Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

– Ну, ладно, Маша, не будем спорить, – попросил Владислав, чувствуя, что она распаляется, а это ничего хорошего для него не сулило. Умом он понимал, что только лаской и нежностью одолеет её, что это – его самое сильное оружие:

– Прости меня! Прости, пожалуйста, я – очень виноват перед тобой. Я сам прекрасно понимаю это, – просил он, сжимая в ладонях её руки и целуя их.

– Не могу я тебя простить, понимаешь? Не могу! Ты – отец моих детей, а растила я их без тебя, одна! Ты думаешь – это легко? Посмотри, как мы живём! Оглянись кругом! Видишь? Мои дети не знают, что такое сахар! Мне не за что его купить! Ты, хоть раз, подумал о них? Подумал о том, что у тебя двое детей? Что они кушать хотят! Хоть раз ты прислал им деньги? А мне, часто, даже мыло купить было не за что, понимаешь? Я им пелёнки в золе стирала! – Вскрикнула она, чувствуя, что не в силах сдержать слёзы и они уже катятся по щекам.

– Тише, Машенька, детей разбудишь, пожалуйста, – просил Владислав, – ну, успокойся…

– Пусть просыпаются, пусть увидят, какое сокровище к ним приехало!

– Ну, успокойся, Машенька, пожалуйста!.. Вот увидишь, я буду совсем другим, честное слово! Тебе не придётся на меня обижаться! – Он ещё долго упрашивал её, гладил её вздрагивающие плечи, целовал… Кончилось это тем, что Мария успокоилась, перестала плакать. Она постелила ему на полу и, заметив, что он жалобно смотрит на неё, усмехнулась: -Ничего, обойдёшься, поспишь и на полу!

Владислав долго не мог уснуть, смотрел на шевелящиеся тени на стене от веток под светом луны. Её свет был ярок, и в комнате было довольно светло. Он старался дышать ровно и глубоко, прикидывался спящим, чувствуя, что Мария не спит, крутится на кровати. Наконец, он незаметно задремал, а потом провалился в сон, сказалась усталость от дальней дороги. Утром его разбудил стук в окно. Мария, возившаяся с завтраком на кухне, открыла дверь и впустила кого-то. Владислав услышал густой мужской голос, заговоривший по-латгальски. Как он ни прислушивался, не смог понять, о чём они говорят. Потом скрипнула дверь, мужчина ушёл.

– Что ему надо было? – Спросил Владислав, когда Мария заглянула в комнату.

ЧАСТЬ 9

– Давай, мать, ставь ужин на стол, есть хочу! – Скомандовал Дубра, вытирая вымытые руки.

– Сейчас, отец, сейчас, картошка уже сварилась, в самый раз будет, – ответила жена, полная невысокая женщина с круглым добрым лицом. Дубра неторопливо жевал, поглядывал через окно на садившееся красное солнце, на неподвижные берёзы, росшие недалеко от хлева. Он думал о завтрашнем дне, прикидывал, как лучше расставить людей, какие работы необходимо выполнить в первую очередь. Послышался лай собаки. Дубра привык, что к ним часто заходят и почти не обратил внимания на это. В дверь постучали.

– Входите! – Отозвался Дубра. Дверь широко распахнулась и в избу вошли четверо.

– Принимайте, хозяева, дорогих гостей! – Осклабился Меченый и привычно потёр шрам на щеке, потом пристально всмотрелся в лица хозяев, бледные от неожиданности и страха.

– Да вы, я вижу, и не рады совсем, а? Нехорошо! Гости в дом – радость для хозяев, правда? Соскучились мы по тебе, Дубра, давненько не виделись, дай, думаем, приятное сделаем для хозяев, придём в гости! Ты уж, поди, решил, что нас и на свете белом больше нет, а? Нет, нас не так-то легко сцапать, столько времени «ястребков» за нос водим, и ещё поводим! Лес – то, он большой, а нас мало, шмыг за кустик, и пропал! Растворился! Нетути!.. Ну, а тут, как узнали, что тебя председателем выбрали, что большим человеком ты стал, Дубра, такая тоска по тебе взяла, захотелось проведать… Вот и пришли… Ну, что ж ты, Дубра, что-то радости на твоём лице не вижу… Али не рад?

