Зачем я хватался за эту неблагодарную? Кто она мне? Никто. Очередная предательница.
– Простите, – плакала в голос Ирина. – Простите. Простите.
Управляющий прекратил бессмысленную перепалку с големом и вызвал стражей. Пёсики сгребли останки собрата, запихав их в решетчатые окошки, и переключились на ремонт ворот.
Нас с помощницей нежно оторвало от пола, подняло в воздух и плавно понесло по коридору.
– Понимаю, как важно своевременное питание, но отменить карантин не могу. Я вынужден подчиняться магистрату и тайной канцелярии, – пожав плечами, виновато объяснил директор.
– Дядя! Мы же в Благодатных землях! – закричала Ирина. – Нельзя заморить его голодом…
Я невольно покосился на ошейник.
Управляющий не ответил.
– Ничего. В первый раз, что ли, – неуверенно произнес Евлампий.
Оливье задумчиво молчал. После встречи с Сычом он не произнес ни слова. Ёще бы голем заткнулся.
– Так нельзя, – причитала Ирина. – Канцелярия, магистрат – они не могут.
Я едва держался, чтобы не завыть. Обожженное тело пылало. Руки перестали подчиняться, болтаясь вдоль туловища. Только задевая друг об друга, они со странным звоном разлетались, и я чувствовал, они всё ещё мои. Сияние поднималось к локтям и ползло выше. Уже кипела кровь. Сил бороться не осталось. Прокусив губу, я дернулся и хрипло заскулил.
– Я же не знала… – бормотала Ирина, давясь слезами.
Если останусь в живых, никогда не буду никого спасать. Зачем я вообще это сделал?
– Поторопимся, – заявил директор.
Он взмахнул рукой, и нас понесло в темноту коридора.
Глава 5. Чары блок
Странные снятся сны. Я лежу в огромной сверкающей комнате на кровати с белоснежными простынями, а на стенах пляшут солнечные зайчики и смеются. Ирина гладит меня по плечу, повторяя:
– Всё можно исправить. Кто убил твоего учителя?
– Это он хотел убить меня и завладеть моим телом, – признаюсь я. – Оливье не тот, кем кажется.
Хранитель вкуса возмущенно ревёт мне в ухо, но я рассказываю взахлёб, а она так на меня смотрит, что внутри всё сжимается. Когда я говорю о книге рецептов и волшебных блюдах – её глаза лучатся и смеются, а когда, сбиваясь, лепечу про объединяющий камень – темнеют, наливаясь яростной решимостью.
– Всё можно исправить. Если не в силах законы, смогу я, – шепчет Ирина.
– Но как…
– Это элементально! Обещаю.
Я киваю. Во сне можно говорить что угодно. Ведь всё не взаправду.
– Поцелуй меня, – осмелев, прошу я.
Она наклоняется, едва касаясь моих губ, и поднявшись, бросается прочь. Я кричу вслед, но она не останавливается. Зато дрожит кровать. По коже пробегают колкие мурашки, а по щекам хлещут не сильные, но обидные оплеухи.
– Мастер Носовский, – призывно говорит одетый в белое маг.
Я не отвечаю. Хочу защититься, но руки что-то держит.
– Слышу, – с трудом разлепляя губы, шепчу я.
– Мы отнимем вашу правую десницу!
– Что он хочет? – спрашиваю я вслух, обращаясь к голему.
– Руку тебе оттяпать! – рычит Оливье. – Я без глаза, а ты лапы лишишься!
Заорав, подскакиваю на кровати. Лопаются ремни и, завалившись на бок, я падаю…
Ударившись, я поднялся на четвереньки и потряс головой. Вроде проснулся.
– Люсьен, ты не ушибся? – забеспокоился голем.
– Моя рука! – в ужасе вскрикнул я.
– Что с ней? – не понял Евлампий. – Болит?
– Нет, – неуверенно сказал я.
Оторвавшись от пола, я сел на поджатые ноги и поднял ладони к лицу. Рука ещё светилась, но уже не болела. Обгоревшая кожа побледнела, но переливалась перламутровым сиянием.
– Почему они такие? – спросил я, шевеля пальцами.
– Маги сами не поняли, – пожаловался голем, и неуверенно добавил. – В тюрьме служат не лучшие колдуны, поэтому…
– Смирно! – рявкнул Оливье. – Нас перевели в чары блок! Чтобы сохранить руки, придётся попотеть!
