Наконец они переехали. Долгожданное событие и огромное облегчение для Стэна и Андре.
Новое место.
Оно было чужим.
И неудивительно, ведь жили они теперь на самом краю Плато.
Здесь всё было другое.
Запахи, свет, вода, тепло и холод, трава и деревья, земля и вечный ветер, что гулял среди мёртвых домов, шевелил ветвями, гнул к земле цветы и свистел на разный лад. Он не был холодным, скорее тёплым, но порывистым. К ночи успокаивался, а с раннего утра принимался за старое, и не было ему покоя, поскольку ветер очень любил своё дело…
Ещё мальчики скучали по старой кухне с её многочисленными кастрюлями и сковородами. Мать любила утварь всевозможных размеров и в старом доме хранила свою «коллекцию» на стенах по обе стороны от плиты. Там они висели на крючках в строгой иерархической последовательности, от самого потолка и до пола. Иногда двойняшки устраивали целые концерты, просто барабаня руками по днищам, извлекая не самую мелодичную музыку, ещё к тому же и раскачивая их. Подпрыгивая и приседая, чтобы достать до самой верхней и нижней, они били ладонями, не совсем понимая, что такое гармония, да и не стремясь создать что-то новое и поэтичное. Их целью было просто баловство, выброс энергии, один хотел опередить и предвосхитить действия другого и обязательно стать первым. Второе место их никак не устраивало, вторые были неудачники.
Когда было хорошее настроение, братья бежали стремглав от самой школы, чтобы первыми ворваться в дом и устроить самый громкий гвалт в округе. Один из них вставал у одной стены, второй – у другой, и соревнование начиналось. До той поры, пока на шум не выходили родители или соседи не начинали жаловаться…
Но вот тут… на новом месте… Когда дом был обустроен и отец с матерью пригласили сыновей оценить новое обиталище, братья поняли, насколько скудно и грустно им будет. Кухня была больше, как и гостиная с родительской спальней, да и второй этаж не подкачал, но дом был настолько пустым!..
Городской особняк был уютен, в нём помещалось всё самое необходимое, он не был широк, его можно было полюбить, и в нём хотелось жить… Новое обиталище было отталкивающим. Холодным, чужим, гулким и навевающим жуткую ностальгию. Как будто и не дом вовсе, а пещера, где они родились.
Вещей в связи с переездом у них поубавилось. Многое было оставлено, отдано соседям – тем, что были не так злы и имели сочувствие по старой памяти. У ребят поубавилось игрушек, да и мебель они не стали брать за полной бессмысленностью. Всё необходимое было на месте. Только небольшая тумбочка да сундук получили билет в новую жизнь, и то после долгих уговоров.
Занести вещи в дом – это одно, а уборка, да генеральная – совершенно другое. Несколько дней они тёрли полы, шкафы, полки, окна, лестницу, перила и даже чердак с подвалом, чтобы более-менее можно было жить и не было противно. Некоторые стёкла были разбиты или в трещинах, особенно на втором этаже. Не в первый день, но и с этой проблемой Генри справился.
Постепенно жизнь вошла в привычное русло. Новое для всех, но не как после Обвала…
Мальчишки часть дня посвящали учёбе, помогали матери по дому и изучали окрестности. Герда вся была в домашнем хозяйстве, а отец целыми днями трудился на местности, изучая и зарисовывая, где удобнее всего можно было бы начать строить станцию.