Дубра молча пожал плечами, не зная, что ответить на этот поток язвительных слов.

– Давай, хозяйка, всё, что есть самого вкусного, на стол! – Не унимался Меченый. – И самогонки побольше! Гулять будем!

– Я сейчас, в погреб сбегаю, принесу, – метнула быстрый взгляд на мужа Франя.

– Я её провожу, – сказал высокий, худой бандит.

– Не надо, усмехнулся Меченый. – Ты, вот что, стерва, не считай нас за дураков. Не вздумай бежать за помощью. Даю тебе пять минут на погреб. Не успеешь, я ему, твоему ненаглядному, три дырки на лбу из этой штуки сделаю, – погладил он рукой автомат.

Франя принесла бутыль с самогонкой, сало, вытащила из печки чугунок с картошкой, порезала хлеб.

С каждой выпитой порцией самогонки всё больше краснели лица у «лесных братьев», и всё сильнее развязывались языки. «Хоть бы они быстрее напились и заснули, может, Мара придёт попозже, – думала с замирающим сердцем Франя, – хорошо, что она к подружке ушла, может, и ночевать там останется… А, вдруг, она уже идёт? – Острая тревога всё сильнее охватывала её. – Пойду, посмотрю, может, успею перехватить», – решилась она и направилась к двери.

– Ты куда? – окрикнул её Меченый.

– Луку нарву и огурцов свежих, – запинаясь, ответила Франя.

– Помни, дорогая моя хозяюшка, пять минут у тебя, не больше! Опоздаешь – он расплатится! – Кивнул Меченый на молча сидящего Арнольда Дубру. Франя тоскливыми глазами посмотрела на мужа и вышла… Всё больше темнело, постепенно поднимался на лугу туман. Мать до рези в глазах всматривалась в ту сторону, где был хутор Ванагов, но дочь всё не шла…

Франя тяжело вздохнула, сорвала несколько огурцов, вырвала с корнем лук и бегом побежала к дому.

– Что-то ты долго, – подозрительно посмотрел на неё Меченый.

– Так, ведь, стемнело уже, – ответила Франя, – а у меня глаза уже слабые стали.

– Тьфу, чёрт, как же это я сразу не догадался? – Хлопнул себя ладонью по лбу Меченый. – Она ж, за дочку трясётся! – Заржал он, довольный своею прозорливостью. – Где же ваша красавица, а? – Рявкнул он, внезапно свирепея.

– Нет её… Она… уехала, – пробормотала Франя, белая, как мел.

– Ты мне мозги не крути! Я таких хитрых в гробу видал! Понятно?

В эту минуту в избу вбежала запыхавшаяся Мара и остановилась, как вкопанная, стали бледными только что полыхавшие румянцем щёки.

– Ого-го! – Восхищённо уставился на неё Меченый. – И впрямь, красавица стала! – Он вожделенно обвёл глазами её высокую грудь, тонкую талию, босые загорелые ноги. Дубра, не спускавший с него глаз, встал и униженно попросил:

– Братья, что хотите, со мной делайте, только дочку отпустите!

– Братья! – Передразнил его Меченый. – Ишь ты! Брат нашёлся! Волки тамбовские тебе братья! – Остальные заржали, довольные остроумием своего главаря. Меченый встал и рявкнул:

– В угол! Сиди и не рыпайся! – Потом повернулся к Маре, неожиданно схватил её за косу, приблизил её лицо к своему: – Хороша! – И впился губами в её губы. Мара упёрлась руками ему в грудь, вырываясь изо всех сил.

– Не трогай дочь, гадина! – Закричал, не выдержав, Арнольд и бросился на него. Его тут же схватили за руки и оттащили от дочери и Меченого. Не помня себя от ярости, Дубра вырвался и, с размаха, ударил высокого бандита по зубам, разбив ему губы. Тот взревел от боли и схватился за автомат.

