Он и она

Бабочка

Легкие, скользящие, завораживающие и внезапно взрывающиеся, резкие, неуловимые расслабленному яркой расцветкой взору, и снова замирающие, цепенеющие, стекленеющие, наплетут замысловатую «паутину» беспечного, почти самоубийственного на фоне живого изумрудного ковра танца, обезумевшего от радости и восторга прекрасного мотылька. Но впечатление это обманчиво: стоит желающему легкой добычи рухнуть с небес на трепещущее пятнышко, как оно, едва шевельнув блестящими крылышками, уйдет в сторону прямо перед клювом хищника, словно бы игры со смертью ему в удовольствие, а незадачливый охотник пусть сам напрягает воздух в перьях, если не хочет встретиться со стремительно приближающейся землей.

Мне нравится этот образ, Создатель не раз использовал его во многих Вселенных, но здесь, в Мире Людей, он проявлен по-особенному искусно и тонко, и если желаете узнать об этом прямо сейчас, не откладывайте прочтение текста, ибо с вами на «связи» Канал со сложным для восприятия, как и траектория полета бабочки, именем, в очень условном переводе на земной язык звучащим как «Старший при Высшем Лепидоптеролог той части Вселенной, в которой Вы».

Имею ли я отношение к чешуекрылым плотного плана? Только опосредованное, моя область применения – это «Принцип Бабочки», воплощением которого и являются хорошо знакомые вам прелестные создания.

Начну с того, что основная идея мира, в котором пребываете вы, люди, задумана Творцом как Равновесие, Баланс. Сама конструкция Вселенной на всех планах, подпланах, уровнях и матрицах подразумевает динамический покой, возможность локальной статики за счет всеобщей динамики. Не правда ли, напоминает бабочку? Существо с хрупким тельцем, без костяка, при нежестких крыльях управляется в воздушной среде вопреки законам земной физики, нарушая аэродинамику плотных тел. Полет крохотных Божьих тварей до сих пор представляется вам чудом и загадкой. Вам не кажется странным, что «окрыленный цветок», насекомое, занимающее в иерархии Животного Мира не самую высокую строку, одарено Создателем уникальной способностью использовать и принципы аэростатики, и электромагнетизм, и гравитацию? Целая триада сил в арсенале былинки мироздания – бабочка не так проста, как кажется.

Загляни, Человек, на мгновение в Райский Сад, где язык всех населяющих его един: нежное сверкающее всеми цветами радуги создание, порхая перед «новоявленным Адамом», поведало бы ему, что троица его способностей прямо соответствует Всеобщей Троице Энергий. Отец – гравитация, Сын – атмосфера, Дух Святой – магнетизм.

Не ясно? Оставим резвящихся над невиданной красоты цветами чешуекрылых в покое и, раз уж зашли в Рай, поговорим о бабочке как о Принципе бытия.

Дуальность физического плана позволяет сознанию воплощенной души «делать взмахи», в тонком плане оно (сознание) пребывает в коконе состояния истинного осознания себя (Я есмь) как частицы Бога и своих грехов (кармичности) как носителя человеческих слабостей в воплощенных оболочках. В «коконе» понимаешь (зришь) степень сознательного и собственную «чистоту» относительно Абсолюта при невозможности исправления и очищения, это пик осознания при нейтрализации действия, то, что называется муками адовыми. Дуальный (физический) план «расправляет крылья» души, избавляет от кокона, трансформирует личинку в бабочку, давая Свободу Выбора, абсолютную возможность совершения действия, но взамен забирает память о тонком плане, а с ней – и имеющееся осознание (начинаем все сначала).

Ты наверняка догадался, дорогой друг, что сравнение Мира Бога с бабочкой не физическое, а энерго-информационное. Баланс, как я уже говорил, вечным движением определяется касанием «опор», крайних точек, не позволяющих скатываться, сваливаться, саморазрушаться этому Миру. Для чистого разума Мир, как и бабочка, излишне прекрасен и перегружен привлекательными расцветками, но непостижим в своей подвижности и, в тоже время, незащищенности. Ему бы (Миру) мимикрировать до невидимости, а не выставлять напоказ пестрые «акварели», одеться в броню и ощетиниться, а не радоваться солнечному свету и теплу, привлекая к себе излишнее внимание.