Я огляделся. Гигантский круглый зал сжимался над головой, уходя концентрическими кольцами в отверстие в потолке. Стены дрожали. То надвигаясь со всех сторон, то удаляясь. Играли всеми цветами радуги и распространяли не яркий, но раздражающий свет. Вокруг, сгорбившись, сидели сотни чародеев. Они бубнили под нос странную мантру, которую я не мог разобрать. За нескончаемыми рядами спин, в центре зала, возвышался шпиль. По нему вились лепестки алого пламени, соединенные струями воды, камнями и застывшими потоками воздуха. Точь в точь стела источника магии на площади гильдий в Черногорске.
А вот мага в белом нигде не было видно. Приснился он мне, что ли? А Ирина?
Я провёл звенящей рукой по жреческой мантии. Следы огня померкли и почти исчезли под действием чар.
– Где мы? – проговорил я шепотом.
– В настоящей тюрьме, – сквозь зубы процедил хранитель вкуса.
– Только не надо волноваться, – пролепетал голем. – В исправительных заведениях Благодатных земель колдовать строго запрещено.
В ответ Оливье разразился безумным смехом.
Я задрожал, как будто вернулась ожоговая горячка, и старался не пялиться на чародеев. Они меня пока не замечали, погруженные в тяжкие раздумья о тюремной жизни, но я не тешился напрасными надеждами, вечно, так не продлится. Рано или поздно самые опасные колдуны Благодатных земель, понатворившие такого, о чём я и знать не хотел, распознают во мне блёклого. Уж тогда держись! Не думаю, что они посочувствуют моему горю и уступят лучшее место в блоке. Скорее наоборот, отправлюсь поближе к уборной – вычищать выгребные ямы.
– Сколько их здесь? – прошептал я сорвавшимся голосом.
Раскачивающиеся в такт странной мантре спины не поддавались счёту. Они медленно двигались из стороны в сторону, словно упрямые, точащие даже камни, волны. От их завораживающего «морского» танца к горлу подкатила тошнота. Я напряжённо сглотнул и опустил глаза.
– Девятьсот шестьдесят один, – ответил голем.
– Достаточно и одного, чтобы заколдовать тебя до смерти, – зловеще сообщил хранитель вкуса.
– Хватит! – заорал Евлампий. – Вы забыли, что мы…
– На одной цепи, – передразнил Оливье.
– Тише, подражатели! – пробасил ближайший маг.
Его изможденное лицо с закрытыми глазами источало смирение и покорность, не вяжущиеся с властным, глубоким голосом.
Голем вздрогнул.
– Прошу прощения, господин.
– Началось, – невинно заметил Оливье.
Я с трепетом оглядел колдуна. Он сидел, подтянув под себя ноги, в той же позе что и остальные. Худое тело прикрывала серая накидка. Над свалявшимися седыми волосами, стянутыми обручем, примостилась невзрачная железная птица. Она устроилась на ободке, как на насесте, нацелившись клювом в темечко.
Я уставился в пол и затаил дыхание. Потянулся к собственному затылку. Шаря дрожащими руками по голове, нащупал металлическое устройство и замер.
– Что это? – едва справляясь с охватившим ужасом, пропищал я.
Оливье только усмехнулся в ответ:
– Смертельное чародейство! – замогильным голосом взвыл он.
– Не волнуйся, – зашептал Евлампий. – Это всего лишь стукач. Механизм, отслеживающий магические возмущения…
– Что? – перебил я.
– Стукачи следят, чтобы волшебники не колдовали. Когда чуют готовящееся заклятье, клюют заклинателя в голову.
– Череп трескается, – добавил хранитель вкуса.
– Прекратите! – прошипел голем. – Не беспокойся, Люсьен. Тебе ничего не грозит, ты же не маг!
– Почему тогда на меня надели эту гадость? – плаксиво протянул я.
– Наверное, произошла какая-то ошибка… – начал Евлампий.
– Не питай иллюзий, – пробасил седой волшебник. – Случайностей не бывает. Всё поддается логике и закономерностям бытия! Если считаешь, что попал сюда волею случая – пересчитай ещё десять раз, и окажется, что непросто так.
Он повернулся и открыл глаза, с интересом рассматривая меня. Его радужка выцвела так же, как волосы. Будто ему было полтысячи лет.
– От тюремной жизни, – усмехнулся волшебник, легко прочтя мои мысли.