– Стой, дурак! – Предостерегающе рявкнул Меченый. – Это слишком лёгкая смерть для него! Он ещё помучается вволю! Свяжите их обоих! – Распорядился он.

– Врёшь, сволочь! – Закричал Дубра, отбиваясь, – не так-то просто! – И тут же рухнул на пол, получив сильный удар автоматом по шее. Их связали по рукам и ногам, всунули в рот кляп и оттащили в угол.

– Ну, вот, теперь порядок! – Довольный, проговорил Меченый. – Орать они не будут, а видеть и слышать, будут всё! Даю тебе возможность, Дубра, пожалеть о том, что согласился стать председателем… Смотри! – Он схватился за вырез платья Мары и резко рванул вниз. Затрещала материя, обнажая девичью грудь, пронзительно закричала Мара.

– Какой сладкий крик! – Пробормотал Меченый, схватил Мару на руки и понёс её на ближайшую кровать. Дубра замычал, закатывая от бешенства глаза, силясь разорвать верёвки и встать.

– Папа! Папочка! Спаси! – кричала Мара, отбиваясь руками и ногами, пытаясь укусить Меченого за нос. – Держите её за руки! – Прохрипел тот, начиная уставать…

– Аааааа -тонко закричала Мара, задыхаясь от смрадного запаха изо рта Меченого… Франя потеряла сознание…

…Меченый подошёл к Дубре, развернул его в сторону дочери.

– Смотри, председатель, смотри, как мы твою дочь… Это не каждому родителю дано… Богатыря ей сотворим, такой «лесной брат» получится, будь здоров!.. Дубра замычал, затряс головой, багровея, глаза налились кровью, смотрели на бандита с лютой ненавистью.

– Ишь, а глаза, как у волка, – засмеялся Меченый, довольный собой. – Ничего, председатель, ночь длинная, торопиться нам некуда… Вволюшку насладимся твоей дочкой… Знойная она баба… А ты – помучайся, помучайся, оно – полезно… Будешь знать, как хорошо быть председателем. Думал, не вернёмся? Ушли? Сгинули? Нет, мы – возвращаемся… И плюём на ваших «ястребков»… Им бы баб по сараям ловить, а не таких парней, как мы… К утру мы уйдём, может, шлёпнем тебя… А, может, нет… Тебе, ведь, жизнь после этого – хуже смерти будет, а? – Меченый наклонился и похлопал Дубру по щеке. Тот отдёрнул голову и опять замычал от бешенства, раздувая ноздри.

– Да не бойся ты, не будем мы тебя бить, мы же, парни тихие, – засмеялся Меченый и посмотрел на кровать.

– Смотри, председатель, как он старается, а? Вот это – мужик! Вот это – сила! Ты бы так не смог…

Бутыль самогонки совсем опустела. Бандиты клевали носом, сидя за столом.

– Что с ними будем делать? – Кивнул на связанных молодой бандит в расстёгнутой до пупа рубахе и поскоблил заросшую светлыми волосами грудь. – Что-то мне не хочется спать вместе с ними… Меченый посмотрел на него совсем осоловелыми глазами, секунду подумал и ухмыльнулся от пришедшей в голову мысли:

– Молодец! Правильно говоришь! Мы их сейчас вынесем на улицу, уложим рядышком, дочку в середину, пускай её родители с бочков греют, пусть помычат ей в уши… гы, гы, гы… – осклабился он.

– А ты, раз ты такой умный, покараулишь их… Чтоб б они не баловались… Вот и не придётся тебе с ними спать! Понятно?

– Ты что, Меченый, с ума сошёл? – Оскорбился молодой. – Пошёл ты!

– Что? Что ты сказал? А ну, делай, что велено! – Побагровел Меченый. – Ишь, каждый сопляк будет гонор свой показывать!

