– А ты не можешь!! – сказал её внутренний голос. – Ты можешь только смотреть и тихо ненавидеть, кряхтя в подушку. Хотя в какую подушку?? Сегодня ты спала на ней случайно. Твой удел твердый пол!!!
Девушка снова уставилась на вазу, и заново посмотрела на Луция.
– А ведь он не взял меня ночью, когда пришел после пьянки сюда!! – как-то совсем неожиданно подметила она. – Он не сделал ничего плохого. Он не сделал вообще ничего, за что я могла бы его судить.
Авелия почувствовала, что снова закружилась голова, и что снова она вот-вот упадет в обморок. Ее противоречие завертелось в сумасшедшем вихре непонимания себя. Кое-как, опираясь руками на стену, будто бы раненая, девушка поплелась к выходу, чтобы продышаться. И надо отметить поступила правильно. Свежий воздух, словно прохладный бальзам, обнял ее тело и поглотил иудейку в себя. Громкая ночная жизнь, трещащими насекомыми и изредка галдящими птицами, наполнила душу чем-то благодатным и живым. Сердце, стучавшее так отчаянно всего несколько минут назад, начало замедляться, переходя на привычный и ровный такт. Несколько глубоких вдохов, и слезы, уже выступившие на щеках, обветрились, придавая лицу, озорной румянец, еле-еле различимый в ночном полумраке. Злость, бурлившая в венах словно гейзер, стала уходить, а мысли, потихонечку, приходить в порядок и еле заметная улыбка, плавной волнистой линией, заиграла на губах. Где-то там внутри, она радовалась, что справилась с собой, и не натворила дел. Теперь Авелия считала, что поступила правильно. И сколько бы ей не хотелось бунтовать и противиться, с этого момента она понимала, всем своим телом, каждым его сантиметром, что сделать рокового смертельного поступка, она решительно не сможет, никогда!! Признаться, эта мысль, которую она раньше считала своей слабостью, теперь начала нравиться ей, но разобрать, что послужило тому причиной, девушка не могла. Быть может, бремя ответственности, которое она сама на себя возложила, наконец-то упало с хрупких девичьих плеч, освободив тем самым молодое сердце и разум. Да!! Скорее всего, это и есть причина. Впервые за долгое время, девушка не винила себя в бездействии, в равнодушном наблюдении течения своей жизни, и жизни ее соплеменников. Она наконец-то приняла то, что не является воином, не является духовных вожаком своего народа. И не потому что не хочет, напротив, очень хочет, а потому что не может. Авелия, наконец-то смогла осознать и принять себя. Она смогла почувствовать в себе слабую девочку, быть может, еще больше остальных нуждающуюся в защите и помощи. Неужели, именно это и имела ввиду мама, рассуждая про женщин – думала она. – Так каков же наш удел?? Какое же наше предназначение в этом мире?? Я не могу воевать, сокрушать, я не могу в пылу огня доказывать свою правоту, но это никаким образом не отменяет моих мыслей. Если я не могу на что-то решиться, это не означает, что мой взгляд на этот предмет пересмотрен. Точно так же, как и несколько минут назад, я считаю римлян, и этого молодого Луция, чумой человеческой, наказанием всего белого света. Я понимаю аксиому: небудь этих убийц и захватчиков, мир процветал бы и благоухал плодами радости. Но я не могу противостоять им мечом, однако, быть может, могу делать это как-нибудь по-другому?
Одному, одному богу известно куда завели бы эти мысли, тонкую, еще не окрепшую душу Авелии, если бы неожиданно ее кто-то не окрикнул. Голос зовущего доносился откуда-то из-за угла атриума, так сильно усланного темнотой, что разобрать, кто зовет, было решительно невозможно. Этот тоненький фальцет, с примесью всхлипывающего кашля, показался ей знаком, и в тоже время незнаком. Он вперлась глазами в ночь, пытаясь различить хоть что-нибудь, но все казалось тщетным. Однако, уже через секунду, из мрака, начал появляться силуэт женщины, практически бегущей к ней на встречу. И только приблизившись, практически вплотную, Авелия смогла разобрать, что этим кем-то, была ее мама.
