Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– Что за вздор?! Шутки шутите? Тут люди погибли. – смерив холодным взглядом Готфрида, фыркнула альвийка. – Хотя для вас, мортов, смерть, пожалуй, дело привычное.

– Прошу простить моего друга, лир! Уверяю вас, он не желал дурного, решив смягчить ваши тяжелые чувства шуткой. Вы сейчас, верно, крайне напуганы. Мы поможем вам, лир, клянусь честью теперь вы под нашей защитой. – поспешил с объяснениями Леон, но Готфрид жестом остановил его, не отступая от своих мыслей.

– Объясните мне, лир, почему разбойники связали вас, а сами ушли? – со свойственной ему подозрительностью и легкой раздраженностью, вызванной наивностью друга, поинтересовался Готфрид.

– Я краем уха слышала, что у них тут лагерь недалеко. Мне один из этих дуболомов хотел врезать по голове. Представляете себе? Мне! Безоружной женщине! Никаких манер! Впрочем, что взять с чурбана, клянусь, у камня больше разума, чем у него. Хвала Ашадель, их главарь рявкнул, что мол не нужно портить «товар». Вот меня к дереву и привязали, покуда не вернутся за остатками наших пожиток. В первый заход эти головорезы были полностью загружены нашим добром и за мной решили вернуться позже. – брезгливо морщась, рассказала альвийка.

«И привязали прямо у всех на виду, как же» – уже про себя, отметил Готфрид.

Юные рыцари участливо слушали щебетание девушки, сокрушающейся о произошедшем, а за их спинами тем временем поднимались «мертвые» батраки, беря в руки сабли, цепы и щиты. Гроза громко фыркнула, Леон обернулся и похоже своевременно, поскольку застал альвийку со стилетом в руке. Последний она достала явно не для того, чтобы покрасоваться. Такое оружие легко загнать в щель меж пластинами панциря. Столь коварный удар Леон успел отбить щитом, хорошенько вдарив по руке девушки, от чего та выронила оружие. Когда все началось, Готфрид молниеносно среагировал на происходящее. Решив пленить девушку, он было схватил ее за ворот куртки, но та с гибкостью и грацией кошки ускользнула в сторону, обошла рыцарей и присоединилась к основной шайке, прячась за их спинами. Снова громыхнуло и от солнечной погоды не осталось и следа. Подобно массивным льдам, густые тучи сомкнулись, оставив голубой океан с золотым диском где-то в глубинах сереющей синевы. По тракту разгулялся порывистый ветер, как обычно в своей сумасбродной страсти, подбрасывающий пыль в воздух и заставляя деревья склоняться перед его величием.

– Ну чо пижоны, попалися! Неплохец уловец за утречко. Сначалец торговый обозец, а теперь парочкец рыцарей, не иначе как очередные пустоголовые, напыщенные юнцы или юнец и девец… с белобрысым и не разберешь так сразец. – довольно проговорил один из «батраков», самый крупный из них, поигрывая боевым цепом в руке. Определенно, грамотность не входила в список его достоинств.

Головорезы начали рассредоточиваться, окружая юношей, банальная, но эффективная тактика.

– Ничо так, плащик-то у белобрысого, чур мой, – оскалился один из разбойников.

– Лошади тоже хороши, – добавил другой. – Таких ток продавать, а не вялить в запас.

– Позволю с вами согласиться. День и вправду задался, не успели мы покинуть стены родной усадьбы, как пленили шайку разбойников. – заметил с вызовом и без тени страха Леон.

– Или похоронили, – добавил Готфрид и говоря это, на его лице не было и намека на улыбку.

Разбойники враз изумились и переглянулись. Кое-кто даже всмотрелся в лесную чащу за спиной. Оно и понятно, их было восемь, включая альвийку, а рыцарей всего двое. Не удивительно, что некоторых из них пробрало на смех.

– Хорошо шутканул! Тебе б скоморохом выступать, всяк потешнее, чем в костер пердеть!

Разбойники полностью окружили рыцарей и юные эквилары встали спиной к спине. Клубилась подымаемая ветром пыль, очередной порыв растрепал волосы Леона.

– Глянь мужики, у этого сопляка волосы как у бабы, а мож у него и в штанах щель?

– И то верно, ежели это соплячка мужики, не губите ее, развлечемся.

– А как мы поймем-то, кто перед нами?

