Охотники за голосами

– Вставайте и проходите, я имею небольшой разговор к вам, и уж определенно не в моей власти сделать вам что-то злое! – услышал Ежихин уже гораздо более спокойный и, как показалось, довольный голос Павла.

– Я думал, что старинные цари как-то по-другому разговаривают, не по-нашему, по-древнеславянски или по-немецки-французски, – почему-то именно с этого начал разговор Турист, поднимаясь с колен. – Простите, Ваше Величество за ночное вторжение. Но, кстати, мне так гордо и так интересно за такое приключение! Ух-х-х, меня уже распирает от любопытства! Неужели с улицы освещенной комнаты во дворце не видно? Неужели я чем-то достоин такой чести – видеть самого Павла!!!

Ежихин уже пришел в себя и действительно всем телом дрожал от выплеска адреналина, захлебывался от восторга, ужаса и таинственности происходящего. Такого приключения нельзя было даже вообразить себе еще час назад. Перед ним был самый несчастный Самодержец Всероссийский, которого, кстати, Ежихин давно уже пытался оправдать аж перед самим Кузнечко!

– Что вы! Ни в каком оправдании я не нуждаюсь, поверьте! У нас, вернее, у вас, совсем мало времени. И разговаривать я могу, уж поверьте, на любом наречии, диалекте и даже почти на любом профессиональном сленге. Насмотрелся и наслушался тут за два столетия, хоть по-французски, хоть по-научному, хоть как комиссар третьего ранга, который на пенсии долго работал здесь и любил разговаривать сам с собой. Впрочем, мы отвлеклись…

Павел опустил голову, прошел через всю комнату, встал у канделябра и, будто замерзнув, подержал ладони около горящих свечей.

– Мне весьма приятны ваши мысли и высказывания о моем царствовании, мне даже поначалу захотелось порасспрашивать вас. Но не надо только глупых сочувствий и жалких расспросов. Все-таки я император пропащий, оклеветанный. Нет в истории российской издевательств и анекдотов больше, чем анекдотов про меня. И глядя на мой любимый народ, я отдаю себе полный отчет, что этого исторического впечатления уже не переменить. Я и не хочу ни оправданий, ни мести. Достаточно с них моей мстительной выдумки с перезахоронением отца, когда на моих глазах каждый из его убийц через весь Петербург в обморочном состоянии плелся за истлевшим прахом моего родителя. Поэтому сразу отметем тему моего царствования и расправы со мной вот как раз на этом месте. Почему вы? Потому что, в отличие от редких ученых и искателей правды, вы в своей смешной, право, работе, думаете и ищите тоже, что искал и я. Секрет доброй и справедливой власти.

– Ага! – не выдержал Иван. – Желтый ящик для обратной связи? Это ваша технология, которой оказалось недостаточно, чтобы опереться на любящий вас народ!

– Глупости изрекаете, юноша! – Павел гневно остановил Ежихина. – Перебивать монарха, пусть даже давно почившего в бозе, недостойно и демократа! Дайте сказать! Я и сам пока не пойму, зачем мне нужно поделиться своими мыслями, надеюсь, я не ошибся с адресатом…

Ежихин замер. Павел еще несколько раз, слегка чеканя по-военному шаг и опустив в раздумьях голову на грудь, прошелся через всю спальню.

– Понимаете, милостивый государь, – было видно, как император даже как-то волнуется, что ли. – Я с самого детства, отстраненный от государственных дел матушкой моею, имел возможность предаваться любым занятиям, лучшими из коих были не столько военные вахтпарады с верными гатчинцами и уж, конечно, не шпицрутены. Но прежде всего чтение и беседы с немногими близкими мне людьми о государстве, истории, великих царях и полководцах. Меня мучил своей несправедливостью окружавший мир. Убийцы отца – в почести и на свободе. Матушка, так искусно изображавшая из себя просвещенную императрицу, разоряла и угнетала русский народ в угоду кучке дворянских пройдох и карьеристов, большинство из которых ее же и обворовывали, не моргнув глазом. И в какую бы империю или королевство я пристально не вглядывался – везде я видел то же самое: угнетение народа своего, фальшь, интриги, тщеславие, алчность и жестокость. Уже до воцарения я понял, что по-другому никогда и не бывало, даже в самых древних царствах. А я хотел по-другому. Жизнь народа я хотел сделать счастливой, помочь всем христианам объединится в любви и не дать рабству, алчности и тщеславию править всем миром, что сейчас и творится на всей Земле. И вот мой главный вопрос самому себе: можно ли править, властвовать в христианской любви и с чистой совестью?