…Дубра прислушивался к неподвижно лежащей, будто мёртвой, дочери, чувствуя, как от ненависти, затопившей грудь, мутится в голове. Хотелось выть волком, биться головой о камень. Он последними остатками воли искал выход. «Должен быть выход! Должен!» – Твердил он себе. Над ними опрокинулось огромное чёрное небо, блестели звёзды и серп месяца, стрекотали кузнечики. Молодой бандит притащил из сарая охапку сена, разровнял её возле стены, завалился на него, бубня:

– Меченый, гад, такой же стал, как Медведь, хозяином себя чувствует… Караулить ещё эту падаль, хлопнуть их всех, что ли? А… пусть живут… А дочка-то, хи, хи… – Пробормотал он и захрапел, самогонка взяла своё. «Неужели, и в правду, заснул? – Подумал Дубра, не веря своим ушам. – Как освободиться от верёвок? как?» – Он перебрал в памяти все острые предметы, об которые можно было бы перерезать верёвки: – «Коса высоко висит, топор в сарае, дверь не открыть… Господи, как же освободиться? Стоп!» – Ему вспомнилась острая грань углового камня в фундаменте дома. Ещё несколько минут он лежал не шевелясь, весь обратившись в слух, чувствуя, как сердце бешено бьётся в груди от предчувствия удачи. Бандит уже беззаботно храпел вовсю, привольно разбросав ноги.

Дубра осторожно пошевелился, развернулся и, кое-как, покатился в сторону угла дома. Он потерял ощущение времени. Ему казалось, что он катится так целую вечность. Временами он замирал, прислушиваясь к храпу караульного, потом катился дальше.

Вот и нужный угол! Добрый десяток минут понадобился ему, чтобы привалиться спиной к углу, приладить связанные руки верёвками к острой грани… Потом он принялся перетирать верёвки, обдирая кожу с рук от торопливости. «Только бы он не проснулся! " – думал он. Мучительно долго елозил он верёвками, казалось, конца этому не будет…

Наконец, он почувствовал, что верёвка слабеет… Остановился, напрягся изо всех сил… Всё! Руки свободны! Ура! Непослушными пальцами он вырвал кляп изо рта, несколько минут сидел, жадно хватая ртом свежий ночной воздух, потом принялся развязывать верёвку на ногах. Узел был тугим, долго не поддавался, и всё же, Арнольд развязал его! «Господи! Благослови! Всю жизнь буду благодарить Тебя!» – Прошептал он и заковылял к сараю. «Только бы воротина не заскрипела!» – Подумал он, осторожно вытащил щепку из скобы, стал тихонько раскрывать воротину… Скользнул внутрь, на ощупь пробрался к колоде, выдернул топор. Сердце больно билось об рёбра, руки налились звериной силой от сладкого предчувствия мести. Дубра, на секунду, остановился у лежащих на земле женщин. «Потом!» – решил. На цыпочках подошёл к развалившемуся на сене бандиту.

– Ну, вот, пришёл твой час, падла! Ты будешь первым! – Прошептал Арнольд, до рези в глазах вглядываясь в лицо бандита и, боясь промахнуться в слабом свете месяца, высоко взметнул над головой топор и с бешеной силой ахнул им прямо в раскрытый рот… Что-то булькнуло, храп оборвался…

Дубра бросился к жене и дочери, вырвал у них тряпки изо рта, перерезал острым плотницким топором верёвки.

– Тихо! Ради Бога! Только тихо! – Шептал он им, помогая подняться, почти волоком оттащил их за хлев.

– Доченька, родная моя! – Жарко шептал он ей в ухо, – ты только выдержи, умоляю тебя! Не сгуби себя! А я за тебя отомщу! Одного уже… Я их всех убью! Всех! Ты только стерпи, слышишь? Если ты умрёшь, тогда и мы с мамой умрём, мы не сможем жить без тебя! Знай это!

– Мать, веди её к Ванагам, скажи всем, пусть глаз с неё не спускают… Сообщите «ястребкам»… Всё, идите! – Он постоял несколько секунд, взглядом провожая их, и пошёл к избе.