– Врежем пару раз и послушаем, закряхтит или запищит как девка.

– Эт ты у нас голова!

Альвийку подобные фразочки похоже ничуть не смущали. Девушка ждала, поглядывая на небо, грозящее вот-вот разразиться ливнем. Ее раздражало то, что двое рыцарей еще живы, а с неба вот-вот польет дождь, что лишь усложнит схватку. Хотелось поскорее покончить с этим и укрыться в палатке.

– Господа, предлагаю вам сложить оружие, дабы не портить это прекрасное утро ненужным кровопролитием и безоговорочно сдаться нам. На вас нет доспехов, убивать вас сродни забою скота. – продолжил гнуть свою линию Леон, пропустив мимо ушей оскорбления.

– Гы-гы, слыхали да!? Нас в господа возвеличили? Даже не халы, а сразу господа!

– Какие мы тебе господа! – взревел один из разбойников.

– Эт ктотец тут скотец?! Ах ты ж хренец гнутый, ну все, харе языки разминать – вали их!

На том дипломатия приказала долго жить, уступая место старому, доброму насилию. Одно дело турниры, поединки и совершенно другое, лихая потасовка. Такие слова как: правила, честь, доблесть тут не стоили и гроша ломанного. Просто горстка людей, которая хочет прикончить других людей и как можно скорее. Альвийка не ринулась в бой, все еще потирая ушибленную щитом руку. Она рассудила, что семь здоровых лбов сейчас сомнут мальчишек за секунды. В конце концов, семь ведь больше, чем два – раньше эта нехитрая арифметика работала.

Готфрид отбил Корвусом удар сабли, метившей ему в шею, попутно укрыв голову от цепа и поворачивая корпус таким образом, чтобы удар ножа третьего разбойника, пришелся в наиболее защищенную часть панциря. Когда било цепа громыхнуло по щиту, рыцарь ощутил удар всем телом, все кости как будто загудели. Между тем, Готфрид поймал лезвие сабли атакующего в гарду своего меча, оттолкнул пинком в живот противника и тут же рубанул по шее – шутки кончились. Разбойник опешил и с дикими глазами отпрянул, выронив саблю и хватаясь руками за рану, бесцеремонно орошающую траву его жизнью. Как Готфрид и рассчитывал, разбойничий нож проскрежетал по его панцирю, оставив лишь царапину. Рыцарь сделал выпад мечом, но худосочный разбойник с ножом ловко отскочил назад. Здоровяк с цепом, раскрутил тот над головой, собираясь вот-вот обрушить на эквилара. Защищаться от такого удара уже не было смысла, – в лучшем случае от парирования онемеет рука, в худшем, будет сломана. Рассвирепев, Готфрид рванул вперед и врезался в здоровяка плечом, сбив удар и повалив разбойника на землю. Уже на земле он без труда заколол здоровяка, у бедолаги не было ни щита, ни доспехов. Готфрид воспринимал противников как свиней – таких же толстых, неуклюжих, доступных и податливых для своего клинка. Впрочем, под робой батрака оказалась вареная кожа, но ее оказалось недостаточно, чтобы остановить острейший меч. Леон тем временем пустил в бой Розалинду, и она с решимостью одноименного предка сверкнула в воздухе как слеза. Без труда, даже с неким нарочитым изяществом, Леон отразил мечом удары вражеских сабель, полоснув по руке одному противнику и пронзив сердце другому. Третий головорез получил удар щитом в горло, захрипел и забулькал, хватаясь за шею и его тут же коснулся стальной, холодный поцелуй Розалинды. Фехтование разбойников не отличалось мастерством. Они просто рубили саблями так как мальчишки с палкой в руках молотят кусты. Четверо уже упали замертво. Пятый бросился на утек, да так быстро, что, наверное, и на коне не догнать. Зато стреле вполне по силам. Леон сорвал с плеча лук, оплетка тетивы мягко коснулась пальцев, растягиваясь.

– Только пятки и сверкают, – удивился Готфрид, глядя на вихляющего меж кустов и деревьев разбойника.

«Не прячется за деревьями, бежит по прямой, не ведаю как он вообще дожил до сегодняшнего дня» – подумалось Леону.