– Мама!! Мамочка!! – чуть ли не взвизгивая прощебетала Авелия и бросилась Ревекке на шею. Эти объятия, эти теплые любящие объятия, были сейчас так кстати, и так необходимы. Укутавшись в волосы матери, вдохнув ее запах, она почувствовала себя не такой одинокой и нужной, пускай только одному человеку, но всё-таки нужной. Слезы, словно вода давно готовая прорвать плотину, полились теплыми струями по щекам. Авелия не понимала, почему она плачет, она просто ревела, как ревет маленький ребенок, спонтанно и никому не давая в том отчет. Скорее всего, виной тому можно считать усталость, но лучше все-таки не гадать. Женские слезы не всегда нужно понимать, их надо просто принимать. А Ревекка, еще сильнее притянув ее к себе, гладила дочь по черным волосам, целуя то в одну щеку, то в другую. Какое-то время, женщины, будто бы две голубки после долгой разлуки, ворковали в объятиях друг друга. Как вдруг дочь отстранилась, и с каким-то испугом и одновременно недоверием, уставилась на мать.
– Мама, что ты здесь делаешь?? – как-то сконфузившись, спросила Авелия. – Ведь ты же должна спасть!? Время сейчас позднее.
– А я, вот нет .. – как-то путаясь в словах, с натянутой на физиономию фальшивой улыбкой, ответила Ревекка.
Авелия пристально разглядывала мать, пытаясь найти объяснение, ее внезапному появлению. Рабское дело никогда не считался легким, и в окончании рабочего дня, трудяги падали словно подкошенные от усталости. Хотя Ревекке, еще толком не досталось испытать рабской доли в доме Флавиана, однако, привычку спать в любое удобное и не удобное время, она уже успела завести. А тут ночь, а она не спит. Есть причина!! Но почему же мама ее не озвучит. Взглядом, Авелия пыталась встретиться с глазами матери, чтобы попытаться в них увидеть ответы на свои вопросы, однако Ревекка упорно избегала этой встречи, смотря куда угодно, но только не на нее.
– Мама!! М-а-м-а!! – по буквам внятно повторила Авелия. – Я жду объяснений.
Ревекка, не отпуская с лица идиотической улыбки, лишь обняла ее вместо ответа, и крепко прижала к себе. Беззвучное рыдание сотрясло теперь и её, и словно молнией передалось Авелие. Она отстранила от себя Ревекку, вытирая слезы руками и убирая волосы с ее лица.
– Мама, да что же случилось то?? – уже с какой-то нетерпимостью, пыталась узнать дочь. А Ревекка в ответ лишь всхлипывала, улыбалась, и попеременно то притягивала к себе дочь, стискивая её в объятиях, то отстраняла.
– Я, я очень переживала за тебя. Я боялась, – начала Ревекка нервически, -ведь это твой первый мужчина. А я, я же тебе ничего не говорила про это. В этом сумасшедшем вихре событий, разговор про близость с мужчиной, куда-то пропал и позабылся. А там на корабле, ну там, вообщем, не лучшее место разговаривать про это … – Ревекка прерывалась и краснела, этот разговор и сегодня оказался не готовым, – и ты, миленькая моя, осталась с ним один на один. А я ведь и ничего тебе не рассказала. И я, я боялась, – продолжала она, всхлипывая, – я боялась, что что-то может пойти не так. А ведь знаю тебя – Ревекка неожиданно засмеялась, – у тебя, что угодно может пойти не так. Но теперь смотрю и вижу, что все как будто бы хорошо??! – она заискивающе посмотрела дочери в лицо, требуя подтверждения сказанному. Её взгляд смотрелся таким молящим, что даже если бы всё было плохо, у Авелии бы язык не повернулся сознаться в этом. Она лишь утвердительно кивнула в ответ. Глядя на Ревекку, после кивка дочери, могло показаться, что мать только что поставила на пол тяжеленую гирю, которую несла несколько часов подряд. Вдох облегчения вырвался из скомканой груди.
– Прости меня, моя девочка, прости – снова начала она. Однако Авелия тут же ее перебила.
– Прекрати извиняться. Там за дверьми ничего не было.
Глаза Ревекки высохли в ту же секунду. Из подраненной горлицы она превратилась в орла. Ее лицо приняло сосредоточенный и внимательный вид. Они как будто поменялись местами с дочерью, и теперь она вглядывалась в Авелию, ища ответы.
– Как понять ничего не было?? – уже спокойным, но удивленным тоном начала допрос Ревекка. – Когда ты танцевала, я думала, он с ума сойдет от желания. Как не было?? Ты что убила его ночью?? Ведь только смерть могла бы остановить, столь раздразнённого мужа.
