– Ревекка, как мы можем тебе помочь??– заунывно заскулила Велла. – Ты же знаешь, что Флавиан запретил даже приближаться к твоей дочери. Я сама про то слышала, когда госпожа пыталась упросить его на свидание с Авелией. Он так решительно ответил нет, что Эмилия побоялась переспрашивать. Господин говорил, что за содеянное, пред смертью, ей не будет разрешения повидаться не с кем, кроме Лоста. Он будет последней живой душой, которую увидит Авелия, ну и конечно зрителей, неистово поддерживающих его на арене. К ней нельзя даже охранникам … – она замялась, – он её кормить и поить запретил. Говорит, пусть пред смертью помучается от жажды и голода.
На Ревекку в этот момент лучше бы было не смотреть. Она знала, что ожидает дочь впереди, но, чтобы её участь оказалась настолько ужасной!! Нет!! Этого она не могла предположить даже в самых смелых своих фантазиях. Ее будут мучать перед смертью. Бедная моя кровиночка!! Самым ужасным для матери являлось то, что сколько бы голодом дочь не морили, смерти желать она все равно не станет. По крайней мере, смерти в виде свидания с львом. С этим ужасным, страшенным хищником. Страх пред Лостом повергал людей в ужас настолько сильно, что его боялись, даже находясь по пояс в Стиксе. Картины измученной горем дочери, представились несчастной матери. Как она там?? Бедная моя девочка!! Решимость, и в тоже время чувство своей ничтожной слабости разрывали тело женщины на части. Как она хотела, в эту секунду, сделать хоть что-нибудь для дочери, но при этом сделать что-то, хотя бы мало-мальски полезное, не могла. Не в силах предпринять ничего разумного, Ревекка уставилась пустым, молящим взглядом на Веллу. Она не просила, уж тем более ничего не требовала, она смотрела на фракиянку, как на последнюю надежду. Иудейка буквально ждала от нее чуда. Однако, как говорится, жизнь имеет несколько сторон. Смотря на разбитую мать, Велле очень хотелось помочь. Больше того, при удачном раскладе, Эмилия обещала ей счастливый брак. Однако, вторая сторона, та про которую сейчас фракиянка думала больше, обещала смертную казнь. Если Флавиан услышит даже о попытках помощи, он долго разбираться не будет. Да он вообще разбираться не будет. Он просто гарантирует место на арене, рядом с Ревекой и Лостом!!! Боязнь непослушания хозяина прививалась в этой семье на отлично. Она вдалбливался рабам постоянно и с особым усердием, поэтому Велла могла отказать Ревекке даже не задумываясь. Однако, сейчас она чувстовала наоборот. Фракиянка в полной мере осозновала, на что толкала ее госпожа, знала, что будет ежели дело не выгорит. Еще она знала, что Эмилия слов на ветер не бросает. Что если обещала замужество, если говорила, что одарит пекулием, то так оно и будет. Кроме того, матрона не зря заметила, что останется недовольной, если она не попытается помочь Ревекке. А тогда про счастье можно забыть. Более того, в случае трусости, она еще и Прокла женит на ком-нибудь, так сказать, для ума в дальнейшем. Вот и что сейчас делать??
– Пойдем, – сказала она Ревекке и обе женщины направились в сторону острога. Велла надеялась, что может быть, дорога зажжет свет в ее голове и одарит идеей как провернуть невозможное. Больше того, Прокл все-таки старший охранник, может он предложит какую-нибудь идею. Да и выхода не оставалось. Взвесив все за и против выходило, что надо дейстовавать. Ведь если не сделать ничего, это будто самому выписать себе приговор. В случае же успеха, хоть путь к нему и опасен, вырастали из земли самые разнообразные приятности. Значит действовать!!!
Солнце стояло прямо посредине неба, даря дню духоту и нестерпимую жару. Путь до темницы считался не долгим, но показался таковым каждой из женщин. Мысли, быстро роящиеся мысли, занимали их головы, и одна средь них стояла особняком. Мать должна увидеть дочь – вот главное к чему стремились обе. И если Велла, в молчании, думала, как это дело обставить, то Ревекка помышляла, о чем ей говорить с Авелией, ведь времени им будет отведено, совсем немного. О том, что до дочки еще надо добраться, она не думала, видя это уже чем-то решенным. И кому из них, Ревекке или Велле, было сейчас тяжелее, не представлялось возможным разобраться. Техническая часть, конечно же, тягостнее у Веллы. Более того, ее ставка в случае неудачи, существенно выше, чем ставка иудейки. Хотя если помыслить рациональнее, то у Ревекки ставка вообще отсутствовала. Она шла прощаться с дочерью. И это прощание, считалось не чем иным, как подарком Эмилии. Вот так, бредя вдвоем, но поодиночке, они оказались близ тюрьмы. Приблизясь ближе, в нос женщин ударил страшный запах тления и рвоты. Красивая кипарисовая дорога превратилась в вымощенную камнем, булыжную тропу смерти. Нет, денег и возможности хватало, чтобы выложить дорогу до конца. Более того, она и пестрела камнями, выложенными в прекрасном стиле, просто умная фракиянка, решила прийти сюда не с центрального входа, а с черного, по которому из тюрьмы вывозили покойников. Эту дорогу люди не любили, приписывая ей мифические истории, и считая ее проклятой.