Наконечник уже готовой к полету стрелы пару секунд следил за ним, а затем, подобно Дашарской пантере, стремительно бросился за добычей. И хотя в момент выстрела беглец успел нырнуть в заросли, до рыцарей донеслось как он хрюкнул и упал. Шестой головорез зажимал рану на руке и скулил, а седьмой бросил нож на землю, падая на колени и призывая к милости каев.

– Мда-а, – протянула альвийка, скрещивая руки на груди. – Юный возраст и количество сыграли с нами злую шутку. Думала, что вы жалкие сынки местных дворян. Знаете, такие, что в руках никогда не держали ни меча, ни женщин, но дорвавшись до мечей и сев на коня, решили, что весь мир принадлежит им одним. Не мало таких фуфелов и самодуров сейчас рассекает по большакам, сапоги с их трупов приятно снимать. – девушка и не думала бежать, ведь в том не было смысла. Один побежал и теперь он лежал.

– Отчасти вы правы, барышня, – ответил Готфрид и усмехнулся, чем сильно смутил Леона. – Мы молоды, полны сил и жаждем приключений, но это не значит, что мы не подготовлены.

Откуда альвийке знать, что с раннего возраста, этих мальчишек натаскивал Гуго Войд? Лучший мечник Линденбурга и под его же началом эти двое уже успели погреметь мечами. Одно время Леон задавался вопросом, – отчего их отец не сам обучает их? Ответ пришел со временем сам собой. Гидеон не хотел, чтобы его теплые отеческие чувства, хоть и не выказываемы открыто, мешали обучению мальчиков. Сталь закаляется в огне, ударами. Гидеон желал, чтобы мальчишек загружали, не щадя и не делая поблажек. Сам бы он не смог так жестко обходиться с сыном. Обучать Готфрида отдельно от сына по очевидным причинам он тоже не мог, – друзья были неразлучны. К тому же, втайне Гидеон хотел, чтобы приземленный Готфрид оказал на Леона влияние, вернув из страны грез на землю. Эти двое занимались изнурительными тренировками, учась сражаться верхом, стрелять из лука и разучивая приемы фехтования один за другим каждый день. Обливаясь кровью и потом, мальчишки взбирались на скалу мастерства, чтобы отдохнуть лишь на ее вершине, но никак не по пути туда.

– Что ж, за прошедшие минуты мы стали весьма близки, ведь ничто так не сближает людей как постель или битва. Возможно ли, чтобы близкие люди разговаривали друг с другом и не знали имен? – заметил Готфрид.

– Меня зовут Леон Бертрам, а это мой славный друг Готфрид Бьюмонт, мы эквилары.

– Да на кой мне имена бабочек-однодневок? Вы ж помрете через пару десятков лет, я даже и не вспомню, что встречала вас и у нас тут вообще-то бой идет или я чего-то не знаю?

– Битва не повод быть невежливым, а еще мы запоминающиеся, – вставил Готфрид.

– С таким родом занятий, через пару лет вы плохо кончите девушка, не иначе как на виселице, – добавил Леон.

– И не в качестве зрителя, – вставил Готфрид.

– Да уж, с каких таких пор эквилары полюбили языком чесать? Ваше сучье племя обычно рубит, а потом спрашивает. – фыркнула альвийка, вместо того чтобы представиться. – Решили меня до смерти заговорить? Давайте, делайте уже свое грязное дело, если сможете.

– Любопытно, а все подумали о том же, о чем и я? – высказался Готфрид, чем опять смутил Леона.

– Не меч определяет поступки своего хозяина, но хозяин определяет за кого будет сражаться его меч. Иначе говоря, не судите книгу по ее обложке. – заметил Леон.

– Если б не увидела сама, ни в жизнь бы не поверила, что человек, который шпарит такой высокопарной ерундой, чай словоплет какой, знает за какой конец держать меч.

– Лир, мой друг дело говорит. Вы ведь и сами показали это своим маскарадом. С виду вполне себе невинная, не скрою, весьма привлекательная особа, а на деле, та еще плутовка… все как мне нравится. – рассудил Готфрид, проговорив последнее себе под нос.

Раненный юноша и его сдавшийся в плен сообщник, безмолвно наблюдали за происходящим, томясь в неведении своей дальнейшей судьбы. Надо отдать должное, девушка держалась молодцом, хотя кто их знает, этих альвов, – за ее миловидным и юным лицом могла скрываться женщина, прожившая не одну человеческую жизнь.

