Звёзды же, как всегда, безучастно взирали на творящееся в их мерцающем свете пред ликом Иторы-Матери.
Лиона поднялась, пытаясь сообразить, что же такое заставило прервать её глубокий усталый сон, натянула через голову прохладную сорочку – та тут же стала влажной от пота. Пошарила ладонью по столику, каминной полке – ни восковых палочек, ни свечи. Ночь была тёмная, и за полуприкрытыми гардинами царила кромешная тьма. Звать служанку не стоило – отца только разбудишь, да и вообще… придётся двигаться ощупью.
Большая комната напротив лестницы. Теплота ещё не остывшего мрамора под ногами, едва различимые мельтешащие отсветы на стенах, где-то на другой стороне неплотно прикрыты ставни. Дом спит, но следы его жителей продолжают жить своей жизнью – Лиона почувствовала влагу чего-то липкого, разлитого по полу. Ну, она утром кому-то устроит! Безобразие.
Вот и лестница, изгиб широких перил, под ногами шелковистое прикосновение дорогого ковра. Лиона осторожно, шаг за шагом ощупывая ступеньки, спустилась на один пролёт вниз и вдруг почувствовала ладонью то же, что и раньше наверху. Липкая субстанция была наляпана на перилах, её же чувствовали холодеющие ступни, она была повсюду…
Осторожно, недоверчиво поднеся испачканные пальцы к глазам, Лиона попыталась разглядеть хоть что-нибудь… непроглядная чернота покрывала кончики пальцев, странная густая жидкость имела солоноватый привкус и запах, отдающий металлом… она была ещё тёплой, но уже начинала густеть.
Волосы зашевелились на голове Лионы, всё тело затряслось, не желая быть участником этого кошмара. Ковёр под ногами был пропитан кровью. Перила и стены вокруг были забрызганы. Сама того не замечая, Лиона оказалась вымазанной с головы до ног.
Девушка с напряжённым упорством не оставляла попытки оттереть чужую кровь своей некогда белоснежной сорочкой. Великий Ксер, прости мне грехи мои да избавь меня от наваждения ужасного, невыносимого!
Властный голос зазвучал где-то позади неё, говорившая оставалась на верхней площадке лестницы. Это был голос Литарни, неузнаваемо изменившийся, сильный, грозный, но то был именно её голос. Ибо сейчас она пожелала быть узнанной.
– Спрашиваешь себя, высокородная, что такого совершила ты, чтобы быть подвергнутой столь жестокой каре? Ты спасла бедняжку невольницу от неминуемой смерти, ты была к ней добра, ты не заставляла её заниматься чёрной работой, ты даже учила её читать ваши книги… ты не поняла ничего.
Чёрная тень пронеслась мимо неё, отдавшись в опустошённом сознании лишь дуновением ветра. Что-то толкнуло её вперёд, туда, где сама собой распахивалась ставня, отворяя путь мельтешащим бликам, что жили до того лишь на самом краю сознания.
Сонтис тонул в океане огня. Полыхали виллы, склады, лачуги, храмы, горели невольничьи рынки, занимался порт. Всё происходило в гробовом молчании, под аккомпанемент треска рушащихся перекрытий. Ни единого крика под чёрным жирным от копоти небом.
– Вы все жили одним – отнимая свободу у других, и ставя себя, свои утехи, свои желания, свою гордыню превыше всего. Ты хотела от капитана ответов на свои вопросы. Я дам тебе их. Мы пришли сюда затем, чтобы отобрать у вас право властвовать. Хозяева мертвы, рабы спят, чтобы проснуться утром свободными, им дано право самим выбрать, становиться ли новыми хозяевами этой земли или сделать так, чтобы здесь больше не было вообще ничего. Начало конца Царства Белого и Алого положено здесь, на пепелище Стоглавого Сонтиса. Будет и продолжение. Ментис должен лишиться своего Двора. Таллий пусть торгует рыбой. Так будет.
Лиона не могла отвести взгляда от этого фонтана возносящихся в небо искр, от чёрных призрачных кораблей, что стройным ордером покидали гавань Сонтиса. Она чувствовала, как коченеют пальцы на руках.