– Вот что, – обратилась Велла к Ревекке, – я сейчас сбегаю за Проклом, а ты подожди меня здесь. Думаю, не надо тебя показывать остальным охранникам, чтобы не возникло лишних вопросов.
Не дожидаясь ответа, фракиянка оставила иудейку наедине с собой и с её мыслями. Ревекка не спорила. Кивнув головой в ответ, она примостилась на камень, кем-то заботливо прислоненным к поваленному дереву. То время, что Веллы с ней не будет, она решила использовать с пользой, дабы построить разговор с дочерью. Однако, строить его оказалось не так уж легко, если не сказать трудно. Вместо обдумывания вопросов или ответов, Ревекка погрузилась в воспоминания. Говорят, будто в преддверии смерти, жизнь проносится перед глазами, от начала и до конца. Вот и сейчас происходило тоже самое. Малюсеньким исключением являлось то, что картинки сплошь составляли эпизоды с участием Авелии. Мать вспомнила, как ей, измученной после родов, впервые принесли дочку. Как распеленали и положили на грудь, этот маленький, тепленький комочек счастья. Ревекка помнила, как барахтающаяся и кряхтящая куколка, пыталась перевернуться и впервые посмотреть на маму, но не могла этого сделать из-за огромной, непомерно огромной головы. Она помнила, как помогла ей, и в то же мгновенье, на нее вытаращились два самых прекрасных глаза в мире. Нет!! Авелия не заплакала. В тех маленьких черных опалах, что стремительно разглядывали ее, читалось лишь счастье и радость. Нет, правда!! Ничего больше!! Только счастье и радость!! Уже через мгновенье, этот ангел, кряхтя рассмеялся, своим круглым и беззубым ртом, наполнив комнату веселым повизгиванием и немного глухим хихиканьем. А вот её девочке пять лет. Ревекка прекрасно помнила слова няни, сказанные ей однажды как-то спонтанно и необдуманно «Не одно поколение вынянчила, но чтобы в соплячестве, быть этакой королевой, никогда подобного не встречала». Няня осеклась, и с трепетом посмотрела на госпожу, однако Ревекка сделала вид, что не заметила этих слов. А ведь няня оказалась права. В каких пять лет, маленькая Авелия, требовала, именно требовала, чтобы ее одевали подобно матери, не в детские одежды, а как положена дамам, в изысканные платья. Чтобы за столом ей прислуживали, как и положено матроне. Даже старалась соблюдать этикет в разговорах, и правила приличия, в светских раутах. Вот ведь действительно, маленькая королевна. Однако, самый неожиданный сюрприз ждал впереди. Спустя каких-нибудь пару лет, юная Авелия научилась кокетничать!!! Поначалу Ревекка не обращала на это внимания, тихонько посмеиваясь над дочкою, в унисон с супругом. Ей нравилась это милая, безобидная игра юной девочки, ведь она никого не обижала. Так ей казалось. Однако, не прошло и месяца, когда за посевами последовали всходы. Рабы – мальчики, просто рабы служившие уже много лет в доме, знакомые семьи, а так же знакомые знакомых семей, все оказались влюблены в Авелию, как один. Непонятно как так у нее получалось, но любили ее абсолютно все. Своей улыбкой, своим вниманием к человеку, захватывала она сердца людей, словно огонь, пожирающий города. Ее искренность, честность, её умение держаться в обществе, приковывали к ней внимание. Она была легка, весела и прекрасна каждый день, не смотря не на какие обстоятельства. Ревекка и сама чувствовала эту живительную энергию. В любое ненастье или печаль, стоило хотя бы одним глазком посмотреть на дочурку, как небо вновь становилось голубым, солнце ярким, а ветер, гоняющий жизнь по земле, быстрым и мягким. Особняком же выделялось мужское племя. Иким, отец Авелии, в то время еще не успел договориться о браке дочери, ибо в том отсутствовала какая-нибудь скорая нужды. И стоит отметить, сильно об этом жалел. Причиной этой печали, выступало именно кокетство дочери. Девочка в буквальном смысле, может быть и сама того не понимая, сводила мужское население с ума. Под влияние юной чаровницы попадали все!! Буквально все!! И если первые сваты приходили искать благословения для своих сынов, то следом являлись те, кто искал счастья для себя самого, рассматривая маленькую Авелию, как достойную пару именно себе. Какие выкупы предлагали!! Что за приданное!!! Это уму непостижимо!! Сейчас она с улыбкой вспоминала, как ее отчитывал супруг. Главной претензией он определил именно кокетство дочери. В нем он обвинял мать, так искусно научившую Авелию, стрелять глазами и томно улыбаться. Ревекка тогда пыталась отшутиться, и только после поняла, насколько все оказалось серьезным.
