Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение

Глава 3

Созрела рожь, доспевал овес. Точились косы и серпы – довгарский тан готовился к жатве. В последний раз хозяевами осматривались и подправлялись амбары и лари. За несколько дней до начала жатвы Ирве по распоряжению отца отправился осмотреть поля, и позвал с собой сестру. Оседлав коней, они направились к западу от Гленартана.

– Сначала рожь проведаем. На обратном пути на овес заедем. Если повезет, куропаток набьем, поле – самое для них место, – Ирве закинул на седло лук.

Налитые соком щедрой земли, золотистые тяжелые колосья клонились к земле. Драгоценными камнями на желтой скатерти хлебов посверкивали васильки и ромашки. Пустынная дорога, заросшая невысокой травой, вилась меж полей и пригорков. Стрижи стремительными стайками носились в синем небе, под пышными белыми облаками. Рощицы и одиночные деревья среди полей, дающие укрытие от солнца в страдную пору, шелестели зеленой листвой под порывами сухого теплого ветра.

Ирве спешился у края поля, сорвал колосок. Потерев его меж ладоней, вдохнул с рук ржаной запах, сдул шелуху, и вытряхнул зерна себе в рот.

– Хороша! – потянувшись, он закинул руки на затылок и оглядел колышущееся море ржи.

Вера, сидя на Крепыше, засмотрелась на ширившийся вокруг простор. На живое, дышащее, непостижимое в своей необъяснимой и необъятной красоте, на гармоничное и совершенное Всё, зовомое природой. Казалось ей – шагни вперед, и утонешь в волнующихся золотых волнах, погрузишься в них с головой.

– Вайра! – голос Ирве вывел её из состояния отрешенности. Брат уже отъехал на несколько шагов, и звал её, – едем, Вайра!

Золотые поля ржи сменились серебрящимися овсяными посевами. Примыкающий к ним край леса был светел, опушка пестрела зарослями кипрея. Вера, улыбнувшись, направила коня туда. Спешившись, она принялась обрывать душистые розовые соцветия, набивая ими полотняную торбу.

Ирве тем временем, отъехав чуть дальше, осматривал поле. Заметив на его краю замятые участки, он обеспокоенно нахмурился. Соскочив с коня у проплешин, присел и взял в руки примятые колосья. На верхушках поломанных колосьев остались лишь волоски, в метелках не было ни зернышка. «Мадвур», – Ирве резко поднялся, встревожено оглядываясь вокруг. Колышущаяся масса сизых колосьев таила в себе опасность. Ирве попятился к коню, взобрался в седло, и, взяв лук, наложил стрелу.

– Вайра, – негромко окликнул он. Ответа не последовало. Ирве оглянулся туда, где несколько минут назад видел сестру. На опушке стоял только Крепыш, глядя в лесную глубь, скрытую кустами. Выругавшись на несвоевременность физиологических потребностей сестры, Ирве подъехал к Крепышу.

– Вайра! – позвал он её. – Вайра, уходить надо, тут мадвур поблизости.

За спиной хлопнуло и зашуршало. Ирве молниеносно обернулся в седле, вскинув лук. По краю поля, выпорхнув из овса, бежала куропатка. Ирве перевел дух, и в этот миг из леса донесся крик.

Прянув с седла, Ирве бросился в лесную тень. Продравшись сквозь кусты, он ринулся вглубь леса с воплем:

– Вайра-а!!!

Крик сестры резал тишину леса, и Ирве, перепрыгивая трухлявые упавшие пни и петляя меж стволов, мчался на него.

Темную тушу мадвура, нависшую над съежившейся на земле девушкой, он увидел издалека.

– А-а-а-! – Ирве с ревом кинулся к нему, спуская тетиву. Зверь пал на передние лапы, и стрела скользнула поверх спины. Повернувшись к Ирве, мадвур с угрожающим рычанием двинулся ему навстречу.

– Давай, зверюга, отойди от неё! – Ирве натянул лук, громким криком отвлекая зверя от Веры. – Иди сюда, ко мне!

Сделав еще несколько шагов, священный танок остановился, умерив рычание и раздраженно вертя длинным хвостом. Ирве, в душе надеясь, что мадвур просто уйдет, продолжал кричать.

– Уходи! Вайра, уходи оттуда! Только медленно, не дразни его! Ко мне продвигайся!

