– Несколько недель назад, наше имение подверглось нападению гнуснейших бандитов. То оказались профессиональные головорезы, которые как выяснилось в дальнейшем, залезли не в один дом, и похитили добра не на одну тысячу динариев. Жуликов этих разыскивали повсеместно, но безрезультатно, уж очень они были хитры и ловки. Не только в Остии, но и в самом Риме, эти злодеи успели напакостить. И вот, их нахальный выбор пал на дом, славного Луция Пизона. Не гнушаясь его именем, наплевав на заслуги этого славного мужа перед отечеством, бандиты влезли и в этот дом. Им пытались помешать более десяти охранников, которых эти убийцы, закололи словно свиней, так стремительно и тихо, что никто того даже не заметил. И всё было б согласно их плану, если бы не один герой. Раб, который не смог спокойно смотреть на то, как грабят его любящего хозяина. Сопротивляясь страху, с риском для жизни, а правильнее сказать, не щадя её вовсе, бросился он на грабителей. Именно этот поступок наполнил дом грохотом и дал возможность изловить подлых жуликов, дал возможность оставить состояние нашего любимого господина Флавиана, нетронутым. И теперь, в знак уважения этого деяния, хозяин хочет наградить Азера, соразмерно его заслуге.
Всё замерло. Птицы прекратили петь на деревьях, а насекомые летать по небу. Воздух, который до этого плавился от жары, стал прозрачным, а солнце прекратило так уничтожающе палить. Наградить соразмерно заслуге!!! Рабы видели в своей жизни чего угодно, но такого никогда!!. Всё, что могло сосредоточиться в человеке, сосредоточилось. Сотни изумленных и одновременно иступленных глаз уставились в Флавиана. Тот, казалось, тоже чувствовал себя не в своей тарелке, как будто бы нервничая, словно актер перед выходом на сцену, озирался по сторонам и ждал своей очереди в этом спектакле. И этот миг настал. Стряхнув с себя неуверенность, звонким и командным голосом он огласил:
– За смелость и отвагу в ненастный час. За преданность и любовь к семье, за верность мне лично. За честь в услужении!!! С этой минуты Азер, нарекаю тебя гражданином Рима. Дарую тебе свободу, находясь в уме и твердой памяти. Прошу отметить этот факт в преторском протоколе, а так же засвидетельствовать буквально – при этом Флавиан посмотрел на незнакомца, который молча кивнул головой в ответ. – Азер, ты свободен!!! Закончив фразу, Флавиан протянул опешившему рабу отпускное письмо, так сказать, доказательство его свободы.
Вчерашний раб не сразу понял, что произошло. Он стал похож на рыбу, которую вытащили из воды на берег. От неожиданности перехватило дыхание. Он открывал рот, как та самая рыба, чтобы продышаться, но никак не мог этого сделать. Лицо раба раскраснелось и казалось, вот-вот взорвется, но вместо этого, неожиданно для себя, да и всех остальных тоже, по щекам раба покатились слезы. Это не были слезы радости, или слезы горя. Нет!! Это ветер свободы, впервые, обдул глаза и лицо вольного человека. Впервые в жизни он дышал, потому что хотел дышать, а не по указке хозяина. Азер жадно втягивал воздух, словно загнанная лошадь, наконец-то получившая долгожданный отдых, но не мог надышаться. Свободный воздух пах совсем по-другому. Да и прозрачность у него оказалась совсем другая. Смотря сквозь этот воздух, куда-то вперед, привычные картины виделись по-другому. Вчерашние друзья, вчерашние хозяева, вчерашняя одежда. Всё было вчерашним. Сегодня мир улыбался, открывался, манил его жить. Хотелось броситься ему навстречу, утонуть в его объятиях, обнять так крепко, чтобы никогда больше этот мир не мог вырваться. Но не сон ли это??? Азер воровато оглянулся на хозяина. От ужаса возможной потери, у него затряслись коленки, и он чуть не упал. Однако Флавиан лишь улыбался в ответ. Значит правда!! Значит, действительно, свободен. Но куда же мне идти?? Что мне теперь делать?? Он снова уставился на вчерашнего владыку в поисках ответов, и у него эти ответы имелись. Счастье не успокаивалось, оно продолжало сыпаться на него, словно из рога изобилия.
– Это еще не всё!! – прокричал Флавиан. – Знайте!! Римляне всегда видят достойных. Римляне всегда видят тех, кто трудится неустанно и усерднее других, тех, кто заслуживает большего. И потому Азер. Вместе со свободой я дарую тебе пикулий на прекрасных условиях, и делаю это потому, что ты достойный человек, заработавший это право.