«Многие альвы пользовались своим происхождением, всячески показывая, что они старше и опытнее прочих рас, даже если были на самом деле юны, равно как и наоборот. Недаром у альвов была целая система, образующая возрастные категории – времена года. В отличии от мортов, у альвов непринято называть свой точный возраст. Вместо этого они оперировали иными понятиями: весна, лето, зима и осень. В виду своей большой продолжительности жизни, альвы считали цифровое обозначение возраста неуместным. Они привыкли жить столетиями и ими же отмечать этапы своего взросления. Их личность менялась менее скоротечно с течением времени, чтобы лишний раз отмечать каждый год на незримой шкале жизни. Весенними альвами называли не достигших возраста в сто пятьдесят лет. Летними – от ста пятидесяти и до трехсот лет. Осенними – от трехсот до шестисот, а зимними, соответственно от шестисот и до тысячи. Тысячелетних альвов называли Абсолютами, но мы с вами друзья поговорим об этом в другой главе» – Хазимир Зулат, заметки из фолианта тысячи дорог.

– О, моя голова! За что вы мне встретились! Тяжело вас мортов понять, комплимент и оскорбление в одном предложении, впрочем, пустое. Чернобурка, – вот мое прозвище, я атаманша местной ватаги Дровосеков, а это мои люди. – альвийка обвела рукой уцелевших. Довольны? Что дальше, обнимемся и медовухи выпьем под лютню у костра?

– Опустите щит прозвищ и покажитесь, лир. Имя скрывает лишь тот, кто прячет себя ото всех, в том числе и от себя самого. – произнес Леон.

– Он всегда такой или просто звездной пыли нюхнул? – альвийка закатила глаза.

– А ты всегда такая… ершистая и бойкая? – начал Готфрид, но осекся и сказал не то, что хотел.

– Дай-ка подумать. Пожалуй, только тогда, когда оголтелые мужики распускают руки, срывают грабеж, ну и еще когда вино разбавлено. – гордо ответила темнокожая девушка, тряхнув белым хвостом волос.

– Это мы-то распускаем руки? – изумился Готфрид.

– Другие франты в плащах цветастых. Моя девочка подрезала кошель у одного, так он ей так двинул, что челюсть сломал, вот и вся ваша рыцарщина, бахвальство и только.

– Твоя шайка называет себя Дровосеками?

– Ну естественно! Мы ведь и есть Дровосеки – рубим, так сказать, деревянных эквиларов, клянущихся честью чаще чем святоши, зачитывают молитвы.

– Деревянные эквилары раскусили твой план едва сняв с тебя путы, – усмехнулся Готфрид.

– Да неужели?

– Ужели. Иное мужичье может быть и не смутила бы привязанная к дереву альвийка, которую в любой нормальной шайке самой первой же уволокли в лес и по рукам пустили, а вот нас смутило, как и запах.

– Запах? – удивилась Чернобурка.

– Разумеется – твоя одежда хорошенько так пропахла кострищем и запах свежий, а над лесом виден дым. Очевидно же, что ты не с воза, если только с некоторых пор костры не жгут прямо в повозках. – объяснил Готфрид. – Вообще весь твой план, откровенно говоря, дрянь. Никого прикрытия тылов, от тебя толку было бы куда больше, сиди ты с луком в засаде.

– Возьму на заметку, – фыркнула Чернобурка, и Готфрид поумерил свой критический пыл, а то научит еще на свою голову.

– Его рану нужно перевязать, неужели вас не заботит жизнь собственных людей? – удивился тем временем Леон, указав на раненного, сквозь пальцы которого сочилась кровь.

– Я ему кто – жена или мамочка? Пусть сам о себе позаботиться. – презрительно, с толикой брезгливости бросила Чернобурка.

Леон разорвал одежду одного из погибших разбойников и сам занялся раной опешившего от такой заботы, головореза. Впрочем, какой там головорез, ровесник рыцарей, если и старше, то на пару лет.

– Итак, любезнейшая Чернобурка, стало быть, в лесу ваш лагерь. Не изволите ли показать, где он находится? Дело затянулось, пора с ним заканчивать. –  деланно вежливым тоном перешел к сути Готфрид.

– А то у меня выбор есть? – огрызнулась альвийка.

– Сколько в лагере человек? – поинтересовался Леон.

– Сотня, ну может сотня и один, всех уж и не упомнить, – усмехнулась девушка.