– Ты понимаешь, бестолковая, что ее руки просят одновременно самые видные чиновники Махерона. Один, себе ее пророчит, обещая нам за то богатство и власть. Второй, сыну своему, которой быть может в будущем, очень много добьется, – имен и титулов женихов он специально не называл, дабы не запугать перепуганную Ревекку – скажи, кому из них нам лучше отказать?? Но для начала подумай, чем в дальнейшем аукнуться нам подобные отказы.
Действительно, игры зашли далеко, и ситуация начала накаляться. Однако, решение нашлось достаточно простое и безобидное. Стоило Ревекке поговорить с Авелией, как та осознала суть вопроса, и уже на следующий день предстала тяжело заболевшей, а по прошествии какого-то времени совсем другим человеком, непохожим на тот цветок, в который успел влюбиться весь город. Однако, увядать прекрасный ангел, совершенно не планировал. Сполна насытив свою душу властью и гордостью, она просто стала осторожнее. Теперь ее глаза блестели только для избранных, круг которых, помогла очертить мать. Именно в ту пору Ревекка подумала, что красота и стать дочери не только дар и награда, но и ее бремя, одновременно. Та, что в таком юном возрасте смогла к своим ногам положить половину города, вряд ли сможет любить или когда-нибудь насытиться одним человеком. Одновременно имея всё, она не будет иметь главного, а если нет главного в жизни, значит, нет ничего. Так она думала, и теперь не знала, радоваться ли ей за дочь или печалится. Глядя в это веселое, чуть-чуть надменное лицо, Ревекка понимала, что приструнить такую, не под силу, наверное, никому. На все воля всевышнего. Пусть будет так, как будет.
Шаркающий звук приближающихся шагов, заставил ее очнуться. Ревекка огляделась, словно только что проснулась. Возвращаться из того мира, который можно по праву назвать миром грез, не хотелось. Недаром люди утверждают, что истинная ценность чего-то, выясняется лишь в тот момент, когда мы этого лишаемся. Так оказалось и сейчас. Могла ли она представить, что спустя совсем немного времени, будет сидеть одна на камне, бездумно созерцающая, могильную дорогу. Однако, это являлось суровой действительностью. Ревекка еще раз поглядела по сторонам. Вокруг зияла лишь пустота, в самом прямом понимании этого слова. Праздные глаза безвольно рассматривали тропу, по которой возят тех, кто больше не может говорить. Пустоте в унисон вторила природа. Тишина заглушала жука, перелетающего с цветка на цветок, птицу, перепрыгивающей с ветки на ветку. Однако, шарканье совершенно точно присутствовало, и оно действительно становилось все отчетливее и отчетливее. Это означало одно, сюда кто-то направляется. И действительно, спустя мгновенье, из-за поворота появились двое. Оба шли постоянно оглядываясь, быстро семеня ногами. Уже через полминуты, пара предстала перед Ревеккой. Это были Велла и огромный Прокл, который смотрелся очень смешно, когда нервничал.
– Здесь никого не было?? – как-то с ходу выпалила Велла, – тебя никто не видел??
Ревекка отрицательно помотала головой. Говорить ей не хотелось и причиной тому, скорее всего, являлся мир грез, из которого все-таки необходимо возвращаться. Теперь заговорил гигант. Из-за переживаний и смятения внутри себя, он начинал заикаться.
– Ав-Ав-Авелия, ей посадили в одиночку. Она там!! – вдруг что-то хрустнуло неподалеку. Гигант со страху чуть в обморок не упал, однако Велла не дала тому свершиться, подставив вовремя своё хрупкое плечо. Ревекка поняла, что если не взять разговор в свои руки, то можно проторчать тут до вечера. Быстро и деловито придвинувшись ближе к гиганту, она начала расспрос:
– Как к ней попасть? Ты сможешь провести меня?
Прокл в ответ кивком головы согласился, но через секунду заколебался и замотал головой в разные стороны. Он сомневался. Шанс есть, но амбал прибывал в нерешительности. Ревекка, будучи опытным воином в области поведения людей, мгновенно это сообразила. Время словно песок, ускользало сквозь пальцы, поэтому она приняла единственно верное решение. Страх, тот который сейчас его душит, надо утроить, после заменив, на чудовищный ужас. Возиться с ним нет времени. Надо сделать так, чтобы, только помыслив об этом ужасе, волосы у бедолаги вставали бы дыбом. Слабое место Прокла искать не придется, да и что его искать, ежели стоит оно тут рядом, такое красивое и пригожее.
