– Что там было, мам???
– Ничего доченька, – как-то задыхаясь, и казалось, захлебываясь ответила она. – Мы играли в какую-то мудреную пиратскую игру, – она прищурилась, изображая пирата.
– А после танцевали и танцевали. Я так уморилась, что немного отдохнула бы, – Ревекка притянула дочь поближе. Обняла обеими руками, так чтобы глаза Авелии не видели ничего вокруг и замолчала. И в том молчании они плыли и плыли дальше. Юная девочка вспомнила тот момент. Она вспомнила тот запах, ту вонь чужих тел, их пот перемешанный с чесноком и выпивкой, но поверила матери. Потому что хотела поверить в ее рассказ. Вдруг правда играли и танцевали. Ведь мама так замечательно танцует. Она выбрала свою правду, ту, что пришлась больше по сердцу.
От всех этих мыслей, крутивших воспоминания в голове, Авелии стало дурно. Какая же сложная штука жизнь, как хитроумно и нечестно в ней всё переплетено. Как с этим жить?? С одной стороны Луций, с другой стороны мама. Боже мой!!! Почему же непременно надо выбирать??? Неужели это женская доля?? Что же делать?? Совесть грызла хуже сотни воображаемых крыс, которых она боялась, всего какое-то мгновенье назад. Но в тоже время, наперекор совести, из самого сердца восставала любовь. И там, в этой любви, на клубах парящих облаков на неё смотрел Луций, тот кто не побоялся взять в жены рабыню. Возбужденное смятение, тревога, мандраж – всё это бушевало в груди юной девушки. Казалось, что от происходившего сердце может не выдержать, и остановиться. Теперь Авелия еще лучше понимала мать. Сбежать из этого мира – это невыход из положения, так много раз говорила она. Сейчас эти слова, слышались как нельзя актуальнее. Выбор!?? Авелия не могла сделать выбор. Быть может это сравнимо с выбором какую руку тебе отрубить, правую или левую. Они обе нужны, без обеих плохо, и при отнимании любой, дальнейшая жизнь не будет хорошей, долгой и счастливой. Но с рукой как-то проще решиться. Ведь жить без неё все-таки можно. Так, в переживаниях, Авелия то ходила по камере, то сидела на земле, но не то не другое не приносило покоя. Чувствуя себя совсем слабо, девочка опустилась на пол, и прислонившись спиною к холодной стене, поняла, что вот-вот лишится чувств. Как бы машинально, подставляя руку, под будущее падение, Авелия свалилась и потеряла сознание.
Тишина. Разрезающая уши каким-то невыносимым скрежетом, тишина, разбудила Авелию. Точнее сказать шорох, еле заметный, но все-таки будоражащий и колеблющий. Авелия открыла глаза. Она лежала на грязной земле, вниз лицом, подложив согнутую руку под голову. Было холодно. Возможно, наступила ночь, но разобраться в этом не представлялось возможности, хотя бы потому, что в камере отсутствовали окна. Мурашки и не прекращающийся шорох заставили ее подняться и прислушаться. Звук исходил с противоположной стороны камеры. Авелия сосредоточилась. Сознание мгновенно подсказало, кто может быть новым гостем или наоборот старым хозяином этой камеры. Как бы по инерции, она сделала несколько шагов назад, подальше от того места где присутствовал шум. Однако нет!! Это точно не крысы!! Звук производился точно не животным!! Мерное постукивание, размеренное поскрипывание. Там за стеной определенно копошился человек. Авелия насторожилась, насколько это сейчас было возможным. Стало отчетливо слышно, как стену разбирают, там, с другой стороны. Вот послышались голоса изнутри. Точнее обрывки голосов, но точно голосов. Человеческих голосов. Непонятная радость, засветилась в душе молодой девицы. Она веселилась уже от одной возможности увидеть человека и услышать его голос. Не зная, кто там, она бросилась к нему навстречу. Мысли о том, что может быть, там за стеной затевают худое, отсутствовала как таковая. Авелия