Через две недели после переезда к ним приехала группа из города, чтобы проведать их, рассмотреть варианты для строительства и дать ребятам задания по учёбе на ближайшее время. Раз в три месяца к двойняшкам приезжал учитель, чтобы проверить знания, изучить в течение нескольких дней самое необходимое и дать целую тетрадь с задачами до следующего своего визита. Братьев очень расстраивали такие гости. Для них было сущей каторгой не только принимать таких людей, но ещё и слушаться их, словно возвращаться в прошлое, в опостылевшие классы, где все сидят как по струнке и где нужно следовать правилам…
Переждать, пережить – это они могли. И как только учитель уезжал, мир их новой дикой жизни вновь распахивался и манил, и какое бы настроение у парней ни было, выбраться в дебри окружающего мира, где есть только они и больше никого, было бесценно. Так они изучили каждый метр, каждый заброшенный колодец, каждую ветку и листик. Излазили все дома, построили убежище в роще, проплыли вдоль и поперёк ближайший участок реки, могли на спор с завязанными глазами перейти мель и ни разу не оступиться и не попасть в глубокие вязкие ямы, что встречались то там, то здесь… Любили забраться на дальний высокий берег после долгого плавания, замёрзшие и мокрые, греться на солнце, обхватив друг друга руками, и просто смотреть вдаль, где берег срывался в пропасть и где солнечные лучи пытались прорвать бесконечный туман, что скрывал где-то очень далеко ещё одно Плато и их брата…
* * *
Тогда же они впервые увидели Чудо. Невиданное и красочное явление предстало их глазам, и ребята сперва не поверили, испугались и отшатнулись. Стэн вскрикнул и прижался к брату, махнув лишь рукой в сторону. Андре посмотрел и лишился речи, вздрогнул, и по его телу пробежали мурашки. Но не робкого десятка были эти мальчики, чтобы так быстро сдаться и в трепете убежать. Они удивились, их одолел страх, но так, чтобы отойти стороной и, не оглядываясь, спрятаться за поворотом, – это не в их характере. Лицом к опасности, плечом к плечу!..
– Это чудо, – почти утвердительно сказал Стэн.
– Почему чудо? Всего лишь радуга.
– Откуда ты знаешь? Ведь мы никогда не видели.
– Да… Но по описанию очень похожа. Семь цветов, строгое разделение линий, дуга, уходящая вдаль. Если бы не было столько дыма и тумана, мы могли бы увидеть, где она заканчивается.
– А вдруг она упирается в то место, где живут другие люди, вдруг её видит наш брат?
– Это вряд ли, – мотнул головой Андре, слегка сморщившись. – Скорее опускается в пропасть на самое дно, где ничего не видно, и светит всем тем, кто там остался.
– А их там много?
– Шутишь? Целый мир.
– А кто же тогда мы?
– Всего лишь везунчики. Так папа однажды сказал.
– И ты ему веришь?
– А чему тут не верить? Так оно и есть… А хочешь посмотреть на неудачников?
Младший брат недоумённо посмотрел на старшего.
– А что, можно?!
– Конечно, можно. Спустимся прямо сейчас по радуге и увидим такое…
Стэн в недоумении открыл было рот, но потом понял, что над ним потешаются, и проворчал:
– Врёшь ты всё. Никого там на дне нет. И спуститься по ней нельзя. Это обман.
– А давай проверим! Вот прямо сейчас потрогаем твою радугу. Вдруг на ней прокатиться можно?
– Не-а. Нам папа запретил. Помнишь? Строго-настрого.
– А мы ему ничего не скажем. Это будет нашей тайной. Помнишь, как в городе с ушедшим стариком?.. Мы же никому не сказали, куда он отправился.
– Там другое. Дедушка нас сам попросил, а тут мы просто балуемся.
– Да, но на сей раз я тебя прошу никому не говорить и сам обещаю тебе, что никому не скажу.
Стэн немного помолчал, взглянул вниз.
– Страшно мне.
– Ну а мне – нет. Нас же двое. Поможем в случае чего. Ты же выручишь меня, если случится беда?
Брат кивнул.
– Ну а я спасу тебя. И не попрошу за это десерт.
– Давно его у нас не было.
– Мама просто не может каждый день…
– Я знаю.
– Ну, чего стоишь, пошли.
Спуск по склону действительно был тяжёлый. Само Плато продолговатой овальной формы было спроектировано таким образом, что по самому краю, замыкая собой круг, протекала искусственная река, за которой всегда возвышался высокий берег с ветвистыми деревьями по всему периметру. Их щедрые корни так глубоко уходили под землю, что надёжно схватывали возвышенность и предохраняли границу Плато от разрушения. На самом краю не было ни заборов, ни каких-либо заслонов от несчастных случаев и смельчаков, но создатели никак не предполагали, что найдутся настолько сумасшедшие, что после спасения от всеобщей гибели будут искать смерти даже здесь, в раю, созданном руками человека. Но даже в раю есть дети…
Их отец вместе со Старейшиной однажды спускался вниз, чтобы посмотреть и изучить, как там всё устроено. Тогда они решили, что это очень низкое место и оно не подходит для их планов с дорогой. Мальчиков он тогда взял с собой. И, понимая, с каким восторгом ребята наблюдают, как можно легко спуститься и подвергнуть себя опасности, отец под угрозой жестокого наказания приказал им держаться отсюда подальше… Дети серьёзно кивнули и стали посещать это место как можно чаще. Более того, оно стало их любимым…
Но вот на само основание, или, как его все называли, Короб, они пока не ступали. Андре помнил, что отец, когда спускался вниз, делал всё осторожно, но ловко, и получалось это у него быстро. Братья же еле ползли, хватались за каждую травинку и каждый раз выискивали удобную кочку, чтобы ступить на неё. Шутка ли, крутой склон, где растёт только трава, упирается сразу в рылообразный короб минерально-каменного днища, не больше двух метров шириной, ну а дальше – пропасть…
Мальчишки страшно перетрусили, хватались друг за друга, что в принципе делать опасно, и когда оказались внизу, долго переводили дыхание и бормотали что-то нелестное. Им захотелось обратно, подальше отсюда, домой и в тёплую постель, где всё гораздо более очевидно и устойчивей, чем здесь.
Они взялись за руки и ползком добрались до края, заглянув вниз…
Ничего не было видно. Только терпеливый гул ветра, туман, что вечно бродит меж горных вершин, да струи тёмного пара, что до сих пор добираются из самых глубин. Не было впечатления бездонной пропасти, но в то же время не хотелось опробовать, насколько там глубоко. Было страшно, тоскливо, хотелось плакать. Ребятам на один миг показалось, что внизу воет не ветер, а несчастные, что не погибли, а живут среди руин где-то глубоко внизу и рыдают о своей участи, взывая к богам о помощи и защите. Только не слышат боги, поскольку думают, что это всего лишь ветер и что помогать давно уже некому…
Андре представил себе людей: израненных, тощих, с проломленными головами и дырами в телах, в рваной почерневшей одежде, с тусклым взглядом и бесконечным истошным воплем, что возносится к самому небу и вязнет в молочной пелене.
Дрожь пробрала его.
– Всё ещё хочешь спуститься вниз? – шёпотом спросил Стэн.
– Ни за что, – стараясь сохранять спокойствие, признался Андре.
Они отползли к склону и больше от него ни на шаг не отходили. Так они дошли до радуги, что начала тускнеть, и вдали её пёстрая палитра уже размыта. Но здесь, у самого края, это удивительное явление природы в силе своих красок было настолько ярким, реальным и осязаемым, что хотелось во что бы то ни стало дотронуться, всего лишь протянуть руку и надорвать кусок этого чуда, оставить себе на память, положить в карман и вечерами любоваться, использовать как фонарик, вылепить мячик и бросать на потеху, играть, похвастаться родителям и дать ему имя…
Мальчишки переглянулись, собрались с духом и дотронулись до края радуги. Интересно, что они хотели почувствовать? Ершистость травы, твёрдость дерева или плавность воды? Им не с чем было сравнивать.
В школе радугу описывали как красочное, но иллюзорное явление, закон природы, не более того. Но братья почувствовали другое… Было похоже на давно забытое воспоминание о раннем детстве и первых моментах, когда просыпаешься раньше всех, а дом молчит, дремлет ещё в утренней тишине, щёлкает и скрипит иногда своей монотонной ворчливостью. Кругом скучно, и, подгоняемый желанием, ты бежишь в комнату родителей, чтобы ворваться к ним и прогнать покой. Ростом ещё не вышел, залезть на кровать так просто не удастся, и ты хватаешься ручонками за простыню, за одеяло, тратишь все силы, но всё же взбираешься и, улыбаясь во все свои шесть зубов, начинаешь за всех день.
Стэн и Андре любили так делать, когда был выходной и родители так хотели выспаться. И те самые ощущения простыни, что выскальзывает из рук, они запомнили на всю жизнь. Что-то похожее было и сейчас. Они дотронулись до радуги и ожидали, что ничего не будет, схватят «исчезнувший пирожок», как сказала бы их мама. Останется в руке только воздух. Странно, но вопреки всем ожиданиям семицветная дуга была реальна. До неё можно было дотронуться, потянуть на себя, и она поддавалась. Встряхнуть и попытаться поднять – она лениво, но колыхалась. Прислониться, словно к стене, и она выдерживала…
Всё это было, но позже. А в первый раз братья так перетрусили, что отскочили в сторону и долго не могли решиться двинуться, даже шевельнуться боялись. Их сердца стучали громко и в унисон. Если бы не ветер, самый громкий звук среди гор был бы именно испуганный перестук жизни…
Ничто не выдавало в радуге того, что она – нечто другое. Сколько раз ребята видели её в небе и после дождя, да и просто вдали, когда в разрывах тумана, вся опутанная узлами то ли туч, то ли пара, она вырастала прямо среди пропасти, не дотрагиваясь своими «ногами» ни до гор, ни до Плато. Цветная дорога просто появлялась ниоткуда и уходила в никуда…
Сейчас же всё по-другому. Да, дождя не было, но после Обвала многие природные явления претерпели изменения. И дождь начинался без туч, и солнце иногда светило ночью, и северное сияние всё чаще и чаще можно было видеть далеко не на севере… Но так близко радуга ещё не подбиралась к их дому. И она действительно была странной.
– Чудо, – просто прошептал старший сын.
– Мы же пошутили, не надо, – попытался уговорить радугу младший.
– Чудак, она тебя не услышит. Это просто природа.
– Но она другая. Никто такую не видел.
– А ты откуда знаешь? Столько всего в мире.
– Наш мир – всего лишь это, – Стэн указал на Плато. – А дальше, всё вокруг?..
– Нам и не нужно знать. Взрослые не знают, а мы – дети… Там не выжить.
– На другой земле как-то смогли… И они не здесь, – покачал мальчик головой. – «Как-то», – передразнил брата Андре. – Это Чудо, слышишь? Мы никому о нём не расскажем. Согласен?
– Это наше место и наша радуга, – прошептал Стэн.
В тот день они так и не посмели снова дотронуться до неё. Просто забрались обратно на склон и долго смотрели, как она убывает. Радуга растаяла, не осталось даже очертаний, а братья так и сидели, заворожённо глядя вниз, время от времени поднося руки к лицу, принюхиваясь и вглядываясь в переплетение линий на ладонях. Даже с собой они не смогли ничего забрать.
* * *
С тех пор ребята часто приходили на любимое место и просто любовались видом. Конечно, надеялись снова увидеть Чудо, но оно редко захаживало в их места, и хотя с момента переезда мальчики видели радугу не один десяток раз, подойти близко, дотронуться, испытать себя, да и просто побаловаться они решились ещё дважды. Дети больше ничего не боялись, но странные ощущения удивительного испытывали в самом его первородном понимании. Эта радуга действительно была физическим предметом, осязаемым, реальным. Она поддавалась на все прикосновения, была единым полотном, не разделённым лоскутами по цвету, и длинным, очень длинным…
Что только с ним мальчишки не делали. Пытались рвать, пробить насквозь, расшевелить и сбросить вниз, отщипнуть кусок и оставить себе. Ничего не выходило. В конце концов, собравшись с духом, Андре попытался забраться на Чудо и пройти хотя бы пару шагов. Но текстура радуги была настолько податлива, что даже с помощью брата у него ничего не вышло.
Больше они к Чуду не приближались. Всего лишь запомнили, что, несмотря на погоду и время года, радуга обязательно появляется раз в неделю, хаотично, не обязательно утром или вечером, но может днём или ночью… Всегда ярка, дугообразна. Её появление всегда начиналось издалека и заканчивалось у их Плато. А исчезала строго наоборот.
Для игр радуга была совершенно бесполезна, ребята просто не знали, как её можно было применить, но она, безусловно, была важным элементом их жизни, почти родной.
Они её нашли, первыми дотронулись, радовались её приходу и уходу, прощались и здоровались, любовались и фантазировали, что они с ней сделают, если… Радуга была только их Чудом, и они никогда и ни за что не могли с ней расстаться. И никто про неё не знал.
* * *
С тех пор прошло больше года. Согласно договорённости очень скоро издали должны были показаться сверкающие рельсы, что мастера тянули прямо над пропастью и уже, по сообщениям из города, преуспели больше чем наполовину. Каждое утро их отец вглядывался вдаль, закрывая от солнца глаза. В ясный день он щурился от бликов, что сияли отражённым светом, но видеть постройки – это одно, поскольку они забрались высоко в небо, в то время как дорога должна была пройти гораздо ниже, на уровне земли, там, где почти всегда ничего не видно. Сквозь дым, туман и пар не прорваться взору, но даже в хорошие дни железных «лезвий» было не увидеть…
Генри с Гердой очень переживали. Они боялись, что всё сорвётся, у людей просто не хватит умения, и они сдадутся… А по-другому как это сделать?.. Родители были на взводе уже не один месяц.
Со своей стороны они почти всё доделали. Местность в посёлке расчищена, несколько домов разобраны на детали, и из их же составляющих родилась импровизированная платформа, что легко разбивалась на несколько секций и могла быть перемещена на любое расстояние. Но самым тяжёлым и необходимым Генри считал расчистку дороги для прокладки рельсов уже на самом Плато. Нужно было не ошибиться и наметить путь так, чтобы рельсы легли одной сплошной длинной стрелой, соединяя два Плато в целое, без сбоев и погрешностей в «пару десятков метров».
Уж сколько он консультировался со Старейшиной и ребятами, что общались с человеком из пещер, информатором, о состоянии стройки, доступных нюансах производства и настроениях населения, но так и не смог добиться точного ответа на вопрос. Да его, похоже, и не было. Как можно определить с точностью до секунды, какое отклонение будет и возможно ли оно? Не исключено, что всё пройдёт гладко. Но и сбой вполне реален… Точными данными славился старый мир. Его нет, как и спутников и самолётов. В Новом Мире больше полагались на удачу и меткий глаз.
Мастера, что строили, советовали не переживать. Их дорога создавалась из такого материала, что прямой готовый участок можно было повернуть, придать изогнутую форму прямо во время установки, и большой проблемы в общем-то не было…
И только Генри, что всегда любил доводить любое дело до логического конца, да не как-нибудь, а хорошо, такой ответ не успокаивал. Его работу должны были посчитать не просто сделанной, а превосходной, вплоть до мелочей: благоустроенной территории, специально перестроенного под гостиницу дома, расширенной дорожки для велосипедов, очищенных колодцев, специального меню, что придумала Герда для торжественного дня, перекрашенных и отремонтированных домов – в общем, всего того, что успел сделать неугомонный отец семейства за два года…
Но главной его целью было не задабривание и угождение по сути чужих ему людей, а то, как их потерянный сын воспримет их первую встречу, что подумает, скажет, догадается ли, как ему рады, сможет ли принять их такими, несколько диковатыми и совсем уже не городскими… Подружится ли с братьями?..
Герда тоже переживала. Вначале, сразу после переезда, она взяла на себя домашнее хозяйство и детей, полностью предоставив супругу работу для Дня Встречи. Он уходил с утра, днём забегал, чтобы переодеться и взять с собой обед, и возвращался только поздно вечером, безумно уставший и весь в грязи. Почти сразу он засыпал, так что поговорить о том, что он сделал за день и как продвигаются дела, не было возможно. Выходных почти не случалось. Бывало, мужчина давал себе передышку на полдня, но только для того, чтобы просто не упасть без сил там, где он работал. Помочь-то было некому. На вопросы почти не отвечал, был скуп на эмоции, но никогда не жаловался. Говорил лишь, что всё движется, но как же мал срок, отведённый ему одному…
Герда слушала, и ей становилось стыдно. Казалось, что она отлынивает… Да, на ней висел весь дом, кухня, огород, занятия с мальчиками и постоянный контроль, чтобы ничего не упустить. Но в то же время женщина понимала, что пользы будет гораздо больше, если она сможет помогать ещё и мужу. Герда не знала, как это сделать без ущерба для всего остального, поскольку весь день у неё был расписан с утра и до самого вечера, но надо было пожертвовать чем-то во имя того, на что они подписались.
И жена приняла решение. Не резко, не сразу, а постепенно, шаг за шагом, она стала уделять детям всё меньше и меньше времени. Вначале ушли в прошлое их вечерние настольные игры, затем работу, что она разделяла вместе с ними по дому, Герда переложила на сыновей. Это были сущие мелочи вроде прополки огорода, сбора урожая или необходимости натаскать воды в дом. Насущные вещи вроде стирки одежды или готовки еды она оставила за собой. Но только до тех пор, пока ребятам не исполнится по одиннадцать лет.
Летом, скромно отметив их общий день рождения, женщина окончательно освободила себя от бремени быть слишком заботливой и приняла решение уделять помощи мужу как можно больше времени. Ребятам это она сообщила на следующее утро после праздника, когда рано их разбудила и сказала, что теперь работает с их отцом и видеться они будут редко, а задания по дому каждый день будут указаны в записке, что на кухонном столе… Готовить для них она тоже отказалась, только если будут общие обеды или ужины. А так она обещала научить их всему, только чтобы прокормить себя.
А они с отцом и так о себе позаботятся…
Вот так вот в один день жизнь ребят изменилась и перевернулась на своих коротких ножках через голову. Многое стало другим. Когда они просыпались, дом был уже пуст, спешная записка небрежным почерком расписывала дела по пунктам. Овощи и фрукты, что должны были составить их рацион, лежали в корзине, а конфорка, на которой готовили, была ещё тёплой.
Мальчики не понимали, за что с ними так. Мало того, что отец и пары слов не мог сказать, так ещё и мать, любимая и самая родная во всём мире, взяла и бросила их…
Нет, женщина не уехала, не сбежала, крикнув напоследок, как они ей надоели, она была недалеко отсюда, всего в паре сотен метров, может, чуть дальше, но возврат к тем тёплым отношениям матери и сыновей был невозможен. Дороги завалены, мосты сожжены, оставалось только гадать…
Мальчики пытались поговорить, улучить минутку и просто попросить объяснить, что они такого сделали, что стали ей противны?.. Но мать отрицала ненависть и просто твердила, что эта стройка очень важна, важнее всего… И в то утро она им всё сказала.
Они её услышали, но так и не поняли. Не чувствовали ненависти к брату, хотя прекрасно понимали, что именно из-за него всё и происходит. Ребята всё ещё любили его той любовью, что бывает на расстоянии. Но чувствовали себя при этом ненужными.
И Новый Мир стал слишком большим для них…
* * *
Жизнь парней потекла по другому руслу. В ней было много минусов, но и плюсов хватало. В первые недели мальчишки пребывали в таком раздрае, что не знали, за что браться в первую очередь. Ежедневные записки, конечно, помогали, но будь братья сговорчивей и не так капризны, проблемы просто не существовало бы. Но они были соперниками, временами такими ярыми и страстными, что будущее для них виделось очень мутно, почти неразличимо. Они жили сегодняшним днём, для них не существовало слов «уступи» и «поделись». Быть собственником, единоличным владельцем, взять то, что твоё, и пусть даже оно не нужно, всё равно сберечь, отвоевать с боем и гордиться, что не отпустил, – именно так размышлял их мятежный разум…
И началось это не вчера, а давным-давно, с раннего детства, когда родители впервые заметили, что дети не слишком дружны. Отец тогда сказал, как же они похожи на дедушку, а мать ответила, что её папа тут ни при чём… Случай был не единичный, и Герда старалась воспитать в них дух братства и отрицание всего того, что может их разлучить. Но корни всегда гораздо глубже, чем все мы думаем, и перерубить каменные основы – дело не невозможное, но в перспективе маловыполнимое. Тут нужно не отрицать, а именно наставлять, всем своим примером доказывая, что можно и по-другому. И мать периодически поучала своих сыновей, присовокупив весь свой жизненный опыт, стараясь быть не злобной гаргульей, а добрым другом, что всегда готов подсказать, но не ругать…
Отец никогда не говорил с ними на тему воспитания, в крайних случаях применяя грубую силу, и братья отчётливо помнили, как дважды получали изрядную трёпку именно из-за своего вечного соперничества.
Все попытки были хороши и могли успокоить только тех, кто их затевал, а ребята как были противниками «подлинного идеала», так ими и оставались. И поменять в себе настрой, повернуть тумблер, дабы остановиться и что-то изменить, могли только они сами.
Конечно, они успели пару раз изрядно подраться, наставить друг другу синяков, придушить и укусить в самое видное место, но, видя, что их внешний вид родителей больше не волнует и никто не будет разбираться, что же стало всему причиной, братья приняли решение.
Свои обиды и надуманные претензии они решили сами. И работа стронулась с места, и дружба не была потеряна.
Понять мальчишек было можно, когда старший брат берёт на себя протирку пыли в гостиной, а младшему командует натаскать воды… Но стоило в списке дел поменять местами пару пунктов, как братство вернулось назад, словно и не уходило.
Не прошло и месяца, как Андре и Стэн поняли, что за всеми своими заботами они попросту не успевают учиться и готовить задания к очередному приезду учителя, в чём честно признались отцу с матерью однажды вечером. Им очень не хотелось тревожить взрослых, особенно по делу, напрямую не связанному с подготовкой к Встрече, но ребята набрались смелости и попросили. Лучше бы это делать с утра, когда родители не такие усталые, но тут как получилось… Они ожидали, что им ничего не ответят, как и в большинстве случаев, когда дети пытались заговорить. Но вдруг отец остановился, задумался и сказал:
– Хорошо, через два дня я еду в город по делам и поговорю со Старейшиной. Вам дадут отсрочку на год в учёбе. В старом мире это имело своё название, но теперь, спустя столько времени, я уже и не помню, как правильно оно звучит. Но я поговорю. Обещаю вам.
Генри задумчиво посмотрел на сыновей. В Андре что-то дрогнуло, он вскочил со стула и обнял отца. Секунду спустя в родителя уткнулся и младший брат.
Отец не был против. Просто устало прижал мальчиков к себе.
Целое мгновение ребята наслаждались давно утраченным чувством. Да, отец был грязен, плохо пах, и ощущения были несколько иными, чем когда-то. Но это до сих пор был их папа, тот, кого они так любили, уважали и, несмотря на излишнюю строгость, почитали главным в своей семье.
Глядя снизу вверх, всё ещё держа его за рубашку, Андре попросил:
– Хоть иногда, но обнимай нас, пожалуйста, пап. Мы и забыли, каково это!..
Сын задрожал, а потом заплакал.
– А ну отошли от отца, не видите, насколько он устал? Уйдите вообще из кухни, мешаетесь только…
Мать в последнее время стала очень груба с ними.
Ребята ушли, не стали раздражать понапрасну, но ещё долго между ними шёл спор, кто сильнее обнял отца и кто из них его любит по-настоящему.
* * *
Шло время. Работа двигалась. День сменялся ночью, неделя – месяцем, месяц – сезоном. И наконец минули те самые два года. Два года, что так тяжело дались их семье, где было всё… Страдания и унижения, пот, труд, иногда и кровь. Ссоры, отрицания и обиды. Опыт, разлука и ненависть. Слишком много для двух лет в одиноком посёлке высоко над пропастью, в раю…
Но это было и каждое слово – правда.
Время – умелый учитель, только если не сопротивляться и слушать.
Мальчики были прилежными учениками, и они выросли. Не только в плане роста, хотя подтянулись они очень здорово и в свои двенадцать выглядели на все четырнадцать. Труд их закалил, сделал выносливей, мускулистей, сдержаннее. Теперь они не бросались в драку по любому поводу, а старались решать вопросы словами, что в общем-то удавалось, но не всегда. На такой случай у ребят всегда были про запас шлепки и подзатыльники. Но ругались они не по-серьёзному, больше дурачились.
А вот родители от бесконечной работы порядком состарились. Герда стала горбиться и, без того немногословная, говорить почти перестала. А Генри весь поседел, руки его огрубели, он отпустил бороду, глаза спрятались глубоко под брови.
В последние месяцы даже сыновья вызвались помощниками в завершении прокладки неглубокого рва от посёлка и до самого Обрыва. Всё для того, чтобы можно было удобно проложить рельсы и поезд оказался вровень с платформой, не выше и не ниже. В общем, идеально…
Наконец все работы были завершены. Это ознаменовалось почти трёхдневным отдыхом, в течение которого отец с матерью просто лежали и отдыхали. Сыновья были им в помощь. Но, по большому счёту, Генри с Гердой просто хотели спать. Это было великое блаженство.
Наверное, наступило время и поговорить, рассказать все новости, мысли, что накопились за годы воздержания, но… время так отделило родных людей, сделало такими чужими и странными, что и говорить-то не хотелось…
А позже, однажды утром, вдали показались рельсы, и когда-то дружной семье окончательно стало плевать друг на друга.
Они стояли почти рядом: родители на самом краю, дети чуть позади, возле дерева. С момента окончания работ два раза в день взрослые делали обход по посёлку и окрестностям с целью соблюдения порядка, возможной доработки мелочей, обязательный осмотр станции и будущих «путей» до самого Обрыва. Там порой они останавливались надолго. Поднимались на склон, садились поудобней и смотрели вдаль. Видеть там было нечего, кроме бесконечного «молока», но Генри с Гердой завели свою традицию.
Они мечтали. О чём были их просьбы, чаяния (или просто так казалось со стороны), можно только догадываться, но именно там они были наиболее счастливы. Научились заново улыбаться, смеяться, тихонько переговаривались, не как раньше, только по делу, а просто о жизни…
И, конечно, между собой. Мальчишки в этом празднике не участвовали. Пару раз они ходили «смотреть вдаль» все вместе, но не потому, что так решили сообща, а просто дети увязались… Взрослым было всё равно.
И в то утро, когда солнце пронзило лучами «белого бога» и заиграло яркими зайчиками отражения с соседнего Плато, все они вместе, не сговариваясь, увидели две полосы, отливающие золотом металла.
Господи, как же мальчишкам хотелось закричать, запрыгать от радости, всем вчетвером пережить момент счастья, чтобы руки их были сплетены, сердца стучали как одно, а объятия значили гораздо больше, чем утешение! Им так не хватало любви… И они ждали момента, когда облегчение разрушит стены преград, все наковальни будут разбиты, а что-то очень важное станет прежним и не отступит уже никогда.