Закончить Флавиану, оказалось не суждено. Рев толпы разорвал всеобщее смятение, накопившееся за эти несколько минут. Крики радости, ликования, триумфа и восторга, словно весенний поводок, затопили собрание. Рабы ревели, рабы поздравляли друг друга, как будто это каждого из них освободили и наградили. За долгие – долгие годы, не происходило такого общего веселья, по крайней мере, никто из присутствующих подобного не помнил. Слезы перемешивались с улыбками, объятия невозможно было разделить на двоих, они делились на всех. Всё вокруг пело, плясало и веселилось. Рабы вспомнили, пускай совсем на чуть-чуть, но вспомнили, что они еще и люди. Чего можно желать еще?? Конечно же ничего. Свобода являлась для каждого из них смыслом жизни, ее апогеем, самой важной целью. Многие знали, что не доживут до этого счастливого мгновенья, но не опускали рук, а наоборот, трудились усерднее. Каждый тешил себя иллюзией, что хозяин заметит его рвение, оценит его, подарив свободу. Хотя правильнее сказать, в это хотели верить, нежели верили по-настоящему. Так устроен человек. Он должен верить!! Однако, то чему они стали свидетелями сегодня, непросто укрепила их веру в чудо, оно им его продемонстрировало. Трудись не жалея живота своего, и тогда всё реально. Вот же стоит Азер, вчерашний наш брат, сегодняшний кумир – свободный человек. В этой невероятной радости, как-то само собой, в рабских головах промелькнул недавний спор. Тот, что занимал, без преувеличения, умы бедолаг в последние несколько дней. Так вот, основной мыслью этого спора, так сказать его предметом, разумеется, являлся поступок Азера. Диспуты проходили конечно же тайно, и кто занимал какую сторону, оставалась решительно непонятным. Это конспирология была необходима и обусловливалась следующим: половина считала поступок Азера правильным, тогда как вторая половина, считала наоборот. Каждый гнул свою линию, доказывая правоту. Кое-где даже доходило до стычек, но они заканчивались, не успев начаться. Основная позиция тех кто считал поступок правильным, заключалась в том, что жизнь раба посвящена благу хозяина. Именно хозяин решает, что рабу делать сейчас, где ему ночевать и как жить дальше. Одним словом, всё то, что римляне так интенсивно вбивали кнутами в головы и спины рабов, проросло в виде согласившихся на рабство людей, принявших свою долю и живущих по этим законам. Им и не могло по-другому казаться. Хозяин – бог. Обидеть бога, значит обидеть и себя. И тем не менее, имелась вторая половина. Такие же рабы, только сердца и воля последних не были сломлены. Жажда свободы и равенства бушевала в них, не унимаясь не на секунду. Своих «богов-римлян» они считали самым страшным злом на земле, и где-то внутри, тихо ненавидели. Их главным жизненным кредо являлось «что римлянину плохо, то мне хорошо». Собственно, поэтому они и протестовали, еле заметным шепотом проклиная Азера, за то, что тот сделал этакую глупость. Изумительный шанс омрачить настроение и жизнь Флавиана, да и собственно нужно-то всего-то не заметить жуликов. Ан нет!! Бросился словно преданный пес. И поделом ему. Жалко, что не убили. Другим бы была наука!! А главное, для чего он это сделал? Умер бы!! Так прямо завтра закопали бы этого глупца на кладбище рабов, а послезавтра уже о том позабыли. Чего достиг?? Может быть, ему кажется, что его оценят?? Что его заметят?? Глупец!!! ……И ведь нельзя сказать, что эти последние, те что считали поступок глупым, неправы!!! Всю свою жизнь они получали от Рима лишь затрещины, тумаки, а также другие всевозможные лишения. С чего им думать по-другому? Да, по правде сказать, эти мысли имели место быть. И наверное, еще вчера, эти суждения казались бы более правильными. Ведь прыгающие от счастья рабы, не знали кое-какой правды.
А заключалась правда в следующем. Флавиан, изначально, и не собирался как-то отмечать этот поступок, считая его само собой разумеющимся. Он так же, как и вторая часть рабов считал, что за выполнение своего долга, ничего не полагается. Он считал, что Азер не сделал чего-то выходящего за рамки. Ну должна же собака защищать хозяина, если на того нападет бандит. А то, что ножом получил, так и такое бывает….