– Вот это удача, лев! Значит будем биться вдвоем против сотни. Представляешь какие песни о нас будут слагать? Клянусь честью всех пока еще не сраженных Корвусом, мы прославимся на весь Астэриос! Правда, лошадей придется оставить тут, а то нечестный бой выйдет, они у нас стоят не меньше пяти сотен каждая.

– Даже не знаю восхищаться вашей отвагой или сочувствовать вашей глупости, – рассудила Чернобурка.

– Я знаю – восхищайся, – невозмутимо ответил Готфрид, а Чернобурка лишь посмотрела на него исподлобья не то с презрением, не то с восхищением.

– У черноволосого хоть чувство юмора есть, уже неплохо.

Леон сочувственно взглянул на убитых и занялся поиском веревок, которые без труда нашел в повозке. Юноша связал уцелевших разбойников и воспользовавшись примером альвийки – мужчин привязали к деревьям. Связав руки Лисы, девушку пустили вперед в качестве проводника. Когда Чернобурка вышла вперед, Готфрид присвистнул, осматривая ее сзади и Леон шикнул на друга. Леон нервничал, руки все еще слегка дрожали после скоротечного боя. Впервые он обнаружил это когда первый раз убил врага и с тех пор, в любой битве, даже если та обходилась без жертв, стоило ражу пойти на спад, как у него начинали дрожать руки. Готфрид же чувствовал себя уверенно или по крайней мере всем видом показывал это. Его порой обуревал гнев во время битвы, но стоило той прекратится, как он быстро приходил в себя. По пути юношам встретились настоящие тела столярных мастеров: заколоты и обчищены подчистую, даже одежду и ту сняли, так и бросив голышом в кустах. Впрочем, одежду мастеров разбойники использовали как маскировку.

– Омерзительно. Что много злат с них сняли? Это же простые батраки. – с горечью и отвращением заметил Леон, чувствуя, как нарастает обжигающий гнев.

– Ты с какой целью интересуешься, рыцаренок? Лапы наложить хочешь? Никогда не знаешь, что найдешь у батрака в подошве сапога. – почти стихами ответила Чернобурка и добавила. – У одного в подкладке так и вовсе денег столько нашлось, что не иначе как шулер или разбойник какой. Иначе откуда деньжата такие?

– Скорее уж накопленное за всю жизнь приданное для замужества своей дочки, – заметил Готфрид.

– Разжалобить меня не выйдет. Пусть бесприданница выпрыгивает из гнезда, а там уж либо летит, либо разбивается, такова жизнь, я здесь не причем. – пожала плечами альвийка. – Если вас это утешит, тех молодцев, что этих работяг порешили, вы уже поубивали.

Как и ожидалось, недалече от тракта, в лесу, обнаружился разбойничий лагерь, разбитый на опушке. Аппетитно шипя капающим в пламя жиром, на вертеле жарился упитанный кабанчик. Мечом Готфрид отодвинул стенку палатки и заглянул внутрь – пусто. Леон осмотрел деревья, разбойники вполне могли скрываться на ветвях или даже иметь там дозорного, но и деревья ничем не удивили.

– Одна палатка с отдельным спальником, еще восемь снаружи и только один костер с дичью. Миниатюрная какая-то сотня, может она крохотная как муравьишки? – Готфрид взглянул под ноги, точно ожидал увидеть сотню крохотных разбойников, неистово колющих его сапог мечами.

– В твоей шайке девять человек и девятый где-то рядом. Судя по вот этим вот свежим следам, он отправился на запад… к озеру. – рассудил Леон все осмотрев, он хорошо знал родные леса и знал, что вокруг. – Я за ним.

– Осторожнее лев, – предупредил Готфрид.

– Проклятье, а ведь меня еще уверяли, что в Линденбурге одни бронелобые дровосеки и дурные эквилары, рассекающие по трактам. Лесная провинция, глухомань, оно и видно. – отозвалась Чернобурка, глядя в след рыцарю и явно недовольная тем, что встреченные ей юноши оказались не столь просты, как ожидалось.

– Эх, добро пропадает! Жаль кабанчик еще не прожарился, а мы спешим! – Подосадовал Готфрид, ковырнув ножом тушу зверя, попутно присаживаясь у костра и глядя на огонь.