Для выживания бабочки на лужайке, полной хищников, она и снабжена особой полетной программой (способностью) более высокого порядка, с точки зрения аэродинамики охотящихся за ней птиц.

Для прохождения уроков в Мире Бога, где существуют Альтернативные Силы, пытающиеся активно проникать в сознание и менять его в нужную им сторону, человеческой сути дарована энергия восприятия окружающего мира более высокой градации, чем программа антимира. Это духовная энергия, сложение энергии любви и информационной энергии, или суперпозиция Воли Отца и Смирения Сына.

Изображенная на иконах человеческим сознанием Троица не просто молча взирает на бесчинства людей в миру; Отец «удерживает» равновесие энергий в паре любовь и нелюбовь, Сын «ищет» равенство через информационные потоки во множестве имеющихся добродетелей и пороков, а Дух Святой приводит в баланс силу духовности на векторах Путей согрешения и восхождения.

Если опять не ясно, дам подсказку: Каин и Авель – крылья человеческого сознания «бабочки Адама», изгнанного из Рая, читай «кокона». Возможно, мой друг, и нам пора вернуться на грешную землю, где вещи плотнее, а объяснения проще.

Иисус сидел на раскаленном камне среди бескрайнего печального молчания под палящими лучами полуденного солнца. Глаза его были прикрыты, но не от усталости – Сын Бога не подвержен утомлению чресл, – плечи его были укрыты плащом, но не для защиты от безжалостного пекла – Сыну Бога неведомы ни холод, ни жар, – правой рукой в складках одежды он притрагивался к лепешке хлеба, но мысли о голоде не было – Сын Бога и без маковой росинки во рту сыт всегда.

Иисус готовил себя к разговору с Отцом, грядущее не пугало, ибо было ведомо ему еще до рождения в яслях, но чем ближе (в земном исчислении времени) становилось «главное» событие воплощения, тем отчетливее и активнее вползала в сознание тень сомнений.

«Я предан и распят, исход мой состоялся через унижения и муки, но цель, – думал, отпихивая сандалией надоедливого скорпиона, как собака ластившегося к стопе одинокого человека на камне, – Иисус, достигнута ли она?» Да, он воскрес и вознесся, но оставшиеся здесь, на земле, человеки, изменились ли они? Иисус на секунду замер, пересчитывая крестовые мясорубки в его честь и количество убиенных по их результатам, что позволило скорпиону забраться на большой палец и замереть на нем в совершеннейшем удовольствии. Ну, посиди, решил Иисус, действительно, чего прогонять отцовское творение.

– Приветствую тебя, Сын, – услышал тут же Иисус долгожданный голос и задрал голову к солнцу, кстати сказать, совершенно не слепящему его, но на пылающем диске родного образа не узрел.

– Я уже здесь, – «улыбнулся» Голос откуда-то снизу.

«Скорпион», – догадался Иисус, и с почтением обратился к членистоногому:

– Здравствуй, Отец.

– Тень легла на светлый лик твой, а в Имени зазвучали фальшивые нотки, – скорпион помахал хвостом. – Знаю вопрос твой, но задай его сам.

– Отец, – ком встал в горле Иисуса, – постиг ли ты то, что желал постичь, отправляя меня на Крест?

Скорпион уставился на человека всеми своими шестью глазами:

– Сын мой, твоя любовь, искренняя и нерушимая, сохранила Великий баланс, удержав ненависть предавших и казнивших тебя, ибо ты молился о них чисто и безупречно.

Иисус еще раз узрел (внутренне) ожидающие его испытания и не почувствовал ненависти в сердце к мучителям своим:

– Благодарю, Отец, за доверие, но это плод, что я сорвал для Тебя, а какой нектар проник в мое нутро? В людях по большей части я видел пороки, хотя искал добродетели. Неужто слепы были очи мои, и в дивном саду натыкался я на пни и колючки, когда бы прямо над моей головой висели изумительные плоды?

Скорпион юрко переместился на лодыжку:

– Иисус, твое отношение к людям их пороки не изменили, все худшее в человеках не смогло «сковырнуть» твою главную добродетель – любовь к ближнему, а значит, в информационных потоках, за коими и спустился с небес на землю, нашел ты, возлюбленный Сын мой, баланс между злом и добром, условным и безусловным, моим Светом и программами Антимира. Твой плод так же сладок, как и мой, вкусим их вместе.