Вера, замолчав, стала медленно отползать в сторону от зверя. Расстояние между ней и мадвуром постепенно увеличивалось. Танок наблюдал за стоящим перед ним человеком, и, казалось, не обращал никакого внимания на несостоявшуюся жертву. Голос Ирве стал тише, он уже не кричал, а говорил.

– Прости, если побеспокоили тебя, священный мадвур. Мы уходим. Позволь нам уйти. Мы принесем богам щедрый дар за твою милость, а ты можешь есть столько овса, сколько пожелаешь.

Внезапным стремительным молчаливым прыжком мадвур преодолел расстояние до Веры. Придавив её ногу передней лапой, зверь разинул пасть в намерении вонзить клыки в тело девушки. Стрела Ирве угодила в пышущую горячим дыханием глотку, пробив щеку и язык. Рык потряс лес. Зверь взметнулся на задние лапы, и в этот миг подскочивший Ирве ударил его ножом под ребро, в сердце. Вера успела отпрянуть в сторону до того, как мадвур рухнул на землю, подняв вихрь листьев. Он еще смог отползти на несколько метров, оставляя на земле глубокие борозды от когтей и кровавые полосы. Потом всхрапнул в последний раз, дернул лапами и стих.

Ирве с ужасом смотрел на неподвижное тело зверя. Потом опустился на колени, уронил голову на руки.

– Что я сделал…. Что же я наделал!

Вера, которую еще трясло мелкой дрожью, подползла к нему, обняла.

– Спасибо. Спасибо. Ирве! Все хорошо, хорошо.

Тот отнял ладони от лица, оторопело взглянул на сестру.

– Хорошо? Хорошо?! Это, по-твоему, хорошо?!!

Он высвободился из её объятий.

– Вайра, послушай. Это очень, очень плохо. Мадвур – наш танок. Мы совершили большой грех, убив его. Этого нельзя делать!

Вера не верила своим ушам. Она мотнула головой в сторону мадвура.

– Ты предпочел бы, чтобы вместо него тут в луже крови лежала я?

– Нет! – вымученно простонал Ирве. – Ты что, правда, не понимаешь, что произошло?

– Я понимаю это так, что на меня напал дикий зверь. А ты, защищая меня, его убил. Разве это ненормально?

Она поднялась и отряхнулась, огорошенная тем, что Ирве больше переживает за какого-то зверя, чем за неё. Он тоже встал, подошел к мадвуру, и, подняв тяжелую лапу, вытащил нож из туши.

– Если бы это был обычный хищник, я бы убил его без всякого сомнения, – смирившись с содеянным, Ирве вытер нож о траву, кинул его в ножны, исподлобья глядя на сестру. – Но мадвур – хранитель нашего тана. Кто убивает своих хранителей? За такую провинность будет суровое наказание.

– А что, оглашать случившееся всему тану обязательно? – Вера посмотрела на Ирве, как на неразумное дитя. В его серых глазах вспыхнул огонь возмущения.

– Я тебя не узнаю, сестра! Ты говоришь, как чужая. Ты считаешь, что я смогу спокойно жить с таким камнем на сердце? Думаешь, если об этом не узнают в Гленартане, боги будут милостивее? Кара будет еще более жестокой! Я сам буду отвечать перед богами, духом мадвура и таном!

Вера развела руками, понимая, что даже пытаться переубеждать его бессмысленно. В чужой монастырь, как говориться…

– И как мы его потащим?

– Волокуши сделаем. Кони дотянут. К седлу топор приторочен, принеси. И веревку.

Срубив две березки, Ирве на скорую руку соорудил волокуши, и вдвоем они кое-как затащили тушу мадвура на них. Вера привела Ветра, чтобы привязать к нему волокуши. Но тот, почуяв запах зверя, захрапел и заартачился, не позволяя Ирве прикрепить оглобли. Пришлось запрягать в волокуши Крепыша. Тот, пофыркав, все же позволил приладить жерди. Ирве вырубил на опушке кусты, и Вера вывела коня под уздцы на дорогу.

***

– Вайра натойче мадвурэ! Вайра натойче танокэ! – дикими голосами орали ребятишки, врываясь в ворота тана.