В ту же секунду Чернобурка выхватила откуда-то из-под складок одежд, а может и вовсе из рукава, второй стилет. Но на этом все и кончилось, так как Готфрид еще мгновенье назад сидевший у костра и с умилением смотревший на огонь, резво вскочил и с силой сжал руку нападавшей. Второй рукой девушка успела зацепить щеку рыцаря, оцарапав, прежде чем Готфрид схватил и ее. Рыцарь и девушка оказались друг напротив друга, близко как никогда, куда как ближе, чем когда он освобождал ее от пут. Готфрид смог разглядеть яркие, бирюзовые глаза альвийки, – довольно-таки редкий цвет среди цинийцев.

– Зараза! – процедила сквозь зубы девушка, сокрушаясь о своей неудаче.

– Вот не люблю я женщин с оружием.

– Знаешь, что побьют тебя?

– Да если бы! Любят прятать свои иголки там, где благородному рыцарю не пристало обыскивать. Хотя если подумать… это же прямой повод обыскать тщательнее?

Будучи легким на подъем, колено альвийки, как только ему выдалась возможность, отправилось в короткое по дистанции, но быстрое по скорости движения, путешествие. Целью сего незамысловатого путешествия стал пах рыцаря. Готфрид и на этот раз показал чудеса проворности, одним шагом отойдя в сторону и заломив руки девушки за спину. Чернобурка не унималась и рыцарю пришлось обхватить ее всю, заключив в замок. Девушка рычала, чертыхалась, подпрыгивала и всячески вырывалась, пиная ногами воздух. Готфрид сейчас походил на укротителя необъезженной лошади. Наконец Чернобурка прекратила, переводя дыхание.

– Слишком очевидный ход. Будь я на твоем месте, мой выбор бы пал… скажем на плевок лицо.

– Не по-рыцарски как-то это, в лица плевать, – усмехнулся девушка и снова попыталась вырваться из захвата, но Готфрид держал ее как навалившийся сзади медведь.

– Между ног бить очень по-рыцарски?

– А то я на рыцаря похожа?

– Так вот я совет и не для рыцаря и давал.

На этот раз Чернобурка сдалась и обмякла, окончательно утомленная всем происходящим. Девушка поняла, что ей встретились как минимум достойные противники и ее обычные финты с ними не пройдут.

– Редко доводилось мне встречать людей с такой реакцией. Для альвов это естественно, но не для заплывших жиром мортов.

– Ого! Ты даже назвала меня и Леона один раз человеком. Но не обольщайся, что я размякну от этого. Руки! – строго приказал Готфрид и девушка покорно протянула ему свои руки, которые он связал, на этот раз особым узлом, попутно не преминув еще раз заглянуть в бирюзовые витражи темного замка, за которыми скрывалась неприступная королева разбоя. Про себя рыцарь отметил, что никогда раньше его не привлекал этот цвет, как сейчас.

– Да ты просто сумасшедший! – со смесью восхищения и удивления, сказала Чернобурка. – Будь ты медлительнее, уже лежал бы замертво мордой в костре. Ты ведь это понимаешь? А ты как ни в чем не бывало ведешь со мной праздные разговоры и даже не ударил.

– Истинным рыцарям не пристало бить женщин! – невозмутимо ответил Готфрид.

– Ты на рыцаря похож как я на булочницу. Есть что-то в тебе морт такое, чего нет в остальных…

– Месть? Комплимент и оскорбление в одном предложении.

– Пока я не поняла, что, но одно могу сказать наверняка – ты достоин уважения и я сдаюсь на твою милость, – закончила альвийка, пропустив вопрос рыцаря мимо ушей.

– Хоть мы и молоды, но уже помахали мечами в сечах далеко не турнирных, а там… сама знаешь, промедление смерти подобно, – рыцарь поскреб оцарапанную щеку и посмотрел на пальцы, обнаружив там кровь. – Уж больно царапаться ты любишь, какая же ты лиса? – Готфрид вновь тронул щеку. – Тут впору другое прозвище брать, как тебе черная кошка?

– Не люблю кошек, остряк.

В это время из-за деревьев показался хмурый Леон. Он вел перед собой уже повязанного, последнего разбойника с опухшей щекой и синяком под глазом, совсем свежим. Видимо разбойник сопротивлялся, а Леон выпустил пар, накопившийся после битвы и найденных тел. Напарник Лисы, смотрел на девушку взглядом побитой собаки и тяжело вздохнул, видимо убедившись, что разбойничьим проделкам шайки настал конец.