чувствовала, внутренне ощущала, что ее ждет что-то хорошее. Новые гости, говорили шепотом, однако, тот приглушенный голос Авелия разобрала бы где угодно. Там, за кусками глины и камня находилась мама. Она прильнула к стене, дабы убедится. И о чудо. С этой стороны, там где слышались голоса, камня и глины не было. Стену имитировала толстая мокрая ткань, внешне очень походившая на булыжную кладку. Авелия прильнула к ней ухом, дабы скорее убедится в своих подозрениях. И уже через мгновенье услышала мамин переживающий голос. Счастье, которое озарило треклятую камеру, можно смело сравнить с эффекту разоравшейся бомбы. Грусть, печаль, злоба, всё это моментом пропало из растоптанной души Авелии. Она захотела петь, танцевать, кричать во весь голос, от свалившейся на нее благодати. Как мало человеку надо для радости!!! Всего то, чтобы кто-то родной и любящий оказался рядом. Это так мало, но в тоже время, так много. Глупая улыбка, словно ветер на поле, заблестела на ее лице. Дождь из слез, теплых и счастливых, оросил зардевшие щеки. Она придвинулась еще ближе, решив помогать со своей стороны, отколупывать ткань от стены. Авелия вцепилась в неё что было сил, но оторвать ту оказалось непросто. Точнее, невозможно. Девочка пробовала её тянуть, пробовала её дергать, даже повисла на ней, но всё без толку. Ткань оказалась хорошо закреплена, большее того, пытаясь её оторвать, Авелия нащупала за ней железные прутья-перекрытия, стоявшие глухим рядом, практически в рост Авелии. То есть выхода, из этой камеры не существовало, разве что тот, через который её туда впустили. Какая-то печаль опустилась на плечи девушки. Нет. Она не помышляла о побеге, просто потеряв возможность бежать, на душе стало грустно. Однако, всё это оказалось явлением мимолетным, и продолжая дергать куски материи, там с края, где можно было за неё ухватиться, пальцы Авелии встретились с чьими-то пальцами с другой стороны. Она замерла в непонятном экстазе. Движение с той стороны тоже прекратились, но всего лишь на мгновенье. Нежные, трясущиеся, поглаживающие движения, словно редкий теплый дождь, заскользили по перстам девочки. Эти пальцы нельзя ни с кем перепутать. Теплоту этих рук, их прикосновения, невозможно спутать даже будучи без сознания. Это мама!!! Это моя мамочка!!! Нет сомнений, что это ее руки, ведь нежность и заботу этих рук нельзя перепутать не с чем. Сколько раз опускались они на голову, плечи, шею Авелии, сколько раз скользили по ней в самых разных направлениях. Ревекка не умела просто гладить. В каждом её движении ощущалась доброта, теплота и ласка, бьющая как родник из недр материнской души. Вот и сейчас, хотя она могла достать лишь до кончиков пальцев дочурки, она с мягкостью скоблила их и перебирала. Однако, продлилось это совсем недолго. Чей-то грубый голос из-за стены, одернул маму:
– Давай отдирай веселее, у нас не так много времени.
Пальцы матери ускользнули, и шорох за стеной продолжился с новой силой. Вскоре снизу показалась полоска света. В темной камере, эта полоска считалась не просто лучом света, но каким-то добрым знамением. Работали быстрее, и соразмерно этим трудам, свет начал заливать камеру больше и сильнее. Голоса слышались так отчетливо, что оказалось возможным разобрать каждое слово. Кто-то, не мама, но какая-то женщина, с очень знакомыми нотками речи, нервно спрашивала:
–Прокл, точно ничего не будет, за то что мы ткань отдираем? Точно?
– Да сказал же уже тебе, – отвечал глухой бас незнакомого мужчины, – скорее будет, за то, что мы с друзьями эту стену самовольно замуровали. Здесь должны быть прутья, чтобы наблюдать за особо опасными пленниками, а мы стену затянули. Чего за ними смотреть, если бежать отсюда, все равно некуда??