Они понеслись по селению, вопя во все горло. Из домов на их крики стали выскакивать довгары. Вера видела, как бледнели лица сельчан, едва им удавалось разобрать то, о чем кричат напуганные дети. «Вайра убила мадвура! Вайра убила танока!» Со всех сторон к ней и Ирве бежали люди, и вскоре вокруг них собралось все население тана. Окруженные плотным кольцом людей, Ирве и Вера добрались до площади посреди селения. Под глухой ропот мужчин и испуганные причитания женщин Ирве отвязал волокуши, на которых лежала мохнатая туша. Подняв глаза, он увидел направленные на сестру осуждающие, напуганные и откровенно неприязненные взгляды. Ирве нахмурился, и, подойдя к Вере, взял её за руку.

– Не бойся, Вайра. Никто не посмеет тронуть тебя.

Торопливо растолкав людей, в центр круга выбился Баэлир. Охнув, он подскочил к волокушам и склонился над мертвым зверем. Жрец провел рукой по жесткому меху, и его ладонь окрасилась в алый цвет. Баэлир медленно распрямился, и повернулся к стоящей в центре круга паре. Правый глаз его дергался, а рот гневно кривился.

– Ты!!! – трясущийся палец, перепачканный в крови зверя, уперся Вере в грудь. – Ты….

– Это не она! – Ирве заслонил Веру. – Мадвура убил я!

Вздох негодования пронесся над головами людей. Яростный взгляд жреца впился в лицо Ирве. Тот решительно выпрямился и оглядел людей.

– Мадвура убил я! – громко повторил Ирве.

Баэлир, не сводя с юноши негодующего взгляда, занес руку, но ударить не успел.

– Никто не смеет бить моих детей, – подошедший Ори перехватил кисть жреца.

– Они вред опрометчиво нашему таноку причинили! – вздернул подбородок Баэлир, вырывая руку из сильных пальцев танеда. – Говорил я, всегда я знал, что лишь вред будет нам от приемыша твоего! Вот и сын твой, о почтении обычаев наших забыв, на священного зверя оружие поднял! Теперь грозит всему тану кара Валкуна!

Последние слова жрец прокричал, потрясая кулаками.

– Остынь, Баэлир, – нахмурил брови Ори. – Прежде, чем обвинять, надо их выслушать.

Он повернулся к Ирве.

– Ирве, ты убил танока. Это тяжелый проступок. Законы наши ты знаешь. И я, и Баэлир, и весь тан хочет знать, зачем ты это сделал.

Ирве помедлил, взглянул на жреца, на отца, на Веру, и, опустив голову, сказал.

– Мадвур напал на Вайру. Я защищал сестру.

Люди переваривали эти слова, затаив дыхание и переглядываясь. Баэлир прищурился и тихо произнес, глядя Ирве в глаза:

– Танок на людей тана хранимого не нападает. Опасность от силы его лишь чужакам грозит. Где оберег мой, что дал ей я? Смотрите, люди, его нет на руке её! Отринула она защиту танока, тяжела ноша священного оберега для чужака.

Вера бросила взгляд на запястье, где был привязан оберег. Его там не было. По всей видимости, она потеряла его в лесу.

– Вайра не чужая! – побледнев, выкрикнул Ирве, понимая, куда клонит жрец.

– Баэлир, ты говори, да не заговаривайся, – грозно нахмурившись, поддержал сына Ори. – Она не пришлица, а дочь мне.

– Приемная, Ори, – вкрадчиво промурлыкал жрец, взглянув на Веру, выглядывающую из-за спины Ирве. – Приемная. Кто знает, кого ты привез из страны рыжеволосых?

– Я привез ребенка моего друга Строна, – насупился Ори.

– Возможно. А возможно и нет. Если владеют нимхи силой неизвестной, то могли они подменыша тебе отдать. Дабы отомстить народу нашему за испорченную кровь их.

– Хватит! – Ори шагнул к Баэлиру, и, схватив того за плечи, как следует встряхнул. – Ты безумные вещи говоришь!

– Нет. Это не речи мои безумны! Безумна дочь твоя! – не унимался жрец даже в железных тисках рук танеда. Голос его больше не был тихим, теперь Баэлир почти кричал, громко и уверенно, указывая на Веру. – Взгляни же, взгляни, Ори! Не выжить никому после ран таких! Никому, кроме тех, кого не принимает в свою Обитель Нейна, кроме тех, над кем власть имеет лишь Неназываемый! Отметина черного Лангора на лице у дочери твоей! Не Вайра она больше, но темный дух, посланный, чтобы нести зло людям!