Но почему же отношение изменилось?? Ответ достаточно прост – это Ревекка. Она слишком буквально восприняла поручение Флавиана, по внедрению любви и доброты в массы. Иудейка так увлеклась идеей, что стала заражать ею не только рабов, охранников, Луция, но всех остальных, в том числе и Флавиана. А если подробнее, то дело было так:
В один из ужинов, когда компанию Флавиану составляла лишь семья, завязался разговор, точнее обсуждение последних событий с участием Азера. Глава семейства приветствовал этот поступок, но как уже говорилось ранее, не считал его чем-то особенным. По его разумению, хвалить солдата за то, что тот вступил в бой – глупо, а вот наказать по всей строгости, если не вступил – справедливо. Однако, именно в эту секунду в разговор вмешалась Ревекка. О том, что она находилась с Эмилией постоянно, мы уже упоминали несколько раз. И собственно семейные ужины, не были исключениями.
– Мудрый Флавиан говорит правильно, как и всегда, – начала она. – Если солдат вступил в бой, то выполнил свой долг и хвалить его не за что. Но, что сделает божественный полководец, если солдат в бою проявит особую отвагу. Если скажем, захватит в плен именитого вражеского военачальника, или доблестью своей решит исход битвы, оказавшись в нужное время в нужном месте?? – спросила Ревекка без улыбки, излучая при этом некую торжественность.
Флавиан задумался. Будучи проницательным человеком, он сразу догадался, куда клонит хитрая брюнетка. Ревекка ему нравилась, и признаться честно, он не раз прислушивался к ее советам, которые, надо отметить, оказывались весьма путными. Поэтому сейчас лишь усмехнулся в ответ, и коротко проговорил:
– Награжу солдата.
– Но ведь он не сделал ничего сверх своего долга?? – никак не унималась Ревекка.
– Неправда!! – вмешался Луций, возлегающий на соседнем ложе. – Не в каждом бою доведется отличиться, а если и довелось, то это называется подвиг. Хороший полководец всегда наградит воина, совершившего подвиг.
– Хорошо, – плавно парировала брюнетка, скаля при этом свои белые коралловые зубы в широкой улыбке.
– Как тогда отличить подвиг от не подвига?? – продолжала она, игриво посматривая то на отца, то на сына. Флавиан меж тем разобрался, что и к чему, и снял с себя ответное бремя, переложив его на сына. Пускай Луций «повоюет». Он неспешно, но с заметным интересом, следил за происходящим, ковыряя палочкой в зубах. Луций же, скорее всего в силу возраста, очень обрадовался молчанию отца и вёл дебаты с тройным удовольствием:
– На самом деле очень просто. Подвиг – это поступок полный доблести и чести, произведенный, непременно, с риском для жизни. Хотя правильнее сказать не с риском для жизни, а с жертвованием жизнью ради какого-то дела. Если повезло остаться в живых – принимай лавры победителя, если же нет, то и посмертно они всё равно достанутся тебе.
– Достойный сын своего отца!! Признаться, я не уверена, что кто-нибудь мог описать подвиг правильнее и точнее, чем это сделал ты. Тогда следующий вопрос, – Флавиан молча улыбался и кивком головы показал Ревекке, чтобы та продолжала.
– Насколько мне известно, Азер обычный раб, служащий в доме, и в обязанности оного не вменяется охрана дома.
– Да – согласился Луций.
– Тогда чем отличается подвиг солдата, от подвига раба, который забыв о ценности своей жизни, бросился на шестерых вооруженных грабителей, имея своей целью сохранить имущество господина, да его доброе имя.
Луций призадумался. Отвечать сразу не хотелось, хотя бы по той причине, чтобы не наговорить глупостей. Однако ответ на данный вопрос, выходил как бы сам собою. Ведь действительно, Азер не мог рассчитывать победить шестерых опытных грабителей, к тому же еще и вооруженных. Разве не служит его рана доказательством неподдельный отваги и самоотречения, ради имущества семьи. В поисках ответа он перевел взгляд на отца, который, надо отметить, с еще большим удовольствием наблюдал за происходящим. Флавиан молча кивнул в ответ, как бы давая понять, что другого мнения и быть не может.
– Получается, Азер совершил подвиг, – с какой-то глупой улыбкой, растягивая каждое слово, пробубнил Луций.
– И, – как бы вытягивая слова из него, продолжала Ревекка.
– И его стоит наградить?! – толи вопросительно, толи убедительно закончил Луций и снова уставился на отца.
– Выбирай награду!! – с уже серьёзный видом, ответил Флавиан, – но только пускай, она будет соразмерной его поступку.
