Что если она?…
Старый чердак. Там его ручки, там его ножки, когти, клыки, там он кушает маленьких деток, там он проглатывает их целиком, будто те виноградинки, только их крики доносятся из этой чудовищной пасти.
Сердце бешено колотится.
Начинает ныть в животе. Джеку страшно, но он должен выполнить то, что приказала мама.
Он идет на чердак.
4
Джек вышел в коридор, робко огляделся.
Пугающий мрак обступил мальчика со всех сторон, руки его тянулись к нему лишь с одним желанием – утащить куда подальше.
Он щелкнул выключатель.
Комната по-прежнему осталась во власти цепкого мрака.
Лампочка перегорела. Отец так и не поменял на новую. Не успел.
Джек прямо двинулся на тьму своей детской грудью. Свет сюда почти не проникал. Поэтому приходилось двигаться по памяти.
В голове он представил высокие стены, лестницу и дверь на чердак.
Все было рядом и далеко одновременно.
Сделав несколько шагов, Джек прислушался.
Будто тикают часы.
Но часы давно были сломаны. Хоть и казалось по ночам, что они вновь идут.
Он подошел поближе,
Кукушка, застыв на месте, настороженно выглядывала из деревянной избушки. Джек потрогал ее рукой.
На месте.
Он приложил ухо к холодному корпусу и на секунду замер.
Тихо.
Наверное, показалось. Тут вечно что-то скрипит или тикает.
Механизм внутри замер и вряд ли уже когда-то вновь заработает. Отец хотел выбросить часы на свалку, но почему-то передумал.
Отойдя от кукушки, Джек двинулся прямиком в сторону лестницы – медленно, шаг за шагом.
Время от времени, он замирал и напряженно прислушивался – не зовет ли его мама, но в ответ слышал лишь громкий бой дождя и то, как ходуном ходят стены.
Оставалось совсем чуть-чуть.
Джек ярко чувствовал, что перед ним, словно колосс из гранита, возвышается скрюченная от тяжести времени, вся в заплатах и дырках, старая лестница.
Только протяни руку – и нет руки. Только ножкой топни – и нет ноги. Надо идти дальше. Чего ты встал, как истукан.
После минутного замешательства Джек двинулся дальше – тут же напоролся на нижнюю ступень.
Не желая долго стоять в темноте, он начал свое восхождение.
Проделывал он это также медленно и методично.
Он крепко вцепился в перила и до самого верха их не отступал.
Каждая вторая половица раздирала тишину пронзительным, пробирающим до мурашек скрипом.
Иногда казалось, что скрипит сразу две половицы.
Тогда мальчику было особенно страшно.
Это только так кажется. Думай об улице и тех веселых детях.
Джек настойчиво себя успокаивал и шел дальше.
От лестницы пахло сыростью и гнилью: так пахнут старые церквушки затерянные среди вересковых полей, одинокие и тоскливые, так пахнут склепы, стиснутые каштанами и туманной дымкой.
Джек скривился, сжался, он хотел стать маленьким камешком, упасть холодным тельцем на промозглые доски и больше никогда не вставать.
Нужно идти дальше.
И он шел.
Наконец, он достиг самого верха.
Джек толкнул дверь на чердак и та с каким-то тяжелым, взбалтывающим все нутро, скрипом отворилась внутрь.
Джек, ничего не видя под ногами, вошел.
Наверху было совсем темно, потоки холодного ветра свободно ходили вперед-назад.
Даже в свитере Джеку было прохладно.
Его руки, как два отдельных существа, настойчиво лазали по стене в поисках выключателя.
Наконец он нашел его и со всею силой надавил на спасательную кнопку.
Тусклый свет облакам расплылся по заставленному всяким мусором чердаку. Джек с облегчением выдохнул.
Воздух, полный пыли, казался тяжелым и напоминал ему древние усыпальницы. Джеку представлялось, будто он спустился в давно занесенную толстым слоем песка гробницу фараона. Только вместо сосудов с маслом и благовониями, золотом и драгоценными камнями, чердак был полон всевозможных ящиков и мешков.
Интересно, что в них хранится.
Во всем доме Джек не наткнулся ни на одну игрушку или просто забавную вещицу. Все либо выкинули в первый день, либо растащили бродяги, когда дом пустовал.
Лишь одна мысль грела Джеку душу:
Все это мое. И я могу здесь рыться часами. Вдруг найду нечто увлекательное. Должно же было хоть что-то остаться.