– Нет, не убила – с веселым смешком ответила дочь. – Если честно, то и сама не знаю причины, а только дожидаясь его на ложе, я уснула, а проснувшись, нашла его рядом лежащим, и при этом мирно посапывающим. Может быть, он вчера напился до пьяна?? – Авелия подумала, что рассказывать вчерашний разговор с Луцием матери, наверное, не стоит.
– Нет, я весь вечер смотрела за ним. И надо отметить, он как порядочный юноша, не позволял лишнего кубка и вел себя вполне благопристойно. Более того, не только от моего взгляда, но и от взоров окружающих не ускользнуло, что мысли его занимаешь только ты одна. Единственно тобой он грезил, и именно поэтому мне и стало так страшно. Я была уверена, что он надругается над тобой. Поэтому и сидела тут, рядом. Хотела утешить, – заканчивая фразу, Ревекка как-то виновато перевела взгляд в пол.
Авелия всегда знала, что сильнее мамы ее не любит никто. Но в этот момент, она почувствовала эту любовь, особенно остро. Почему-то сейчас ее стало понятно, что она является смыслом существования матери. Той тростиночкой, за которую держится утопающий в жизненном водовороте, и нибудь её, смысла держаться за тростиночку не будет. Глядя на как будто, виноватую маму, ей стало её так жалко, что не в силах что-нибудь вымолвить, она просто притянула ее к себе и крепко сжала в своих объятиях.
– Мама, я не знаю, почему так вышло. Но произошло именно так, как я рассказала. Но твои переживания ненапрасны. До сих пор не пойму, от куда силы взялись, и как я смогла себя сдержать, чтобы не разбить об эту проклятую римскую голову, вазу, что стояла неподалеку – и хотя Авелия говорила шёпотом, последние слова получились какими-то громкими и особенно выразительными.
– Тише говори, прошу тебя, – предупредительно пожурила Ревекка. – У стен тоже есть уши. Никогда не забывай это.
– Посмотри на меня, мам. Разве похоже на то, что я боюсь этих ушей?? Меня купили для развлечения их сынка!! По мнению этой семьи, я больше не на что негодна!! Девочка на одну, может быть две ночи, вот кто я в их понимании!! А когда он наиграется со мной, что дальше? Я знаю, что будет дальше!!! Они отдадут меня на поругание, наверное, сначала отцу семейства, а закончат премированием какого-нибудь раба, особо отличившегося службой перед хозяевами….
У Авелии начиналась истерика. В пылу обиды и ненависти, в девичьей памяти, молниеносно всплыл факт того, что передачу рабыни от начальника к мелким людям она не выдумала. Это являлось чистейшей правдой. Да и как ее выдумать, если всего каких-то несколько месяцев назад, она видела подобное своими глазами, а той рабыней, которую, словно тряпку, передавали, была именно её мать. Это колкое замечание не ускользнуло от внимания Ревекки. Быстрая короткая пощечина, глухим шлепком, опустилась на лицо юной девушки. Глаза матери, сверкнули злобной яростью, но в ту же секунду потухли. Ничего не говоря, и лишь прислоняя руку к сердцу, мать пошла от дочери в противоположном направлении. Авелия застыла остолбеневшая, не знающая, что ей делать дальше. Толи злиться на мать, толи жалеть. Однако, сердце в туже секунду возобладало над головой, и юная девушка уже висела на шее у матери, ревущая, извиняющаяся, но до сих пор не понимающая, за что ее ударили. Ревекка, хотя и любила дочь больше всего на свете, но и на себя полностью наплевать не успела. Обидные слова дочери прошли острым лезвием по сердцу, и слишком больно ранили, чтобы простить ее в то же мгновение.
– Со мной они обошлись намного хуже, чем с тобой. Там на корабле то .. Или ты думаешь мне легко? Мне хорошо? Мне нравится, как мы тут устроились??, – шипела разгневанная мать.
– Мама, мамочка, – пыталась успокоить ее дочь, одновременно осознавая, что за гадость она сказала, и как обидны произнесенные слова.
– Ты думаешь, я железная??, – продолжала Ревекка, которую понесло, – но это не так. Мне тоже очень тяжело. Я, также как и ты грущу по нашим близким, вспоминая прошлую жизнь. Но она закончилась!! Понимаешь, ее больше нет!! – Ревекка в каком-то исступлении принялась трясти перепуганную дочь. Причем она так сильно её колыхала и так громко разговаривала, что этим точно можно было кого-нибудь разбудить.