Луций задумался еще крепче. Что могло быть эквивалентом жизни раба? Сколько она стоит? Хотя стоп!! Что тут выдумывать??!! Уравнение – то не сложное. Перво-наперво надо понять стоимость Азера. Так!! Ну, сколько же он может стоить?? Ну, пускай две тысячи сестерциев!! Или нет, наверное, маловато. Ну, пускай три тысячи. Хотя три он не стоит, но ради такого случая, пускай все же будет три. А теперь надо просто подобрать эквивалент!! Чего же может быть проще!!! Тут его взгляд упал на руки отца, точнее на перстень, отлитый из чистого золота и инкрустированный несколькими сочно красными рубинами. Ему почему-то вспомнилось, что отец не любил этот перстень, и носил совсем редко, дабы просто «прогулять». Ну вот, и решение нашлось. От такой радостной выдумки, он чуть на месте не подпрыгнул.
– Отец, я думаю перстень с твоего пальца, будет достойной наградой смелому рабу.
– Правильно!!! Но неправильно!! – ответил Флавиан, и как-то задумчиво продолжал:
– Перстень оказался бы достойной наградой солдату, отличившемуся в бою. Раб этого не поймет, хотя бы потому, что это кольцо будет для него, прежде всего деньгами, а не честью. На что ему перстень??? Куда он с ним пойдет? Кому сможет рассказать о своем подвиге и похвалиться им?? Перстень – награда для воина. У рабов другие ценности…
Луций вытаращил на него глаза. Флавиан же смотрел совершенно в другую сторону. Он буравил взглядом Ревекку, как бы спрашивая ее, это ли она имела ввиду?? Это ли она хотела донести до всех, затевая сей разговор. А та, глядела в ответ благодарным и преисполненным взглядом, внутренне торжествуя не от того, что смогла донести свою мысль до хозяина семейства, а от радости, что ее окружают добрые и понятливые люди.
– Это свобода, Луций!! Для раба главная награда – это свобода!! – неожиданно вырвалась у Эмилии.
– А не много ли, давать свободу?? – как спонтанно парировал Луций, – нам такой раб и в дальнейшем пригодился бы.
– В награде есть два смысла, сын, – теперь Флавиан взял роль оратора на себя, – Первый!!! Это само по себе отметить подвиг, отреагировать на него, премировать его. Но есть и еще второй. И этот второй даже важнее чем тот, что уже был озвучен.
Луций сосредоточился в поисках ответа. В молодой голове еще не созрело глобальное понимание мира, и он, как и положено юному отпрыску, жил мыслями здесь и сейчас. Заглядывать вперед, действовать с расчетом на три шага заранее он не умел, хотя понимал, что это умение необходимо. Сегодня давался не первый урок отца, посвященный этому умению. Луцию уроки нравились и потому, каждого следующего, он ждал с некоторым вожделением. Юноша аккуратно вкладывал в свою голову эти советы, удивляясь больше и больше сложностям и хитросплетениям человеческого ума. Именно поэтому, он сфокусировался на отце, боясь упустить даже одно пророненное им слово.
– Сам посуди, – продолжал Флавиан, – а лучше поставь себя на место солдата. Почему так хочется совершить подвиг? Что тобой движет?? Что заставляет тебя с риском для жизни бросаться в самую гущу боя, и заглядывая смерти в глаза двигаться дальше и дальше?? Скажи, ну не перстень же??
– Конечно нет!! Перстень это, – Луций запнулся, подбирая слова, – это условность. Его ценность не столько в стоимости драгоценного изделия, сколько в значимости для окружающих. Перстень – это уважение, признание, это .. это билет в будущую, счастливую жизнь.
Флавиан возгордился сыном сильнее прежнего, после услышанного ответа. Он с каким-то подобострастием уставился на него, и не отрывая взора, с упоением, разглядывал Луция. То, что он объяснял ребенку, всё то, что пытался донести до него, прорастало, как пшеница в поле. И эти всходы, эти плоды, радовали старика, как ничто другое в мире.
– Все правильно, – поддержал отец сына. – Все верно!! Это справедливое мнение!!! Однако давай продолжим. Как ты считаешь, ты один хочешь совершить подвиг? Или может быть вас двое? Или, скажем, подвиг хочет совершить каждый??
– Конечно же каждый. Тут и думать нечего. Любой человек хочет добиться славы, почета и уважения. Ну и конечно улучшить финансовое положение своей семьи тоже отличная идея.
– Правильно. Это логика понятна, и на мой взгляд, неоспорима. Но скажи мне, мой дорогой сын, если завтра мы прилюдно подарим Азеру перстень, разве захотят другие, повторить его судьбу??