– Замолчи!!! – Ори с негодованием оттолкнул жреца. Баэлир отскочил, споткнувшись о волокуши со зверем, но сохранил равновесие. Взгляд жреца вспыхнул возмущением, и он бросил в лицо Ори:

– По довгарским законам, те, кто носит знаки Неназываемого на себе, испытанию священным железом подвергнуты должны быть. Если примет их Нейна в свою Обитель, то погребен прах по обычаю будет. Если же останется жив испытание проходящий, то в очищающее пламя Валкуна ему путь!

– Ты слишком ускоряешь события, Баэлир, – с едва сдерживаемой яростью проговорил Ори. – Сначала нужно убедиться в правоте твоих слов. И за жизнь моей дочери я буду бороться, что бы тебе там не казалось! Я не хуже тебя знаю законы и обычаи! Ты один решать не вправе. Нужно согласие верховного жреца. Если он признает Вайру тем, кем её считаешь ты, то только тогда этот закон может быть исполнен! И, даже если это так, всегда можно провести обряд изгнания Неназываемого.

– Я получу согласие это, – уверенно кивнул Баэлир. – Не сомневайся.

– Баэлир, – недоуменно свел брови Ори. – Такое впечатление, что ты не хочешь даже думать о спасении моей дочери, что для тебя главное – избавиться от неё!

– Не для меня, – покачал головой жрец. – Весь тан, народ весь от неё избавить надо мне! Ты помнишь, танед, тридцать лет назад тому горестные события для тана нашего тоже с убийства танока начались! Хочешь ужас тот повторить? Хочешь, чтобы имя твоё в устах потомков с проклятиями перемешано было? Послушай меня, Ори, я совет мудрый тебе даю. Избавь Гленартан от несчастий грядущих!

Наступила тишина. Замолчали даже собаки, скулящие за спинами людей, и рвущиеся на запах свежей крови. Баэлир ждал. Ори стоял, молча глядя на него. Танед знал, о чем говорил жрец. Он был тогда подростком, и помнил тот страшный год. Год, когда четверть населения Гленартана умерла от непонятной болезни. Немощь нагрянула через неполный месяц после того, как один из сельчан по неосторожности убил мадвура. Обряд прощения был проведен, как положено, и, судя по словам тогдашнего жреца, танок простил преступника. Но, тем не менее, первой жертвой страшного недуга стал именно убивший зверя довгар. Ори вздрогнул и побледнел. Ведь мадвура убил Ирве! Мысль о том, что он может потерять сразу обоих детей, обожгла Ори как раскаленным железом.

– Но… но танок погиб от рук моего сына, – тихо выговорил танед.

– В этом вина не сына, а приемыша твоего. Дочь твоя на это ненамеренное деяние Ирве подтолкнула, ей и ответ полный держать. Но про неё я всё сказал. Сыну же твоему обряд прощения пройти будет нужно.

– Когда? – насторожившись и внутренне трепеща, спросил Ирве.

– Сегодня же вечером. День новый явит людям милость Валкуна. Или гнев его.

При последних словах Ирве порывисто вздохнул, глядя в глаза Баэлира. Жрец выдержал паузу, потом повернулся и махнул рукой людям, чтобы расходились. Ори, угрюмо смотревший на тушу мертвого зверя, проговорил:

– Если танок простит Ирве, ты оставишь Вайру в покое?

– Нет, – последовал короткий ответ. – Но если жрец верховный мою неправоту признает, и если станет дочь твоя прежней, тогда мне отступиться придется от воззрения своего.

– Я понял тебя, Баэлир, – кивнул Ори. – Тогда мы отправимся в Ранготан. И я докажу, что ты ошибаешься.

– Я лишь рад буду, если заблуждаюсь сейчас, – с горечью в голосе ответил Баэлир, не поворачивая головы. Потом поманил Ирве, – Идем со мной.

Ирве взглянул на отца, и Ори заметил в его глазах страх.

– Все будет хорошо. Иди, – сказал он сыну.

***

Наступивший вечер был наполнен тревогой, смутным трепетом перед ожидаемыми событиями, неясными и непредсказуемыми. Глядя на удрученные, а то и откровенно испуганные лица домочадцев, Вера понимала, что происходит нечто очень важное, значительное и… скверное. Всегда такая улыбчивая и деловитая, Айна заперлась комнате, и оттуда не доносилось ни звука. Ори слонялся по двору, заходил в дом, то брался за какую-нибудь работу, но потом бросал её, опускал руки и подолгу стоял, глядя, как движется по небосклону солнце.