– Прокл, – обратилась к нему Ревекка, – час назад, я и Велла, имели удовольствие общаться с нашей, горячо любимой, госпожой. Она очень ярко и понятно намекнула, что уже завтра твою фракиянку выдадут замуж. Вот только за кого, она пока не решила. Если наше предприятие удастся, тогда законным супругом Веллы, наверняка, станешь ты. Я расскажу ей про вашу отважную помощь, и клянусь тебе всем святым, что у меня есть, матрона меня послушает. Если же нет, то клянусь господом, я руки на себя наложу, и вы вдвоем за то будете с Эмилией объясняться.
Прокл в ответ испуганно моргал глазами. В эту секунду он напоминал нашкодившего юношу, которого отчитывает воспитатель. Он даже невольно переместился за спину Веллы, как бы прячась от злой женщины, сулящей ему недоброе. Правда, спрятаться целиком не получилось, слишком очевидная разница в размерах бросалась в глаза. Разумеется, тираду Ревекки, слышал не только Прокл. Велла, словно мать, защищающая птенца, вышла ей навстречу, закрывая спиной своего «малыша». Вот только ответить ей было нечего. Ревека говорила по делу, и максимально понятно передала смысл произнесенных Эмилией слов. Она повернулась к любимому и прощебетала, словно птаха:
– Милый, или сейчас мы поможем Ревекке, или нам никогда не быть вдвоем – при этом Велла приняла страдальческий вид, как будто бы печали и скорби ее терзали нестерпимо. Прокл же, видя горе и страдание любимой женщины приободрился, смело вынырнул из-за спины навстречу Ревекке, и кивком подтвердил свое желание помогать.
–За час до тебя приходил Буру, – начал разгоряченно Прокл, тараторя, заикаясь и спеша, – так вот он напомнил про Авелию еще раз, и заодно добавил, так сказать от себя, что будет с тем, кто отнесется без должного внимания к словам хозяина. Авелию, я вам скажу, стерегут пуще самого злобного преступника, однако, я знаю, что делать. С камерой, в которой ее держат, соседствует комната для свиданий, – при этом он весело подмигнул Велле, – ну наша комната!! Ты помнишь?! – при этом он озорно щипнул фракиянку за ягодицу, так что та взвизгнула. Ему очень хотелось, чтобы Велла вспомнила, поэтому он не продолжал рассказ пока та, с некоторой долей кокетства и томной улыбкой на челе не подтвердила, что да, она помнит.
– Так вот, – продолжал громадина, – в этой комнате есть закуток, который соединён с камерой не стеной, а железными прутами. Чтобы про закуток никто не знал, его затянули грубою тканью, такой тяжелой, что она не колышется от сырости и дуновения сквозняков. Зачем этот закуток сделали, никто не ведает. Про него мало кто знает, а может быть, просто забыли, но он есть. Вот там-то вам с дочерью и можно будет поговорить.
– Но Флавиан же сказал, никаких свиданий!! – как-то с недоверием и в один голос проговорили Велла и Ревекка.
– Он и не узнает. – уже спокойным голосом ответил Прокл. – Об этом вообще никто не узнает, только мы и Авелия, – после не большой паузы, он уставился на иудейку, и мнительно, с какой-то осторожностью добавил. – А теперь ты поклянись, всеми своими богами поклянись, что чем бы ваш разговор ни закончился, как бы тяжело тебе после него не было, ты никогда не расскажешь о том, что случилось.
– Клянусь!! – без раздумий ответила Ревекка.
– Тогда пошли, – сказал Прокл, и уже двинулся вперед, но его остановила Велла.
– Как ты собираешься ее туда провести?? Ты же знаешь, что иудейку туда не пропустят.
– То моя забота. Пойдем. Кроме того, они и не узнают, кого пропустили, – с хитрой ухмылкой проговорил амбал.
– Тюрьму убирают ни на что не годные рабы, те, которым жить осталось самый мизер. – продолжал он, – работа не самая приятная, но и не самая тяжелая.
Обе женщины уставились на него не понимая. Ревекка и Велла совершенно не догадывались, куда он клонит.
– Что вы так смотрите?? Я с них за порядок спрашивать не буду. Мне вообще наплевать чисто там или нет, главное, чтобы не воняло. Так вот, как я уже сказал, с них за уборку не спрашивают, но причина не только в отношении к содержанию преступников. Истинный мотив в том, что рабы эти, ну те что убирают в тюрьмах, переносчики болезней. Они протирают блевотину и вычищают нечистоты. Быть здоровым для них просто невозможно. Поэтому и ставят туда тех, кому жить осталось всего ничего. Им-то все равно, а вот нам еще бы пожить хотелось!! – закончил Прокл.
Женщины все еще смотрели на плутоватого здоровяка, не в силах угадать, куда он так ловко, пытается завернуть свою мысль.