«Может, вернуться, взять автомат? – Подумал он. – Нет, вряд ли они спят все вместе… Загублю только себя… А мне умирать нельзя… Я их должен убить! Всех!» – Дубра осторожно потянул дверь на себя, прислушался, замерев, потом прошмыгнул в избу. В нос ударил спёртый воздух от грязных портянок и перегара. В разнобой храпели бандиты. В окно проникали слабые лучи месяца.

Дубра на цыпочках подошёл к кровати, на которой лежали двое бандитов. Арнольд долго всматривался в их лица. Нет, Меченого здесь не было. «Значит, он на Мариной кровати», – подумал он, потому что из её комнаты доносился густой храп. Дубра откинул край занавески, служившей вместо двери, и вошёл, сжимая до боли топорище. Страха не было, ничуть, ни капельки! Арнольд подошёл к кровати, всматривался несколько мгновений в разбросанные, белеющие на тёмном одеяле и воняющие пОтом ноги Меченого, на его ненавистное лицо. Мелькнула мысль о том, что он сейчас видит в темноте, как кошка, так хотелось крикнуть: – Встань, гад, взгляни в лицо смерти! – Но, нельзя было, там двое других, их очередь ещё не пришла.

Дубра только прошептал эти слова, набрал полную грудь воздуха и рубанул изо всех сил по выпирающему на горле кадыку Меченого. Дёрнулись несколько раз ноги Меченого, послышался слабый хрип… Всё стихло, только по одеялу быстро растекалось пятно крови. Дубра бросил на грудь Меченого топор, взял прислонённый в углу автомат, проверил рожок с патронами, поставил предохранитель в боевое положение…

«Теперь ваша очередь, падлы!» -Подумал он, скрипнув зубами, уже не боясь, что бандиты проснутся, пошёл к кровати, на которой два десятка лет спали они с Франей. Оглушительно загремела длинная очередь.

– Получайте! Жрите! Сдохните! – Орал во всё горло Дубра, в упор всаживая в ненавистные морды бандитов все пули, которые были в рожке автомата… Потом отшвырнул его, чувствуя, что ноги не держат его, сел прямо на пол и заплакал, размазывая грязными кулаками слёзы по лицу, чувствуя, как тает в груди мучительная боль, сжимавшая сердце…

ЧАСТЬ 10

…Владислав молча опустился на табуретку, уронил безвольно руки на колени. Мария, чистившая к ужину картошку, взглянула на него и испугалась. У него было такое бледное и угрюмое лицо, что ей стало не по себе.

– Что случилось? – Тревожно спросила она. Владислав вытащил из кармана сложенную в несколько раз газету, развернул её.

– В Ашхабаде произошло страшное землетрясение, – глухо проговорил он, – очень много жертв… На, почитай… Мария вытерла руки и торопливо побежала глазами по строчкам.

– Ужас какой! – Пробормотала она, кончив читать, и посмотрела на Владислава.

– Неужели и тётя Стася с дядей Костей погибли? – С болью вырвалось у Владислава.

– Если мы могли бы знать? – Сочувственно проговорила Мария.

– Надо немедленно писать письмо! – Вскочил на ноги Владислав. Он нашёл кусок обёрточной бумаги, вытащил из кармана огрызок карандаша и стал торопливо писать…

…Шли дни, ответа всё не было. Владислав разными путями доставал газеты, прочитывал скупые строчки про Ашхабад, мучился неизвестностью. И вот, наконец-то, пришёл ответ. Владислав дрожащими руками разорвал конверт, вытащил письмо, написанное на желтоватой бумаге и тоже карандашом: «Добрый день, уважаемый родственник Стаси! Получила от Вас письмо, но извините, что сразу не ответила. Во-первых, оно мне попало не сразу, а здесь своё горе, убита этим горем. Вы слышали про Ашхабадское землетрясение… Да, это была небывалая трагедия… Города, как такового, нет… Весь разрушен, жертв – очень много, и в их число попали, и Стася, и Константин Алексеевич. Их никто не приходил спасать, по-видимому, их сразу убило. Они лежали на кровати, не бежали, как многие. С их двора осталась Вера Николаевна с дочкой. В общем, жертв много, уму непостижимо, какое несчастье постигло Ашхабад. Вещи приходили забирать, кажется, брата жена. Откопали их солдаты. Хоронить, никто не хоронил. Мой муж возил нашу маму и взял их отвёз. Кладбище уже не принимало покойников. Пришлось их хоронить в братской могиле, да и то, с трудом, тоже не принимали, пришлось дать по знакомству, сами понимаете, а то пришлось бы долго ждать. Лето… Жара… Вот и всё. Всего Вам наилучшего! Соседка Стаси, может, слышали, Надежда Ивановна. Наш адрес: Ашхабад, ул. Гоголевская, д. 12. Борисовой Н. И. (Письмо подлинное. Автор.)