Тень за спиной не спешила её покидать. По поле Иторы Всеблагой у них впереди была целая вечность.
***
Твердыня Гон Шен вновь набрякла знакомым нарывом. Это чуяли Древние, это слышали Боги, это било в набат над ухом каждого пред ликом Иторы, кто был способен услышать.
И только люди оставались глухи к тому набату.
Те единственные, кого это в действительности касалось.
Люди Средины, Пришельцы Иторы. Все они. Беженцы разрушенного Царства, подданные Империи и обеих Тиссали, вассалы Загорья, граждане Марки, вольные кочевники харудских степей, рыбаки и охотники, крестьяне и солдаты, пастухи и ткачи. Каждый из них мог слышать зов Проклятия, но не желал его слышать.
Иные из них, скрученные нутряным страхом перед Богами, хоть и были способны принять этот зов, да только ещё больше страшились, попав в неизбежную западню великих сил и малых возможностей. Что им был тот зов? Обещание нового безумия, неизведанных страданий, пусть в довесок и к неведомым доселе силам, что могли бы помочь в их вечной борьбе за собственный рассудок. Нет, им и правда лучше было спрятаться, не соваться в это пекло.
И потому нарыв в недрах Пика Тирен продолжал зреть.
Лишь один человек каждый день оглядывался на этот нутряной свет, который был различим даже сквозь закрытые веки. И один он бежал от него, не оглядываясь, всё дальше и дальше, на юг, к чужинским местам, в земли нелюдских племён.
О, он знал, что скрывается в этом сокровенном жаре.
Это он давным-давно запалил этот огонь, это он некогда поднёс кресало к собственному сердцу и раздул там пламя, что сжигало целые народы в собственном горниле.
То, что яростные самойи сотворили два круга назад с Царством, он не раз проделывал самолично, так что содрогалась сама Средина. И, в отличие от заигравшихся в отмщение инородцев, он-то знал, что делает, и был в своём праве. Царям и вождям вообще многое прощается, и не в правилах Иторы Многоликой вмешиваться в дела своих неразумных детей.
Он воздвигал государства и повергал их во прах, он возводил твердыни и обрушивал их на головы восставшим против его власти.
О, он был жесток.
Жесток, как этот тлеющий огонь.
Временами его боялись сами Боги.
Он же теперь не способен даже просто оглянуться без ощущения подступающей волны ужаса, мгновенно скручивающего его нутро.
Смешно, он смог избежать уготованной ему участи, и на самом деле Проклятие ему уже нипочём. Но снова став человеком, он вновь обрёл и обычные человеческие слабости.
Любовь к уюту, желание вкусно поесть и хорошо поспать, пригреть у себя на груди юную чаровницу и прикормить бродячего пса. Завести дом, семью, состариться и умереть.
И ни о чём из этого он не мог себе позволить даже помыслить.
Потому что перед глазами его продолжали стоять пылающие крепости и запруженные трупами реки. Они не желали истираться из его памяти за прошедшие века.
А значит, ему остаётся одно – бежать, бежать, куда глаза глядят.
И он бежал, пока не упёрся в тёплые воды Южного моря, здесь бы выменять долблёнку на торжище местных племён, и продолжить путь в неизведанное, навстречу свирепым тропическим штормам, там бы и сгинуть.
Если бы это помогло. Попытки были бесполезны.
Его уже неоднократно возвращало, что-то он ещё был должен Матери-Иторе, какие-то из толстого фолианта старых долгов всё не отпускали.
Значит, бежать дальше не получится. Будем пережидать здесь, в глубине самого глубокого и сырого грота, каких много под высоким береговым обрывом. Свернуться комком обессилевшей плоти в промозглой темноте и ждать, пока нарыв созреет и лопнет, пока тебя не отпустит невыносимая, губительная жажда власти, которая достанет даже здесь, за тысяч селиг от Пика Тирен.
Потому что однажды сыщется тот, кто возьмёт этот груз на себя, сумеет решить загадку Подарка, не наполняя новых кровавых морей и не выстраивая новых гекатомб из принесённых на алтарь знамения человеческих жизней.
И тогда нужно будет вернуться.
Хоть бы это случилось скорее.