– Теперь надо жить по-новому, надо мыслить по-новому, а если все время оборачиваться на прошлое, то можно и шею свернуть. Ты злишься на меня, за мое бездействие?!! Ты не понимаешь, как так!! Ведь вот они, римляне, пришли и забрали у нас всё!! Сделали рабами, их же надо ненавидеть, а они мне, как будто, очень милы!!! Так тебе кажется??! Да, они мне милы!! Но я заставила себя полюбить их, а не они такие замечательные. Я, своим умом, нахожу в них хорошее и восхищаюсь этим, а не шарю глазами по поверхности, замечая лишь изъяны. И вот, что я тебе скажу, моя дорогая!! Это труд, это тяжелейший труд. Да они и им подобные пришли на наши земли, да они забрали у нас то, чем мы дорожили, но пренебрежением своим и гордостью, чего ты добьешься? Сама погибнешь и присоединишься к праху наших близких? – Ревекка снизила голос и начала немного задыхаться.
– А они? – пальцем она показывала в сторону комнаты Луция. – Что они поймут, глядя на тебя? Поймут ли они твою жертву? – силы покидали женщину. Глядя на дочь, она понимала, что вбить ей в голову истину новой жизни, по крайней мере сегодня, просто-таки не возможно. Что ей надо самой до всего дойти. Самой всё понять. На своём жизненном опыте почувствовать. Ведь дочь начинает понимать доконца маму, только когда становиться мамой сама.
– Ничего ты так не добьешься. Я знаю что ты еще молода, но ведь пришло время взрослеть. Посмотри вокруг. Пора понимать, что ты можешь, а не то, что ты хочешь, ибо, зачастую, это две разные вещи, – как-то на выдохе закончила Ревекка.
Авелия, пораженная тирадой матери, стояла молча. Такой она Ревекку никогда не видела, и теперь не знала чего ожидать от неё в дальнейшем. Сказанное она выслушала внимательно, как бы с упоением, однако какого-то облегчения, или действительно понимания, не почувствовала. Мать снова рассуждала о мире, в том время, когда ей хотелось войны. Хотя??!! Войны тоже теперь не хотелось. Это отголоски молодой и кусачей, всего несколько часов назад, Авелии не давали покоя новой, переродившейся. Она внимательно смотрела на маму. Спорить с ней она не собиралась, хотя бы потому что уже наломала дров, напомнив ей про её корабельное путешествие. Но и согласиться с ней, тоже пока не могла. По крайней мере целиком. Юная бунтарская натура пылала огнем противоречия, затмевая кроткую и поумневшую девушку. На всё надо время!!
– Полюбить римлян??? Найти в них хорошее??? Нет, к этому я точно не готова, по крайней мере сейчас. Да и вряд ли когда-нибудь подготовлюсь. Я всегда буду любить тебя мам, но принять эту точку зрения не могу. Хотя, наверное, правильнее сказать, не хочу.
– И как же ты будешь жить дальше?? Со всей этой злобою в душе?? – спросила Ревекка, окончательно забыв про обиду и уже говоря спокойно.
– Так и буду. Как сейчас живу, так и потом буду. А в этих животных, человеческого, как не было так и не будет. Изверги рода людского. Будь они прокляты. Купили меня для утех, а я в сынке хорошее искать буду?? Нет уж, увольте, – Авелия снова раздухарилась и обозлилась. – Все как один, скоты!!
– Если все как один, то почему же ночью он тебя не тронул?? – с каким-то волнением, и даже с трепетом перебила её Ревекка. – Ведь любой бы тронул. А он нет!!
– Не знаю почему!! Да и не особенно хочется разбираться. Может быть просто повезло. В одном уверенна наверняка, что это ненадолго. А ты себе смотрю, уже что-то придумала??
– Да, – мечтательно ответила мама. – И даже уверена, что произошедшее ночью не случайность.
– Мама, прекрати нести всякую ерунду, – с мягкой снисходительной улыбкой, отвечала изрядно поостывшая Авелия. – Мы с волками живем. И как говорится в одной пословице: с волками жить, по-волчьи выть.
– Этого я и боюсь. Ты не знаешь причину, почему он так поступил. Ночью, Луций к тебе не прикоснулся и тем самым поступил по чести. Ты же не даешь ему и пол шанса, остаться в твоих глазах человеком, сравнивая его с врагами всего людского. Ровно так же, как и римляне нас. Всех под одну гребенку, ничего не в ком не разбирая. И сейчас, смотря на тебя, я не могу понять, кто же из вас больше римлянин: ты или он? Кто из вас больше презирает людей: ты или он?