Владислав долго смотрел на карандашные строчки, не в силах поверить прочитанному… согласиться… Перед глазами стоял Ашхабад, тот, прежний, которого больше нет, целый и невредимый, красавец Ашхабад… А теперь там только груды развалин… Хорошо ещё, что лето, тепло, что к зиме успеют, более-менее, построить, хоть временное, хоть какое-то, жильё, чтобы у людей была крыша над головой… Он представил себе лежащие на кровати, раздавленные рухнувшими стенами, тела тёти Стаси и дяди Кости… Их больше нет… Никогда больше он не обнимет, не поцелует их… На глаза Владислава навернулись слёзы, поплыли карандашные строчки… Бог ты мой! А, ведь, и моё тело могло точно так же лежать там…» – внезапно подумал он, по спине мурашки пробежали… Он вздрогнул, мотнул головой, прогоняя эти мысли.

– Машенька, – осторожно спросил он, когда они уже лежали в постели, – может, мне съездить туда, посмотреть, хоть, на могилку, а?

– Володя, я прекрасно понимаю тебя, поверь, мне очень жаль твоих родственников, но, ведь это – так далеко, где взять деньги на это? – Грустно сказала Мария, прижимаясь к нему. – Может, в будущем, когда станем побогаче… А пока… сохрани в сердце память о них…

– Деньги! Проклятые деньги! – Скрипнул зубами Владислав. – Когда же наступит такое время, что не надо будет трястись над каждым рублём!

– Успокойся, Володя, прошу тебя, – шептала Мария, обнимая его и прижимаясь к нему своим горячим телом. – Самое главное, что ты – жив! Ты вовремя оттуда уехал! Счастливчик ты по жизни! Ей Богу! Всю войну прошёл, не убило тебя и, даже, ни разу, серьёзно не ранило, – шептала она, страстно целуя его, – я так счастлива, что ты вернулся ко мне… Может, это моя тоска спасла тебе жизнь? То, как я шептала по ночам: – Володенька, вернись! Слышишь, вернись! – Как ты думаешь, а?

– Ладно, спи, спасительница ты моя! – Тихонько засмеялся Владислав и погладил её по волосам…

…Злой ветер выл в трубе, рвал с крыши клочья соломы, гнул к самой земле кусты сирени, швырял в окна хлопья снега. Малыши сидели на печке, таращились оттуда на взрослых, помалкивали. Бабушка возилась с ужином. Мама зашивала порванные на коленке Робчиковы штаны. Папа прилаживал лапину на ощерившийся носок сапога.

– Какая погода сегодня интересная, – задумчиво сказала Мария, – весь день было тихо, тепло, а сейчас, вон, как завернуло.

– Да, зима на носу, – ответил Владислав. – И почему лето так быстро пролетает, не успеешь заметить, фьють, и нету!

– Зато зима – длинная – предлинная, целую вечность тянется! – Засмеялась Мария. Послышался лай Тузика.

– Кому это дома не сидится в такую погоду? – Обернулась к окну Мария.

– Пойду, посмотрю, – встал с низенькой скамейки Владислав, распрямляя спину. Он накинул на плечи телогрейку и вышел в сени.