Скорпион спустился на песок меж ступней Иисуса и замер, впитывая чешуей брюшка жар прогретой земли. Спаситель долго молчал, не двигался и Бог, уютно расположившийся в подходящем данной обстановке теле. Наконец Иисус, тяжело вздохнув, прервал молчание:

– Отец, я чувствую потребу спросить Тебя еще о чем-то, но не могу это что-то сформулировать.

Скорпион приподнял с теплого ложа кончик хвоста:

– Нас ведь трое, спроси о нем.

Иисус, конечно же, не забыл о Духе – разве может запамятовать рыбак о лодке, на которой вышел в море, художник о холсте, куда наносит краски, или пекарь о жаре печи, чьим объятиям готовится доверить подошедшее тесто, но вопрос о его (Духа) плодах, если они и были, не складывался.

Скорпион, прелестное создание, помог Спасителю рода человеческого:

– Дух Святой с твоей помощью определил путь духовной энергии через дюжину каналов – да-да, твоих учеников.

– Но двенадцать среди всех – так мало, – возразил Иисус, «просмотрев» нелегкие судьбы своих последователей.

– Достаточно для баланса тех энергий, коими управляет Дух, – скорпион оторвал брюшко от песка. – Мне пора, а тебя ждет еще одна встреча.

Он крутанулся вокруг себя и засеменил прочь, Великий и Непостижимый, Всевидящий и Вселюбящий, полный Замыслов, Причин и Следствий.

«Я знаю и помню», – прошептал Иисус и снова закрыл глаза руками. Едва скорпион скрылся за кромкой ближайшего бархана, как, заметая ленту следов его, перед Спасителем «вырос» песчаный вихрь, плотный жгут кремниевых частичек, гудящий внутриутробным голосом:

– Хорошо, что ты помнишь обо мне. Бабочка, порхающая с цветка на цветок, не должна забывать о голодной птице в небесах, внимательно высматривающей корм.

Иисус был неподвижен и не отрывал ладоней от лица.

– Я даровал тебе, Сын Божий, – продолжал завывать вихрь, – ненависть людей, ты же не принял мой дар и возлюбил их, я распял тебя руками людей самым позорным образом, а ты вознес их своим прощением, я пожертвовал собственным отпрыском, Иудой, сделав его твоим апостолом, но и здесь ты не разочаровался ни в нем, ни в остальных, хотя и сердца двенадцати отравил я страхом и предательством.

Песчаный жгут приблизился к человеку на камне вплотную; бешено вращающиеся песчинки с силой били по рукам, срывая с них кожу, забирались колючими иглами в одежды, разрывая ткани в клочья; а вой становился нестерпимым для ушей:

– Ты угодил всем: и своему Отцу, и никчемным Его двуногим творениям, и даже этому бездельнику, вечно носящемуся по свету в поисках Святости, – но абсолютно пренебрег мной.

Иисус морщился от нестерпимого давления в голове, а «песчаный» голос перешел на визг:

– Обороти же ко мне лик свой и даруй чего-нибудь от щедрот своих.

– Только Любовь, – прошептал Иисус. – У меня больше ничего нет.

В мире, который только что был заполнен грохотом и пылью, мгновенно наступила тишина, в прозрачном, чистейшем воздухе не осталось ни единой песчинки. Человек поднялся с камня, отряхнул одежды и отправился к людям, уже готовым распять Царя Иудеев, Иисуса.

Я, Старший при Высшем Лепидоптеролог той части Вселенной, в которой Вы, заканчиваю Здесь и Сейчас мыслью о том, что Принцип Бабочки избегает встречи с Программой-Хищником только будучи наполненной энергией любви до краев.

На Синае

– Знаешь, почему я разбил первые скрижали? – улыбаясь, спросил меня Моисей.

Он с нескрываемым удовольствием щурился на сияющее солнце, и ветер Синая, умягченный ароматами полыни и алоэ, ласково трепал выбеленную веками бороду пророка.

– Потому, что народ твой отвернулся от Бога и стал молиться Золотому Тельцу, – припомнил я традиционную версию.