Кто-то сказал – Итора многолика и всемилостива, не дарует Она ноши сверх того, что ты сам способен вынести, при этом не требует ни даров, ни подношений, только чуткого слуха и открытого сердца.
Но взывать к Ней следует лишь по Её собственной непреклонной воле.
Глава I. Песни Иторы
То было мне видение.
Снег падал из глубин свинцового неба бесформенными комками. Падал, сваливаясь на серых камнях в рыхлую кучу, сочащуюся талой грязью. Сырой воздух, казалось, был наполнен шорохом этого бессмысленного, никому не нужного падения. Когда-нибудь наступит настоящая зима, с кусачим морозом, с радостными криками детворы, со скрипом наста… Настоящая зима. Ещё одна чушь. В любом случае, он чувствовал – многое в этом мире для него останется таким вот безвременным, грустным, как этот набухший влагой безмолвных слёз молчаливый снег. В предвечном мире для него никогда не будет ничего настоящего.
Он шагнул обратно под своды пещеры. Безрадостная неподвижность поздней осени здесь сменялась безрадостным же шёпотом склепа. Кого он обманывает, сколько ещё седмиц, дней, ночей, мгновений будет продолжаться то, что завязалось вовсе не здесь? Сколько ещё песен он сможет спеть, прежде чем свершится непоправимое? И неизбежное.
Вытесанный некогда в монолитной скале камин, шкуры на каменном полу, треск пламени, звон капель о гранит. Не в этом дело. Сейчас она сладко спит, погружённая в видения, порозовевшая, спокойная, ей, видно, снятся совсем другие песни.
Недолго.
Пройдёт ещё однёшка времени, и всё начнётся снова. Воспоминания, боль, страх, бессилие. Она сама вершит здесь свою судьбу, не яд древней волшбы в её крови. И песни его не способны ничего изменить.
Время течёт…. утекает, как нежное пенье лизанны, клавиш которой едва касались его стынущие пальцы.
Королева судьбы,
Не спаслась ты сама из неволи.
Королева страды,
Что извечно царит на престоле.
Королева добра,
Что людей становила мишенью.
Королева – добра
До жестокости, до исступления.
Царский полог твоих
Дланей пуст и тревожен как пение плети,
Ты собрала двоих,
Не забыв поутру повелеть им
Выбрать, чей черёд,
И кому умирать на закланье,
Что ж, отныне никто
Не посмеет перечить лизанне,
Пусть поёт и поёт,
Пусть расскажет, как было, как стало,
Раз уж сердце твоё
Навсегда замолчало устало.
Спускаться по склону оказалось чуть не большей пыткой, чем до того – подниматься. По таким камням впору прыгать двадцатилетнему мальчишке, а не разменявшему второй полтинник барду с больным коленом и стойкой нелюбовью к дальним странствиям. Немало народу бы удивилось, увидев Ксанда здесь, в таком виде. Хотя… немало народу вообще полагало его мёртвым, так что в каком-то смысле все эти грандиозные скалы, густо поросшие кривенькими сосенками, представляли собой вполне подходящий ландшафт – самое то, чтрьы сгинуть навеки, перестать, наконец, мозолить многотерпеливой Иторе глаза.
– В-враг подери… – Ксанд сквозь зубы выругался, потирая ноющее колено. Путешествие выдалось похожим на старания опытного палача – ногу словно раз за разом пронзало ржавым железом. – И какого тебя сюда понесло?
Однако не ночевать же здесь – воспоминания о важной, но такой неприятной встрече толкали седовласого барда вперёд. Ксанд привычно поправил на плече неразлучную лизанну, какой же он бард без инструмента? Сколько раз она оставалась его последним спутником, сейчас не упомнить, к тому ж имя древнего мастера на её грифе значило слишком много, чтобы бездумно оставить своё сокровище на неграмотного трактирщика. Дичь и глушь Загорья. Ксанд продолжил свой нескончаемый путь в долину, незаметно для себя углубляясь в размышления.