Ветер с такой силой давил на входную дверь, что пришлось поднажать, чтобы она открылась. – Ну и воет, чёрт драл! – Пробормотал Владислав и запахнул на груди телогрейку. Какая-то тёмная фигура, подгоняемая ветром, шла к избе. «Баба, вроде? – Подумал Владислав, всматриваясь в темень. – Точно, баба, и несёт что-то…»

И, вдруг, почувствовал, как тревога холодком прошла по груди. Чем ближе подходила женщина, тем больше не по себе становилось ему. Что-то знакомое проглядывалось в её фигуре и походке… «Господи! Неужели… она?» – С ужасом подумал он и почувствовал, как лицо, будто жаром обдало… Женщина приблизилась к нему и остановилась неуверенно, прижала к груди закутанного большим платком ребёнка.

– Володя, неужели… ты? – Проговорила она вздрагивающими губами. Владислав почувствовал, что его не держат ноги и темнеет в глазах.

– Света… Жива! Господи! А я, уж, и не знал, что думать, – глухо проговорил он. «Что ж, что будет, то и будет… Не держать же её на улице…» – обречённо подумал он. Женщина качнулась к нему и начала падать, Владислав подхватил её, притиснув к груди ребёнка, который, сразу же, заплакал.

– Боже мой, Володя, наконец-то я тебя нашла! – Заплакала и женщина. – Если бы ты знал, что мне пришлось вынести! И как я только смогла сюда добраться? «Уж лучше бы ты сюда и не добралась! – Застучала в голове мысль. – Нет, лучше об этом не думать!» – Мотнул головой Владислав.

– Пойдём в избу, Света, нельзя на улице в такую погоду, Милочка заболеет, – холодно сказал он и открыл дверь. – Цыц! – Крикнул он на Тузика, продолжавшего лаять. Тот поджал хвост и убрался в будку.

Светлана остановилась у порога и замерла, впилась глазами в Марию. Владислав затворил за собою дверь и прислонился к стене. Лицо его было каким-то землисто-бледным. Мария тревожно посмотрела на гостью, перевела вопросительный взгляд на Владислава. Он молча опустил голову.

– Здравствуйте! – Тихо сказала Светлана, не сводя глаз с Марии.

– Здравствуйте! – Ответила Мария. Громко заплакал под платком ребёнок.

– Развяжите платок! – Скомандовала Мария. – Он у вас задохнётся так! – Светлана торопливо развязала платок. Ребёнок зажмурился на свет лампы и, почему-то, затих сразу.

– Раздевайтесь, проходите к столу. Вы, наверно, заблудились? – Спросила Мария.

– Нет, почему же, я к Владиславу приехала, – вымученно улыбнулась Светлана. – Он – мой муж.

– Что? – Вырвалось у Марии и она резко побледнела, посмотрела на Владислава, не в силах поверить услышанному. Владислав ещё ниже склонил голову. Мать молча смотрела на них, стоя у печки, потом, не выдержала, как-то судорожно засмеялась:

– Говорила я тебе, дура! – по-латгальски сказала она Марии, – Чуяло моё сердце… Эх, ты, уши развесила, растаяла сразу, как только его увидела… А он – и преподнёс тебе подарочек! – Мария опустилась на лавку, горло будто сдавили чьи-то пальцы, нечем стало дышать. Светлана непонимающе смотрела на них, потом повернулась к Владиславу: – Что это значит?

– Могла бы и догадаться! – Буркнул Владислав и, тут же, зло спросил:

– Какого чёрта ты сюда припёрлась?

– Что? Володя, – жалобно пробормотала Светлана.

– Ну что ты дурочку-то из себя корчишь? Женат я, не видишь, что ли? – Злобно процедил Владислав.

– Боже мой! – Только и смогла она сказать, теряя сознание. Владислав увидел, что она падает и подхватил её поникшее тело. Пронзительно закричал перепуганный ребёнок. Тут же отозвались и мальчики.

– Тише вы! – Прикрикнула на них пришедшая в себя Мария, подскочила к Светлане, взяла ребёнка, положила на кровать, стала расстёгивать пальто Светлане, развязала платок на ней.