Улыбка расползлась по лицу Моисея еще шире:

– Нет.

Казалось, мой собеседник наслаждается сейчас абсолютно всем его окружающим: и захватывающим видом позолоченных скал; и сухим, звенящим воздухом; и ящерицей, недвижимо распластавшейся на горячем камне, такой же счастливой, как и наблюдающий за ней пророк; и, конечно же, моим обескураженным лицом.

– Сколько скрижалей было в руках моих? – Моисей, похоже, решил проэкзаменовать меня на предмет знания событий давно минувших дней, в коих принимать участия мне не довелось.

– Две, – сомневающимся тоном ответил я, почти уверенный в подвохе со стороны хитрого пророка.

– Правильно, – неожиданно согласился он. – Одна потомкам Адама, другая – дочерям Евы.

– Хочешь сказать… – тут я запнулся, обдумывая вертевшееся на языке. – Хочешь сказать, заповедей было двадцать?

– Десять, – Моисей легонько коснулся сандалией блестящего хвоста ящерки и «принт» на камне ожил, да так споро, что глаз не уловил направления, в котором отбыла возмущенная столь беззастенчивым обращением рептилия, – мужских и десять женских.

Голова, то ли от жары, то ли от услышанного пошла кругом, и я, сам не зная почему, выпалил:

– А разбивать-то зачем?

Но, тут же закусив губу от собственной дерзости, смягчил риторику:

– На самом деле разные?

Пророк медленно покивал головой:

– Разные… Помнишь, как звучит первая заповедь?

– Почитай Бога и Ему одному служи.

Моисей благодушно продирижировал правой рукой в такт произнесенным мной словам и подхватил поучительным тоном:

– Адам (речь о мужском начале) почитает Бога, как Отца, Наставника, пример для подражания, Ева же видит во Всевышнем Художника, Скульптора, Поэта – отсюда и различия в восприятии закона. Почитание Адама – это страх, уважение, преклонение и подражание, у Евы – восхищение, любовь и смирение.

– И как звучала Первая Заповедь для мужа, ты не запамятовал?

Я пытался подобрать нужные слова в уме.

– «Следуй за Богом, не меняя Пути», – строго сказал Моисей, хотя глаза его при этом улыбались. – Такова была надпись на скрижали Адама.

– А Ева, ее заповедь? – не терпелось узнать мне.

– Пойми Бога на Его Пути и стань подле, – пророк широко развел руки. – Так было сказано жене.

Солнце все сильнее заявляло о себе, и я представил, как мой нынешний собеседник, не молодой и тогда, спускается к народу по такой жаре с двумя тяжеленными каменными табличками.

– Трудно было? – невольно вырвалось у меня.

Он понял или догадался:

– Я нес Свет, а его вес оказался невелик для людей. Вспомнишь и вторую строку?

Я кивнул:

– Не сотвори себе кумира.

Моисей на эти слова смешно закатил глаза:

– Адам видит в «кумире» соперника, превосходящего его какими-либо качествами, и выполняет этот завет спокойно по отношению ко всем, кроме самого Бога, подчиняясь силе оного. Ева, наоборот, незаметно для себя слишком легко обожествляет понравившуюся суть (по любой причине, хоть бы даже и по внешней) и чаще мужа подвержена падению в этот «омут».

– Что по этому поводу было начертано в первоисточнике? – я не отрываясь смотрел на Моисея.

– «Нет кумира нигде, и даже в Боге», – отчеканил пророк. – Таков был посыл Адаму, Еве достались следующие слова: «Если хочешь потерять себя, сотвори себе кумира». Не дурно, правда? – Моисей неожиданно подмигнул мне. – Давай третью заповедь?

– Не поминай имя Господа всуе, – как на экзамене радостно выдал я правильный ответ.

Моисей величественно поднял палец вверх:

– Ева делает это эмоционально, даже излишне, почти бездумно, а Адам – от слабости своей, в попытке спрятаться за широкой спиной Отца.

Я недоверчиво хмыкнул, внимательный собеседник заметил эту мою реакцию:

– Думаешь, у тебя все по-другому?

– Я редко поминаю Бога вообще, а уж тем более без причин.