– Не поняли? – продолжал он, кривя рот в ухмылке. – Те рабы, дабы не заразить нас, работают в капюшонах и в добавок, с завязанными лицами, чтобы их зловонное дыхание не могло причинить нам дурного. Нормальный тюремщик, видя этакую гадость, идущую навстречу, непременно свернет в другую сторону. Потому что пройти ей навстречу, плохая примета.
Ревекка наконец сообразила, что задумал Прокл. Ее глаза зажглись словно факелы, и казалось, засветились, даже при свете солнца. Велла же по-прежнему прибывала в неведении, переводя взгляд с одного на другого.
– И у тебя есть наряд тех рабынь? – как-бы выпалила Ревекка Проклу.
– Он не понадобится. Достаточно обмотаться обычной грязной тряпкой, и тогда даже я не смогу отличить тебя, от тех грязных уродин.
– Так и поступим, – скороговоркой ответила Ревекка и уже бросилась по направлению к острогу, когда Прокл поймал ее за руку и остановил.
– Ты должна правильно меня понять!! Если кто-то из охраны окажется бдительнее чем мы подумали, если кто-нибудь сможет узнать тебя, то у меня не будет другого выхода, как изображая лютый гнев, ну…. прикончить тебя.
Ревекка уставилась на амбала, с немым вопросом в глазах.
– А что здесь непонятного?? – с каким-то возмущением ответил Прокл. – В наших казематах умеют допрашивать!! А нам с Веллой очень не хочется, чтобы ты рассказала, о своих помощниках в этом предприятии.
Немая усмешка искривила лицо Ревекки. Вот ведь люди, подумала она. Как ловко решили подстраховаться, но в тоже время, как глупо. Этот громила и посейчас не понимает, что убить меня ему еще больше не выгодно, чем мне просто умереть.
– Прокл, ты ждешь от меня ответа?? Но я предлагаю тебе вот такое решение, а ты уж думай сам. Смерть моя, неважно здесь или там в тюрьме, делает ваше будущее одинаково далёким и несбыточным. Ведь, если правильно посмотреть, то поставленная задача не будет выполнена. Хозяйке подтвердить сделанную работу, не кому. Моя случайная (она специально выделила акцент на слове случайная) смерть не станет путевым объяснением для Эмилии. Да и сам посуди, как понять увиделась Ревекка с Авелией или нет. Можно, например, охрану спросить. Так они, имея распоряжение от Флавиана и Буру, поклянутся всем богами, что нет, не виделась. Поэтому, мой огромный друг, единственный путь к вашему брачному счастью, это моё слово. Так что будь любезен, сделай так, чтобы меня никто не узнал, потому как мое разоблачение, будет означать конец нам обоим, – Ревекка посмотрела на Веллу и добавила – даже не обоим, а троим.
Гигант снова превратился в мальчонку и удивленно замигал глазами. Быть может он и не собирался убивать, а сказал это так, чтобы подстраховаться. В сущность всё не имело значения. Ревекка оказывалась правой. Неудачного исхода быть не должно, а в случае, если он все же произойдет, то несдобровать и ему и Велле. Этого он точно допустить не мог. Глядя на иудейку, громила осознал, что должно быть так, как она говорит. Или так или никак. В итоге Прокл закачал головой, соглашаясь с новыми правилами игры и полностью их принимая.
Путь до острога оказался не долгим, однако, стоило его очертаниям показаться на горизонте, гигант остановил шествие, приказав дамам подождать его здесь. Отсутствие длилось не более получаса, по истечении которых, явился Прокл, несущий в руках грязную тряпицу. Стало ясно, амбал бегал за новым нарядом Ревекки. Сложности с облачением не возникло. Иудейку просто обернули в изодранный лоскут, а чтобы придать особой пикантности, облили грязью. Однако, великому режиссеру Проклу и этого оказалось мало, и под восторженные возгласы и смех Веллы, он так же грязью, загримировал и лицо Ревекки. Вот теперь получилось хорошо. Даже слишком хорошо, потому что Велла, невольно отодвинулась подальше от новой служки, дабы не пропитаться ее убогостью. Ревекка же, деться от себя никуда не могла, поэтому сполна «наслаждалась» новым образом.
– Ты еще должна сменить походку, – корректировал образ Прокл, – скажем на шаркающую или хромую. И самое главное! Запомни!!! С такими как ты никто не разговаривает, и если тебе покажется, что к тебе обратились, молчи, твоего ответа не ждут. Ублюдошные уборщицы всегда тихо делают свое дело, не общаясь даже между собой. По крайней мере, я их разговора ни разу не слышал.
Ревекка была готова на все ради свидания с дочерью. Ради последнего свидания с дочерью. Талантливая от природы актриса, в туже секунду сгорбилась и заковыляла за новыми друзьями.
