Через несколько часов он был готов к отъезду и пошел поблагодарить графиню за щедрость и гостеприимство. Но, едва спустившись с лестницы, ведущей в залу, услышал знакомый голос, звучавший под сводами нежно и печально. Замерев на месте, слушал барон новую песню и чувствовал, что силы опять оставляют его и уехать становится невозможным. Но вот певец умолк, и Асбар, опираясь на руку подоспевшего слуги, сошел вниз. Он был бледен, как только что выбеленный холст, и дамы, которые ухаживали за ним во время болезни, испугавшись, всплеснули руками. Барон немного ободрился и подошел к графине. В самых благородных и изысканных выражениях поблагодарил рыцарь прекрасную хозяйку и попросил дать ему коня, чтобы вернуться в свои земли, а после поднес ей богатые дары, привезенные с Востока. Графиня и многие дамы, казалось, имели вид удрученный и опечаленный, а молодой певец с недоумением смотрел на того, к кому так привязался за последнее время, но барон был непоколебим в своем намерении.

Было отдано распоряжение вывести из конюшни лучшего жеребца, и все стали прощаться с Асбаром фон Баренхафтом. С тяжелым сердцем думал барон о предстоящей разлуке и мельком взглянул на трубадура, чтобы навсегда запомнить его черты, но опомнившись, сразу же отвел глаза.

Вошел слуга графини и доложил, что конь оседлан и готов к путешествию. Барон вышел, уселся в седло и хотел уже тронуться в путь, как на крыльце появился молодой певец, а следом за ним слуги, несшие поклажу.

– Сеньор Асбар, – обратился он к Баренхафту, – позвольте мне ехать с вами.

Тайной радости барона не было придела.

Долгой была дорога во владения барона фон Баренхафта. Множество замков встретилось им на пути, но нередко приходилось ночевать и в открытом поле, где некуда было спрятаться от дождя и ветра. То, что показалось барону страстью, внушенной дьяволом, теперь стало теплой дружбой. Асбар успокоился и часто разговаривал со спутником, рассказывая о своем походе в Святую Землю, а еще просил юношу спеть то одну, то другую песню. По прошествии нескольких недель, странствие их подошло к концу. Барон добрался до своего родового замка и пригласил трубадура погостить у него сколько тому вздумается.

Под вечер, когда огни в замке погасли и все уснули, Асбар лежал в постели и вспоминал, как когда-то он засыпал здесь счастливым, думая об Алейсейн. Ее прекрасный образ и теперь явился барону, который в беспокойной дреме метался на кровати, повторяя дорогое имя. Но вот крепкий сон сделал его недвижимым, и грезилось ему, что из-за полога появился некто, чьи глаза горели как у кота. Узкой рукой с длинными когтями незнакомец потянулся к шее барона и оборвал цепочку, на которой висел медальон. Затем схватил золотую вещицу, зажал ее в кулаке и исчез. В этот миг Асбар проснулся и понял, что медальон пропал.

Он поднял слуг, стал расспрашивать их, видели ли они человека, входившего в покои барона, но никто ничего не слыхал и не видал. До самого утра Асбар не мог заснуть. Наутро он отправился в замок Аверглоб. Печальной была его дорога. Он и не подозревал, какая радость ждет его.

– Послушайте, вы гоните коней слишком быстро! – воскликнул семинарист. – Есть в этой истории еще кое-что, чего вы не сказали, возможно, потому что ничего об этом не знаете, так что перепоручите вожжи мне, и я поведаю вам нечто важное.

Ааскафер пристально взглянул на семинариста. Мне показалось, он сожжет его глазами. Студент, действительно, становился все более развязным. То ли наше вино помутило его рассудок, то ли он просто пообвыкся и показал свое истинное лицо, но симпатия моя к нему совсем испарилась.

– Так вот, – сказал он довольно громко, – тот, кто сорвал медальон с шеи барона фон Баренхафта, через несколько минут был уже в замке Аверглоб. Без труда проник он в склеп, где покоилось тело госпожи Алейсейн. Там он открыл медальон и впустил душу девушки обратно в прекрасную клетку. Алейсейн глубоко вздохнула и открыла глаза. Увидев, что лежит в гробу, она захотела поскорее покинуть это страшное место.