Авелию аж пошатнуло от такого сравнения. До этой минуты она видела жизнь совершенно по-другому. Ей сейчас же захотелось поспорить, захотелось возразить, доказать, что Ревекка мыслит неправильно. Но мама, скорее всего, оказывалась правой, с ужасом признавала девушка. Луций не сделал мне ничего плохого, а я его за это чуть вазой не убила. Ведь он мне слова обидного не сказал. В кого же я превратилась? Она уставилась на маму, как будто только что ее увидела.
– Что же мне делать мама??
– Бог создал тебя женщиной, вот и будь ею.
– А как это, быть женщиной? – как-то озадаченно проговорила девочка.
– Что же тут непонятного?? Ведь ничего проще нет. Смой с себя всё в чем неповинна, открой сердце для того, для чего оно создано, то есть для любви. Пойми и прими, что женщина в этой жизни, может добиться чего-то только любовью. Хотя и добиваться в этом мире стоит только любви. Перестань спорить и бунтовать с создателем, поверь ему, иди по указанной им дороге, и ты увидишь, что такое счастье. Полюби сама, разреши полюбить себя, и веришь ли, люди вокруг тебя начнут спрашивать твоего совета, потому что им будет казаться, будто бы ты знаешь какой-то рецепт счастья. Прими что ты слабее мужчины, но именно в этой слабости, и скрывается настоящая сила. Я много могу говорить, только надо ли??? Просто открой свое сердце, поверь в людей и в мир, и счастье само найдет тебя, может быть даже и с этим римским юношей.
Ревекка говорила так уверенно, так твердо и открыто, что у Авелии и тени сомнений не могло появиться. Наоборот, речь ее воодушевила. Более того, уставшая от самоистязаний и угрызений совести, ей хотелось верить в слова матери, ведь они были действительно ей по душе. Сейчас она не знала как будет дальше, знала лишь то, что как было раньше, больше продолжаться не может. Знала и признавала, что больше не выдержит сегодняшней жизни, что не хочет её. Женщина, говорит мама. Что ж, стану женщиной. Научусь ей быть, чего бы то не стоило.
Что-то лязгнуло в атриуме, и с протяжным звоном упало на пол. Послышались шепот и возня возле двери, видимо что-то уронили случайно, и теперь тихонько это поднимали. Луций открыл глаза. На дворе уже стоял день. Слышался далекий щебет птиц снаружи, а из-под двери тянуло жарой разогретого полудня. Посмотрев по сторонам, он не обнаружил Авелии, лишь лилии, аккуратно собранные в букет, красовались в высокой вазе, и напоминали о ней. Потерев глаза, и громко зевнув, он позвал Акима.
– Доброго дня, – как всегда учтиво, но с какой-то спешкой на лице поздоровался слуга.
– Скажи-ка мне, кто это там гремит в атриуме, да еще и против моей двери? – сонным голосом спросил господин. Аким слушая вопрос, как-то непонятно дергался и озирался, как будто куда-то опаздывал.
– Мой господин, это два виночерпия. Они несли чан на кухню, и из-за спешки уронили его, и вот дела, случилось это прямо возле вашего кубикула.
– Ничего! Я знаю, как вернуть гибкость и хватку их членам. Прикажи Палле, дать каждому по десять плетей. Может быть, это заставит их с большим уважением относиться ко сну хозяина.
– Вы правы, как всегда правы, господин, – при этом Аким замешкался и всё также продолжал озираться по сторонам, прибывая в нетерпении. – Но быть может, вы простите их, если узнаете причину спешки виночерпиев.
– Говори, не томи, – отвечал проснувшийся Луций, уже заинтересованный переминанием с ноги на ногу своего слуги.
– Только что причалил корабль, везущий животных и Карфагена. Так вот на нем привезли Лоста. По слухам, он еще прибавил в весе и выглядит так свирепо, что если ему пришлось бы сражаться с химерой, то от неё не осталось бы и следа.