– Освободилась? – поинтересовался Леон.

– Изворотливая как змея. Альвов дружище особым узлов вязать надо, иначе жди беды.

– Учту, – растеряно ответил Леон и поспешил посмотреть, как именно Готфрид связывает руки пленнице.

– А у тебя я погляжу большой опыт в связывании альвов, небось прихвостень Пасти, а? – покачав головой, заметила Чернобурка.

– Альвиек, – поправил рыцарь и уже себе под нос тихонько пропел. – Ночью в таверне можно не знать стыда… – Ничего общего с Пастью Конгломерата не имею и иметь не хочу. – не забыл добавить рыцарь.

Тут в очередной раз громыхнуло так, словно Лучезары в своих небесных владениях опрокинули стол, до краев заполненный яствами. Его величество солнце пробило заслон туч своими копьями света и те, испуская дух, начали истекать живительной влагой. Иначе говоря – пошел дождь. Рыцари поспешили покинуть разбойничий лагерь и возвратившись к дороге, оседлали лошадей. Пленников вели сзади, а потому пришлось ехать неспеша и под проливным дождем. От пелены последнего все вокруг посерело и лишь радианты сновали меж деревьев как блуждающие огоньки. Неизвестно почему, но дожди всегда приводили их в восторг и эти искры, если конечно это были искры, похоже самым настоящим образом радовались. Возможно, прослеживалось родство с их морскими собратьями и тяга к воде, кто знает? Готфрид прятал голову под капюшоном, пытаясь спастись от дождя. Леон даже и не думал избегать его и наблюдал за радиантами. Медузы кружили хороводами меж деревьев, подобно стае птиц в мурмации, когда вся стая двигалась согласовано, слаженно меняя форму и направление движения.

– Блондинчик, а ты что, за порогом дома никогда не бывал? Так на них смотришь словно в первый раз видишь. – обратилась Чернобурка к Леону, не понимая его живого интереса.

Леон повернулся к девушке, не сразу выбравшись на твердый берег реальности из бурного потока мыслей, несшего его в одному ему известные дали.

– Мы попали под проливной дождь, идем медленным ходом и иных занятий пока не предвидится, а посему я позволил себе извлечь наибольшую выгоду из нашего положения.

– И какую же?

– Созерцание природы и тех чудес, коими она нас поражает. Мне кажется, что радианты танцуют в дожде.

– Танцуют, ты это серьезно?

Леон кивнул.

– Ясно, романтик, стало быть. Вы двое друзья или просто знакомые?

– Друзья – не разлей вода. Вон видала, как льет на нас, а мы вместе! – подметил Готфрид, улыбнувшись.

– Чудеса природы! – вдруг подал голос плененный разбойник и сплюнул. – Тудыть-растудыть, куды вы нас волочите лучше скажи?

– В Луковки.

– Вона как! В деревню значится, а за каким таким хером, уважаемые? Чтобы нас мужичье на вилы подняло иль на суку вздернуло? Нехай время тратить, порешили бы нас на месте и все. От меча хоть не позорно откинуться, даже благородно что ли. – пробурчал второй разбойник, с перевязанной рукой.

– Ну чо мамзелька, допрыгалась, а гонору-то было! – рявкнул третий разбойник, тот, что зыркал взглядом побитой собаки.

– Баба есь баба! Повелись на пару успешных дел и треп, – лихая разбойница с юга, все дела, с ней работа пойдет в гору, ага, как же! В коровье гузно она пошла!

– Как коротка память мортов на победы и как крепка на поражения. С этой, как ты выразился, бабой, вы совершали такие крупные налеты, о которых и мечтать не смели. Без меня, ваш удел капусту с сельских грядок воровать. – заметила Чернобурка.

– Хех, что рыцарятки-котятки, как раж прошел так уже и мечами махать расхотелось? Зачем вверять наши жизни деревенщинам, коли вы и сами в праве судить нас?

– Во-первых, вы безоружные… – начал Леон, но его тут же перебил разбойник.

– Ну так за чем дело стало? Дай мне меч и решим все один на один, уж лучше так чем в петлю!