Я попытался отвести взгляд, но не смог. Вместо зрачков в глазах седого мага крутились два оскаленных волчьих черепа.
Голем испуганно молчал. Даже Оливье прекратил подшучивать, заворожено уставившись на старика.
– Оборотень в чары блоке, – прыснул седой волшебник. – На одном плече боеголем. На другом лишенный свободы хранитель. Куда катятся миры?
Он отвернулся, зажмурившись.
– Ты нарушаешь порядок мироздания. Твоё сердце горит от желания, ты посмел влюбиться в волшебницу. Ничтожество, как ты помыслил о таком? Чистокровная, совершенная чародейка и блохастое животное!
– Я не люблю Ирину, – попытался оправдаться я.
– Не лги! Я вижу тебя насквозь, все твои жалкие мыслишки. Ты полон страстей и не в силах совладать с ними. Ты же испортил её, запятнал совершенство своими грязными лапами!
– Она…
– Знаешь, щенок, сколько твоих соплеменников я отправил в бездну междумирья?
Я не мог открыть рот, бессильно таращась на старика. Птица на его обруче перестала хохлиться, расправила крылья и предупредительно заклокотала. Маг согнулся, втянув голову в плечи, и с меня спал паралич.
– Пожалуйста, господин, – протянул голем.
– Молчи, безжизненная тварь! – прервал седой колдун. – Я лишь Амос. Больше не маг. Не поборник. Никто.
– Прошу прощения, Амос! – послушно проговорил Евлампий.
– Хуже некуда, – прокряхтел сдавленным голосом хранитель. – Ты нарвался на поборника!
– На поборника? – вскрикнул я.
– Забудь, – сказал старый маг.
Я не рискнул переспрашивать. Стукач на его голове меня совсем не успокаивал. От чародеев можно ждать чего угодно. Не думаю, что маленькая железная птица остановит колдуна, если он решит меня убить.
– Всё будет хорошо, – бормотал голем. – Только не волнуйся. Тебе нельзя перевозбуждаться, ты еще не принимал пищу.
Я вздрогнул и невольно потянулся к ошейнику.
– Не чувствую голода! – с изумлением воскликнул я.
– Сколько ты не ел? – с интересом спросил Амос, опередив даже Евлампия.
– Сутки, наверное, – не глядя на седого мага, неуверенно ответил я.
– Ошибаешься, – встрял голем. – Прошло больше двух дней! Неужели ты не помнишь, к тебе даже помощница приходила.
– Смутно, – протянул я, краснея.
Неужели всё было на самом деле? Если это не сон, значит, я всё ей разболтал. Меня начало трясти. О чём я только думал? А она? Бессовестная вертихвостка! Воспользовалась моей слабостью, чтобы разузнать то, что хотела. Я чуть не подпрыгнул. Как можно было ей довериться? Неужели жизнь меня ничему не учит? Мало мне Оксаны, так теперь ещё и…
– Три дня, – нежно пропел Амос.
Я невольно обернулся. Губы старого колдуна растянулись в довольную улыбку.
– Вижу, твои руки изжевало истинное пламя. Превращение не начинается из-за заклятья. Пока оно сдерживает подлинный огонь, а заодно твой голод. Но его действие истекает. Скоро ты загоришься изнутри! Превращение разопрет твоё туловище, а ошейник вцепится в горло. Будет рвать, душить, давить!
Амос снова зажмурился, отвернувшись.
Меня затрясло сильнее. По отстраненному лицу с черепами вместо глаз было видно, что старый злодей не врёт. Он предвкушал мои страдания. Они наполняли его сморщенное тело силой. Разгладились морщины и мерзкий колдун как будто помолодел.
– Кто такие поборники? – заикаясь, прошептал я.
– Секта, – также тихо, словно его могли услышать, ответил Оливье. – Ненавидят блёклых, особенно оборотней. Поклялись уничтожить твоих сородичей во всех тридцати мирах!
Я хотел спросить «почему», но не смог выговорить ни одной буквы. Изменения, предсказанные колдуном, начали происходить. Руки наливались тяжестью и клонили к полу, а голову обволакивал плотный туман.
Я сглотнул слюну. В желудке потянуло. Схватившись за живот, я согнулся и застонал.
– Да! Будет очень больно! – замурлыкал Амос. – Помочь тебе?