– Не торопись, – раздался голос под низкими сводами склепа, и девушка узнала его, ибо ужас, коим сей глас наполнял душу, невозможно было забыть.

– Не торопись, – повторил Люцифер. – Ты помнишь наш уговор? Твоя душа теперь принадлежит мне!

– Я помню наш уговор, – отвечала девушка, в которой страх породил отчаянное стремление к жизни. – Я его помню, а вот ты, видно, забыл.

– Ты сама знаешь, что барон сначала едва не забыл о тебе, очарованный любовным пылом юной паломницы…

– Ложь! Асбар находился во власти сна, он не различал явь и грёзы!

– Пусть. Но потом-то он влюбился! Душевное волнение, подарки, желание быть все время рядом с предметом своих чувств – что это, как не любовь? Так что тебе не удастся избежать своей участи.

– Мы договаривались, что душа моя будет принадлежать тебе, если мой рыцарь полюбит другую женщину. Но разве юный певец – женщина? Разве дружеская привязанность может идти в сравнение с любовью? Кроме того, ты сам знаешь, причину, по которой Асбар привязался к юноше – его вины в этом нет, только моя, а о моей верности речи у нас в договоре не шло!

Люцифер разразился хохотом, от которого затряслись темные своды.

– Ты споришь со мной! Ты поймала меня на слове! Ты призналась! Пожалуй, такой развязки я не предвидел! Ну что ж, смелая пташка, ты выиграла, держи! – с этими словами он бросил ей в руки почерневший медальон и исчез.

Вздохнув, Алейсейн прижала руки к груди. И вдруг послышался ей голос Люцифера, исходивший будто бы из самих стен:

– Не думай, что тебе удастся спастись....

В тревоге оглянулась девушка по сторонам, но в склепе было пусто.

«Почудилось» – подумала бедняжка.

Осторожно вышла она из подземелья и незамеченной прошла в свои покои, сияя от счастья, ведь она знала, что ее рыцарь скоро будет у ворот замка вместе с прекрасным певцом.

– Теперь я прошу вас продолжить рассказ, – сказал семинарист Ааскаферу.

Тот не ответил, и на некоторое время воцарилось молчание. В тишине я слышал, как потрескивают ветки в костре и как пофыркивают наши кони. Я сидел неподвижно и мурашки отчего-то пробегали у меня по спине и щекам. Внезапно раздался крик какой-то птицы, мне он показался настолько зловещим, что я вздрогнул. Ааскафер положил мне руку на плечо, и я был благодарен ему за дружеское участие.

– Ну что ж, – сказал он. – Рассказ мой близится к концу. Итак, в большой грусти подъезжал рыцарь Асбар фон Баренхафт к месту, столь памятному и дорогому для него. Наконец, башни замка Аверглоб показались за перелеском и барон, обернувшись к своему спутнику, сказал, что в этом замке когда-то он провел много счастливых дней. И теперь ему трудно смириться с мыслью, что юная госпожа Алейсейн уже давно покоится в сыром склепе.

Через некоторое время рыцарь и трубадур были уже у ворот, стража отворила им, и они въехали во двор. Оставив лошадей у крыльца, оба медленно вошли под своды богатого и славного замка, который теперь находился почти в запустении, так как старый граф, отец госпожи Алейсейн, совсем потерял рассудок от горя. Гостей провели к нему. Старик сидел в кресле возле камина.

– Кто идет? – спросил он, когда фон Баренхафт и молодой певец приблизились.

Барон назвал свое имя и имя своего друга, но старик, казалось, не слышал его.

– Кто идет? – снова проговорил он. – Я слышу легкие шаги!

Рыцарь низко склонил голову, ибо при виде безутешного старого отца, сердце его исполнилось скорби. Он хотел что-то сказать старику, но тот сделал ему знак молчать.