Тем временем, в самой грязной комнате эргастула томилась Авелия. Охранники, втащившие и бросившие ее туда, не проронили ни слова, и девочка не знала, сколько ей осталось ждать смертного часа. Оглядеться не получалось из-за кромешной темноты, облачающей в свое одеяние, стены и потолок. Однако, пол в отличие от других элементов строения, оказалось можно почувствовать. Под ногами находилась земля. Холодная, сырая земля. Авелия сделала несколько шагов и остановилась. Ей стало страшно. И хотя разумом она понимала, что как раз в камере бояться нечего, всё равно боялась, стоя на месте и цепенея от ужаса. Где сбоку, что-то зашевелилось. Девочка повернулась в ту сторону, но увидеть, хотя бы что-нибудь различимое не смогла. Уже через мгновенье, похожий шорох раздался прямо с противоположной стороны, но в этот раз сопровождался коротеньким писком. Мыши!! Сообразила Авелия. Это же мыши. На мгновенье полегчало, однако, следом, пришло осознание того, что возможно и не мыши. Отличить мыший писк от крысиного, она не умела. А между этими двумя грызунами, для девочки, имелась колоссальная разница. Мыши всегда казались какими-то амбарными жуликами, теми, кто могут прогрызть мешок или опрокинуть корзину с чем-нибудь съестным, одним словом угрозы они не представляли. Прямой противоположностью она считала крыс. Большие в размерах, с ужасными выдвинутыми вперед, пожелтевшими зубами и хищно-красными глазами. Их поведение она видела своими глазами и оттого так сильно распереживалась. В голове, новыми красками, возникла та картина, которую она изо всех сил пыталась забыть. Это произошло в Махероне, в ту пору, когда Римские легионеры уже овладели городом и потихоньку заканчивали мародёрствовать и убивать. Легаты, как опытные и бережливые домохозяева, решили проредить отряды рабов, так много захваченных на улицах города. Ну, действительно!! Куда столько!! Ведь их же надо каким-то образом довезти до рынков, то есть, понести расходы на транспортировку и питание. Плюс к тому, больной раб может заразить здорового, значит, и их тоже необходимо просеять. Причиной, что рабов получилось так много, в известной степени, выступала жадность. Ведь под хищные взгляды и быстрые загребущие руки захватчиков, попадали ровным счетом все жители Махерона, будь то старик или малолетний ребенок. Никто в ту пору не разбирал кого брать, а кого нет. Римский солдат, тогда считал так: чем больше наловлю, тем больше смогу продать. Мертвые иудеи, по известным причинам, карман монетами не раздували, поэтому больше стремились наловить, нежели убить. Так вот, когда захватывать оказалось больше нечего, в камеру Авелии, томившейся там вместе с матерью, пришли вот такие «проредители». Кастинг первой волны, выглядел достаточно просто. Могущие работать вправо, не могущие влево. Сложного ничего. Помощь в этом простом маневре оказывали солдаты. В два счета оттащили они тяжелораненых и согбенных жизнью, от будущих рабов, от, так сказать, мышц и мускулов грандиозной Римской Империи. Под общие вздохи и плач, прошли Авелия с матерью, первый смотр смертоносного жюри. Второй волной управлял уже более внимательный и искушенный солдат, посильную помощь которому, оказывали сразу несколько лекарей. Левая сторона их не интересовала вообще. Левой стороне приговор уже вынесли, просто вслух не объявляли, дабы не вызвать слишком ранним анонсом, ненужных волнений. Как говорили опытные оккупанты – всему свое время. Теперь смотрели, и повторно браковали правую сторону, прогоняя их еще и еще раз пред собою. Кого-то они заставляли приседать, кого-то цитировать книги, одним словом, всячески пытались помочь правой стороне не умереть сегодня, а еще потрудиться на благо великой Империи. Однако, их проверку не смогли выдержать все. Левая сторона принимала пополнение в свои ряды. После вторых явились третьи. Они повторили то, что делали вторые, правда с большим пристрастием, и еще несколько человек перекочевали в левый стан. В суматохе ужасного отбора, не всё участники, в полной мере, осознавали что происходит. Постоянные пинки, удары, брань, крик, перемешивали происходящее в сумасшедшем калейдоскопе. Кто, куда и зачем понимали только солдаты и лекари. Тем не менее, рабы все-таки сообразили, зачем придумано это разделение, и какая участь ожидает левую сторону. Хитрость, издавна присущая этому городу, заискрилась новыми силами лукавства. Начались попытки вытащить с противоположного берега, как можно больше соплеменников. Годные рабы кричали солдатам: вон тот дряхлый старик, что трясется в ознобе около стены, на самом деле наш прославленный мудрец. Вон тот, с пробитым боком, если только не умрет, сможет стать достойнейшим архитектором Рима, ведь выстроил у нас кучу домов. Началось что-то непонятное. Солдаты прислушивались!! Ведь раб ученый, умудренный опытом, стоил гораздо больше, чем просто здоровый!!! Рим вообще не стал бы Римом, если б не разбирался в ценообразовании и в качестве рабов. Ну как не переверни, а старый архитектор стоит дороже, чем молодой водонос. В него есть смысл деньги вкладывать, ведь потом на нем можно заработать втридорога. Рабов тягали с места на место, гоняя весы жизни с высоты небес до земного праха. Итогом этого человеческого «пропалывания», явился главный доктор, который дал свой заключительный вердикт:
– Этих можно оживить, а вот этим уже ничто не поможет. Их бы, по-хорошему, вынести отсюда, дабы не заразили эти паршивцы никого из оставшихся.