Пусть это звучит несколько романтично, но вы-то, сударь, меня должны понять. Свой ответ именно на этот вопрос, именно что после меня – тщетно пытался найти каждый мой потомок, каждый держатель русского престола: и Александры, и Николаи до самой гибели династии. Очень быстро мне стала ясна тщетность моей попытки. Законы земной власти – вне законов Христа, как бы земная власть ни была набожна.

Русскую власть никто не может понять: ни индус, ни европеец, ни собственный народ. Поэтому она всегда загадочна и мистична, будто бы кремлевская стена – это не крашеный кирпич, а волшебный занавес, который отделяет обычный мир от мира волшебного и таинственного. Поэтому русская власть или ужасна, или боготворима, но, как вы там говорите, не тех-но-ло-гична, а значит, долго без потрясений существовать не может… Почему? Потому что природа любой человеческой власти – порочна и греховна, а искренние цели и стремления русской власти – идеальны и божественны. Да, да! Вы не поверите! Нигде в мире царские чиновники не собирали налог на выкуп угнанных басурманами детей из рабства, нигде! И нигде Иерусалим под стенами столицы не строили, и коммунизм, и суверенную демократию, то ли не чудо…

Только русская власть на полном серьезе ставит перед собой совершенно божественные задачи и абсолютно моральные цели! Но искреннее сосуществование этих крайностей на одном престоле, когда нет откровенного первенства одной: ни Гоморры вокруг трона, ни чуда Третьего Рима – это как врожденная предрасположенность к самоубийству.

Павел остановился, задумавшись. Ежихин, боясь даже кашлянуть, с нетерпением ждал продолжения и мучительно пытался угадать ход мыслей царя. Павел, внимательно взглянув на Ивана, снова зашагал по паркету и продолжил речь:

– Можно ли не совершая подлостей, хитростей и жестокостей, пусть даже ради самых благородных целей, получить и потом удержать власть? Я не построил ни одного заговора против матушки-императрицы, несмотря на естественные мотивы такого желания со стороны брошенного, униженного, лишенного отца и престола сына. После воцарения все мои указы были направлены на благо простого народа, во умножение христианской любви и упреждение сатанинской ереси.

Петербургской публике тогда было очень смешно, до сих пор экскурсоводы ехидничают. Но если посмотреть как раз из вашего мира, смешного-то мало! В Европе Христос уже мертв, в России – предан, и никакие тысячи золотых куполов не вернут святую веру в тысячи безбожных душ! Вы смеетесь над моими указами о запретах модных шляпок, причесок и бантов, но сегодня глупая Мода и яркие Зрелища сделали рабами миллионы миллионов, и подчиняет эта Мода людей куда сильнее, чем любой средневековый тиран. Вы смеетесь, что я послал казаков в Индию против Британской короны, а теперь тихо ненавидите американских англосаксов, поняв наконец-то, что России нет места в их англицком мире! Вы испепеляли меня насмешками, что я пытался примирить хотя бы в отечестве нашем католиков, православных и староверов! А теперь с содроганием наблюдаете на предсмертные судороги европейских приходов и монастырей, с тайным страхом глядите на каждого встречного магометанина на улице и с негодованием клеймите лжепатриархов на Окраине! Да, сударь, вы сами, право, как редкое явление, почти обо всем этом догадались… Поверьте, я нисколько не возвеличиваю себя, я просто попытался ответить на свой главный вопрос. Как мог…