Еще несколько движений и конструкция оторвалась. Надо отдать должное незнакомцу, оторвалась она тихо и потому не привлекла нежелательного внимания. Авелия распрямилась в полный рост и уставилась вперед, туда, где только что стояла стена. Из-за факела, бьющего желтыми, огненными лепестками по глазам, девочка сперва закрылась рукой. Хотя света она не видела всего какие-то сутки, отвыкнуть от него оказалось делом, достаточно быстрым. Тем не менее, пускай сутки это и недолго, чтобы привыкнуть обратно, времени все-таки потребовалось. Чуть только глаза начали различать людей за решеткой, Авелия ужаснулась от увиденного. Вместе с двумя незнакомцами, стояла женщина, как две капли воды похожая на ее мать, но ее не являющаяся ею. Этот сгорбленный судьбой человек, просто излучал горе. Подобного, за ее непродолжительную жизнь, она не то чтобы не видывала, она о таком не даже не слышала. В этом горбуне смотрелось всё одинаково ужасно: внешний вид, впавшие измотанные глаза, трясущиеся руки, ужасные лохмотья, в которые он стоял облаченный. Но, пожалуй, самым ужасным и пугающим было именно сходство с матерью. Авелия, попыталась заглянуть за спины троицы находившейся пред нею, но там висела пустота. Эти люди пришли только втроем. Ужас, леденящий ужас, прошиб тело девочки громовым ударом. Неужели!! Такое невозможно!! Ведь я маму видела всего несколько дней назад, и та цвела как вишня знойным маем. Может ли человек так изменится, в столько не продолжительный срок? Она еще раз вгляделась в горбуна. Ужас, словно ушат ледяной воды, прошиб спину холодной испариной. Во взгляде горбуна Авелия читала материнскую теплоту. Впавшие глаза, просияли, знакомым с детства огоньком теплоты. Такого свечения, таких добрых черных глаз, не было, пожалуй, ни у кого в мире. От уродливого горбуна веяло заботой, переживаниями и тревогой. Сомнений не осталось. Горбун совершенно точно, являлся Ревеккой. Авелия, словно пьяная, сделала несколько неспешных шажков вперед, дабы приблизится к прутьям ограды. Мама, стояла уже близко к решетке и подходить ближе просто не могла. Они стояли друг против друга и рассматривали одна другую, как будто бы увиделись впервые, или после очень продолжительной разлуки. Велла тихонько тронула за руку Прокла, и кивком головы показала тому, что им лучше бы удалиться. После тронула за плечо Ревекку, хотела ей чего-то сказать, но та не реагировала на прикосновение, вперев взгляд в дочь и не замечая больше ничего на свете. Мгновенье, и мать с дочерью остались наедине. Гробовая тишина опустилась на камеру. Если не знать, что тут находятся две женщины, то можно смело предположить, что в комнате отстустовали люди. Обе стояли как вкопанные, устремив взгляды друг в друга, не шелохнувшись, и не проронив не слова. О чем они думали?? В сущности, это, пожалуй, неважно. Главное, обе понимали, что нынешняя встреча последний подарок судьбы им обеим. Они наслаждались этим мигом, этим счастьем, этой возможностью побыть вместе. Обе пытались рассмотреть напоследок друг друга, чтобы запомнить прелестные черты лиц, на всю жизнь. Чтобы каждой волосок ниспадающий с головы, отпечатался в памяти. Чтобы каждая родинка, чтобы блеск живых глаз, чтобы вся она, навсегда осталась теплым, живым воспоминанием. Но как это сделать? Как заставить себя запомнить мать или дочь? Как понять, что это твой последний взгляд?? Это можно понимать, но это нельзя принимать. Нельзя на это согласиться, даже понимая и осознавая, что теперь по-другому не будет. Однако, всему есть предел. И время, отведенное на смотрины, закончилось. Первой не выдержала Авелия бросившаяся на решетку, пропустившая руки сквозь прутья, и притянувшая к себе мать. Жадные пальцы, вцепившиеся в одежду, так сильно подтащили Ревекку, что казалось, та обняла мать прямо вместе с решеткой. Быстрые руки, в ответ на объятия дочери, с таким же рвением, обхватили её. Боль от прутьев, раздирающая тело словно шипы ломала хрупкие плечи и спины, но разорвать те объятия было невозможно. Еще миг, и сквозь решетку, перекрестным огнем, посыпались поцелуи. Каждая, стремилась обцеловать каждой, всякий кусочек тела, особенно лицо и руки. И вот так, не успев подставить лоб и щеки для поцелуев матери, дочь принималась целовать руки и лицо матери. Слезы полились потоками, но опуститься на землю, им оказалось не суждено – они растворялись в этих жарких объятиях. Сколько прошло времени в этой безмолвной и яростной любви, неизвестно. Наверное, если бы всемогущий предложил бы обеим сделку, мол, стойте так всю жизнь и вас никогда не разлучат, они бы выстояли. Они бы смогли это сделать. Но пари никто не предлагал, а время неумолимо двигалось вперед. Ревекка чуть-чуть отпрянула и уставилась на дочь. Она хотела начать разговор, но не знала с чего его начинать. Цену, этой последней беседы, слишком хорошо понимали обе. Авелия тоже молчала.