Странная то была встреча, странная и подозрительная… какой смысл было тащить всех сюда, в такую даль, аж на северную оконечность предгорий Алатайского хребта, только для того, чтобы поговорить словно ни о чём, да и разойтись в разные стороны. Что такого прозвучало под кровлей той заброшенной часовни? Почему они все мрачнели, выслушивая друг друга, почему опускали глаза, почему выбирали впоследствии свои тропы так, чтобы ни в коем случае не встретить вновь на своём пути кого-либо из собравшихся?!
Самим Богам Иторы сие было неизвестно, себе же Ксанд мог признаться лишь в смутных, но оттого не менее страшных подозрениях. В каком-то смысле их восьмерых теперь объединяла тайна, секрет которой не представлял для простых людей ровным счётом никакой ценности, что же касается судеб этого мира… ему ли о них заботиться?
Ксанд поморщился. Давно минули те времена, когда Высокая Игра будоражила его кровь, и снова оказаться в самом центре бури – чего хорошего. Устал, постарел?
Возможно. Итора была слишком велика для него одного, кругом слишком много всякого – боли, страха, гнева… любви тоже было немало, однако на своём пути бард, сумев побывать и выбраться из сотни переделок, не сумел обрести спутников. Среди тех семерых, его собратьев по сговору, была и та, с кем он некогда мог бы навеки скрестить дороги, но… Она была не первой и не последней.
Жизнь среди потоков и заводей горячечного бреда многоликой Иторы не давала покоя, раз ступи в её объятья, и не будет пути обратно. Игрок должен быть предельно осторожен даже в собственных усилиях выжить, а уж стремиться навязать окружающим просторам свою волю… только подумай об этом, и тебя сомнёт, раздавит, вывернет наизнанку сила, с которой нельзя бороться. Многие Игроки пытались, и лишь о самых удачливых из них осталась толика короткой людской памяти, легенды слагали лишь о великих, но скорая и неправедная смерть настигла всех.
Всё это Ксанд уяснил давным-давно, так что теперь ему не приходилось волноваться за собственный разум. Заметив кружащего высоко в небесах предвестника, бард как мог быстро свернул на боковую тропинку, кроны здесь уже были достаточно густыми, но, подумав, не стал прятаться. При чём тут нервишки? Предвестников часто использовала в своих чарах Истрата, да и Сильные заокеанных родов тоже не брезговали… что же касается слов, произнесённых там, на вершине, их стоит пока упрятать подальше, в самые пыльные подвалы памяти, ибо ежели это всё правда, а не домыслы восьмёрки выживших из ума Игроков… жизни не хватит подобное исправить.
До придорожной таверны Ксанд добрался уже в сумерках. Нога разболелась ещё сильнее, однако бард, скрепя сердце, не стал входить внутрь. Хозяин вышел на осторожный стук, с сомнением вглядываясь в лицо застывшей на крыльце фигуры.
– Милорд, вы? – звания «милорда» этот добрый малый удостаивал всякого, кто был хотя бы прилично одет.
– Я. Мне нужна лошадь, хозяин, на следующей почтовой станции обещаю вернуть её с оказией. Если ты не против, вот тебе кошелёк…
Пять последних золотых тяжело брякнули в его ладони.
– Что вы, это слишком, забирайте лошадь совсем, даром, пока вы пели здесь по вечерам, мой трактир пользовался таким успехом… вы точно не можете остаться у нас, скажем, ещё на седмицу?
– Я сожалею, добрый человек, но путь мой лежит далеко, и мне некогда дольше прохлаждаться. Принеси мои вещи к воротам, будь так добр, да прихвати чего-нибудь съестного в дорогу. А лошадь я тебе обязательно верну…
– Господин, если…
– Погоди, хозяин, я ценю твою доброту, и ни в коем случае не побрезговал бы такой щедростью, однако коняга пригодится и тебе самому, я же всегда смогу заработать своей игрой хорошие деньги. Проводи меня до ворот, мастер, и мы будем в расчёте.
Трактирщик засуетился, позвал своих мальчишек, чтобы они помогли «великодушному милодру» на конюшне, сам же огорчённо скрылся в глубине таверны.
Ксанд, тяжело припадая на дорожный свой посох, направился в обход дома. Ох, как хотелось не спешить, остаться здесь ещё на пару дней, отдохнуть. Он знал, здесь неподалёку есть замечательный источник, и пучка верно пдобранных трав хватило бы, чтобы успокоить боль в колене, но нужно спешить. Барду было прекрасно известно, чего может стоить промедление в перипетиях Высокой Игры.