Луций призадумался. После почесал лоб, улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Правильно, – продолжал Флавиан. – Поэтому завтра, мы выстроим рабов, и при них при всех, даруем Азеру свободу, наделим его пекулием, и отдадим в жены ту из рабынь, которую он сам себе пожелает. Ты спросил, не много ли даровать свободу? Я отвечаю тебе – нет, немного. И как ты видишь, даю даже с горкой, в надежде заработать тем самым еще больше преданных и честных рабов. Как только Азер получит свободу, в этот самый миг, все сердца выстроенных в шеренгах, зажгутся огнем надежды. Эта вера, эта возможная перспектива, заставит их пересмотреть отношение к работе. Эта надежда когда-нибудь занять место Азера, заставит трудиться рабов еще усерднее. И так будет, потому что они видели своими глазами, как хозяин добр и великодушен к тем, кто того заслуживает.
– Но они же рабы!! Смогут ли они понять твою любовь?? – с каким-то недоверием спросил Луций.
– Не знаю. Спроси слева от себя, – Флавиан весело подмигнул в сторону Авелии, которая как всегда, в эту же секунду раскраснелась, и спрятала лицо в складках туники Луция.
– А если серьезно, ты и сам видишь, я спуску им не даю. Однако, смелость уважаю в любом человеке, будь то раб или солдат, и оценивать его поступки буду не по роду или чину, а по заслугам. Ведь, сказать тебе по правде, на войне встречается не только доблесть, но и трусость. Не один раз я видел своими глазами, как некоторые из воинов, при первом запахе жареного, улепетывали что есть мочи, а их рабы, не в пример хозяевам, кидались в пекло сражения.
На это утверждения нечего было возразить, с ним не имело смыла спорить. Кратко, лаконично, по делу. Наверное, это и являлось той изюминкой, за что Флавиана любили и ненавидели одновременно. Однако, в этих мыслях, в этом тезисе, виделся весь он. Не прибавить, не убавить.
Но, вернемся на поле, туда, где только что прозвучала речь Флавиана, дарующая свободу Азера. На трибуне, ревущий раб согнулся в истерическом плаче, вытирая слезы трясущимися руками. А что происходит вокруг? Вокруг экстаз. Вокруг что-то сумасшедшее. Ликование, всеобщая радость, танцы, обнимания. Апогеем же восторга, стало совместное объятие с Азером. Каждый счел своим долгом обнять этого баловня судьбы и сказать несколько приятных слов. А после совместного рукопожатия, после прикосновения к счастливцу, рабы святились и распалялись надеждами, будто бы не до человека они дотронулись, но до бога. Каждый думал об одном, пускай и на свой лад: «Вот ежели хозяин так решил про него, ведь и про меня тоже сможет так решить» – думали они.
Разумеется, это представление оказалось не случайным. Сегодняшнее зрелище тщательно продумывалось, а сценарий несколько раз переписывался. Флавиан сомневался, стоит ли давать свободу рабу именно в такой помпезной обстановке. И переживаниями этими он делился не с кем-нибудь, а с Ревеккой. На что та, добро и кротко поддерживала господина, и просила не подвергать сомнению этого решения, уверяя, что всё будет хорошо, а рабскому счастью не будет предела. Можно, кажется, поставить на этом точку, сказать какая Ревекка талантливая, что всё у неё получилось, однако мы этого делать не будем, потому что это не совсем так. Точнее так!! Конечно так, но не совсем. Хочется добавить несколько слов о том, как этот праздник стал действительно праздником. Истинная правда заключалась в том, что еще до того разговора с Флавианом, еще до дискуссий на ужине, она уже толковала с рабами, аккуратно подготавливая почву для семян Флавиана. Она являлась той, кто раздул огонь спора про Азера. Это из ее уст пошли разговоры, о уважении хозяев и правильном стремлении раба. Это она оказалась той, которая смогла увлечь любовью рабов, той, что смогла растопить эти зачерствелые сердца. Ревекка заставляла рабов уверовать, что, полюбив хозяев, полностью, без остатка, они обретут путь к свободе. И когда увидела, что рабы ей поверили, что число тех, кто гордиться Азером значительно превысило число несогласных, только тогда иудейка принялась обсуждать детали непосредственно с Флавианом. Получилось то, что получилось. Ее идея о торжестве любви над кнутом, словно паутина окутывала дом. Имение перерождалось, оно начинало дышать добротой, честностью, справедливостью. В нём хотелось жить. Хозяину хотелось служить. Рабов хотелось уважать. Какая-то утопия, в которой живешь, но постоянно озираешься, как бы боясь проснуться в старом мире. Всё стало другим, все стали другими, какими-то счастливыми, что ли.