Аким не успел закончить объяснение, как Луция и след простыл. На бегу одевая тунику, он несся в одном сандалии, не замечая на пути никого и ничего. Обогнув атриум, ему повстречалась Авелия, мило беседующая о чем-то с матерью, но сейчас абсолютно его не занимавшая, ведь приехал сам Лост. А она, завидев юношу, немножко покраснела, и улыбаясь, обнажая часть маленьких коралловых зубов, потупила взгляд, а когда томно подняла свои густые ресницы, его уже и след простыл. Луций, словно ошпаренный, бежал смотреть и приветствовать своего самого любимого зверя. Он прекрасно помнил его и конечно же успел соскучиться. На бегу в памяти промелькнули его выступления на арене, как он с игривостью котенка, расправился с двумя слонами, как он сразился с лучшим венатором Карфагена. О-о-о, что это был за бой!!! Сколько его ждали и сколько говорили о нем, до его начала!!! Сколько ставок сделали в его преддверии. В ту пору он поспорил с отцом, и выиграл приличную сумму денег. Луций улыбнулся, воскрешая в памяти картинку прошлых лет. Вот они с отцом уже заняли свои зрительские места. Как и всегда, их расположение чудесное, сверху они закрыты от солнца тентом велариумом, а между рядов снуют быстрые и незаметные рабы-водоносы, подносящие болельщикам холодные напитки. По песку арены нервно ходит венатор Бадвин, видно что он переживает. И признаться честно, есть от чего переживать, ведь сегодня ему предстоит сразиться, возможно, с самым сильным соперником, что когда-либо встречались на его жизненном пути. Но переживает не только он. В нервической трясучке находятся все зрители на трибунах. И дело даже не в ставках, сколько бы велики они не были. Дело именно в поединке, ведь сегодня померяются силой лучший венатор всех времен и народов, и самый страшный зверь современности, лев по имени Лост. У каждого за плечами богатая кровавая слава, сотни поединков, и все время один, победный исход. Но именно сегодня это правило изменится, ход истории пойдет вспять, а имя победителя увековечат. Про этот бой, со временем, будут слагать легенды, по крайней мере, так говорит отец, и молодой Луций с ним согласен. Но сейчас, все взгляды на арену, на бело-золотой песок, девственно чистый, не впитавший в себя пока что бурых пятен крови, на железную сетку, натянутую вокруг чтобы Лост не напал на зрителей. И конечно же, как не любоваться отвагой храброго венатора, делающего разминочные упражнения перед боем. Он один не побоялся страшного льва, и сам, по своей воле, захотел сойтись с ним в честном поединке. Облаченный в два кожаных ремня перехлестывающихся на груди и закрепленных большой железной бляхой, в массивное оплечье с изображением льва и натертое до блеска, в сублигакулум повязанный ремнем и пару сапог, он видится воплощением отваги. Из оружия венатор взял с собой лишь меч-гладий. Всё!!! Он вышел биться против Лоста с одним мечом. Бадвин воистину смел и самоуверен. Наверняка, этот величайший из венаторов, имеет план на сегодняшний поединок, ведь без него никак нельзя выходить на арену, это чистейшее самоубийство.
Незадолго до того как занять свои места, идя по длинному коридору ведущему на трибуну, Луций с отцом свернули в маленький проход, охраняемый двумя преторианцами. Завидев Флавиана, те пропустили их. Пройдя сквозь темный тоннель, подсвеченный лишь парою ламп, сын с отцом оказались в зале под трибуной, почти на арене, отделяемой от нее, лишь толстую железною решеткой. В ней готовился к поединку Бадвин. Внешне он выглядел очень спокойным, будто бы это не ему было уготовлено выходить на бой с самым огромным львом в мире. Венатор сидел на небольшой лавочке и мечом ковырялся в земле. Приход незваных гостей встрепенул его.
– Привет тебе Флавиан, – громко и звонко поздоровался тот. – Пусть боги даруют тебе долгих лет за совершенные подвиги, и пускай твой сын, совершит их еще больше, чем, покроет свое имя бесконечною славой, как и его отец.
– Приветствую тебя, наидостойнеший из всех в мире, венаторов. Я пришел с сыном чтобы он познакомиться с тобой, потому что более преданного поклонника чем он, тебе не сыскать во всей Африке.
Бадвин протянул руку молодому патрицию, и сжал ее так крепко, что у Луция слезы выступили на глазах от боли.
– А ты и в правду не боишься Лоста?? – спросил Луций, тогда еще детским голоском, и заискивающе посмотрел в глаза венатора снизу-вверх.
– Запомни малыш, со страхом в сердце, ты можешь выйти на бой лишь один раз в жизни. И это будет последний бой, потому что соперник всегда почувствует страх, струящийся по твоим жилам – он положил свою огромную руку на голову мальчика и потрепал его по волосам.