Пока шли сборы, Ксанд стоял, не проронив ни слова. Хозяин и его сыновья, проходя мимо, отчего-то вжимали голову в плечи. Было в этой фигуре, закутанной в плотный походный плащ, что-то от готовой вот-вот сорваться лавины – скрытое напряжение.
Приняв от трактирщика суму, туго набитую припасами, бард ещё раз поблагодарил его за гостеприимство, выслушал пожелания приезжать ещё, покачал головой.
– Я постараюсь.
Уговор восьмерых Игроков был встретиться в той часовне снова. Оставшиеся в живых вернутся. Если повезёт. Свои же шансы бард оценивать не спешил. Судьба человеческая подобна игре в камни, а в ней и сильнейший способен проиграть слабейшему, что же до шансов того или иного полированного осколка… Ксанд в этой Игре полагал себя хромым стареющим Серым Камнем, Идущим По Краю. Быть может, именно этот давний выбор станет его могильной плитой. А может и нет. В таком случае он ещё обязательно сходит к замечательному роднику.
– Прощайте.
Лошадь была добрая, он легко повёл её ровной рысью вверх по дороге. Предстояло проделать добрых двести селиг вглубь Средины, и большая часть этого пути была куда как менее комфортна. На счастье ночь выдалась ясная, оба младших светила заливали всё ровным серебристым светом. На небе – ни облачка, так что Ксанд немного успокоился – незримые шпионы всех сортов такое время не любят, а твари из плоти и крови ему не страшны. Привычное к длительной скачке тело было собрано, мысли выровнялись. Смысла во всех этих подозрениях, конечно же, не было. Ну, что такого, простое совпадение, случайность. Чего пред ликом Иторы не случается?
Вокруг расстилалась ночь, тишина окутывала кроны, только стук копыт разносился меж деревьев.
Какую часть своей жизни он провёл в таких вот ночных странствиях?
Ксанд проснулся от холода. Кажется, в итоге задремал на ходу. Утренняя сырость забралась за пазуху, руки задеревенели. Лошадь, спокойно похрапывая, стояла у края дороги, вокруг, насколько хватало глаз, свивались в тугие кольца полосы утреннего тумана.
Обычное для этих мест промозглое раннее утро. Вот так, Игрок, убавь ещё раз свой лимит везения. Ксанд соскочил с лошади, похлопал себя по плечам, согреваясь. И проспал-то всего однёшки полторы. Нужно трогаться в путь.
Когда первые лучи Кзарры протиснулись к сырой земле сквозь густые кроны местных хвойных резунцов, бард успел проскакать ещё добрых несколько селиг. По обе стороны дороги уже то и дело мелькали небольшие сонные деревеньки, однако Ксанд, не сворачивая, только пришпоривал лошадь. Нужно было до полудня успеть добраться до торгового городка Лино, именно там его уже два дня должен был ждать небольшой свёрток. Как знать, повезёт – и не случится его даже разворачивать, но уже тот факт, что седовласый бард решился извлечь из своих крайних запасников столь тщательно хранимые предметы… Боги не на шутку заинтересуются, если об этом узнают.
Трудный и дальний путь на запад только начинался.
Сучья трещали в костре, выбрасывая под своды пещеры снопы ярких искр. Тепло живого огня грело бок, от него кожа на лице наливалась румянцем, стягивая скулы. Язычки пламени прыгали в самой глубине её глаз, оживляли серебро гладких волос, выделяли укутанную в одеяло фигурку на фоне задрапированных в шкуры стен пещеры. Сегодня она была как никогда свежа, казалось, былые силы вернулись к ней, и стоит ему отпустить девушку, та со спокойным лицом соберёт вещи да отправится домой.
Весь день они разговаривали, смеялись, что-то вспоминали. Потом сытно и со вкусом пообедали. День был замечательным – снаружи сияла Кзарра, в самую глубину пещеры доносилось пение мелких скальных пичужек – идиллия, да и только.
– Что ты делаешь?