Моисей улыбнулся:

– Каждый раз накладывая на себя крест, просишь прощения у Бога за то, что позабыл о Нем и вспомнил только в этот момент, а, стало быть, расписываешься в собственном предательстве, иначе крест был бы наложен единожды – при крещении. Сам Господь Бог сделал это, распяв Сына Своего и наложив Крест на всех человеков.

Видимо, узрев на моей физиономии полное смятение, пророк дотронулся до плеча:

– Значит ли это, что не надо креститься, с одной стороны, и не кажется ли, с другой, что постоянное крестоналожение есть поминание Имени Его всуе?

Моисей не стал дожидаться от меня быстрого ответа, на кой я, откровенно говоря, и не был способен, а просто закончил:

– Третья заповедь для Адама звучала так: «Пустое дело – черпать из Океана, соленая лужа под ногами все равно не заменит его».

– А для Евы?

– «Не вставай в лужу – выбери Океан, хоть вода и там и там будет солена», – Моисей вытащил ступню из сандалии и потыкал большим пальцем в горячий песок, изображая вхождение в воду. Я подыграл ему, показав, что разматываю невидимые сети и забрасываю их, мы оба дружно расхохотались. Покончив через некоторое время с весельем, рыбалкой и купанием, пророк напомнил:

– Четвертая заповедь.

Я покинул несуществующий, кроме как в моем воображении, прохладный и шумный прибой и ответил:

– Помни день субботний.

Моисей, ей Богу, как ребенок, попрыгал на одной ноге, вышибая ладонью «соленую морскую воду» из уха:

– Адам «боится» Отца и оправдывает нарушение делами насущными и неотложными в надежде на прощение. Ева «флиртует» с Богом, иногда справедливо полагая, что Творец не станет сердиться на свое любимое творение, где-то слегка нарушившее Его устои.

– И как же было записано в первоисточнике? – я был весьма заинтригован.

– «Бог в сердце вечен, а разуму и дня много».

– Это Адаму, – догадался я.

Моисей согласно кивнул:

– Еве было предначертано следующее: «Бог привел тебя к Адаму через ребро, ты же приведи Бога к Адаму через сердце».

– Ты не мог ошибиться, точно помнишь слова? – переспросил я своего умудренного собеседника, перебирая мысленно смыслы и ассоциации, вызванные его речью.

– Пророки не ошибаются, – обиделся Моисей, – иначе их называли бы шарлатанами. Переходим к пятой заповеди – о почитании родителей. Здесь вступает в силу кармическая схема «крест на крест». Адам, «приклеенный» к матери, внутренне готов к почитанию давшей ему жизнь, в отце же он отчетливо видит недостатки и соперничество с Богом, а в возрасте физического созревания и с собой.

Моисей потеребил бороду, вздохнул и продолжил:

– Ева, асимметрично Адаму, близка к отцу, глубинному подобию ее Создателя, Художника, Поэта, ну, я уже об этом говорил, а в матери зрит соперницу, иногда опасную, а иногда и не очень.

– И какова же была надпись на скрижалях, которые ты расколол? – не удержался я, вспоминая подспудно свои отношения с матушкой и отцом.

– «Не становись спиной к отцу, когда разговариваешь с матерью», – Моисей снова поморщился (это, похоже, начинало входить в его привычку), возможно, как и я, обратившись в этот миг к воспоминаниям детства. – Это Адамова табличка, а Еве предназначалось следующее: «Не давая любви тем, кто ждет ее от тебя, обираешь и Бога».

Пророк неожиданно всхлипнул и смахнул со щеки робкую слезинку:

– Нелегка женская доля.

Я с изумлением уставился на Моисея: седовласый, не стареющий с тех самых библейских времен пророк в начале разговора казался безэмоциональным, спокойным, мудрым, и вдруг… Может, старик вспомнил свою давнюю любовь, был же он когда-то молодым.

Пока я фантазировал на тему внезапной слезоточивости пророка, сам предмет моих умствований вернул себе прежнее расположение духа:

– Однако нас ждет шестая строчка, давай, вспоминай.

Заповедь «Не убий» всегда казалась самой очевидной, и стоять должно ей на первом месте – так думалось мне:

– И как же различают столь однозначный призыв Бога не лишать жизни живое существо муж и жена?