Он наклонился в мою сторону, и прошептал:
– Твои руки свободны, – для ясности, он показал свои запястья, забранные в металлический капкан. – Встань и накрой моего стукача ладонями. Несколько мгновений ты с ним совладаешь.
– Не вздумай! – закричал Оливье.
– Не делай этого, – согласился голем.
Амос усмехнулся.
– Не знал, что оборотни опустились настолько, что подчиняются низшим волшебным слугам!
– Я не… – начал Евлампий, но под тяжелым взглядом седого колдуна осекся.
– Тебя ждут такие муки, что предыдущие голодовки покажутся перекусом! – продолжал нашептывать Амос. – Жуткие боли сведут тебя с ума. Ты будешь думать лишь об одном, – он мечтательно вздохнул. – Только когда жаждешь смерти, она не приходит. Так стоит ли терпеть и мучиться? Накрой стукача, и я испепелю тебя в одно мгновение. Обещаю, ты ничего не почувствуешь.
Я замотал головой.
Старик хмыкнул и сел прямо.
– Ты смелее, чем я думал, – с издевкой проговорил он. – Подожду. Ждать, за проведенные здесь годы, я научился.
Я разогнулся, стараясь глубоко дышать.
– Крепись. Все будет хорошо, – забормотал голем. – Надо только переждать.
– Задержи дыхание и не сглатывай слюну, – посоветовал Оливье.
Я и не мог. В горле пересохло. В животе неприятно бурчало.
– Что-то-то делать? – сбивчиво протянул я.
– Все будет хорошо… – начал свою песню Евлампий, но хранитель вкуса его оборвал.
– У тебя один выход, – жестко сказал он. – Или ты его, или он тебя! Напади первым!
– Но маг испепелит его!
– Как? – вскрикнул хранитель. – Без магии, он ничто. Оторви его волшебную башку, ты же оборотень!
Я не ответил.
– Источник, освети Люсьена, не дай погибнуть неосвещенному, – залопотал Евлампий, глядя в центр зала. – Даже неосвещенный достоин твоей благодати.
– Дай сожрать ему ближнего своего, – добавил хранитель вкуса.
Я пропускал мимо ушей их болтовню. Мышцы крутило, а спина уже раздавалась. Напасть на колдуна! Как Оливье в голову такое пришло? Это невозможно. Я скривился. Уже надувались плечи. Хорошо ещё, что жреческая мантия расширялась вместе с моим своевольным телом.
– Источник исцеляющий, помоги неосвященному своими благостями, – бубнил Евлампий.
Даже Оливье перестал подтрунивать над его молебном, обеспокоенно подскакивая на деформирующемся плече.
– Если ты не атакуешь, он победит! А ты мне ещё нужен…
Я болезненно вдохнул. Растягивалась грудная клетка, и как всегда сбивалось дыхание. Воздуха не хватало. Приходилось вдыхать чаще. Горло жгло, и огонь расходился глубже, раскаляя меня изнутри.
– Заклятье пало, – сообщил Амос. – Теперь голод набросится на тебя со всей силой.
Я откинулся назад, растопырил ноги, и, вскрикнув, согнулся вперёд. Пришло время бедер и икр. Сухожилия разрывало от хлынувшей в них крови. Я встал на карачки, выгибаясь и рыча от боли.
– Источник, даруй ему милость сияния твоего, – продолжал причитать голем.
Я прижался лбом к полу, но не удержал равновесие, даже стоя на коленях.
– Проси вместе со мной, – вскрикнул Евлампий.
– Ему ничего не поможет, – отстраненно заметил Амос. – Источнику нет дела до проклятых тварей!
– Разорви его! – закричал хранитель. – Ты не имеешь права сдаваться, я столько в тебя вложил. Мне ещё нужно твоё тело.
Цепь врезалась в кожу. Захрустели шейные позвонки. Я готов был умолять и просить, преклоняться перед кем угодно. Ползать, пусть перед тем же седым колдуном. Даже у ног всех чародеев тридцати миров. Лишь бы прекратилась эта боль.
– Помоги ему! Озари его своим сиянием! – прошептал голем.
– Хоть чуть-чуть, – добавил Оливье. – Дай этому трусу каплю смелости!
Я почувствовал яркий свет даже через закрытые глаза. Приподнявшись, щурясь, посмотрел в центр зала. Стела пылала огнём, переливалась струями воды, сверкала гранями камней и прозрачной чистотой ветра.