– Я? – переспросил он, поднимая голову. Как будто здесь мог быть кто-либо ещё. – Я тут… решил просмотреть свои записи.
Она внимательно на него посмотрела, усмехнулась.
– Вот не знала, что ты на такое способен.
– На какое?
– Вести журнал, это вовсе на тебя не похоже.
– Ну… – протянул он, – мало ли что на меня не похоже. Знаешь, временами, бывало всякое. Я раньше не так уж часто пускался в дальний путь, а сидячий образ жизни способствует…
– Хм, вот не подумала бы. В твоих записях, верно, сокрыто много чужих тайн.
– Может быть. Да только забросил я это дело, давно и крепко, так что новых моих знакомцев не должна пугать…
Замолчал. Она смотрела на огонь и о чём-то думала. Вспомнила что-то?
Но нет, двушку спустя она снова тряхнула головой, улыбнулась и попросила принести ей попить. Ей же лучше, вот так – не помнить.
Он поднялся, принёс полный ковш ледяной родниковой воды, потом привычно протянул руку снять с крючка инструмент.
Время песен.
Ты бродил да по свету один,
Ты пропел да все песни на свете.
И когда в города ты входил,
Счастье – в дом, в точности по примете.
Но она не спешила встречать
Твои песни, что бродят по крышам,
Стерегла бережливо печать,
Только сердце своё и расслышав.
Так не встретились к счастию вы,
Никогда не сложили ладони,
Ночь устала показывать сны
Остальным на небесном просторе.
Знать, знаменье тому, не судьба,
Позабудем и двинемся дале,
Никакая чужая волшба
Не спасёт на последнем привале.
Ты один среди звёзд и огня,
И она одинока как прежде,
Но пока оба слышат меня,
Остаётся и искра надежды.
Ксанд настороженно вглядывался в боковые улочки, что едва протискивались меж высоких серых стен местных лабазов. Ни человечка. В прошлые его визиты подобной безлюдности здесь не наблюдалось даже в самые тёмные ночи. Торговый городок жил своей жизнью, купца кормят ноги, что же такое происходит сейчас?
В белый день Ксанду не удалось встретить ни единого босоногого посыльного, ни одного деловитого управляющего, телеги стояли, перегораживая проезжую часть, как попало. Что-то тут не так. Неужто в окрестностях случилось нечто такое, на что собрались поглазеть буквально все? Бард повёл плечами, мурашки пробежали между лопатками – набрякшая тишина настолько напоминала ловушку, что справиться с ощущением никак не удавалось. Плохо, ох, как плохо… расслабился, поздно заметил. Другое дело – ничего не стоило в этот самый миг послать в его сторону верную дюжину тяжёлых арбалетных болтов. На счастье, такого отчего-то не происходило. Убивать его никто не хотел, пока. Ему нужно было идти, ещё всего два двора.
Ксанд резко обернулся. Не так-то уж здесь и безлюдно. Скользнувший по спине взгляд ему удалось почувствовать так же чётко, как если бы он поздоровался с соглядатаем за руку. Скверно, ловушка была расставлена хорошим охотником, возможно и не конкретно на него, но стоит ли рисковать, проверяя? Барду так необходим был этот небольшой свёрток, и времени ждать – тоже не было.
Вот нужная дверь. Ксанд порадовался про себя, что оставил, как чувствовал, лошадь в ближайшей рощице и направился к Лино пешком. Заботиться ещё и о судьбе животины сейчас вовсе не улыбалось, а ведь он обещал вернуть её в целости, как только сможет. Бард незаметным движением поправил перевязь и шагнул внутрь.
Закуток весь пропах страхом и агрессией. Так он и знал.
Короткий, покрытый выщерблинами, дешёвого металла клинок, однако, вполне впечатляюще сверкнул у его горла.
Латников внутри было двое. Вернее, каких там латников, так, дешёвое дружинное барахло – наручи, мятая кираса. Что и успел разглядеть в окружающем полумраке.
– Добры…
– Стой тихо, песенки свои будешь петь в другом месте.
Ага, на фигуру речи не похоже, значит, охота была всё-таки на него самого, персонально. Ну, хоть что-то определённое.