– А сейчас прошу простить меня, мне надо готовиться к бою, – он снова сел на лавочку и о чем-то задумался.
– Пусть Фортуна благоволит тебе, – в один голос ответили отец с сыном, и вышли.
Луций никак не мог понять спокойствие Бадвина. Безусловно, он был выдающимся венатором и тысячи раз покрыл свое имя славой, но ведь и Лост не являлся обыкновенным львом. Вообще, в мире не существовало никого похожего на Лоста. Прежде всего это, конечно, габариты хищника. Внешне он походил на льва, только был в два раза больше. В отличие от своих родственников у него отсутствовала косматая скомканная грива, которая после расправы на арене, превращалась бы в кровавую тряпку. Не было и идеальной желтизны тела, напротив, шкура Лоста пестрела пятнами, как у леопарда. Такая же пара пятен украшала и массивную морду, разрастаясь словно корни, из середины головы. Поведение и взгляд, находились постоянно в состоянии спокойствия и размеренности, но лишь до тех пор, пока на арену не выводили жертву. Тогда еще шло то время, когда Лосту нравились казни и он с удовольствием пожирал преступников, на забаву толпе. Но вскоре, зверю это надоело!! И в очередные игрища, когда к нему втолкнули бедолаг-смертников, он даже внимания на них не обратил, а лишь улегся на песок, прямо по центру цирка, ленивым взглядом поводя вокруг. Публика начала свистеть и ругаться, бранить эдитора и дрессировщиков, проклинать и злословить, но эффекта никакого не достигла. На арену полетели остатки еды. Но и это не помогло. Лев так и лежал посредине, совершенно не обращая внимания, на негодование зрителей. Делать было нечего. Лоста загнали в клетку, приговоренных скормили тиграм. Следующие выступления он тоже провалил, упорно отказываясь поедать людей на арене, и Флавиану, а он уже в то время был владельцем Лоста, ничего не оставалась как заработать на нем последнюю выгоду, и отдать его на бой с венаторами. Вот тут и открылась главная тайна Лоста. Он не хотел убивать слабую жертву, природа звала его на охоту, инстинкты брали в нем вверх, заставляя бунтовать против того, чтобы его кормили как шакала, всякой падалью. Первый венатор по прозвищу Бес, которому доверили сразиться со зверем, очень обрадовался, такого удачному шансу. Бес следил за Лостом в последнее время, видел его лежащего посредине арены, и ни капли не сомневался в том, что животное заболело и именно потому, так себя и ведет. А убить этакого гиганта, да еще на глазах восторженной публики, это очень хороший пунктик к его текущему рейтингу. Он вышел на бой с двумя дротиками, и в одной набедренной повязке. Уверенный в себе, уже блистающий в лучах будущей славы, поддерживаемый публикой успевшей возненавидеть льва за леность, он подошел пружинистой походкой к развалившемуся на песке зверю. Остановившись буквально в паре метров от него, венатор достал маленький нож, и прочертил им волнистую линию у себя на груди. Алая кровь, тонкими струями побежала вниз. Подставив ладонь и набрав в неё несколько капель, венатор брызнул их прямо в морду животному, окропив тем самым тому нос, маленькие усы и глаза, и этим самым приведя публику в неистовый восторг. Подобным жестом он еще больше хорохорился перед зрителями, выставляя себя отчаянным храбрецом, который хочет, чтобы публика получила истинное удовольствие от боя, а не от какого-нибудь показного убийства. Кровь по его замыслу, должна была спровоцировать зверя. Точнее сказать, создать видимость провокации, чтобы в дальнейшем, в любых приватных разговорах, рассказывать: « я вызывал его на бой, но ничего не помогло!!». Между тем, Лост продолжал лежать не подвижно, лишь поводя огромными желтыми глазами, наблюдая за самонадеянным безумцем. А Бес, вдоволь насытившись радостью публики, взял первый дротик, и под веселое улюлюканье толпы, метнул его во льва. Но к своему удивлению, хищник, будто бы превратившись в ящерицу, увернулся от него, залегая рядом, и принимая позу охотника. Передние лапы вытянулись вдоль тела, задние подмялись под живот, уши прижались к голове. Лост не слышал и не видел ничего, кроме озадаченного таким поведением Беса, с оставшимся с одним дротиком в руках. Его взгляд словно приковался к телу венатора какими-то невидимыми нитками, куда шел он, туда