Иван был увлечен монологом императора, он словно впускал в себя каждую фразу и лихорадочно старался понять сказанное. Конечно, дело было не в желтом ящике, конечно, дело было не в угадывании им добрых и пророческих мотивов Павла Первого. Дело было в чем-то другом. И вдруг он понял: главное – это его собственный старый вопрос, навязчивая идея об особой, честной демократической формуле власти в России и непобедимой технологии политических побед. Только что сама эта его идея была жестоко сброшена с пьедестала. Он чувствовал, что все его придумки и размышления на том уровне, который задает своим монологом Павел – ничтожны. Они, действительно, упираются в неразрешимый оксюморон русской власти: ее одновременного искреннего мессианства и жестокой повседневности самосохранения. Оставалась одна зацепка, и, пользуясь повисшей паузой, он спросил:

– Если по-православному тяжело править, по-советскому долго не возможно, может, получится по-демократическому? Просто пока еще не прижились нормально все эти выборы.

Царь впервые посмотрел на Ежихина с искренним недоумением. Сделал к нему несколько шагов так, что Иван вновь невольно начал рассматривать кровавые пятна на белье между отворотами камзола.

– Знаете что, майн херц, скажу вам секрет Полишинеля: никакой демократии никогда не было, нет и не будет. А то, что у вас там есть или, допустим, было в так называемой Античной Греции – это всего лишь способ обмана и успокоения тщеславия народных масс…

– Пусть так, но это не отменяет ее эффективности! Вот зачем вы мне все это рассказываете?! – забыв, что перед ним покойник, громко и возмущенно воскликнул Ежихин. – Что вы от меня-то хотите?

Павел улыбнулся, по-военному развернулся на пятках и медленно зашагал от Ежихина.

– Не кипя-ти-тесь, – медленно и отчетливо проговорил Император. – Мне просто очень жаль, что вы напрасно тратите свое время на вся-ку-ю ерунду! Россия-матушка подошла к своему очередному главному испытанию в истории. Вся Великая Россия – может именно сейчас расцвести и спасти целый мир. Русские инженеры готовы придумать невиданное, ученые открыть невозможное. Армия – стать невиданной по силе и уважению во всей человеческой истории и, может быть, даже снова вернуть любовь Христа на грешную землю. Поверьте, я это вижу так же, как сейчас вижу вас. Но главная преграда и риск – это мой вопрос, вопрос русской власти.

– Я-то причем, Ваше Величество? – взяв себя в руки, спросил Турист. – Взяли бы лучше с каким президентом или губернатором поговорили на такие темы! Что я могу? Я понимаю, что ваш вопрос самый важный, но на него только академия наук ответит, и то не сразу, как я теперь понимаю.

– Не ответит! – Павел весело засмеялся. – Никогда! Ваши академии не верят в чудо, а Россия – это обычное, в моем-то уж мире точно, чудо, и ответ может явиться только чудесным образом. Даже вы, сударь, сами завтра будете всячески пытаться объяснить самому себе, что наш разговор – это не рядовое чудо, а какая-нибудь мозговая мутация, а потом снова начнете читать всяческие дурацкие книжки и проводить глупые научные эксперименты, строить доказательства.

– А что делать?

– Главное не потерять себя! Не убегать от судьбы, не забывать про наш разговор, а там мало ли как выйдет, дуракам, вообще-то, везет…

– Погодите-погодите, – вдруг заволновался Иван, чувствуя, что разговор подходит к концу. – Вы что-то знаете про меня такое? Или мне в чем-то будете помогать, ну, таком… Или мне что-то надо совершить, такое… И кто, простите, дурак-то?

– Нет-нет, Иоанн! – Павел несколько замялся. – Ничего я такого не знаю, кроме того, что ты можешь думать иногда по-особому и при этом все равно любишь людей, что, поверь, очень редкое у вас встречается. И помогать я тебе при всем желании не смогу, я даже и не знаю, в чем именно тебе помогать. Понимаешь, тут, в нашем мире, который вы обычно не видите и выдаете за патологию нервной системы, все не так однозначно, понимаешь? Ну, тут как зеркало вашего мира, свои страсти, по крайней мере у таких, как я. Поэтому, давай, сам, сам, сам, может, еще и встретимся. Кстати, вон там плинтус отошел, видишь? Перстень там уже больше двухсот лет валяется, возьми, а то строители не сегодня завтра точно найдут…

Иван с большим напряжением ватными пальцами, потея и проваливаясь в какой-то жар, увеличил щель между плинтусом и стеной, просунул пальцы под паркетную доску и выцарапал небольшой, ажурный, с большим красным камнем перстень…

– Ух ты, похож чем-то на мой подарок, что в сумке на вокзале остался! – весело сказал Турист, поднимаясь и поворачиваясь к императору.

Перед ним была пустая, полуосвещенная уличным электрическим светом, в строительных лесах и беспорядке, полуразрушенная комната Михайловского замка…

II

Кузнечко проснулся хмур и груб. Не то чтобы постель в провинциальном мотеле его не устроила, не то чтобы Интернет не ловил, не то чтобы живот крутило или чего еще по части физиологии. Он даже с легкими мурашками по коже вспомнил первым делом Богиню, еще потягиваясь на гостиничной, типа люксовой полуторке со спинкой под Людовика XIV. Более того, радость от правильности и своевременности своего захода на губернаторские выборы первым делом возникла в его голове после первой ночи в такой, не по-московски странной, Богом забытой Паракорочке.

Впрочем, школа Кузнечко – это ого-го какая школа, и не таких видали. Поэтому он не пошел в душ, достал патриотично модный спортивный костюм «Bosсo» из маленького и тоже очень модного баула-рюкзака, надел кроссовки и, закрыв номер, явно отличаясь от типичных постояльцев, упругой походкой бывалого спортсмена прошел мимо ресепшена с красивой, но, похоже, неоднократно уже матерью при ревнивом муже сотрудницей в пуританской белой блузе.

Василий Сергеевич, действительно, с давних пор, чтобы не разонравиться женщинам и клиентам, заставлял себя бегать по утрам и по 5, и по 10, и даже иногда по 15 километров легкой, едва похожей на спортивную трусцой, не жалея ни часа, ни двух своего личного времени. Тем более что в процессе невинной полубеготни он успевал не только додумать достаточно коварные для рядового обывателя планы, но даже иногда искренне удивиться прекрасному творению Господа и местного мэра, в зависимости от парка или города, в котором он находился.

В этот раз Василий Сергеевич был хмур даже не из-за припухшей после вчерашней драки губы, наоборот, его распирало и где-то тихонько сладко томило от того вчерашнего удивительного чувства и от Богини, которая словно стояла перед глазами. Настроение было тревожным именно из-за сна. Он мучительно пытался его восстановить на свежую голову, видел в нем какое-то совсем не шуточное предупреждение, или, вернее, даже подсказку, но никак не мог вспомнить…

Волевым усилием Кузнечко выгнал из головы все подозрительные для образованного человека мысли о снах, подсказках, томлениях и даже о Богине. И выбегая уже из Паракорочки по обочине вчерашней трассы, приступил к планированию. Сегодня в соседнем Пустозерском районе отмечается день героической обороны железнодорожной станции поселка Пустозерск. Судя по лентам местных новостей, на каждый такой праздник обязательно заявляется оппозиция и губернская власть, чтобы под предлогом высоких чувств, которые в такие памятные даты открываются в сердце каждого россиянина независимо от политических предпочтений, напомнить о себе избирателям и принять участие в торжественных мероприятиях.

Сам сценарий празднования из районного Дома Культуры столичному гостю был глубоко безразличен, но вот попытаться после переговорить с лидером губернской оппозиции на выезде – задача дня для Кузнечко. Второй задачей, по возможности, он наметил себе разговор с главой района. Третьей, на вечер – все-таки попытаться созвониться и встретиться с Богиней, возможно, доехать до нее в столицу Провинции. Тем более что уже можно, с парой-тройкой расписок, как он предполагал после вчерашней удачи, в качестве аргументов для разговора со столичными начальниками и областными политическими деятелями.

Но прежде всего он должен был встретиться с Туристом, нарезать ему задач и для начала отправить его к паракорскому либералу. Важно было показать Петру Ильичу скорость и эффективность работы с ним, Кузнечко, а через него уже дальше по всем остальным главам и депутатам пойдет нужная информация и слухи о нем, Кузнечко, как о возможном губернаторе. «В этом деле мелочей не бывает! – думал опытный политтехнолог, экономно передвигая, чтобы не устать, ноги. – Три-четыре ярких услуги правильным провинциалам – и через неделю готовая репутация во всей области, через две недели – очередь желающих порешать свои старые проблемы, через три – толпа предусмотрительно желающих познакомиться на всякий пожарный политический случай».

Кузнечко весело засмеялся в этот момент, представляя, как сегодня глава Паракорочки, наливая амброзии еще советского разлива по стаканам, тихим голосом заговорщика будет рассказывать своим замам и секретарше о вчерашнем визите столичного гостя.

Вокруг бегущего человека благоухала влажная, ярко-зеленая, прозрачная весна. На пустынной дороге только легкий шелест кроссовок об обочину и несмолкаемые птичьи трели из придорожных кустов. Влага, разлитая маленькими болотцами и лужами среди кочковатых полянок, казалось, кишела то ли головастиками, то ли еще какими гадами, которых периодически ловили клювами красавцы-аисты, нисколько не смущаясь ни бегущего человека, ни редких машин. Везде бурлила жизнь, весенняя суета, радость. Бегущий человек подмечал все это, сам растворялся в этой жизни, радостно сливался с нею. И Москва, и выборы, и депутаты казались ему совершенно другим, чужим, ненастоящим и выдуманным миром. Настоящий мир – вот он, живой, яркий, простой. «Я понял! – думал Кузнечко, мысленно улыбаясь. – Мне всю жизнь пришлось быть в самодельном мире, не настоящем. Мы сами же его строили, тратили силы на его укрепление, сами же в нем жили, сами же его боготворили и отделяли от настоящего! Но боги, творцы-то из нас – хреновые, раз у нас нет места вот этому всему, нет места Богине, нет места хорошему портвейну и хулиганам – одноклассникам во дворе».

Вдруг он резко остановился и замер. Перед Кузнечко был тот самый поворот, тот самый пролесок, в который ушла вчера та странная бабка, в точности похожая на ведьму из старого фильма про Вия. Старые, черные и покосившиеся могильные кресты вдалеке, и все та же темная свинцовая туча, клубившаяся на горизонте там, где сходились тропинка, небо, кресты и зеленые клочья болотных перелесков.

Кузнечко стоял, словно окаменевший, рассматривал тропинку и могильную даль. Что-то вдруг незаметно, но очень существенно изменилось в окружающем пространстве. «Птицы замолкли! Тишина!» – понял Василий. В этот же миг он ясно вспомнил весь свой ночной сон, развернулся и быстрее привычного побежал обратно в направлении Паракорочки.

Сон на самом деле был прекрасен, если бы не эта чертова бабка. Теперь, на бегу, Кузнечко пытался сопоставить утреннюю пробежку, этот поворот на трассе, сон, драку и встречу с Богиней. Рационально объяснить не получалось, от чего ноги сами ускоряли бег. Ни птиц, ни благодушных аистов, ни буйства весенних красок он больше не замечал, мир вокруг превратился в чужой и опасный. Василий еще и еще раз прокручивал вдруг всплывший в голове сегодняшний странный сон.

Во сне он, совсем еще молодой советский студент, сидел в лекционном амфитеатре своего Политехнического института. Какой-то очень знакомый на вид профессор с кафедры научного коммунизма, чем-то похожий одновременно на Эйнштейна и Ломоносова, нервно размахивая руками, читал лекцию. За окном была в разгаре уже перестроечная весна, над доской в аудитории висела огромная, красно-бело-коричневая пенопластовая голова Ленина. Тут же, рядом с головой, белоснежными пенопластовыми буквами составленное изречение: «Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна! В.И. Ленин». Причем в последнем слове не хватало сразу двух отвалившихся букв, от чего студенты уже вполне открыто хихикали, мол: «Истина ко.к. етна – не дает, не прогоняет», а на фоне перестроечных разоблачений советской власти во всех газетах, завхоз учебного корпуса уже как-то по-граждански храбро не торопился искать и клеить отвалившиеся буквы на свое место.

И вот этот профессор, периодически в широком жесте указывающий поднятой вверх рукой как раз на пенопластовую голову Ленина, вещал:

– Невозможно, коллеги, невозможно, не скрывая глаз от объективных научно зафиксированных фактов, верить всему этому чрезмерному советскому мракобесию, при всем уважении к нашей научной школе! Допустим, я не прав и конъектурен, но разве можно изменить факты, открытые каждому, при минимально объективном исследовании? Вот послушайте!

Есть гипотеза, что кухарку можно и должно научить управлять государством. Она не умеет, конечно, но можно научить, она должна, по мысли Ленина, участвовать в жизни государства! Авторская мысль именно такова, а не вырванные из контекста работы Владимира Ильича вульгарные трактовки. И вот сейчас все эти «прожекторы перестройки» и «демократические платформы» пытаются донести до нас вовсе не что-то новое, скрытое железным занавесом от советских граждан, а всю ту же Ленинскую мысль о кухарке, но уже в обертке западной демократии! Это бред! – сорвался на тонкий фальцет профессор. – Это бред! Не получилось это у Ленина, не получится это у современных демократов! Почему?

Дорогие товарищи студенты! Послушайте! Если вы возьмете всю древнейшую историю и до наших дней, вы увидите, что власть берут, владеют ею, остаются в ней – только особые люди! В чем эта особость заключается? Феномен властителя, подчеркиваю, дорогие товарищи, в любой эпохе и в любой цивилизации – это феномен не человека, но бого-человека, или, по крайней мере, непосредственного родственника Божества. Все в мире менялось, рушились империи и возникали новые, менялась мода, техника и быт человечества, женщины получили права, а наемные рабочие создали профсоюзы, но феномен власти оставался неизменным! Властью обличены люди особые, не совсем люди.

В первобытном обществе, в условиях родо-племенного уклада обладание сакральным знанием, доступом к духам предков – первое и главное, первое и главное, повторяю, условие обладания властью! Первобытные люди, как вы уже должны знать, это далеко не только дубинка и грубая сила, это сложнейшая система представлений о мире и жестких моделей поведения. Далее идем. В любом традиционном обществе, и в рабовладельческом, и в феодальном, если по Марксу, эта моя мысль совершенно очевидна. Монархия в России освящалась помазанием и генеалогией, в Древнем Шумере, Египте, у ацтеков и инков власть и Божество практически одно и тоже. Вы можете сомневаться на счет Европы – источника социальных трансформаций на планете, но вглядитесь в нее! Почитайте внимательно Гомера, кого вы там увидите – Героев, они же Цари городов и областей, то есть властители. А кто такой Герой? Кто такой Герой, я вас спрашиваю, а? Только тот, кто имеет прямое родство с богами – обитателями Олимпа и других потусторонних чертогов! К примеру, даже не самые главные герои Троянского эпоса. Кто такой Аякс Теломонид? Сын Теламона! А Теламон кто? Близкий друг Геракла, который в свою очередь сын самого Зевса и смертной женщины. Поэтому Гомер называет его по имени, и эти названные по именам товарищи из всего огромного греческого войска пользуются покровительством тех или иных богов. Все остальные, воины, слуги, кухарки – не достойны даже имени!

Сколько Одиссей плавал по морю в тщетных попытках вернуться на свой престол в Итаку? А с ним ведь команда спутников, земляков, боевых товарищей. Но за все их приключения Гомер не называет его спутников по имени! О чем это говорит, я думаю вам уже понятно!

Далее Евангельская Европа с ее Священными Римскими Империями и родословными королей чуть не до Ветхого Завета. Далее Новая Европа, казалось, само понятие Божественного – попрано и перестало быть значимым, великородная аристократия потеряла свое решающее значение в обществе и миром стала править ненасытная буржуазия и ее капиталы. Но во власти опять ничего не меняется! Инаугурации по масштабу, торжественности, величию – с лихвой заменяют мессу, а с помощью денег буржуазии добытчик власти или ставленник во власть – моментально обожествляется до героического Эпоса, будь это североамериканский эпос «Отцов-основателей», Легендарный Наполеон или Железный Бисмарк.

Далее. Европейский и в этом же европейском смысле российский опыт полного разрушения социальной системы до основания, с точки зрения вечного феномена власти – привели к противоположному эффекту. Гитлер, победивший на демократических выборах, превратился в Фюрера и арийского мессию, мумия Ленина вернула в современность культ Древнего Египта, Сталин стал Отцом Народа, то есть абсолютно, в смысле первобытной культуры – стал божеством на земле, родоначальником, живым тотемом, чем собственно всегда и является властитель на самом деле.

Поверьте, дорогие товарищи, неважно, насколько названные правители хотели быть полубогами или живыми идолами в голливудском смысле, если говорить о современных капиталистических странах, это феномен власти, который вместо объективного изучения маскируется нашими и капиталистическими учеными в мертвые абстрактные конструкции. Только особые люди могут брать и обладать властью, это «не совсем люди», или в метафизическом смысле – Избранные.

Профессор замолк, переводя дыхание и светясь от счастья, что дожил до того времени, когда он читает лекции без согласования с партийной ячейкой кафедры. Оглядел полупустую аудиторию и спросил:

– Вопросы? Есть ли вопросы, товарищи? Не стесняйтесь.

В этой части сна у молодого студента Кузнечко внутри что-то щелкнуло, и он, глядя на пенопластовую голову Ленина, поднял руку и с места громко спросил:

– Какой тогда смысл работать над собой, делать карьеру, если я точно знаю, что, например, никакой я не Избранный и не родственник Зевса, а сын простого инженера с авторемонтного завода и учительницы начальных классов?

– Никакого! – резко ответил Профессор. – Если все в этой аудитории решат, что они Избранные и пойдут во власть – будет именно то, что началось сейчас в нашей стране! Попомните мое слово, нам нужно бояться не парадов суверенитетов в ослабевшей империи, а парада тысяч тщеславий, решивших, что они Избранные и время их Откровения как раз пришло! Возможно, вам это неприятно слышать и больно бьет в каком-то смысле по вашим жизненным мотивациям, но шансов у вас стать Избранным и в глазах миллионов небезосновательно властвовать – математически ничтожны. А по-другому, как я сказал выше, власть не обретается и не удерживается! Сама ваша мысль, что из сегодняшнего многомиллионного советского студенчества в будущем именно у вас есть шанс обрести власть – объективно ненаучна и полностью подтверждает мой главный тезис о, если хотите, мистической компоненте реальной власти! Ну, или вы просто жертва пропаганды вроде «Американской мечты».

Студент Кузнечко особо ни в какой горисполком или тем более в Политбюро и сам не собирался, о чем во сне прямо подумал, и вообще задал вопрос, скорее, из любопытства. Но ответ Профессора задел его тщеславие, и пусть он никакой не Избранный, но уж точно не «такой, как все»: не обделенная умом и талантами личность. Поэтому он громко, на всю аудиторию произнес:

– То есть, опираясь на передовую биологию или на Библию, или на научно-марксистский лозунг о том, что все люди – братья, чтобы стать у руля государства, мне всего-то нужно докопаться в своей родословной до Адама, от которого произошли все люди, включая царей. Или до той обезьяны, прародительницы рода человеческого – чтобы можно было смело говорить всем, что я потомок и генетический родственник Древних Героев и даже третья вода на киселе китайским императорам! А после этого я имею, по вашей логике, все права, чтобы назвать себя Избранным!

– Вы передергиваете! – возмутился Профессор. – Концепции, которыми вы манипулируете в качестве аргументов – это интеллектуальный балласт в нашем вопросе, не имеющие отношения ни к вам, ни к реальной Власти!

Вдруг слева от Кузнечко раздался звонкий девичий голос:

– Профессор, а если бы вам сейчас вместо споров наш Вася показал фамильный Великокняжеский манускрипт или перстень сбежавшей от революции прабабки-графини? Или он бы остановил ядерную войну с Америкой, предотвратив аварию на каком-нибудь реакторе? Или он привез бы с олимпиады в Сеуле сразу три золотых медали? Или, допустим, нашел бы золото Колчака в Сибирской тайге и спас Советский Союз от поиска денег на закупку зерна в Канаде, вы бы поверили, что он, возможно, Избранный и подходит для вашего феномена власти?

Кузнечко повернул голову и увидел за соседней партой Богиню. Она посмотрела на него, подмигнула и звонко засмеялась своим обаятельным весенним смехом.

Вася одним ухом пытался расслышать ответ Профессора, но уже радостный вскочил из-за парты, чтобы протиснуться к прекрасной Богине.

Вдруг в аудитории раздался страшный грохот, все посмотрели на кафедру, за которой находился Профессор, и увидели, как рухнул и вдребезги развалился на части пенопластовый красно-бело-коричневый Ленин со стены. Богиня весело смеялась, профессор, взмахивая руками, кричал в аудиторию: «Погодите! Я не закончил тему! Нам осталось еще разобрать универсальное правило десакрализации и смерти власти!» Откуда ни возьмись в аудитории оказалась старенькая уборщица с уличной метлой. Она стояла спиной к студентам у треснувшего портрета Вождя пролетариата и платочком вытирала слезы, что-то приговаривая и охая. Кузнечко пытался пробраться к Богине, и вдруг старенькая техничка с метлой повернулась в его сторону, грозя пальцем и обращаясь к нему скрипучим голосом: «Не слушай никого, Васятка! Все в твоих корнях! Есть и меч-кладенец, и ковер-самолет, и шапка-невидимка! Зачем тебе енти всякие реакторы ремонтировать и золото ентова Колчака искать? Оно давным-давно за кордоном, время только зазря транжирить!»

К концу фразы уборщица со своей метлой оказалась уже перед самым носом Кузнечко, и он с ужасом узнал ведьму из кинофильма про Вия, искусно замаскированную в форменный синий халат уборщицы. Он отпрянул от нее, развернулся и бросился бежать прочь из аудитории. Дверь оказалась так близко, что он, студент Кузнечко, не рассчитал расстояние, не успел затормозить и врезался скулой в угол двери…

«Той самой скулой, – подумал будущий губернатор на бегу. – В которую мне вчера врезали кулаком. Вот отчего я проснулся и не досмотрел сон!»

Кузнечко вбегал в Паракорочку полный благодарности своему ночному кошмару и очарованный своим новым открытием: «В наш проект необходимо внести коррективы! Я должен не только собрать подписи, зарегистрироваться и расторговаться с Москвой или Губернией, я должен перестать быть каким-то там московским политтехнологом! Я должен стать особым человеком, с печатью высших сил и высшего предназначения, во мне они все должны увидеть Спасителя и Грозу, не просто так оказавшегося в Провинции! Только как-то это все надо обыграть. Вот бы прямо сейчас взять и притащить в область прямо сто, нет двести миллиардов, например, из Китая? Или из Японии! Нет, это через МИД все, сложно, кто я такой… или попытаться? Придумаем! Ведь только вдуматься: не успел я собраться забрать власть – как уже столько непривычных странностей вокруг! В этой паранормальной провинции моя голова работает лучше, чем в молодости, объективно говоря. Тьфу-тьфу-тьфу».