В воздухе тонко свистнули два отточенных лезвия в палец длиной, разом приведя в движение всех трёх актёров этого бесталанного театра. Громилы, хрипя разорванным горлом, повалились на пол, заливая его своей кровью, сам же Ксанд отделался лёгкой царапиной на левом плече – не шибко острому лезвию только и удалось, что пропороть толстый походный плащ. Бард завертелся волчком, судорожно соображая. Эти двое поджидали именно Ксанда, однако тот, кто их подговорил, явно толком не знал, куда именно во всём городке разумеет направиться его несравненное сиятельство. Иначе здесь была бы добрая дюжина молодцов. Впрочем, они сюда уже бегут, и нужно срочно что-то предпринять.
Серый Камень, как же ты сумел угодить в самое пекло?
Перехватив поудобнее посох, он рванул вверх по лестнице. Свёрток они явно не нашли, иначе зачем он им сдался? Вот он, знакомый сундучок, лежит себе, вроде и на виду, да много их тут, весь городок вверх ногами переворачивать – время нужно немалое. Вот ты и пригодился…
Россыпь никому не нужных безделушек, колечки, камушки. Кто их только собирал по свету? А вот и то, что нужно. Тонкая, едва заметная серебряная нить, свитая в кольцо – как раз набросить на голову. Мир вокруг словно подёрнулся рябью, замерцал, поплыл, внезапно обострившемуся зрению вдруг показались разноцветные потоки Сил. Сами окружающие стены стали полупрозрачными, зыбкими…
Да, попал он в переделку. Тени десятка осторожно пробирающихся этажом ниже бойцов, короткие выкрики да резкие щелчки влетающих в ближайшие окна смертоносных снарядов – всё говорило о том, что церемонии кончились. Прорубаться вниз – себе дороже, в узком коридоре от дорожного посоха да засапожного ножа толку никакого, а найдись у врага ручной арбалет – и вовсе верная смерть.
Точно! Не теряя ни секунды, Ксанд метнулся дальше по коридору. Его раскрывшемуся внутреннему зрению был ясно виден светлый прямоугольник в, казалось бы, добротной бревенчатой стене. Вжимая голову в плечи от свиста проносящихся позади него посланцев смерти, бард как мог разбежался и всем телом врезался в видимое лишь одному ему отверстие. Разлетелась щепа, что-то загремело деревом по дереву – но он уже был по ту сторону. Дом этот, разделённый на две половины, когда-то принадлежал одному хозяину, лишние же проходы, ничтоже сумняшеся, просто заколотили впоследствии досками. Повезло.
А вот кое-кому другому не повезло. Бард отчётливо разглядел три уже холодных трупа, их кто-то оттащил в заднюю комнату. Неужели всех жителей Лино так же? На то и сил нужно немало.
Ксанд тихо, старясь не замечать боль в треклятом колене и оцарапанном плече, спустился по боковой лесенке на первый этаж. Вот славно – там замер в напряжённой позе, прислушиваясь к происходящему на улице, ещё один боец. Вспомнив свою недавнюю находку наверху, Ксанд не желал никого щадить – хруст ломающихся позвонков стал похоронной песней. Резкими движениями Ксанд распустил ремешки вражеской брони. Нужно стать одним из них. Покачав головой над своим побуревшим от крови плащом, к тому же продырявленным уже в трёх местах – не сплоховали вражеские стрелки, бард быстро завернул в него свой посох, походную суму и, особенно бережно, лизанну. Нож вернулся на своеобычное место за голенищем, да и свёрток оставлять было нельзя – пусть полежит за пазухой. Выдохнув, Ксанд поправил на себе чужой шмот, надвинул пониже на лоб капюшон кольчуги и шагнул на улицу.
На него кто-то налетел, отскочил в сторону, оглядел злыми глазами.
– Ты что тут стоишь?
– Я не стою.
– И не стой. Обеги дом и сторожи окна!
Ксанд не стал ждать, пока его раскроют, поспешил кивнуть и потрусив в указанную сторону. Нужно как-то выбраться из самого центра развернувшейся охоты. Отбежав за угол, бард нырнул в какую-то калитку, нос к носу столкнувшись с вражеским стрелком. Тот стоял к нему боком с заряженным арбалетом на сгибе локтя и настороженно всматривался в окна верхних этажей.