Имение Луция Пизона запестрело новыми, доселе неизвестными красками. Слух о нем, точнее об атмосфере в нём, наполнял соседских рабов завистью, а господ, живым спортивным интересом. Сколько же такое будет продолжаться?? Время всему голова, она нас всех рассудит. Посмотрим, что дальше будет, а там и решим, так думали вокруг. И действительно!! Всё либо действительно было так радужно?? Все ли оказались довольными??? Наверное, чтобы все, такого быть не может, поэтому и тут имелась ложка дегтя. Даже не ложка, а скорее крупинка, но все-таки имелась. Постоянно раздражённая своим новым положением «на задворках», презирающая и ненавидящая Ревекку от всего сердца, этой ложкой дегтя являлась Асо. С тех пор как Ревекка ворвалась в жизнь семьи, положение Асо безнадежно ухудшилось. Она потеряла расположение Эмилии во всем: в косметологии, в выборе прически на вечер, не было больше вопросов относительно изысканных блюд на столе. Одним словом – во всем!! И самое ужасное, с чем Асо приходилось мириться, так это с тем, что Ревекка действительно оказалась искуснее ее, и как бы то печально не звучало, во всех делах. Наблюдая за ней стороны, она всякий раз отмечала это превосходство. Почему так происходит, ей в сущности не интересовало, но сей факт раздражал, угнетал и не давал спокойного житья. Смену фаворитки отмечали и рабы, воротя нос от Асо, и пренебрегая ею в пользу Ревекки. Такое всеобщее отношение мучило с утреннего начала дня и до самых сумерек. Ревностный пожар в груди не ослабевал ни на минуту. Асо пробовала подружиться с иудейкой, и Ревекка отвечала ей взаимностью, но ненависть, кипящая словно кипяток в котле души египтянки, вырывалась из недр обжигающим бульканьем, и не о какой дружбе не могло быть и речи. Единственным шансом вернуться к нормальной, прошлой жизни, было бы уничтожить Ревекку, но как это сделать, ведь она находится под покровительством госпожи, и волос с ее головы, сегодня ценнее чем жизнь Асо. Это терзало еще больше, это сводило с ума, это заставляло реже видеть госпожу, а ведь египтянка её так любила. Так сильно ненавидеть, как Асо ненавидела сейчас, наверное просто невозможно. Месть, не вылившаяся наружу, словно лава в вулкане, жгла ее изнутри. Египтянка понимала, что сейчас она не может сделать, ровным счетом ничего, поэтому единственным правильным решением было бы затаиться, ожидая и надеясь в душе, что Ревекка оступится, и тогда у нее, быть может, у неё появится шанс. Наверное, эта мысль, являлась на сегодня самой правильной, и она ждала, стараясь меньше попадаться глаза, но быть все-таки рядом, чтобы при удобном случае ничего не пропустить.
И вот, пока Асо выжидала, где там, в глубине перестиля, Эмилия и Ревекка вели беседу. Матрона пребывала явно не в духе, и теперь жаловалась подруге. Предметом беспокойства выступало чувство одиночества, невесть откуда сейчас взявшееся, и давящее на неё словно камень. Эмилии хотелось жалости и сострадания, просто так, без концертов и исполнения ею печальных ролей. Сейчас, впрочем, уже не в первый раз, она чувствовала себя одинокой, ненужной и покинутой. Счастливым контрастом, выступал Флавиан, вечно побеждающий, лучезарный, и так теперь всеми любимый. Эмилии тоже хотелось его славы. Правда зачем ей этого хотелось, того матрона не ведала. Но то что хотелось, так это точно. Ревекка, как и положено приятельнице, успокаивала её, жалела, всячески поддерживала. Она даже переубеждала её, философствуя и размышляя на этот счет.
– И все-таки, что не говори, а если бы не женщина, то дети бы у нас оказались бы невоспитанными дикарями, – доказывала Ревекка.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что мужчина, конечно, есть отец наш и покровитель, но, если б не мать, взрастившая его, научившая считать и писать, научившая всем премудростям жизни. Если бы, не жена, следящая за его домом, детьми, то в конечном счете, мужчина не стал бы тем, кем является сейчас.
– Я не учила Луция и Муцию считать, для этого есть учителя, – проговорила Эмилия, внутренне готовая к тому, что Ревекка сейчас же разубедит ее, и докажет, что на самом деле она молодчина, и если бы не она, то дети бы нечему не научились.
– Как это не учила? А разве не ты выбирала преподавателей для своих детей?? Разве не ты следила за манерами учителей, за их тоном, за тем как они доносят знания до твоих детей? Не стоит даже говорить об этом. Без твоего зоркого глаза, Луций не смог бы расцвести в такого прекрасного юношу. Без твоих мудрых советов Муция не достигла бы тех высот, на которых парит сейчас.
– Ну не знаю.