поворачивались и они. Публика затихла. Опытные зрители заметили, что животное заинтересовано в убийстве. Лев начал в нетерпении, топтаться задними лапами на месте, легко повертывая задом из стороны в сторону, и маленькими полушажечками, как бы, подползать к венатору. Со трибуны это зрелище смотрелось, будто бы лев находился в засаде, и аккуратно подбирается к жертве. Хотя, как можно спрятать такого «слона» в засаде?? Но это природа!! Её не обманешь, и животное вело себя так, как в него было заложено. Бес неожиданно для себя открыл, что лев в полном боевом порядке, и то, что он находится лицом к лицу с самым крупным представителем семейства кошачьих, который, как это виделось не только ему но и окружающим, избрал в нем добычу, и его атака это всего лишь вопрос времени. Страх, будто бы дождь, забарабанил по его телу. Сначала застучали мелкие капли, но чуть позже, огромной волной, уже не страх а ужас, влился внутрь венатора, и распространился по всем жилам, сковывая члены. Мысль о битве с Лостом он отбросил сразу, потому что даже в лежащей позе, морда льва, по своей высоте, доходила ему практически до уровня груди. Бес начал крутить головой, пытаясь найти выход в этой непростой ситуации. Публика, почувствовав трусость венатора, потихонечку стала менять фаворита в данном противостоянии и склоняться на сторону животного, поливая несчастного труса оскорблениями и проклятьями, но его сейчас это мало волновало. Жажда жить, теперь являлась его единственной целью. Перед глазами пробежало все хорошее что встречалось в жизни Беса, разгоняя безумное желание жить сильнее и сильнее, практически до безумного. Честь, которую он терял своим поведением, тоже перестала его волновать. Хотя где-то глубоко внутри, какой-то еле слышный голос корил и подгонял его: « Иди, сражайся трус», но и он тут же пропал, как только Бес еще раз взглянул на подбирающегося к нему зверя. В течение мгновения из охотника он превратился в добычу. Лев, видимо уставший наблюдать за жертвой, рванулся вперед в бешеном броске. Что-то промелькнуло в глазах венатора, и он ополоумевший от страха, вместо того чтобы бежать, сделал несколько выпадов дротиком навстречу льву. Наверное, это и спасло ему жизнь. По крайней мере в это мгновение. Лост отпрыгнул назад и застыл в недоумении. Он совсем забыл про то, что кто-то может противиться его воле и не идти добровольно на убой, при этом, еще и пытаясь отвечать на его атаки. Однако, это открытие придало ему азарта и добавило страсти. Мышцы львиного тела напряглись и прорисовались, выделяясь из-под светло-пятнистой шкуры, массивными мясистыми буграми. Он трепетал и вибрировал перед поединком, в каком-то неистовом нетерпении. Зрители ревели от удовольствия. Бес выставил копье на вытянутую руку, тем самым отделяя себя ото льва, и поводя им, не давая подойти к себе с боку. Минуту Лост ходил взад и вперед, как бы в непонимании, что же ему делать дальше. Он делал незначительные выпады, получая в ответ тычки дротиком, не причиняющие ему увечий, но раздражающие уязвленное самолюбие до безумия. Шерсть стояла дыбом, глаза горели адским желтым огнем, и в эти минуты он являлся воплощением всех известным чудовищ, в себе самом. Прошла еще минута, Бес продолжал обороняться, прислонившись спиной к стене, и отгоняя льва от себя дротиком. Лост не оставлял попыток подобраться, но всякий раз встречая колкое сопротивление, отходил. Кто-то крикнул с трибуны: «Атакуй Бес», венатор на секунду перевел глаза наверх, в поисках кричавшего, и эта секунда стоила ему жизни. Зверь, быстрым движением, сумел выбить дротик из рук обороняющегося, тем самым, отняв у венатора последнюю надежду. Арена замолкла в секундной паузе, чтобы уже через мгновенье, взорваться бурею оваций и аплодисментов. Бес лишь выдохнул, и исступлённо посмотрел на льва. В тот же момент, на его тело обрушился удар могучий лапы. Сила оказалась настолько чудовищной, что хруст переломанных позвонков разлетелся глухим эхо, по овальной арене цирка. Когти прорезали плоть, распоров ее, будто платяной мешок. Кровь бурным, шипящим потоком, вперемешку с разорванными кишками, высыпалась на песок. Еле заметный вздох, и стеклянные глаза венатора застыли навсегда, в прощальной ужасном взгляде.