– А вот и умудрились, – неторопливо ответил пророк. – Через смерть противника Адаму представляется решение многих затруднительных вопросов, ему, сотворенному из глины, как ни странно, не хватает пластичности, гибкости, и эта заповедь сложна для полного осознания мужем при наличии оружия или иного имеющегося превосходства. Еве, сотворенной из кости, крепкого ребра, напротив, претит сам акт отъема жизни, ибо в ее природу заложен механизм дарования таковой, то есть деторождение, посему заповедь ясна ей, как Божий день.

– Очень интересно, как же Господь прописал эту заповедь изначально? – я в который раз лихорадочно подбирал в уме возможные варианты.

– «Сын и Отец неразделимы, вонзая нож в Сына Божьего, ранишь и Бога» – так сказано было на адамовой табличке. Ева получила следующее напутствие: «Рука твоя, принесшая смерть, коснется и тебя, и детей твоих».

– Будь я женщиной, не хотел бы такого прочесть, – произнес я с возмущением. – Правильно сделал, что расколол их.

– Не поэтому, – коротко бросил Моисей. – Давай к седьмой заповеди.

– Не прелюбодействуй, – тут я с интересом посмотрел на пророка, какова будет его реакция?

Никакой реакции не последовало, только сухая справка:

– Адам видит Еву в каждой женщине, ибо Ева вторична по отношению к нему, а посему соблюдение закона Божия в этой части затруднительно для мужчины, и, напротив, для жены, у которой Адам – некое промежуточное звено между ею, музой, и Творцом-Художником, выполнение правила не вызывает сложностей. Адам в качестве искажающей призмы должен быть, с точки зрения Евы, как можно более чистым, прозрачным. Прелюбодейство для жены – вопрос эмоционального поиска через влюбленность, в отличие от Адама, у коего имеются еще «ребра».

Пророк провел сухой ладонью по груди, видимо, пересчитывая собственные кости, и, убедившись, что все на месте, спросил:

– Хочешь знать, что было в первоисточнике?

– Конечно, – с готовностью ответил я.

– Все Адамы мира должны были прочесть: «Голос плоти силен, но лжив, будь сильнее этой лжи».

– Весьма туманно, но убедительно, – заметил я.

– Не более, чем и для Евы, – Моисей приподнял брови. – Вот послушай: «Устыдись, жена, многих мужей, ибо ты – дочь одной матери».

– Ух ты, – восхитился я, – вторая редакция более простая.

– Именно, – согласился со мной Моисей, всем своим видом намекая на собственное участие в усечении законов Божьих.

– Ты знаешь, – мне вдруг захотелось признаться собеседнику, – а меня начинает по-настоящему увлекать разница в восприятии Заповедей и в их вторичном толковании. Скажи, как же относятся к воровству Адамы и Евы?

Довольный таким моим пассажем Моисей заулыбался:

– Первый Адам, тот самый, настоящий, похитивший у Отца Яблоко Познания ради некоей цели (малой или великой, благой или не очень, не суть важно), передал потомкам мужского рода ген допустимости воровства. Ева, если и крадет, то, как и прежде (в Раю), через нашептывание, но уже не Змия, а собственного Эго, оправдывая, как правило, этот грех ничтожностью его последствий для Вселенной.

– И посему Бог записал для Евы… – поторопил я Моисея.

– Следующие слова, – подхватил пророк. – «Украденное у земли семя – не выросшее древо, последствие всегда больше причины».

– Это длиннее, чем просто «Не кради», – прокомментировал я.

– А вот вариант для Адама, – не обращая внимания на мою реплику, произнес Моисей. – «Залезая в карман ближнего, крадешь у Бога, делая нищим самого себя семикратно».

– Почему семикратно? – удивился я, припомнив собственные «проделки» юности, да и не только ее.

– Украв у Отца Яблоко, Адам потерял для себя Рай, – спокойно ответил Моисей.

– Ну и что? – не понял я.

Пророк воздел руки к небу и прокричал:

– Рай – Седьмое Небо.

После чего, оценив мою реакцию, задорно, совсем по-детски, расхохотался. Я, выждав секунду, присоединился к нему, оценив по достоинству шутку Моисея. Мы топтались по горячим камням Синая, тряслись, как сумасшедшие, успокаивались на миг, но, взглянув друг другу в глаза, мокрые от слез, снова взрывались нервным хохотом – следствием великого внутреннего напряжения и «придавливающей» к скалам полуденной жары.