– Время покаяния! – прогрохотал могучий голос под куполом.
Согбенные фигуры магов затянули монотонную песню.
К тебе, источник мой, взываю,
К тебе тянусь больной душой;
От света твоего сгораю,
И тяжко плачу пред тобой.
В сиянье растворились звуки,
Тебя прошу, судьбу раскрой.
Хочу забыть я жизни муки,
В тебе одном найти покой.
И сожаления словами
Расплату буду призывать,
Хочу раскаянья слезами,
Я о прощенье умолять.
– Самое время! – заорал Оливье. – Хватай его!
От стелы тянулись прозрачные струи. Они опутывали склоненные фигуры и подбирались ближе. Я встряхнул головой. Голод в недоумении отступил. Впервые за всю мою жизнь он пошёл на попятную. Ошейник по-прежнему давил на шею, но я мог вытерпеть удушающую хватку. С сомнением взглянув на седого колдуна, я начал подниматься с четверенек.
О, дай источник, мне спасенье
Другой дорогою идти,
Унять внутри души смятенье,
и искупленье обрести.
Ты дай мне силы и терпенье,
Чтобы надежды луч возник.
Ты раствори моё сомненье,
Мой самый верный проводник.
– Давай! Или он, или ты! – настаивал Оливье.
– За нападение на другого заключенного приговаривают к карцеру, – прошептал голем.
Я представил крошечную тёмную комнату с тяжёлыми холодными цепями. Голод и ужас впивающиеся в глотку больнее металла. Неподъёмные кольца тянущие ошейник к ледяному каменному полу. Покорность. Боль. Страх. И замотал головой. Нет! Я не послушный пёс! Меня перекосило. Выросшие клыки уже не давали закрыть рот.
– Ты оборотень! – заревел хранитель.
Я зарычал, оскалив кривые зубы. Встал на колено и, оттолкнувшись, прыгнул на Амоса. Схватил за плечи и вместе с ним повалился на пол. Пальцы нащупали дряхлое горло. Седой колдун не успел сказать ни слова.
– Почувствуй, каково это! – зашипел я, сдавливая его шею.
В расширившихся глазах Амоса черепа захлопнули пасти и почернели.
Голем пытался образумить, но я не слушал. Плевать на его нравоучения. Меня разрывает от бешенства. Я лишу этого мерзавца надменной смелости. Он будет таким же жалким и трусливым, как я. Казалось, я даже видел, как она тонкими струйками вытекает из него и втягивается в меня. Полупрозрачный ручеёк похожий на ещё незастывшую дорожку лавы. Такой же необузданный, бесстрашный и безудержный – настоящий концентрат храбрости.
Птичка на затылке беспокойно клекотала, но нанести удар не решалась. Никакого колдовства она не чувствовала, но расползающееся кругом беспокойство не позволяло ей сидеть смирно. Крылья угрожающе вздрагивали, безуспешно пытаясь напугать.
Наплевав на ее писк, я с упоением душил Амоса. Черепа в глазах чародея расплылись. Безгубый рот открывался и закрывался. Грозный поборник вмиг превратился в беспомощного старика, но жалость не приходила. Я ничего не чувствовал. Исчез даже вечный попутчик страх. Я только хотел поквитаться.
– Впервые уважаю своего ученика, – возбужденно протянул хранитель. – Недаром я распускал про тебя слухи.
– Нет, – прошептал я, отпуская придушенную жертву. – Я не твой ученик…
Я не успел договорить. Руки сами собой поднялись над головой. Меня наклонило назад и бросило на пол.
– На кого лапы поднял, блёклый пёс!
Я не увидел кричащего. Угрожающе заголосила птичка, и обидчик взревел от боли. Заклятье ослабело, но подняться я не успел. Меня швырнуло вверх, вниз, и плашмя припечатало к полу. Еще в полёте я разглядел, что чародеи забросили песнопения и повскакивали с мест. Стукачи размахивали крыльями, злобно шипя, а маги выли:
– Испепели моську!
– Смерть щенку!
– Убей шавку!
От творимых заклятий затвердел воздух. Слюна прилипала к языку, наполняя рот замерзающей кашей. Чтобы не захлебнуться, я задёргался, отрываясь от пола. Чары рассеялись, и разогнувшиеся руки швырнули меня на яркую вспышку, разошедшуюся по телу тупым онемением.