Сказано – сделано. Уже через мгновенье трое солдат, с мечами на перевес, тянули за шкирки бедолаг из камеры. Однако, куда же их отправить, если пользы от них нигде нет? Получается никуда!! Поэтому доблестные воины Рима, сложили тех несчастных, прямо против единственного окна камеры. В самом деле, не тащить же их куда-нибудь подыхать. Они и сами благополучно с этим справятся. Смотреть, как умирают раненые и не способные помочь себе люди – ужасно. Смотреть на них же, и узнавать среди несчастных друзей и знакомых – ужасно втройне. Беспомощные от боли, они не могли даже пошевелиться, валяясь словно мусор, раскиданный на песке, под обжигающим солнцем. Мухи, слепни и прочая жужжащая пакость, темной пеленой обволакивали их. Не в силах отмахнуться бедолаги, казалось, утопали в шелесте маленьких крыльев. Но не это оказалось самым страшным наказанием. Стоило небесному светиле, чуть-чуть ослабить яркость своих лучей, то тут то там, сначала по одной, а после и маленькими стайками появились крысы. На свою беду, Авелия находилась как раз возле окна, и видела, так сказать, из первых рядов, как орудуют эти, неприглядные с первого взгляда, зверушки. Сперва к жертве подходила одна крыса, наверное, её можно назвать «крыса-разведчик». Начало смотрелось весьма аккуратным. Крыса приближалась на ту дистанцию, с которой точно смогла бы убежать, если бы жертва, из последних сил, напала бы. Находясь на этом почтенном расстоянии, зверек подавал свою морду вперед, разнюхивая красным подвижным носом, обстановку. Так проходило некоторое время. Не важно, что делала будущая жертва: махнет ли рукой, хрипло ли крикнет, всё это не сильно интересовало хищника. Каким-то неведомым способом он постигал состояние бедняги, и определив его для себя как пригодное, с яростным писком бросался в атаку, больше ничего не боясь. Слыша тот писк, остальные члены стаи, поднимали мордочки, с интересом наблюдая, как там дела у ихнего атакующего собрата. И уже спустя миг, к «крысу-разведчику» присоединялись остальные. В этом хаосе криков, визжания и стонов, Авелия смогла выделить высокую организацию грызунов. Они не метались в какой-нибудь неистовой ярости, нет, они уверенно, и даже можно сказать, деловито, поедали добычу. Ужас и сила, с которой они выдирали куски плоти из вчерашних друзей, запомнился на всю жизнь. Она еще тогда подумала, что лучше, наверное, попасть в клетку ко льву, чем в такую, искушенную убийством стаю. Однако, та мысль быстро улетучилась, как только она увидела Лоста, того самого Лоста, с которым ей предстояло встретиться. Парадокс!! Находясь в камере с крысами, она все-таки больше боялась льва. Наверное, крысам надо было бы напасть, чтобы вновь захватить пальму первенства в ужасных фантазиях девочки, однако, никто не нападал и ничего не предпринимал. Видимо не нашелся тот «отчаянный крыс-разведчик», который давал бы отмашку остальным собратьям. А может и нашелся, просто счел Авелию, не до конца готовой к поеданию. В любом случае, как бы там не решилось, писки прекратились, наполнив камеру звенящей тишиной. Откуда-то издалека слышались шаги снующих, по территории тюрьмы охранников, бряцающих ключами и старыми камерными засовами. Время проведенное в камере, наконец-то позволило глазам привыкнуть к темноте. Авелия осмотрелась. Она находилась в небольшой прямоугольной камере, с выложенными камнем стенами и глиняным потолком. Мебели отсутствовала, поэтому девочка села на землю, прислонившись спиною к стене. Опустившись на пол, Авелия невольно улыбнулась, вспомнив как мама ругала ее, за то что та садилась на холодное. Теперь это не имело значения, но теплые воспоминания прошлого, нечаянно согрели душу. Она заплакала. Это не был громкий плач на взрыв, нет, это неслышно лились измученные слезы, катящиеся по прекрасным щекам и спадающие на землю. Понимание своей невиновности волновало кровь взывая к справедливости, но осознание высшей цели своего поступка придавало девушке сил. Нет, она не жалела о том, что выбрала сей путь. Более того, юная девочка совершенно уверилась, что если бы ситуация повторилась, она поступила бы точно так же. Но как же тяжело идти по дороге истинны одной. Ведь, если бы кто-нибудь знал настоящую правду, то не так обидно стало бы умирать. Смерть страшила, мысли о ней являлись ужасными, но вместе с тем, она думала еще и том, что ей придется уйти из жизни грязной. Что в том мире, который