Опустели улицы Гленартана. Неугомонная ребятня, только что взбивавшая сухую пыль босыми пятками, куда-то исчезла. Затихли даже перелаивающиеся собаки, и, поджав хвосты, убрались в тень высоких заборов с площади, где остался лежать мертвый зверь.

Как только солнце коснулось краем дозорных вышек, над селением поплыли тяжелые низкие звуки набата – Баэлир звал народ.

– Вайра! – нетерпеливый голос Ори заставил Веру встрепенуться. Она выбежала, и в дверях столкнулась с Айной. Та была белее полотна. Ори подошел к поленнице, и, выбрав из штабеля дров поленья подлиннее и потолще, взял их в охапку.

– Время. Идемте.

Потянулись из домов люди – мужчины с вязанками дров, мрачные и молчаливые; заплаканные бледные женщины, за подолы которых цеплялись дети с не по возрасту серьезными и печальными личиками; годами не покидавшие своих келий древние старцы, ведомые хмурыми подростками, плотно сжавшими губы и казавшимися старше. А медный голос била всё тянулся над таном, сочился сквозь стены, скликал людей.

Пришли все. Пришли, чтобы просить богов о милости, о прощении за проступок одного из них, о снисхождении и помиловании жителей Гленартана за совершенное святотатство.

Еще час назад горизонт, на сколько хватало глаз, был чист. А теперь с севера поползли лохматые темные тучи, подкрашенные светом заходящего солнца в пунцовый цвет. Опережая тучи, промчался над Гленартаном ветер, дохнув холодом наступающей осени. Собаки вытянули морды, принюхиваясь к принесенным из-за далёких гор запахам, беспокойно поводя ушами.

Сходившиеся на площадь люди складывали принесенные поленья на указанное Баэлиром место, пока не образовался внушительный штабель. Оглядев получившееся сооружение, Баэлир удовлетворенно кивнул. Он обвел глазами собравшихся сельчан, и они, поняв безмолвный приказ, отступили назад. Семья Ори выдвинулась в первый ряд. Вера, заинтересованная происходящим, хотела протиснуться вперед, но Ори удержал её и указал себе за спину. Рядом с ним, заслонив собой Веру, встал Эрмон. Вера послушно притаилась за ними, подальше от неприязненных взглядов людей, наблюдая за происходящим в промежуток над плечами мужчин. Она увидела, как жрец вывел на середину Ирве, и услышала судорожный вздох Айны. С головы до ног закутанный в ниспадающий светлый холст, Ирве остановился возле туши мадвура. Баэлир широким кругом расставил вокруг Ирве и зверя многочисленные глиняные плошки, что-то налил в них из большого узконосого кувшина. Обрызгал из этого же кувшина поленницу. Потом взглянул в сторону Ори, и, вынув из-за пояса недлинный острый нож, протянул его танеду. Ори расправил плечи, вышел вперед и принял нож из рук жреца. У Веры сердце зашлось в недобром предчувствии. В безотчетном порыве она сделала шаг вперед. Но Эрмон оттеснил её назад, а место Ори заняла Айна.

Баэлир перевел взгляд на угасающий горизонт. Несколько минут все, замерев, смотрели на закат. Но вот и последнее облако, подкрашенное алым, посерело. Загустели над таном сумерки. Баэлир сплел пальцы рук перед грудью, опустил голову. До Вериных ушей донесся его тихий голос, произносящий незнакомые слова. Он становился все громче, сильнее. Внезапно жрец раскинул руки в стороны, выкрикнув несколько слов, и в плошках вокруг Ирве вспыхнул огонь. Баэлир кивнул Ори и они вошли в пылающий круг. Стащив с волокуш мадвура, Ори и Баэлир принялись снимать с него шкуру. Вера отвернулась, не желая глядеть на то, как под острыми ножами проступает желтовато-красная плоть. Ори ворочал зверя, вытягивая лапы, делая надрезы на брюхе, и поддевая руками плотную шкуру. Баэлир сноровисто отделял меховой покров от туши. С головой пришлось повозиться, но вскоре шкура, снятая с туши целиком, была в руках у жреца.

Вере, которую мутило при виде кошек, попавших под колеса автомобилей, стало совершенно мерзко при виде развороченной на земле плоти животного. Бросая краткие взгляды на место действия, она видела, как Баэлир извлек сердце зверя и положил его в чашу. Затем обвязал задние ноги зверя веревкой, и вдвоем с Ори они затянули тушу на груду поленьев. Забрав нож у Ори и отпустив его кивком головы, Баэлир расстелил шкуру на земле мехом вниз. Затем подошел к Ирве. Протянув руку, жрец стянул с юноши белый покров, и тот остался совершенно нагим. Послушный тихим словам колдуна, Ирве опустился на мокрую от крови, в ошметках жира и мяса, шкуру зверя. В руках у Баэлира появилась игла, и он широкими стежками стал зашивать шкуру на Ирве. Вера в шоке смотрела, как тело её спасителя скрывается под темным мехом мадвура. Последними швами Баэлир скрепил шкуру на голове. В прорезях звериных глазниц были не видны глаза Ирве, когда он поднялся на ноги перед жрецом. Лишь на груди, там, куда угодил нож, в прорехе просвечивало тело. В отблесках трепыхающегося в плошках пламени извивались косматые тени, отбрасываемые Ирве. Они то удлинялись, словно подкрадываясь к стоявшим вокруг людям, то съеживались, подползая к лохматой фигуре в центре огненного круга.

Баэлир вплотную приблизился к Ирве. В левой руке у него была чаша с сердцем, в правой – узкий обрядовый нож. В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием масла в плошках, негромкие слова были слышны всем.

– Повторяй за мной, – произнес жрец. – Предо мной твой свет.

– Предо мной твой свет, – глухо отозвался из-под шкуры Ирве.

 
За спиной стезя.
Вспять дороги нет.
Выправить нельзя.
Что мною содеяно.
Лихим часом навеяно.
Стою пред твоим ликом.
В смятенье великом.
Ако младень наг.
Никому не враг.
О милости прося.
Твою кару снося.
 

Слова, произносимые Ирве, приглушенным эхом плыли над площадью. Замолчав, Баэлир занес нож над чашей и вонзил его в сердце мадвура. Затем, выдернув клинок, ткнул острие в просвет шкуры, в тело Ирве. Тот вздрогнул, но устоял на ногах. Вера в ужасе ахнула. Айна сжала её руку, заставляя замолчать. На лезвии, воздетом Баэлиром кверху, алела кровь. Стряхнув капли в чашу с сердцем, жрец несколько раз обошел вокруг Ирве, приговаривая:

 
В вечном веку
Светлому Валкуну
славу реку —
Жизни хранителю,
небес повелителю.
Именем Яснобога
Зову на помогу,
Нейну, Акилу, Трира и Уннию,
Иороса, Кану, Локо и Сулию.
Искуплена кровью
Вина родословья.
Хозяин-мадвур,
отец черно-бур.
Нам вину отпусти,
роду не мсти.
 

После этого Баэлир поставил чашу с сердцем на поленницу и убрал нож. Взяв одну из плошек с горевшим огоньком, он поднес её к дровам. Сухие поленья, окропленные маслом, охватило пламенем. Через несколько минут на площади жарко полыхал костер, распространяя дым и запах горелого мяса.

Под треск поленьев и гул огня Баэлир поднял вверх руки, и обратился к собравшимся на площади людям.

– Идите по домам. Новый день явит нам волю Валкуна.

Выслушав жреца, люди стали расходиться. Айна потянула Веру за руку.

– Идем.

– А Ирве как же? – Вера указала на центр площади, где, освещаемый яркими сполохами костра, в его жарком дымном мареве, остался стоять брат.

– Он будет здесь до рассвета, – ответила Айна. Голос её дрожал. Глаза были полны тревоги. – Милостью Валкуна, все будет хорошо. Баэлир провел обряд, надеюсь, боги и танок простят моего сына.

– Но он же ранен! Ему нужна помощь! – Вера попыталась вырваться из рук Айны. Но та с неожиданной силой стиснула руку, и взглянула на Веру холодным взглядом.

– Баэлир ему уже помог. А наша помощь – в молитве. Пойдем! Здесь нам нельзя быть ночью.

Вера подчинилась хватке Айны, понимая что противиться здешним обычаям и законам – себе дороже. Но, ведомая ею, не переставала оглядываться на Ирве. Её снедала мысль о невозможности хоть чем-то практическим помочь раненому парню, хоть немного облегчить его положение. Ведь в том, что сейчас с ним происходило, была отчасти её вина.

– Почему нельзя кому-то побыть с ним эту ночь? – спросила Вера.

– Потому что дух мадвура будет с ним. Они должны примириться. Нельзя мешать им, иначе танок будет мстить и убьет Ирве.

Вера бессильно покачала головой. Было бесполезно объяснять им всем, что Ирве, истекающий кровью, задыхающийся в тяжелой и плотной шкуре у полыхающего костра, с потенциально зараженной раной, уже и так стоял на краю гибели. «И они еще удивляются, что после таких процедур половина деревни вымирает! Туша день на солнце пролежала, наверняка разлагаться начала уже. В этом звере какой только заразы нет! А вдруг он вообще бешеный был, этот мадвур? Если он обычно на людей не нападает, зачем на меня так кинулся?» Веру кинуло в жар от этой мысли. Если её предположение верно, то, молись не молись, ничего хорошего Ирве не ждет. Да и Ори тоже, если он при разделке туши порезался или поцарапался. Он же воин, незначительную рану во внимание не примет. А она может ему стоить жизни.

Вернувшись домой, все разбрелись по своим комнатам. Вера тоже закрылась у себя, размышляя о том, что предпринять. За окном воцарилась тьма, ни одной звезды не было видно на небе, затянутом плотными тучами. Обдумав все как следует, Вера сняла один из метательных ножей со стены, и, припрятав его в рукаве, опасливо выглянула из комнаты. В доме было тихо, никто не остановил её, крадущуюся при слабом свете масляного светильника. Вера пробралась в кухню, и, подсвечивая ночником, стала её осматривать.

– Вайра? – голос Ори за спиной испугал её. Повернувшись, она глядела на него, неслышно появившегося в дверном поеме.

– Ты что-то ищешь? – снова спросил он.

– Да, – взяла она себя в руки. – Не спится. Можно мне чего-нибудь выпить?

– Выпить? – Ори поскреб щеку с подрастающей щетиной.

– Да, и покрепче, – Вера села на скамью. – Мне не по себе.

Ори посмотрел на неё, вздохнул и кивнул.

– Понимаю. Мне тоже.

Он прошел в угол кухни, поднял крышку подпола, поманил Веру.

– Дай-ка светильник.

Взяв ночник, он спустился в погреб. Вера заглядывала в люк, слушая как Ори постукивает внизу посудой.

– Нашел, – поднявшись по лестнице, Ори подал Вере глиняный кувшин с осмоленной пробкой. Вера поставила на стол две кружки. Ори отскреб смолу, вытащил деревянную пробку, понюхал содержимое.

– Хороша, – одобрив, он плеснул в обе кружки зеленого напитка. Разом опрокинув свою кружку, шумно вздохнул. Вера молча изучала его руки, выискивая глазами царапины и порезы. Ори посидел, налил еще, закинул в себя вторую порцию. Взглянул на Веру.

– С Ирве все будет хорошо. Не вини себя.

Вера кивнула, успокоенная отсутствием видимых повреждений на коже Ори, и таким же жестом, как он, вылила напиток себе в рот. И тут же пожалела о сделанном. Горло и внутренности обожгло как огнем, а из глаз обильно потекли слезы. Вера задыхалась и кашляла, истекая слезами. Не видя ничего, почувствовала, как Ори забрал из рук кружку и сунул другую.

– Пей, это вода.

Вера приникла к краю кружки, и, проливая воду, стала пить, туша горевшее горло.

– Сильна-а, – обретя способность видеть, она узрела напротив насмешливые глаза Ори.

– Что… это что? – осипшим голосом проскрипела Вера, вытирая мокрый нос и щеки.

– Мятица, мятная паленка, – хмыкнул Ори. – Просила же «покрепче».

«Самогон», – догадалась Вера.

Ори поднялся. Повертел пробку в руках, бросил её на стол, взглянув на Веру.

– Много не пей.

И ушел. Пить Вера и не собиралась. Она посидела некоторое время, прислушиваясь к звукам, наполнявшим дом. Заткнула кувшин пробкой, нашарила в сундуке под лавкой кусок чистого холста, захватила фляжку с водой, задула огонек. Одной рукой придерживая ношу, другой впотьмах нащупывая дорогу, покинула дом.

Гленартан спал. Лишь ветер метался меж заборов, да кошка шмыгнула в сторону от Вериных ног. Стараясь держаться в тени заборов и стен, Вера скорым шагом шла на площадь. Костер еще не потух, но уже не был так неистов и шумен. В его мерцающем свете Вера увидела Ирве, лежащего на земле грудой черного меха. Затаившись, она выждала несколько минут, прежде чем выйти на освещенное пространство. Потом, успокоенная тишиной, подошла к Ирве. Опустившись на колени, она зарыла руки в мех и потрясла юношу.

– Ирве, – тихим шепотом позвала Вера, – Ирве!

Мохнатая туша зашевелилась, послышался тихий стон. Вера сориентировалась по этому звуку и помогла брату перевалиться на спину. Надрезав шов на шкуре, Вера аккуратно его распустила, освободив голову и грудь Ирве. И скрипнула зубами, глядя на мокрое, красное, измученное болью и жарой лицо брата. Он впал в забытье, и не открыл глаз, когда она уложила его поудобнее. Вера осмотрела рану. Она была не так глубока, как можно было опасаться, и уже почти не кровоточила. Но это не преуменьшало опасности заражения. Смочив холст напитком из кувшина, Вера протерла нож и, орудуя им, принялась вычищать рану на груди Ирве. Сдерживая дрожь в руках и жалость, она раскрыла и мокрым холстом отерла края, а затем, не экономя, стала поливать её самогоном. Потом, приподняв Ирве и приложив фляжку с водой к его губам, она влила ему в рот воды. Глотнув, Ирве приподнял веки. Глаза его были пусты и затуманены. Он смотрел прямо на Веру и не видел её.

– Ирве, – снова позвала Вера. Ни намека на узнавание, ни малейшего отклика. Вера закусила губы. – Не иначе, опоил его чем-то этот шаман.

Дав Ирве вдоволь напиться, она опустила его на медвежью шкуру. Надеясь, что довгары, послушные обычаям, не высунут носа из домов до рассвета, Вера присела рядом. Она утирала пот с лица и груди юноши, поила его водой время от времени. Иногда он что-то бормотал, но слов было не разобрать. Кроме страха быть обнаруженной, доставлял хлопот выпитый на пару с Ори алкоголь – её клонило в сон. Через какое-то время внутреннее чутье подсказало Вере, что пора уходить. Помогая себе ножом, она вновь собрала шкуру по шву, делая широкие промежутки между стежками, чтобы Ирве мог нормально дышать. Бросив последний взгляд на брата, скорым шагом вернулась домой. Пошатываясь, Вера прокралась по двору, как можно тише отворила входную дверь и прошмыгнула в свою комнату.

Ори не спалось, он бродил по дому, и время от времени выглядывал в окна, ожидая рассвета. Неплотно закрытые ставни на окнах позволили незамеченным наблюдать, как его дочь в обнимку с кувшином, покачиваясь, проскочила двор. Он нахмурился и направился к ней, намереваясь отчитать за чрезмерное питие. Постучав в комнату и не услышав ответа, Ори приотворил дверь и негромко позвал:

– Вайра.

Ответом было сопение и сонный вздох. Ори заглянул, а затем вошел в комнату. В предрассветном полумраке его глазам предстала Вайра, уже крепко спящая, со свесившимися с постели ногами. Ори осуждающе покачал головой, подошел, поднял лежавший у кровати кувшин. Тот был пуст. Ори досадливо крякнул, вздохнул и закинул на кровать ноги Веры. Она заворочалась, занимая удобную позу, и на пол скатились пустая кожаная фляжка и свернутая окровавленная тряпица. Танед поднял побуревшую холстину, развернул и увидел завернутый в неё короткий нож. Сев на кровать, Ори зажмурился, потер лоб и переносицу. Зажав в кулаке влажное полотно, пахнущее кровью, потом и мятной водкой, довгар долго смотрел на спящую Веру. Его серые глаза больше не были суровыми и осуждающими. Они были полны понимания и признательности.

Вера проснулась от мерного стука и ощущения, что на неё смотрят. Вовсю светило солнце. На кровати возле неё сидела Савра, и стукала по кровати ногами.

– Проснулась! – обрадовалась она. – Дядя Ори сказал – тебя не будить. А я просто сижу тут.