Непрерывный клекот механических птиц смешался с воплями колдунов. Стукачи исправно клевали магов. Уже с десяток корчилось на полу, сдавливая разбитые головы, но ворожба не затихала. Меня крутило, кололо, жгло и сдавливало. Клекот птиц перерос в непереносимый тонкий визг. Уши резало, разрывая изнутри. Я даже забыл о сотнях озверевших чародеев и, не в силах больше терпеть, заорал. Отчаянный вопль перешел в безнадежный рёв и сорвался в мучительный вой. Каждый вылетающий изо рта звук, опустошал, оставляя внутри только безысходность, одиночество и тоску.
– Порядок! – перекрыл крики оглушительный голос директора.
Поток заклятий оборвался, и я смог сесть, с трудом сомкнув тугую челюсть.
– Сохраняйте спокойствие!
Я покосился на Амоса. Поборник ошарашенно растирал покрасневшую шею. Он стал другим. Оскаленные пасти уже не угрожающе клацали, а растерянно чмокали, а за ними, в глубине глаз прятался страх.
– Что происходит? – сурово спросил подошедший директор.
Амос бросил на него мимолетный растерянный взгляд и зажмурился.
– Не может быть, – шептал он. – Поганые псы не обладают магией. Так не бывает.
Я промолчал. Даже болтливый голем не открыл рот.
К нам подбежал маг в белом.
– Господин управляющий! Я не успел вмешаться!
– Какого архимага оборотень делает рядом с поборником? – завопил директор.
Круглое лицо покраснело, став ещё шире. Бакенбарды, борода и непокорный чуб пылали огнём. Казалось, он вот-вот вспыхнет и взорвёт собственную тюрьму.
– Особый приказ тайной канцелярии, – взволновано отрапортовал маг в белом.
Судя по перекошенному лицу, он редко видел начальника в такой ярости.
– Это моя тюрьма! – грозно зашипел директор. – Никто не указывает мне, как размещать заключенных. В лабораторию его немедленно. Карантин окончен!
Маг в белом часто закивал и растворился в воздухе. Следом за ним перенёсся и я, успев прочитать в глазах Амоса ненависть смешанную с ужасом, и услышать последние слова:
– Я разделаюсь с тобой и твоей девкой.
– Если ты не мой ученик? – подал голос хранитель, – Почему я прав?
Я не ответил. Цепь еще давила на горло, а в раздувшемся теле играла кровь, но я чувствовал только опустошение. Со мной такое впервые. В такие моменты я всегда корчусь на полу, вяло отбиваясь от напирающей боли и икая от одного вида несокрушимой стены страха. Что случилось сегодня? У нас неожиданное перемирие? Или висящие на цепи попутчики мешают ей как следует меня придушить?
Я нервно огляделся. Лаборатория ничем не отличалась от точно такой же в академии. Те же длинные столы вдоль стен. Груды старинных книг и колдовских зелий. Вот только алхимические реторты, прогоняя по трубкам клокочущие радужные жидкости, напевали песенки. В неразличимых словах угадывалось журчание ручьев на горных склонах. Растворы перемешивались в темную жижу и капали в пробирки и колбы. Пенились, бурлили и мурлыкали незатейливую мелодию.
Меня всё-таки сильно приложили об пол, иначе с чего мне слышать этот алхимический концерт. Хотя лучше уж такие ведения, чем какая-нибудь жуть. Очень даже мило поют. Вроде даже слышу что-то знакомое. Я так заслушался, что не заметил директора, а он настырно тряс меня за плечо:
– Мастер Носовский! Мастер Носовский! Вы в порядке?
– Нет! Он не в порядке! – забушевал Евлампий. – Проклятый ошейник убивает его!
– Да! Да! – с готовностью согласился управляющий, протягивая мне тарелку.
Я ещё ничего не успел понять, но как только аромат свежеприготовленной еды проник в мой нос, отвратительные ощущения вернулись. Цепь впилась в горло, а желудок свело судорогой. Вцепившись в рукав камзола директора, я с трудом удержался, чтобы не согнуться от тянущей боли в животе. Пробирки мгновенно замолчали, превратившись в груду бездушного стекла.
– Помогите ему! – закричал голем.
Шею сдавило так, что не проходила слюна. Любое напряжение мышц, каждый вдох, отдавался мучительными судорогами. Все глупости про перемирие, отступление страха и весёлое представление алхимических пробирок вылетели из головы.