Первым успокоился Моисей:

– Давай-ка, друг мой, завершать нашу встречу.

– Но ведь еще две заповеди, – запротестовал я, с огорчением думая о предстоящем расставании.

– Так и я о том же, – Моисей похлопал меня по плечу. – Напомнишь девятую?

– Не лжесвидетельствуй, – без запинки сработала моя память.

Моисей кивнул:

– Адам искажает истину, прикрываясь «щитом и забралом» кажущейся необходимости, – так ему спокойнее. Ева, наоборот, нарочито шурша нарядами, кружась перед тысячью глаз и выставляя напоказ все, что позволит ей совесть, уже скинула с себя лишнее при совершении обмана. Не беря во внимание множественные цели, в основном, личные, служащие причиной лжи, Адам ревниво прячется (пытается, по крайней мере) под доспехами, ибо чувствует, что Отец видит его насквозь.

– Хочешь сказать, муж, строгий и хмурый, когда врет, краснеет сильнее утонченной и хрупкой жены?

Моисей с удивлением посмотрел на меня и вместо ответа спросил:

– Сколько тебе лет?

– Не важно, – буркнул я, догадавшись, что объяснений от пророка не услышу. – И как было начертано по этому поводу в первом варианте?

Моисей, будто и не пролетело столько веков, тут же отрапортовал:

– «Не указуй пальцем на ближнего, ибо палец твой кривее дел его» – это Адаму, а Еве: «Слово легко слетит с губ, тяжко поднять его и невозможно проглотить обратно».

– А Творец не без юмора, – «авторитетно» заметил я, на что Моисей отозвался скептически.

– И не без укора, впрочем, так с нами и надо. Ну, читай последнюю.

– Не желай у соседа ничего, – выдал я самую короткую версию десятой заповеди.

– Адам, – начал пророк воодушевленно, – желает у соседа – если таковой имеется вообще и у него что-то имеется в общем – вещественного имущества. Ева, в отличие от приземленного совокупного мужа – красоты. Почему так? Адам «помнит» Сады Эдема с точки зрения наличия плодов (количество и разнообразие видов), Ева – благоухание цветов и ароматы нектаров, а также ажурный рисунок Ворот и белую речную гальку, красиво рассыпанную по дорожкам.

– И в первом варианте было записано?.. – я сложил ладони вместе, умоляя собеседника не тянуть с ответом.

– «Я дал тебе все, не ищи иного», – Моисей подмигнул мне, – это для нас с тобой, ну, и для Адама.

Я кивнул головой, подтверждая, что понял.

– Заповедь для Евы звучала так: «Я дал тебе больше, чем все, лишнее будет опустошать тебя».

Он посмотрел на меня долгим пронизывающим взглядом и сказал:

– Мне пора.

– Постой, – подскочил я на месте. – Ты так и не сказал мне, почему разбил скрижали.

Моисей поморщился (опять):

– Каменные таблички были увесисты, спуск – не быстрым, и к концу пути руки мои обессилели, я просто уронил их.

– Смеешься надо мной? – недоверчиво спросил я.

Моисей сохранил хладнокровное, непроницаемое лицо:

– Второй раз Господь пощадил меня, убрал лишние слова, сократил текст и начертал заповеди на деревянной скрижали.

– Да ты издеваешься, – взорвался я, а пророк задумчиво добавил: «Или упростил программу для людей».

– Прости, но я не понимаю, ты говоришь серьезно или шутишь, – взмолился я.

Моисей молча подошел к щербатому боку скалы, частично разрушенному временем, и поманил меня пальцем. Когда я приблизился к пророку, он, выбрав среди обломков кусок средней величины, поднял его и сунул мне:

– Назовем его Он или Адам – как тебе больше нравится.

Затем, пошарив глазами, выудил из груды такой же по размеру камень и со словами: «А вот и Ева, Она» – пихнул мне и его во вторую руку.

– Попробуй спуститься с ними вниз, я буду ждать.

И, размахивая руками, твердым шагом молодого человека Моисей двинулся к подножию Синая, указывая мне, по всей видимости, тот самый Путь.