ей суждено оставить, имя Авелия станет нарицательным, что оно будет означать наглая воровка, или что-нибудь вроде того. Как же от этого больно!!! И самое страшное, что так подумает он. Даже если не захочет так думать, то после заставить себя сделать это!! Я ведь знаю, что сейчас Луций любит и страдает, может быть, даже больше чем я. В эту секунду ей захотелось броситься к нему, рассказать правду, но она сразу же поняла всю наивность этой мысли. Если бы ее жених узнал истину, то непременно пожелал бы разобраться и спасти невесту, а это считалось бы делом, решительно, невозможным. Перстень был на его руке, когда они проснулись? Был!!! Объяснить это чудо Луцию Пизону и Флавиану невыполнимо, поэтому мог поменяться лишь осужденный, а этого Авелия допустить не могла. Вспомнилось лицо Луция. Вспомнился его запах, блеск его глаз, его голос. Как же жалко, по-простому, по-человечески жалко и обидно уходить от него сейчас, в рассвете сил. Но что поделать, на все воля божья. Ему своей судьбы Авелия не желала. Она видела великую цель самопожертвования, и считала ее основой оставшейся жизни. Правда!!! Кому от нее будет легче?? Мне?? Я свой выбор уже сделала!! Пусть жених живет ее не зная, пусть сможет забыть, пусть станет счастливым, ведь он этого заслуживает. То, что он будет жить, утвердило ее в правильности принятого решения. Ее жертва получалось не напрасной. Получалось, что всё не просто так. Какое-то непонятное чувство облегчения растеклось по телу. Страх отступил. Лост, тот, что ждал ее финале жизни, показался не таким уж и страшным. Авелии виделось, что где-то там, в далеком будущем, когда Луций предстанет пред всевышним, она расскажет ему эту тайну, и всё встанет на свои места. Это предвкушение так согрело замерзшую душу, что она невольно захотела, чтобы процессия казни поскорее началась. Зачем оттягивать то, что должно случиться в любом случае?? Так пускай уж поскорее. В этом мире, меня больше ничего не держит. Нежная любовь к Луцию, понимание своего подвига, как-то разъярили ее. Девочка заходила по камере и даже пнула одну из стен ногой, как бы негодуя, и показывая дерзость вызова самой себе. Однако, этого запала ярости на долго не хватило. Ощущение бодрости с треском надломилось. Боже мой!! Боже мой, а мама?? В пылу происходящего я совсем забыла о ней. Бедная мамочка, что сейчас с тобой? Мамулечка – как то застонала Авелия и сползла по стене вниз, ровно по той, которую всего миг назад, неистово пнула. Бедная моя – жалела она маму, – тебе сейчас тяжелее всех, нежная моя мамочка. Авелия попыталась представить как тяжело Ревекке, но уже через мгновенье ее передернуло, и желание пожить в шкуре матери пропало. Дочь отчетливо осознала, что ей сейчас намного хуже, чем ей. Причем, гораздо хуже. Она знала, что мать просто не захочет жить без нее, и это чувство угнетало ее с тройным усердием. Сама Авелия уже приготовилась пострадать за любовь. Приготовилась выдержать всё, что предстоит впереди, но погубить своим подвигом мать…. Нет!! с этим она не могла согласиться. Но что же делать?? Авелия схватилась за голову и сдавила, что есть мощи. Благодарная дочь, ничего не скажешь. Вот какой монетой я отплатила маме. Самобичевание разгоралась с утроенной силой. Ведь она растила меня с самого детства. Могу ли я вспомнить хотя бы минуту, в которой могла бы упрекнуть ее?? Нет. В самые страшные моменты жизни, лишь она одна согревала меня. Дочери вспомнился корабль, как перепитая матросня, кинула Ревекку в трюм к рабам, после ночи развлечений. Юная девочка тогда всё понимала, ведь в кандалах взрослеешь быстрее. В тот миг она запомнила лицо матери. На нем не рисовалось упрека или злости. Для дочери всегда был приготовлен лишь один взгляд. Вот и тогда, на лице матери выделялась усталость и улыбка, которую какими-то немыслимыми усилиями она растянула между щек. Тогда, именно тогда, юная девочка ничего не понимала, злилась на ее измученное лицо, требуя бунта, и распаляясь сильнее, видя на нем смирение. Однако только сейчас Авелия поняла, каких сил это лицо тогда стоило, какой нечеловеческой волей Ревекка его выстрадала. В ту минуту, всё делалось для дочери. Чтобы только Авелия не пропиталась этим ужасным океаном грязи, пресмыканий и унижений. Мама не знала, что ждет их в будущем, но оттягивала страшную правду как можно дальше. В тот раз Авелия, та, которая всё знала, зачем-то спросила ее: