Кровь отхлынула от лица барона, и глубокая печаль покрыла его чело. Он сидел недвижим в своем кресле и перед глазами его вставал образ той, что была теперь навек потеряна для него. Без сна провел он ночь, а утром велел седлать коня и за завтраком объявил всем о своем намерении уехать обратно на родину. Девушка видела, в какой печали был ее возлюбленный, но после ночной их встречи не смела не только заговорить с ним, но и поднять на него глаза. Вскоре барон простился со всеми и отправился в обратный путь.

Переправляясь морем в Италию, Асбар все чаще призывал смерть, и, держа в ладонях дорогой медальон, мечтал о том, как встретит свою возлюбленную на небе. Он перестал есть и спать, и только постоянно призывал свою любимую и молил Господа о встрече с ней. Силы совсем покинули его, ему случилось заболеть. Лежа на коврах на палубе, он повторял в горячке дорогое имя. Чудилось ему, что в его груди живет маленький золотой огонек, и что огонек этот – существо, обладающее собственной волей и чувствами. Грезилось, что это она, его любимая Алейсейн, с которой они и не расставались вовсе.

К тому времени, как корабль вошел в порт, Асбар сделался уже совсем плох. Его спутники позаботились о нем и отвезли в стоящий неподалеку замок, хозяйкой которого была прекрасная графиня Соль. В беспамятстве привезли его туда, и женщины графини, сведущие в целительстве, принялись лечить барона.

И вот, наконец, Асбар смог подняться на ноги. Он горячо поблагодарил госпожу, которая столь долгое время заботилась о нем. Графиня тепло поприветствовала барона фон Баренхафта и долго с ним беседовала, расспрашивая о его родине и о Святой Земле. Он многое рассказал ей, умолчав лишь о своей возлюбленной и о печальной ее судьбе, поскольку сама мысль об этом терзала его сердце по-прежнему. Вскоре вошедший слуга доложил, что столы в зале накрыты и все готово к обеду. Баренхафт и графиня Соль направились в залу, где уже собрались рыцари и дамы. Графиня отвела барону самое почетное место возле себя. Асбар ел и пил очень мало. Воспоминания о минувших днях нахлынули на него и он, разглядывая собравшихся, грустил о пирах прошлых лет, когда сидел рядом с госпожой Алейсейн. Печалился он и о своих друзьях, большинство из которых покоились теперь кто на дне морском, кто под песками пустыни, кто в Святой Земле. Блуждая взором по лицам собравшихся за трапезой, он вдруг заметил прекрасного юношу, который, как и барон, рассеянно озирал глазами общество за столом. Он был смугл и темноволос. Темно-карие глаза его, окаймленные длинными ресницами, глядели задумчиво и печально. Совершенные черты лица заявляли о том, что он является отпрыском знатного рода, но платье его сокрушалось о том, что он небогат.

Фон Баренхафт обратился к графине, дабы узнать, кто этот юноша. В ответ она сказала, что это трубадур, который гостит в замке со вчерашнего дня, и что после обеда он обещал исполнить свою новую песню. В первый раз Асбару, любителю пиров и застольных бесед, обед показался бесконечно длинным. Но вот все встали из-за стола, перешли в другую залу, где были расставлены кресла. Певец поклонился зрителям и, подстроив лютню, заиграл и запел. Необычное волнение поднялось в груди барона. Сердце его забилось так, что медальон, с которым он никогда не расставался, задрожал на его груди.

– Вы не учли того, что я рассказал вам, – вставил семинарист. – Медальон задрожал оттого, что душа госпожи Алейсейн была взбудоражена и зачарована песней трубадура.

– Возможно, – сухо ответил Ааскафер. – Но я рассказываю эту историю такой, какой слышал ее из уст самого барона Баренхафта.

Помолчав немного, он продолжил.

– Асбар слушал по-юношески нежный голос, стихи, написанные темным стилем, и в душе его воскресала прежняя любовь. Он забыл о смерти, забыл о своей скорби, и прекрасные звуки наполнили его сердце радостью и блаженством. Певец умолк, и когда барон оглядел слушателей, он заметил, что суровые лица рыцарей посветлели, дамы улыбнулись своим тайным мечтам, а глаза их засияли. На молодого трубадура было брошено немало благосклонных взглядов из-под темных пушистых ресниц. По просьбе графини он спел еще несколько песен, и она щедро наградила его, подарив прекрасный подбитый мехом плащ. Под вечер все разошлись, и фон Баренхафт ушел в свои покои. Он еще не окреп после болезни, и ноги еле держали его. В изнеможении упал он на постель, но волнение не проходило. Медальон на груди продолжал дрожать, барон накрыл его рукой. Золото до того нагрелось от внутреннего жара, коим рыцарь был терзаем последние часы, что жгло кожу. Если принять за верное то, что вы сказали мне, то причина этого станет ясна, – проговорил рассказчик, кинув взгляд на семинариста.

Тот по-прежнему прятал лицо под капюшоном. Но от меня не ускользнуло, что малый при этом усмехнулся чуть заметно, одними губами:

– Ах, эти трубадуры, что они делают со своими прекрасными слушательницами! – с притворным осуждением заговорил он. – Темный стиль их канцон – настоящая любовная магия! Слова подогнаны друг к другу так сладостно, двусмысленности и тайные символы в стихах, подкрепленные волнующей музыкой, исподволь пленяют души девушек-невест и замужних дам, заставляют их алкать нежной страсти, забыв о долге и благочестии. Это и произошло с госпожой Алейсейн, когда она слушала юного трубадура. И она с тех пор желала неотступно следовать за тем, кто сулил ей блаженство беспечной любви, не отягощенной узами и невзгодами, любви освобождающей, юной, вечной… Совсем не той, что мог ей предложить мужлан Баренхафт!

Смущенный этой грубостью, я отвернулся от наглеца.

Ааскафер молчал. Видно, примерял слова семинариста к своему повествованию, а потом снова заговорил:

– Это ваши измышления. А мой рассказ правдив. Вот, что было дальше. Барон поднялся и вышел из своей комнаты. Некоторое время он бродил по замку, покуда не повстречался с певцом. Юноша учтиво поклонился и хотел пройти дальше, но барон задержал его.

– Ты прекрасно пел сегодня. Ты обладаешь и талантом, и знанием, и мастерством, и, конечно, добьешься большой славы на состязаниях певцов. Твоя песня проникла мне в сердце, которое уже долгое время скованно броней печали. Вот, возьми! – с этими словами барон снял с руки и отдал трубадуру перстень, лучший из тех, что привез с Востока. Юноша поблагодарил рыцаря и поклонившись, ушел, а барон еще долго стоял, прислонившись к холодным камням стены, и испытывал в эти минуты неизъяснимое блаженство.

С того дня барон всегда присутствовал на обедах и никогда не пропускал того момента, когда рыцари и дамы рассаживались вкруг, чтобы слушать трубадура.

Барон Асбар подносил певцу самые щедрые подарки, и юноша вскоре привязался к своему благодетелю, а Асбар чувствовал себя спокойным и счастливым лишь в его присутствии. Это рождало в бароне странные мысли о том, что он не волен в своих чувствах, что некая сила подчинила его. Объяснить этого себе он не мог, противостоять этой силе – тоже. Так прошло несколько недель. Однажды, когда барон одевался, чтобы выйти к обеду и увидеть своего любимца, тот сам появился в дверях его комнаты. От его внезапного появления в глазах Асбара фон Баренхафта помутилось и вместо юных и совершенных черт певца ему привиделся черный лик сатаны. Видя, как рыцарь отшатнулся от него, юноша, испугавшись, ушел, а барон отослал слуг и, опустившись на колени перед распятием стал молиться об искуплении грехов. Затем решил скорее уехать из замка.