Директор поднёс тарелку к моему лицу. Я придвинул губы, и втянул несколько кусочков мяса, измельчил зубами и протолкнул глубже. Никакого вкуса. Холодный комок провалился по пищеводу, царапая желудок. Хотелось съесть еще, но спазм скрутил внутренности, и я, скривившись, отвернулся. Надо ждать.
– Эти нападения противозаконны, мы будем жаловаться! – не унимался Евлампий.
Собравшись с силами, я размял и съел еще один кусок. Стало легче.
– Дискриминация не владеющих магией! Издевательства! – бушевал голем.
Директор виновато кивал, не забывая подавать еду. Не помню, что именно ел. В памяти сохранилась лишь смена трех тарелок.
– Мастер Носовский, вам лучше?
Тело медленно сдувалось, возвращаясь к худосочным размерам, но говорить еще не хотелось. Измученное горло першило, и я только кивнул.
– Рад, – искренне обрадовался директор. – Магобезумно благодарен вам за спасение племянницы!
Вцепившись в ладонь, он затряс мою руку.
– Моя признательность… – он запнулся. – Не представляю, как выразить. Она погибла бы, если бы не вы!
Я кивал, не пытаясь вникнуть в слова.
– Вы абсолютно правы, мастер Носовский – герой!
– Без сомнения – благороднейший поступок! – согласился директор. – Я постараюсь сделать для вас всё возможное. Даже невозможное! – горячо добавил он.
– Благодарность штука глупая, но полезная, – щерясь улыбкой, заметил хранитель вкуса.
– Невозможное? – уточнил Евлампий.
– Да, – уверенно закивал директор, но, под пристальным взглядом голема, опустил глаза. – Кроме одного. Я не могу вас отпустить.
– Ха! – надменно взвизгнул хранитель вкуса. – Чародеи все одинаковые!
– Чем же вы поможете? – сухо поинтересовался голем.
Меня начинает пугать их с Оливье единодушие.
– Я вызвал лучшего целителя в Благодатных землях! – значительно выдал управляющий.
– Сушите вёсла! – хмыкнул хранитель вкуса.
Я невольно взглянул на руки. Они так и светились под прозрачной плёнкой.
– Руки мне ещё нужны, – прошептал я, сдерживая хрипы в горле.
– Да-да-да. Миссис Гуднес величайшая волшебница! Потрясающая врачевательница! Первейшая среди…
– Тоже ваша родственница? – не сдержался голем.
Директор шумно выдохнул набранный воздух, виновато глядя на меня.
– Она бабушка Ирины, – тихо пояснил он.
– Ну и семейка! – усмехнулся Оливье.
Я зевнул и скривился от боли.
– Она действительно лучший знахарь в Благограде! – с обидой заметил директор.
– Охотно верим! – согласился Евлампий. – Мастер Носовский просто устал. На него напала половина чародеев вашей тюрьмы…
– Да, это ужасно! Вы обязательно отдохнёте в самых комфортных условиях.
Я закивал, оглядываясь в поисках кровати.
– Немного потерпите. Сначала вас осмотрит миссис Гуднес.
– Сейчас? – возмутился голем.
– Да! – строго сказал директор. – Магическое заражение слишком опасно!
– Вы правы, – сник Евлампий, а я горестно вздохнул.
Я устал. Истерзан кучей магов-заключенных. Болен и подавлен. Не хватает ещё старухи лекарши, которая будет трогать мои руки и лазить в рот.
Вспомнив о стукаче, я ощупал макушку. Механическая птица висела, безвольно опустив голову.
– Снимите хотя бы это, – хрипло попросил я.
– Чуть позже, – закивал управляющий. – Её заклинило от чрезмерных магических возмущений, понадобится время…
В дверь постучали, и в проеме появилась голова мага в белом.
– Прибыла госпожа врачевательница, – сообщил он.
– Просите, – бросил управляющий.
– Не волнуйтесь. Она вам поможет…
В лабораторию широким шагом ворвалась миссис Гуднес. Высокая, широкоплечая с грубыми чертами лица, она напоминала мне кого-то знакомого.
– Радуйся, крысеныш, что твоя магичка не пошла в бабку, – усмехнулся Оливье.
Меня передернуло.
– Что у вас, юноша? – с порога спросила врачевательница.
Я заморгал глазами.
– Кто вы такая? – вскрикнул директор.
– Как говорила ведьма, попросившаяся на ночлег: «Нехорошая знакомая», – улыбнулась миссис Гуднес.
Сквозь небрежный грим пробивалась чёрная бородка. Парик сбился на бок, оголив зачесанные назад волосы, а платье нелепо топорщилось в неподходящих местах.
– Что происходит? – всполошился Евлампий.
Поддельная врачевательница взмахнула руками. От её жеста лаборатория потонула в трубном гуле. Таком высоком и пронзительном, что я схватился за уши, с выпученными глазами таращась на чародея. То, что это архивариус в обличье Волкова и нелепом женском гриме, я понял сразу. Вот только зачем этот примитивный маскарад? Щелкай пальцами и получай любую внешность.
– Юноша! – пропел Мровкуб, дирижируя невидимым оркестром. – Времени подробно раскладывать запутанный план – нет. Но поверьте, я потратил ночь, чтобы рассчитать относительности вероятных событий. Смело заявлю, что на шестьдесят три с половиной процента нас ждёт успех.
– Что? – ошарашенно спросил я.
– Достоверность высокая? – вмешался голем.
– Наивысшая! Ставлю весь свой огромный опыт.
В шаге от меня зачарованно кружился, притопывая ногой, директор тюрьмы. На мечтательном лице играла ребяческая улыбка. Он танцевал, а в такт его шагов из алхимических колб били фонтаны цветных зелий, переливающихся хлопьями пены. Она сверкала и лопалась прозрачными пузырями, издавая нежные скрипичные трели.
– Юноша! – привлек моё внимание архивариус. – Ничему не удивляйтесь! Делайте только то, что говорят.
– Как всегда, – пробурчал я.
– Да ты всё равно офоршмачишься, – проворчал Оливье.
– Голем! Когда включится сирена, должен громко сказать: «Погода сегодня отвратительная! Предлагаю сделать наше путешествие максимально коротким и воспользоваться ходами кобольдов».
– Какая сирена? Какие ходы? – не понял Евлампий.
– Время истекло, – извиняющимся тоном сообщил Мровкуб и опустил руки.
Пена в колбах сдулась, а музыка стихла. Директор запутался в ногах, чуть не упав.
– Эвакуация! – очнувшись, взвизгнул он и хлопнул меня по плечу.
Меня тряхнуло и перенесло в камеру.
– Он нас все-таки надул! – весело вскрикнул Оливье.
– Нет, – возразил голем.
– Прекратите, – устало протянул я.
– Что прекратить, задержанный?
Я резко повернулся. В дверном проёме стоял глава тайной канцелярии.
– Новую ещё не закляли, – сварливо забрюзжал Сыч и провел пальцем по неровной стене. – Величественная тюрьма – невеличественная. Железных стражей на всех заключенных не хватает. Вы же могли сбежать, если бы не я.
– Я даже не понимаю, как здесь оказался, – возразил я.
– Неужели? – не поверил глава тайной канцелярии и со смешком добавил. – Неужели, неужели, ворожить наворожели, да невыворожили.
– Прекратите ваши допросы, мы же обо всём договорились!
Сыч отошел, и за его спиной я увидел Ирину.
– Вы выполняете свою часть сделки, мастер Носовский – свою. К чему бесполезные разговоры? – хмуро спросила она.
– Вы правы, сударыня, – поклонившись, промурлыкал Сыч. – Привычка! Не могу не допытываться.
– Идёмте уже, – строго сказала Ирина.
– Не заставляйте себя ждать, задержанный, – крикнул глава тайной канцелярии.
– Не понимаю, – прошептал я, озираясь.
На краю матраса лежало желтое перо.
– Можно забрать свои вещи?
Сыч не оглядываясь кивнул, и проворчал:
– Только мигом. Мы опаздываем. Сумку тоже захвати!
Я подцепил магическую подписку, едва удержавшись, чтобы не встряхнуть перо и пошарил по матрасу. Пальцы зацепились за что-то, и в тоже мгновение невидимая бездонная сумка стала видимой.
– Это только для тебя, для остальных она всё еще незримая, – проворчал хранитель. – Прислони к животу, сама на спине завяжется.
Я всё вертел в руках неожиданный подарок. У меня никогда еще не было волшебных вещей. И хоть на первый взгляд сумка не представляла собой ничего особенного: обычный мешок с длинными завязками и вышитым на боку знаком гильдии иллюзий, я всё равно не мог от неё оторваться.