матери. И – обязательно спать! Я вас часа через два разбужу. Надо будет выкапывать сани на улице и запрячь лошадь: рано утром я увезу мать в больницу на лошади,» – сказал Карим и, притянув за руку проходящую мимо дочь, нежно погладил её по голове. Волосы были мягкими и шелковистыми. Альфия стояла, опустив глаза. С длинных пушистых ресниц на платье соскочила крупная слезинка. Карим любит дочь больше всех мальчишек. Всё в ней умиляет его, и красивое личико, и писклявый голос, и серьёзное выражение лица. Хорошая девочка у Карима и Саиды.
В пять часов утра Карим поднял мальчишек и Альфию. Стали готовить родителей в дорогу. Мальчики вычистили двор, открыли ворота, затащили сани во двор и запрягли лошадь. На сани постелили сено. На сено положили самое тёплое одеяло, что было в доме. Альфия приготовила горячий чай в дорогу. Одела маму. Младшие тоже проснулись и оделись, как будто тоже собрались ехать.
Буран к утру стал тише. Саиду, одетую и укутанную в тулуп, Карим вынес и положил на сани. Сверху укрыли ещё одним одеялом. Следом за мамой и папой все дети вышли во двор, выстроились в ряд по возрасту, как вчера. «Похоже, это у них в крови – строиться по порядку» – не к месту подумалось Кариму. Сани выехали за ворота. Дети в том же порядке тоже вышли на улицу и выстроились возле ворот. Младшие посинели и дрожали от холода и ветра. Все молчали. Карим почувствовал, что надо детей как-то утешить, сказать что-нибудь. «Мама будет жить, я обещаю!» – сказал Карим, и быстро стеганул лошадь, чтобы дети не увидели, как из его глаз хлынули слёзы. Лошадь резко рванула. Карим неловко упал лицом вперёд на сани рядом с Саидой, но быстро перевернулся, поднял голову и стал смотреть на своих отдаляющихся детей. Смотрел в том же порядке, как стояли, по очереди, стараясь запомнить каждого. Кто знает, увидит ли он их ещё ?
Мама, ты – самая хорошая мама на свете!
К полудню буран затих совсем. Приходя из школы, дети ели хлеб с молоком. Молоко было, потому что утром, после того, как папа с мамой уехали, дети сбегали за тетёй, и Мунира подоила корову. Она и плиту затопила, и кашу сварила на завтрак. Плачущего Исхака Альфия по пути в школу завела к бабушке Бану, а на обратном пути забрала. К трём часам все дети собрались дома, стали выполнять домашние задания. В доме всё время стояла тягостная тишина. Все молчали, но у каждого в голове стоял один и тот же вопрос: «Живы ли папа и мама, или замёрзли по дороге?» Уроки сделали, выполнили все вечерние дела. Альфия отварила картошку. Пришла тётя Мунира с работы, а её сыновья уже давно здесь. Поужинали молча: поели картошку с квашеной капустой, со сливочным маслом. И стали ждать. « Если папа добрался, довёз маму до больницы, он сегодня вечером должен вернуться», – рассуждали дети. Ждали до ночи. Папа не вернулся. Тётя Мунира ушла к себе, обещав прийти утром. Старшие мальчики и Альфия двух младших положили спать и сами сели за стол в большой комнате. Ждали отца. Все молчали. Никто никого не гнал спать, никто никого не утешал, никто не строил никаких предположений. Дети терпеливо ждали. Спать не ложились.
Наступило утро. Отец не вернулся. Пришла тётя Мунира. Не спавшие ночь дети стали собираться в школу, собирать младших: одного – в школу, другого – к бабушке Бану.
Прошёл и этот день. За скотиной поухаживали, уроки кое-как сделали. Опять наступил вечер. Тревога у детей росла. Никто не мог сказать, где их родители, и живы ли они вообще. За ужином никто не хотел есть. Попили чаю, и всё. Положив младших спать, старшие опять решили ждать отца, сидя за столом. Но у измученных детей уже не было сил бодрствовать третью ночь подряд. Положив голову на стол, все трое провалились в сон, как только сели на стулья.
Карим вернулся поздно ночью. Дети, все трое, проснулись и вскочили, как только распахнулась дверь, молча уставились в отца. Карим, скинув заснеженный тулуп на пол, скидывая валенки с ног, сказал: «Не переживайте, дети! Ваша мать жива!». Альфия громко, навзрыд, заплакала. Она, может быть, плакала бы долго и громко, но Рахим посмотрел на неё зло и цыкнул: «Прекрати сейчас же, дура!» Альфия тут же притихла, хоть и продолжила плакать. Карим велел мальчишкам распрягать лошадь и накормить её, а сам пошёл в маленькую комнату. Дети слышали, как папа с грохотом то ли упал, то ли лёг на пол, и тут же захрапел.
Через два дня трактор почистил дороги. Карим на лошади поехал навестить жену в больнице. Хорошо ехать по расчищенной дороге! Карим всю дорогу вспоминал, как пробирался в райцентр в прошлый раз. Почти всю дорогу пришлось держать лошадь под уздцы и помогать ей пробираться через заваленные снегом места. Много раз сбивался с пути, оставлял лошадь и принимался искать дорогу. Находил-таки. Спасением было то, что в некоторых местах дорога шла по возвышенности. В этих местах дорога была гладкая, скользкая, надёжная: не собьёшься. В такие минуты Карим просто падал на сани, доверившись лошади, и отдыхал. Проверял, жива ли жена. Плакал, почувствовав её еле заметное дыхание. Помогло ещё то, что Карим много, очень много раз ездил в своей жизни по этой дороге. Всю молодость он проездил по этой дороге, то трактористом, то пассажиром. Знал каждый поворот, узнавал каждый кустик, росший возле дороги.