– Как ты, мам?? –вяло, и в мучительном напряжении, начала Авелия. Она еще и еще оглядывала Ревекку, как бы желая убедиться, что перед ней действительно она.
Мать в ответ, только развела руками. Что ответить, когда смысл твоей жизни, должны вот-вот отдать на растерзание зверю. Ну, в самом деле, ну не сказать же, что всё нормально. Ревекка не смогла сдержаться, слезы с новой силой хлынули из глаз. Она утерлась и как-то замахала рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.
– Я то, что!!? Расскажи как ты здесь, доченька, – Ревекка снова разревелась. Видеть дочь в темной и сырой камере, было огромным испытанием.
Авелия попыталась бравировать. Для этого она приняла непринуждённый вид, на лицо наехала мина самодовольствия и с натянутым равнодушием девочка отвечала.
– Я? Я, вроде бы ничего. Вот мой новый дом, – улыбка, размазанная по лицу задрожала. Авелия прекрасно знала, что скрывать что-нибудь от матери, занятие такое же пустое, как носить воду в решете. Всхлип!! Девочка держалась, что есть мочи. Новый всхлип!!! И бастион пал. Точнее разлетелся вдребезги. Реки слез пролились по зардевшему лицу девочки.
Обе снова кинулись друг другу навстречу. Снова решетка мешала задушить одной другую в объятиях. Как тяжел этот мир!!! Они гладили друга по волосам, по рукам, по лицу, и наперебой успокаивали.
– Доченька, ты держись. Смерть, это тоже часть жизни, пускай и самая ее заключительная. Там, там дальше ждет боженька. Только он рассудит твою жизнь как положено. Поэтому не бойся!! Ничего не бойся! –лепетала Ревекка, склонившись над своим птенчиком словно горлица.
– Мама, ты же знаешь, что я готова… – Авелия осеклась. Она сейчас думала не про себя, не про какого-то там Лоста. Она жалела маму. Сердце разрывалась на куски от одного только взгляда на неё.
– Но, ты должна жить и после, ведь там на небесах, мы снова будем вместе. – продолжила она просяще, заискивающе, даже, наверное, умоляюще. – Ты ведь знаешь, мы с тобой прожили прекрасную жизнь, и несомненно увидимся после, но заклинаю тебя, заклинаю всем святым что есть на земле, всем, что тебе дорого, не сделай глупость!! – Авелия взяла за голову мать и пристально посмотрела той в глаза. Ревекка не слушала ее. Она просто любовалась своей девочкой.
– Мама, – Авелия тряханула ее за плечи. – Ты слышишь меня??
– Да, дитятко, слышу. И слушала бы всю жизнь твой голосочек. Как же мне быть-то, здесь без тебя?? Что делать-то??? – пустые глаза Ревекки уставились в дочь.
Авелия молчала. Она тихонько повела ладонью по заплаканному лицу матери, один раз, потом второй. Убрала с него мокрые пряди волос и ответила тихеньким, но внятным голосом:
– Жить мама. Жить!!!
Не в силах более стоять, не в силах более стискивать в объятиях решетку и своего ангелочка, Ревекка сползла по прутьям вниз. Она села полубоком к дочери, смотря при этом не на нее, а куда вдаль своей камеры. Авелия села так же. Только руки, просунутые сквозь пруты, они не могли разъединить. Точнее, не хотели разъединять.
– Скажи мне, – начала Ревекка, голосом уже как будто спокойным и уравновешенным, – то, что говорят про кольцо – правда???
Авелия молчала. Она слишком хорошо знала мать. Знала, что если дать ей хотя бы пол шанса, хотя бы крупицу надежды, то та в лепешку расшибется, но заставит ее рассказать всю правду. Страшную правду. А что она сделает с этой правдой?? Да, что угодно, лишь бы защитить дочь!! Она побежит к Эмилии и докажет той, что кольцо на самом деле нашлось с утра одетым на палец Луция. А этого я и по-прежнему не хочу. Этого я не могу допустить!! Однако, врать матери тоже невозможно. Ведь это наша последняя встреча. Ведь это мама. Боже, сделай так, чтобы я прямо сейчас умерла. Она снова бросила взгляд на Ревекку. Та сидела, ласкающая её сквозь решетку, ждущая, как собака, хотя бы чего-то, с чем можно попробовать жить дальше. Авелия молчала. Но как же так можно с ней? С той, что жизнь тебе дала. С той, что сейчас же, жизнь свою за тебя отдала бы.