– Принеси воды! Быстро! – Коротко бросила она Владиславу и стала легонько хлопать ей по щекам, потом смочила лицо водой. Вскоре Светлана пришла в себя, взяла на руки плачущую дочь и принялась её укачивать. Через некоторое время та успокоилась.

– Володя… Как ты мог! – С болью вырвались у Светланы слова. Она машинально продолжала укачивать девочку, а сама не спускала с него глаз. Тоска, боль, непонимание, стояли в них.

– Господи… маму с папой похоронила… Погибли они в Ашхабаде… Я к подруге ездила… Лучше и я бы погибла вместе с ними… – Роняла она слова, тяжёлые, как булыжники, падавшие на голову Владиславу. – И второго под сердцем ношу, понимаешь? – Владислав вздрогнул, посмотрел на неё, протестующе замотал головой и застонал, сжимая руками голову.

– Что мне оставалось? – Продолжала, медленно и тихо, Светлана.– Поехала в Ленинград… Ты же говорил, что к маме в гости съездишь… Почему она мне не сказала, что ты женат? Почему? Володя? – Падали слова, тихие и опустошённые. Он молчал.

– Не беспокойтесь, я сейчас уйду, – повернулась она к Марии, потом, вдруг, вспомнив, что ей даже ребёнка покормить нечем, заплакала: – Милочка, вот только, ничего пол-дня не ела…

– Никуда вы не пойдёте! – Тоном, не терпящим возражений, сказала Мария. – Видите, что на улице творится? Если вам самой жизнь не дорога, подумайте, хоть, о ребёнке! Я вас не отпущу, не возьму грех на душу.

Мария накормила всех ужином, уложила сыновей с собой на кровать, постелила Светлане с ребёнком на печке, когда та стала возражать, прикрикнула на неё: – Перестаньте! Вы промёрзли в дороге, особенно ребёнок, хотите, чтобы он заболел? Полезайте на печь, всё! – За весь вечер она ни разу не взглянула на Владислава, как будто его и не было в доме. И только, когда всё стихло, Владислав, ворочавшийся на полу, тоже, вроде бы, уснул, а, может, притворялся, Мария дала волю слезам, зажав рот подушкой…

Утром Владислав тихонько, как воришка, выскользнул из дома и отправился на работу, предоставив женщинам самим разбираться в ситуации. Мать тоже не могла оставаться дома и ушла к старой Стывринихе, решив лучше там отвести душу. Мария месила тесто для хлеба и думала о себе, о Светлане… Странно то, что она не испытывала к ней враждебности, не видела в ней соперницу, а, скорее, товарища по несчастью, такую же, обманутую, как сама, женщину…

«Господи, сколько ей пришлось пережить!» – Жалостливо думала она. Представила себя на её месте… Вот она возвращается домой, а дома уже нет, погибли родители… Она стоит у братской могилы с ребёнком на руках, а там, в земле, со многими другими вместе, лежат изуродованные тела её родителей… От жалости у неё выступили на глазах слёзы, а мысли текли всё дальше: она ехала в Ленинград… Такой дальний путь… Приехала, узнала что Владислав в Латвии… Путь до Скайсты… Потом на санях сюда, в такую погоду… – Бедняжка, – вздохнула Мария и услышала, как простонала, забормотала что-то во сне Светлана…

«Эх, Владислав, какая же ты сволочь! Убить тебя мало, подлый ты человек… Боже мой, какой мерзавец!» – Задохнулась Мария от обиды и боли, подумала о своих сыновьях, посапывающих себе на кровати, и заплакала, продолжая месить тесто. Слёзы капали прямо в тазик, но она этого не замечала, погружённая в свои мысли. «Пора мне уже и „заболеть“, срок-то, уже прошёл… А, вдруг, забеременела? Ох, ты, Господи, только не это! Не хочу! Не хочу! Слышишь, Господи?» – Чуть не закричала она.

«Владислав! Кобель проклятый! Сволочь! Скотина!» – Мысленно ругалась она. Не выдержав, заплакала громко, в голос, села на лавку, уронила голову на перемазанные в тесте руки…