– Песенник наш не показался?
– Нет, никого не видно. Как сквозь землю провалился, собака.
– Пойду я что ли, вон те окна покараулю?
Стрелок презрительно осмотрел его с ног до головы, хмыкнул и снова вцепился острым взглядом в крышу.
Как просто. Вот только… отступающий с поля боя воин не может не вызвать подозрения. А такие бойцы долго раздумывать не станут – сделают из него подушку для булавок.
– Здесь дыра в стене!
Из верхнего окна высунулась бородатая фигура и замахала руками. Ксанд не стал терять ни мгновения. Враг был слишком многочислен.
– Вот он!!! Я его видел! – завопить нечто подобное его подмывало давно, нужен был повод.
Вокруг словно зашевелился рассерженный муравейник. Где?! Куда?!
Он продолжал махать руками в противоположную сторону.
– Он туда… он туда побежал!!!
Мимо уже пронеслись, гремя железом, трое дюжих мечников. Кто-то пробормотал про себя «к пленникам, гадёныш, побежал». Ага, Ксанд тоже постарался набрать скорость, его хромота могла быть известна врагу, придётся поднажать, чтобы не подставиться. Если хоть часть жителей Лино уцелела, то просто так сбежать, не попытавшись их спасти, было бы с его стороны крайней низостью.
Другое дело, что, увлекая преследователей за собой, он и заложников не освобождал, и сам не спасался. Бард завернул за очередной дом, вовремя заметив там кого-то из пришлых. Короткий взмах, блеск металла, хрипение агонии. Ещё одним меньше. Быстро обтереть клинок и мчаться дальше. Стоп. Он, кажется, кое о чём забыл…
Прямо на бегу Ксанд принялся шарить по сторонам своим внутренним, дарёным зрением. Пусто.
Ксанду не верилось, что его жизнь вдруг понадобилась кому-то из лордов Загорья. Ему, Игроку, стоит ждать опасности лишь из одного источника – Боги Иторы никак не могли смириться с самой возможностью – избежать их воли. Верно, сейчас, как и много раз до того, смертоубийство творилось человеческими руками, сам же враг не посмел показаться – ни одного сполоха подозрительного свечения на селиги вокруг – даже его заветный свёрток, специально экранированный от чужих глаз, был почти неощутим. Значит, ему противостоят люди и только люди, пусть вооружённые, пусть в большом числе. Что ж. Это на объясняло происходившее, но давало барду гораздо больше шансов на успех.
Добраться до глухого забора одного из пакгаузов, куда налётчики согнали всех уцелевших жителей, оказалось нетрудно. Несколько раз он даже нахально откликался на обращённые в его сторону возгласы. Да, тот куда-то сюда побежал, нет, сам его не видел. Двум любопытствующим уже никого не придётся ни о чём расспрашивать, разве что собственных Богов.
Тяжело дыша, Ксанд скорчился в какой-то тёмной нише, замер, осторожно огляделся. Трое стрелков высматривают свои цели из окон третьего этажа. Да сколько же их тут! Два мечника и один, вооружённый внушительным боевым цепом, прохаживаются вдоль стен. Вот подбежал ещё один боец – тут же принялся о чём-то бубнить, жестикулируя и нервно оглядываясь. Итора-Мать, сейчас их станет больше… Если он хотел освободить пленников, которых, было понятно, тотчас перебьют, дайте только срок избавиться от него, Ксанда, следовало действовать быстро и решительно. Бежать сейчас самому уже не представлялось возможным – стоило противнику сообразить, что бард переоделся в одного из них – без нормальной брони, на виду у десятка стрелков, далеко не убежишь. Освободив узников, он по крайней мере дал бы себе свободу манёвра.
Лёгкой тенью Ксанд скользнул вдоль стены к ближайшему мечнику, тот попросту не ожидал, что нападение может произойти с той стороны, где ждали его товарищи. Короткий взмах ладони, и тот уже валится с хрипом на землю. Свистнула стрела, лучник покуда не успел взять верный прицел и промахнулся. И на этот риск приходилось идти.