– Хватит гундеть! – буркнул Готфрид. – Леон, раз уж я влез, позволь закончить за тебя. Не исключаю, может вас и правда вздернут, а может обойдетесь кнутом и каторжными работами. Пусть решает староста деревни, нам-то что с вами делать? Убивать пленных не пристало рыцарям, а устраивать поединок – самодурство, да и не по чести это. Вам больше бы роль свинопасов, да пастухов подошла, а никак не фехтовальщиков. Оборвать жизнь легко, сложнее сохранить ее, так у вас хоть какой-то шанс. Я просто поражаюсь вашей недалекости, вам ведь дают шанс жить, а вы… ну дурачье.

– Да если бы, жить! За убийства, дорога нам в лучшем случае в петлю, а в худшем… – разбойник замолчал, напуганный мыслями о том, как обычно казнили разбойников с большой дороги, доставившим немало хлопот местным сотникам.

Глава II

МЕДВЕЖИЙ ХУТОР

Дальнейший путь обошелся без приключений, если не считать за приключения расплывшуюся в вязкую грязь дорогу и не прекращающийся ливень. Через два часа юные эквилары добрались до Луковок, одной из местных деревень, что расположилась в низине, близь хутора недавно почившего графа. В Луковках жил Зотик, близкий друг детства Леона и Готфрида. Обычный сельский паренек, пути с которым однажды разошлись в силу занятости юных пажей службой и обучением. Зотик был чуть старше своих друзей-рыцарей на два года и уже нажил троих ребятишек, двух мальчиков и девочку. У въезда в деревню стояла погрязшая в грязи кибитка, запряженная ездовым завром, не отличающимся скоростью, но обладающим запредельной выносливостью. Хозяин кибитки, старик в соломенной шляпе сидел внутри и праздно пережидал ливень, распивая брагу. Он помахал бутылью, приветливо встречая путников и улыбаясь беззубым ртом. Дождь застал его прямо на подъездах к деревне, и старик не стал искушать судьбу, желая отсидеться в своем укрытии.

– Доброго вам дня, халы! – приветливо прокричал старик, когда юноши проезжали мимо и те ответили ему тем же.

Хаты из соснового сруба смотрели на путников теплыми, желтыми глазами окон, побуждая поскорее оказаться внутри. Время близилось к полудню, но из-за пасмурной погоды, густого леса вокруг и сильного ливня, стемнело как вечером. Деревня Луковки довольно маленькая даже по меркам Линденбурга. Дюжина хат и все, не было даже постоялого двора. На юг по тракту расположилась деревня покрупнее, Соловьиная трель или сокращенно – Соловьи. Обычно путники останавливались там, благо в Соловьях имелся постоялый двор и даже подобие сельского рынка. Что до Луковок, то сюда заезжали разве что в гости к родне или заплутавшие путники. Свое имя Луковки получила из-за того, что ее основатели в основном выращивали и любили лиарский лук, сейчас же конечно же это уже было не так.

– Отдыхай, – погладив Грозу, произнес Леон и угостил лошадь яблоком, когда спешился и привязал ее в крытой конюшне подле хаты Зотика. Местные называли свои конюшни заврюшнями, в виду того, что в самой деревне лошади практически не использовались (в ходу были завры), разве что для дальних поездок в город.

Готфрид взглянул на плачущую сосну и арку в Зазерзалье. Последняя слыла главной местной достопримечательностью. Пятиметровая металлическая арка из перламутровой стали, завораживающая радужными переливами на солнце, похожими на перья Дашарских попугаев – очередные отголоски прошлого. Назначение арки неизвестно, может она исключительно декоративная? Чуть покосившаяся, но не заросшая мхом настолько сильно, как шпиль-указатель, встреченный ранее, за что спасибо жителям деревни. Местные следили за ней и чистили время от времени и все ради дивного чуда, – красивых переливов, хотя это лишь одна из причин. Основной же мотив, – сияние арки в темноте, бледное, но все же явное. Аркой же в Зазерзалье ее прозвали вот почему. Рядом с аркой росла себе одинокая сосна и был в деревушке обычай славный, на этой сосенке прохиндеев различных вешать. На ветвях этой сосенки сплясал свой последний танец не один десяток головорезов и еще больше нашли свое мрачное пристанище в земле вокруг нее. Потом кто-то из местных сочинил легенду, мол искра умерших проходит через арку в мир иной, который среди башковитых именовали как Зазерзалье. Так оно это название и прижилось.