– Если быть совсем откровенной, – Ревекка понизила голос и придвинулась поближе, – то я уверена, что мужчину делает мужчиной именно женщина. И то, что без нас, они не то чтобы величия не достигли бы, они бы просто не жили.
Эмилия прищурилась, и с какой-то томною улыбкой, кивком головы попросила ее продолжать.
– Все в этом мире гармонично. С этим спорить бессмысленно. Так вот я считаю, что мы созданы как сосуд, который мужчина наполняет любовью духовной и материальной, – при этом она хихикнула, весело подмигивая своей собеседнице, – и мы храним эту любовь, несем ее под сердцем, и медленно возвращаем обратно, сначала рожденными детьми, а позже заботой о них, и его чаде. Так вот без женщины, мужчине некуда девать любовь, некуда вложить её, и потому неоткуда получить обратно. Итог – он уходит серо и безвестно.
– Уж больно ты красиво рассказываешь!!
– А разве не так?
Эмилия залилась хохотом, трясясь всем телом, будто бы в конвульсиях.
– Ну, у нас с Флавианом точно не так. Уж скольких женщин он наполнял своей любовью, – она снова рассмеялась, потом перевела игривый взгляд на Ревекку, и постучала ее по колену, – кстати, по-моему, вчера с утра он к тебе захаживал?! ЭЭЭ э-эх!! И ничего я под сердцем не храню, и ему не возвращаю. – закончила она уже без юмора и с совершенно угасшим энтузиазмом.
– Это не так!! – возразила Ревекка с холодным спокойствием, – сейчас я тебе это докажу. Представь, что тебя нет в его жизни. Вот раз, и тебя нет, и не было никогда. Как будет Флавиан себя чувствовать?
– Да, так же как и сейчас, просто вместо меня будет другая!!
– А другая сможет принести ему таких же детей?
– Я не знаю, как насчет таких же, но других смогла бы.
– Моя дочь любит твоего сына больше всего на свете. В Махероне за ней ходили толпы поклонников, а сейчас, она как собачка бегает за Луцием. Поэтому, даже не смей убеждать меня, что сын от другой женщины, хотя бы на фалангу мизинца, стоил бы Луция. Он такой один. Родила его ты, воспитанием и обучением занималась ты, поэтому сейчас же прекрати думать по-другому. – Для большей убедительности Ревекка даже потрясла Эмилию за плечо, причем не просто потрясла, а тряханула со всего размаху, да так, что подруга чуть не свалилась с места.
Со стороны это действо смотрелось очень занятно. Раба отчитывает госпожу, причем не просто отчитывает, а еще и раздает той тумаков. Прислуга, постригающая сад замерла, предчувствуя неминуемую расплату заносчивой рабыни. Перебор оказался на лицо, даже для Ревекки. Но ничего не происходило. Всё так же тихо в саду летал шмель, слышались брызги воды, источаемые фонтаном. Развязка приближалась, воздух наэлектризовался, и не почувствовать этого казалось, решительно, невозможно. Так и произошло. Тишину нарушила капля слез, побежавшая по щеке Эмилии, и звучно разбившись об плитку. За ней вторая, третья, и вскоре бурный поток, словно водопад, устлал ее лицо. Тело женщины согнуло в истерических содроганиях. Эмилия рыдала на взрыв. Она рыдала, так как никогда до этого, разрывая тишину заунывными завываниями. В унисон с этим плачем, из женщины выливались горести, так неприлично тяготившие ее хрупкие плечи. Ревекка бросилась к ней, прижала к груди, и в молчании гладила по голове, а Эмилия, вцепившись пальцами в складки одежд подруги, ревела на взрыв, повторяя снова и снова, лишь одно слово «Спасибо». Сколько это длилось, никто не ответит. Подруга гладила голову госпожи, а та, уже не рыдая, а лишь изредка всхлипывая, лежала на ее груди, в волшебном состоянии умиротворенного покоя. Долгожданное спокойствие, пуховым одеялом обняло ее и закутало, ведь мало кто знал, что Эмилия внутри, совсем не тот человек, каким казалась снаружи. Последние несколько лет ее беспокоил вопрос: для чего она на этом свете? И что будет, когда ее не станет? Эмилию терзали сомнения, заметит ли кто-нибудь эту потерю, и будет ли это вообще потерей. Конечно, то вопрос риторический, вызванный, быть может, огромным количеством свободного времени, но он был, и с каждым днем обретал вполне осязаемые формы, беспокоя больше и больше. Как заноза, которую нельзя удалить, мучал этот вопрос ее, нарывал, не давая женщине спокойно спасть, есть, или думать. Справиться с терзаниями не получалось, а поделиться наболевшим, оказалась попросту не с кем. Точнее, вокруг было много народа, но того, кто смог бы понять и разделить эти мысли, не существовало. Однако, то