– Мам, – начала она, но запнулась. Она и сейчас не понимала, что может рассказать Ревекке.
– Мам, ты вырастила честную дочь. Никогда в том не сомневайся. Больше по этому поводу, я ничего сказать не хочу. Просто верь мне мама. Я всегда, ты же знаешь, всегда, росла честной девочкой, и ничего в моей голове, никогда не менялось. Просто верь мне мама!! – Авелия замолчала, уткнувшись взглядом в потолок камеры.
Ревекка, словно акула почувствовавшая кровь, ожила. Разумеется, на подобную подачку, мать вырастившая дочь, не могла согласиться. То, что она не рассказывает правду, пока не рассказывает, она считала не таким уж и важным. Важно то, что она не признает себя воровкой. Если так, значит не брала Авелия, это проклятое кольцо. Значит, совесть ее чиста, значит, получается мученица. Иначе как объяснить такое безропотное заключение под стражу. Ведь даже слова не вымолвила. Всё снесла и согласилась принять кару жуткую, страшную, не споря и не сопротивляясь. Глаза Ревекки налились жаждой действия, однако что-то делать пока было рано. Нужны детали. Но как достать их из девочки???
– Ты же знаешь, я верю тебе, и никогда не думала по-другому – начала она как-то по-учительски. Однако сразу сообразила, что на эти игры просто нет времени. Разговор может закончится прямо сейчас и не по инициативе Авелии или Ревекки. Сюда может войти Велла и потребовать окончить свидание, потому что сюда идут охранники.
– Ты меня только правильно пойми, – продолжала Ревекка скороговоркой, – мы же с тобой ни какие-нибудь, чужие люди!! Мне этого мало!! Разве не заслужила я больше правды, нежели то, что ты мне рассказала??
– Прошу тебя, уходи, – тихим голосом прошептала Авелия. Она слишком хорошо знала, что мама сможет ее убедить, выдать правду, как на духу. Она приведет тысячу аргументов и доводов, с которыми нельзя будет не согласиться и тогда придется рассказать. Но нельзя этого делать!! Хотя бы потому, что мама сможет привести эти же тысячу доводов Флавиану и Эмилии. От безвыходности у девушки дыхание сперло. Она понимала, лучше кого бы то ни было, понимала, как расстраивает этим маму. Как унижает её этими краюхами слов, этой язвительной недосказанностью. И это в последнюю встречу.
– Ты говоришь, живи!! – сказала Ревекка, поднимаясь, – а как жить?? Ты бы смогла жить с тем, с чем меня оставляешь?? Мне как это сделать?? Или чувства справедливости или может быть любви, присущи одной тебе? А я и так дальше смогу!! С меня станется….
– Мама, – вскричала Авелия, – прости меня мамочка, но я не могу рассказать тебе правду.
– Я понимаю, что не можешь, – пробурчала под нос Ревекка. Глядя на истеричный крик дочери, она поняла наверняка, добиться правды не получится. Еще она поняла, что больше продавливать нельзя, что допрос закончен, или последний час вместе, они могут закончить ссорой. Она еще раз притянула к себе дочь, снова принялась гладить ее по волосам и рукам, как вдруг в камеру ворвался Прокл.
– Сюда едет Флавиан. Ваше время вышло, – скороговоркой процедил он.
Ревекка вцепилась в дочь изо всех сил. Её лицо в этот момент выражало безумие. Конечно, она знала, что их время выйдет, но чтобы так быстро – к этому она оказалась не готова. Перепуганная Авелия, точно так же как мать, вцепилась в нее в ответ. Прощаться навсегда она не умела. Ей стало так страшно, что крысы и Лост, оказались плюшевыми игрушками по сравнению с ужасом, растекающимся по венам Авелии. Так же, как и родительница, шарила она умалишенным взглядом, то по камере, то по матери, а то и с каким-то негодованием смотрела на Прокла. Глядя на них, приходил в голову вполне однозначный вывод – разлучаться они не собираются. Однако, время. Его не оставалось совсем, а последние крупицы в песочных часах, падали столь стремительно, что за ними невозможно успеть.