оказалось полбеды. Действительно разрушала Эмилию мысль, что она заурядная, что она такая же, как все. Что её можно заменить. Причем заменить так, что никто даже не заметит. Эти размышления приводили ее в истинное исступление. Разглядывая своих подруг, она представляла их на своем месте, представляла, как смотрелись бы они женами Флавиана и матерями Луция и Муции. От глупости происходящего, ее трясло, но ничего с собой поделать, не получалось. Вот так она думала!! Вот так она сходила с ума. Да идиотство, да безумие, на всё да. Но оно вот так!! Как это победить?? – вопрошала она куда-то в пустоту и разумеется не получала ответа. Глядя на своё отражение Эмилии казалось, что нет для нее какого-то специального предназначения, что она лишь стечение обстоятельств, и если бы не существовало её вовсе, то никто бы того не заметил. А как хочется быть нужным!! Как хочется, хотя б для кого-нибудь быть необходимым, незаменимым, быть кем-то одним. Правильнее даже сказать одним и самым лучшим!! Эмилии хотелось влиять на жизнь людей, что-то в неё привносить, чем-то дополнять, но оценить своего вклада у женщины не получалось. Нежелание быть заурядным настолько обострилось, что постепенно перерастало в болезнь, выливающуюся для остальных скандалами и ссорами. Пика же своего, фобия достигла, когда несколько седых волос остались на расческе, так не скромно напомнив женщине про возврат. Вот и всё!! подумала Эмилия, и чтобы окончательно в этом убедится, посмотрела в рядом лежащее зеркальце. Как и положено, при тщательном просмотре, ее глазам явились морщины и складочки, те, что имелись на самом деле, а также добавились новые надуманные, приходящие на вид только к тем, кто особенно хочет их найти. Окончательно расстроенная увиденным, Эмилия продолжила угнетать себя с утроенной силой. Причем надо отдать ей должное. Винила во всем она только себя. И вот с такими мыслями внутри, и с показным равнодушием снаружи, прожила она без малого полгода, ощущая, что силы вот-вот закончатся, и предчувствуя нервный срыв. Но на ее удачу, которую, кстати, по ее подсчетам она тоже успела потерять, в доме появилась Ревекка. Дивной красоты, чуткая и отзывчивая, образованная и сердечная, одним словом тот человек, которого так не хватало. Сначала рабыне удалось убедить Эмилию в том, что в зрелости нет ничего страшного, что все люди не молодеют, и даже «новопризнанный» бог Веспасиан, и тот подвержен старению. После, Ревекка объяснила, что возраст всего лишь период жизни, который надо принимать, и проживать с наслаждением. А точкой в ее умозаключениях стал призыв, в котором Ревекка декларировала, что годы, конечно, бегут, однако, это не повод опускать руки, а напротив, самое время, когда нужно расправить плечи и засверкать утроенной красотой. Послушав Ревекку, всё выходило легко и просто. Кроме того, Эмилии хотелось верить в её слова!!! А, как известно, человеку чего-то сильно желающему нужен лишь маленький толчок, чтобы он горы свернул. Подспорьем слов иудейки выступили необычные крема, с помощью которых она смогла вернуть Эмилии красоту, а вместе с ней и уверенность в себе. По крайней мере, так видела матрона, разглядывая себя в зеркальце, после косметических процедур подруги. Жизнь начала налаживаться, однако надоедливый вопрос, хотя и беспокоил меньше, но никуда не делся. И сейчас, в эту самую минуту, Ревекка смогла победить и его, сделав это так же легко, как и обычно. Огромный камень, так долго мучавший матрону, полетел в тартар. А вместе с ним, со слезами выходили наружу его сателлиты, оставляя в покое израненную душу. Эмилия чувствовала безмятежность, чувствовала покой, понимая, что тот отрезок жизни, который уже прожит, был прожит не зря! Сейчас она не стыдилась его, она гордилась тем отрезком. Ревекка попала в самое яблочко, угадав её беспокойства и ловко их развенчав. Умиротворение влилось в жилы матроны, наполнив мир, давно забытым светом. Ей заново хотелось просыпаться, чтобы видеть жизнь нового дня. Снова не хотелось ложиться спать, ибо днем минувшим, хотелось наслаждаться еще и еще. Итогом всеобъемлющей радости, стало желание наградить Ревекку, наградить от души, так, чтобы счастье, которое било у матроны через край, передалось и ее подруге. Однако, в то же время, Эмилия понимала, что единственной наградой для этой женщины будет свобода, и от этого становилось намного тяжелее.