– Мамочка, не бросай меня, – завопила Авелия. В этом крике слышалось всё. Боль, страх, переживания, отчаяние. Всё!!
Но они уже находились в комнате не одни. Громила понимал лучше остальных, что будет, если Флавиан увидит картину свидания. На уговоры времени не осталось. Он грубо отшвырнул Ревекку от Авелии, и хотел уже схватить её чтобы выбежать вон, когда мать, неожиданно для него, да и для себя тоже, из горлицы превратилась в львицу. Приняв боевой вид, она схватила лежащую рядом палку, отломанную от чего-то, и приготовилась воевать. Прокла, ее стойка даже немного рассмешила, в этакий неурочный час. Биться с Ревеккой, это как сражаться против хомячка, странно и как минимум глупо. Действительно, размеры и опыт казались несопоставимыми. Прокл, смог бы с закрытыми глазами и связанными руками, победить этого львенка. Однако львенок, собирался сражаться не только силой.
– Я закричу так громко, что сюда сбегутся остальные. Убьешь меня, дочь продолжит кричать, – при этом она тяжело дышала. После посмотрев на палку отбросила ее. Смысла в ней действительно не существовало.
Прокл же вмиг сообразил, что будет, если камера наводнится охранниками. И действительно, стоило подняться шуму, прибытия коллег ждать себя не заставит. Он уставился на нее и на Авелию побежденными, даже обиженными глазами, в которых от досады, казалось, проступили слезы. Гигант оказался связанным по рукам и ногам. И кем? Бабенками. Он ничего не говорил в ответ. Теперь Прокл находился в их власти. Сделав несколько шагов в бок, открывая проход Ревекке обратно к дочери, гигант сел около стены, и облокотив тяжелую голову на могучие руки. Он молча наблюдал за происходящим. Однако, спустя всего только миг, к ним в камеру ворвалась Велла. Она слышала следы борьбы, поэтому и прибежала. Объяснять что-то не было необходимости. Злым взглядом обвела она мать и дочь.
– Это спасибо нам, за то, что сделали?? – как-то язвительно спросила она у Ревекки. – Нечего сказать, хороша благодарность!!!! Зря госпожа не верила про колечко то!! Ну да теперь, мы за это неверие поплатимся.
Ревекка молчала, гневно дыша. Казалось, только сейчас она вспомнила, что помимо ее и дочери в этом мире еще кто-то существует.
– Не переживай милая, все вместе к зверям пойдем. Уж твоя мама проследит за этим, – кинула она Авелии и села рядом с несостоявшимся супругом.
Действительно, делать ничего не оставалось. Это понимала и Ревекка, которая, даже в такую тяжёлую минуту, смогла остаться человеком. В чем виноваты Прокл и Велла? Как угодно, но и их горем кормить, иудейка не собиралась. Она взяла себя в руки, еще раз подошла к решетке, отделяющей ее от дочери, теперь навсегда отделяющей. Что тут сказать?? Что тут сделать?? Мать и дочь смотрели друг на друга в последний раз. Такие привычные слезы, в этот раз не текли по щекам. Каждая пыталась запомнить каждую. Ревекка хотела что-нибудь сказать напоследок, но не могла подобрать слов. Авелия хотела что-нибудь ответить, но тоже оказалась неспособной говорить. Они обнялись. Обнялись в последний раз в жизни. В этих последних объятиях не чувствовалось какой-то страсти или ярости. Там жила ласка. Прикосновения женщин были чуть заметными, воздушными. Внезапно Ревекка отдернула руки от дочери и не поворачиваясь, помчалась к выходу. Она не могла оставаться дольше, иначе их любовь стоила бы жизни двум, не в чем неповинным, людям. Авелия еле сдержалась, чтобы не крикнуть, что-нибудь на прощание. Она промолчала, просто глядя в след убегающей матери. Вздох!! Еще один!! Девочка подняла глаза в потолок камеры. Спасибо тебе господи, за это прощание. Спасибо за всё!! Больше её в этом мире ничего не держало.
След Ревекки простыл, и камера стала страшно одинокой. Не такой одинокой, какой казалось до этого, когда ее только привезли сюда. За решеткой копошились два человека, быстро выбегающие следом за матерью, но для Авелии они больше не имели значения. Вот теперь жизнь стала по-настоящему пустой, а тишина искренне звенящей. Девушка еще раз осмотрелась. Теперь она действительно осталась одна, шум шагов и голосов окончательно затих. Не стало слышно шуршания крыс, не капающей где-то воды, ровным счетом ничего. Да если бы и слышалось, то не имело бы никакого значения. Некое осознание законченности обняло Авелию. Теперь, именно теперь, она не ждала от жизни больше ничего. На жизненном же пути юной девочки, хорошее закончилась. Хотя, наверное, всё закончилось!! Внезапно, вместе с этим пришло понимание, что она больше ничего и не хочет. Ей больше ничего и не надо. Именно теперь, после встречи с матерью, которая можно оказалась ее исповедью, Авелия поняла, что готова к смерти. В этом состоянии безмятежного покоя, она опустилась на пол камеры, и стала молча созерцать темноту перед собой. Цели разобрать что-нибудь впереди не существовало, мысли, будто бы делись куда-то, все вместе, разом. Она просто смотрела вперед, не замечая ничего и ни о чем не думая. Прощай жизнь!!! Здравствуй смерть!! Однако, наедине с собой, ей побыть не дали. Не известно, сколько прошло времени, но на пороге появился охранник и кивком головы приказал Авелии подняться. Девушка подчинилась. Ровным счетом, её не интересовало, что будет дальше. Авелию не волновало, поведут ли ее казнь прямо сейчас, или пошлый охранник захочет насладиться ее телом. Всё равно!!! Однако, всё оказалось проще. В наставление прочим, чтобы сделать рабов более покладистыми, Флавиан имел привычку, отправлять осужденного на смерть в общую камеру. Так сказать, им в назидание. Он хотел чтобы перепуганные рабы смотрели, разговаривали с тем, чья жизнь прервется в ближайшее время. Идея действительно мудрая. Глядя на обреченного, невольно задумываешься как бы не постичь подобной судьбы. Для Авелии не сделали исключения, и спустя несколько коридоров, именно в таком каземате она и оказалась.
Новая камера оказалось много больше старой. По запаху, её населяющей, можно смело делать вывод, что содержится тут не один десяток человек. Главным же отличием её от предыдущей, являлось окно, с видом на улицу. И пускай эта улица представляла всего лишь тюремный двор, радости девочки не было предела. Вон оно солнце, вон оно небо, а вот и земля. При мыслях о земле, на ум пришли размышления на тему смерти. Ведь именно в ней окажется тело, закончив своё мирское странствие. Она смотрела, как из этой черной, рыхлой твердыни, то здесь, то там, прорезалась трава. Девушка уставилась в окно, как будто в первый раз смотрела на землю. Там, за пределами каземата она смотрелась разнообразной. Имелась мокрая земля, спрятанная под козырьком строения. После, взгляд переходил на сухую, вытоптанную и исхоженную. Какая же она разная, думала Авелия, но в тоже время, какая одинаковая, тихая, безмолвная. Девушка чувствовала, что уже сейчас она становится её частью. Она чувствовала, как тяжесть наполняет ее члены, как сковываются они будто льдом. Интересно, снова задумалась иудейка, а сколько человек уже лежит в ней? Ведь моё сегодняшнее место пребывания, полным-полно гибелью. А вот я скоро и узнаю!!! – с какой-то глупой улыбкой, шепотом, проговорила она. Следом думы отпустили голову насовсем. Авелия смотрела в окно, не видя там чего-то конкретного, не чувствуя времени, не думая ни о чем. Неизвестно сколько бы она так смогла простоять, если бы не шум в коридоре за дверью. Этот звук отвлек девушку от созерцания ничего. Сколько она так простояла, она не знала, да и не интересовало это её. Хотя, видимо немало, так как на улице вечерело. Последний луч солнца, нырнул в открытое окно, оставит камеру в полумраке. Где-то наверху залаяла собака, после, видимо чего-то испугавшись, побежала прочь, уныло завывая набегу. Мокрые каменные стены, ледяные и без того, впитали остатки тепла, разбросав вокруг себя знобящуюся прохладу. Рабов, приведенных после трудового дня, словно скот втолкнули в камеру. Поначалу они не обращали внимания на новую девочку в камере, но узнав, кто она такая, предпочли держаться подальше. Ночевать с осужденной на смерть рядом – плохая примета. Скоро близ Авелии ни осталось, ни души, зато прямо против нее, яблоку упасть было негде.
Вот ведь как интересно, – думала Авелия, – эти люди так цепляются за жизнь, хотя, в сущности, это и жизнью не назовешь. Лучше бы, наверное, умереть, чем так прожигать остатки дней. Интересно, я такая смелая, потому что обречена? Дальше мысли закрутились промеж себя, превратившись в огромный разноцветный шар. Рядом показался Луций, мама, Флавиан, все перестало иметь смысл и как-то потемнело. Глаза закрылись от трудностей пережитого дня, и Авелия уснула.
После утреннего разоблачения невесты Луций не мог пить или есть. Сидеть или лежать на одном месте, он тоже не мог, отчего передвигался по поместью, словно призрак, блуждающий всюду и нигде одновременно. Успокоить или подбодрить его никто не пытался. В семье хорошо знали горячий нрав юноши, да и слов, чтобы как-то поддержать его, подобрать не получалось. Ни для кого не являлось секретом, какие искренние, теплые, по-ребячески наивные, и от того более сильные чувства, испытывал он к будущей супруге. Этого человека поглотила тень. И в данном случае, это утверждение не считалось аллегорией. Из святящегося, бодрого и постоянно веселого юноши, Луций превратился во что-то хмурое, слоняющееся и угрюмое. Не находя себе места, он заглядывал в лица встречающихся ему людей, будто собираясь, что-то спросить у них, при этом его потухший взгляд вновь загорался искрами жизни, но подойдя ближе, вопрос так и застывал на губах, и юноша, поворачиваясь, уходил восвояси. В глубине души он не хотел верить в то, что его Авелия, способна на кражу. Но не верить своим глазам он не мог. Сколько раз ему в голову приходила одна и та же мысль. Побежать сейчас к ней, вихрем ворваться в камеру, избить хорошенько, чтобы увидеть раскаяние в этих черных, прекрасных глазах. Заставить страдать ее так же, как сейчас страдает он. Ведь должна же воровка понять, насколько ужасную вещь она совершила. Его душа распалялась пламенем, и угасала при одной только мысли о том, что кто-то, поднимет руку на его Авелию. Луций знал, прекрасно знал, что стоит ему только увидеть своего ангела, он простит. Всё простит, лишь бы с ней ничего не случилось. И этого он боялся больше всего на свете. Да любит, да жить без нее не сможет. Но честь!! Честь всегда превыше всего. Он достойный сын своего отца, и так посрамивший его имя. Куда может быть хуже?? А вот может!!! Луций знал, чтобы хоть как-то искупить тот позор, что клеймом он обрушил на дом и род, надо непременно, обязательно, присутствовать на казни. Там он должен продемонстрировать отцу, Луцию Пизону, остальным домочадцам свою гордость, свое самолюбие, своё презрение к этой девушке. Он должен изобразить незыблемость торжества закона!!! Но как??? Как это показать!! Как на это смотреть?? Страшнейшие муки раздирали истерзанную душу. Покоя не сущестовало нигде. А предстоящее убивало заранее, своим грядущим ужасом. Картины, которые рисовало его воображение, смотрелись столь зверски, что он прекращал об этом думать, ибо волосы на голове поднимались дыбом, а сердце, так сильно колотилось, что выпрыгивало из груди. Но одно дело фантазировать. А ведь скоро, пройдет совсем немного времени, и всё это предстанет пред ним, наяву. Слабым утешением, которое Луций одновременно гнал от себя, и тоже время, в минуты особых слабостей впускал обратно в душу, являлось то, что он сомневался в действительной вине Авелии. В эти моменты он рассуждал так: ведь мы не первый день вместе, ведь знала же она, что может беспрепятственно пользоваться всем, что есть у меня. Да даже тот перстень, если он уж так сильно приглянулся ей, могла попросить у меня, и клянусь Юпитером, я бы попытался купить его у Луция Пизона. Но почему же так?? Почему так глупо и так явно, надо было красть?? Авелия может быть кем угодно, но чтобы тупой воровкой!! Нет, в это я верить отказываюсь. Однако, перстень нашелся у неё в руках!!! Это проклятый перстень, оказался именно у неё во время обыска. Откуда ему там взяться!!?? Ведь сам же он не пришел!!?? Луций стискивал виски, рвал волосы на голове, но этот факт обойти не мог. Люблю и ненавижу!!! Пусть будет, то, что будет – так отпускал он свою судьбу на самотек, давая лодке времени плыть по течению, без рулевого капитана.