Когда она узнала о произошедшем, это, как и многих, повергло в шок. Ни на её факультете, ни на факультете Галактиона не было человека, который бы остался равнодушным к ситуации. Все знали, что произошло. Они видели видеозапись, где Галактион якобы совершает преступление.

Профессора с юридического факультета выступали с публичными речами, в которых объясняли, что единственное преступление, которое совершил Галактион – это как раз нарушение закона «О персональных данных», и именно за это его и следовало судить.

В родных же краях Галактиона всё обстояло совсем иначе. Люди, окружавшие его родителей: коллеги, друзья, даже родственники стали вдруг сторониться четы Работниковых. Некоторые молчали, а некоторые высказывали в лицо, что они вырастили террориста. Дошло до того, что обоих уволили с работы, выплатив выходное пособие. Им угрожали, что, если они не напишут заявление об увольнении, то их уволят под неблаговидным предлогом, занеся негативную характеристику в трудовую книжку и не выплатят выходное.

Информационный шум, поднятый просвещённой общественностью вокруг случая Галактиона, привлёк правозащитников.

– Соглашайся, соглашайся на их помощь, сынок, – говорила мать – пусть они себе делают имя на твоём случае, но тебе главное в тюрьму не сесть.

В разговорах с правозащитниками он часто слышал:

«Ну зачем же ты согласился на такие условия? Никогда, слышишь, никогда нельзя соглашаться на сделки по переквалификации дела на более тяжкую статью. Ты не понимал, что содействие терроризму куда серьёзнее защиты персональных данных?»

Но он в тот момент был совершенно потерян. Он, конечно, понимал, что что-то тут не так, но ему не могло прийти в голову, что эти люди в погонах и форме – взрослые, разумные, серьёзные люди могут использовать его слабое положение для извлечения каких-то личных карьерных выгод. Его разум даже не допускал мысли, что жизнь человека могут использовать как мелкую монету, чтобы разменять её на приближение к более высокому статусу и более высокой зарплате. Он пока даже не злился на этих людей – происходящее было настолько дико, что до злости предстояло пройти стадию неверия – настолько ублюдочным было случившееся. Такое просто не имеет права быть. Но оно есть, и это случилось с ним.

В апелляционной жалобе было указано, что:

Для признания подсудимого виновным за данное преступление, необходимо наличие у него умысла его совершить;

Признание вины подсудимым не является фактом, доказывающим виновность;

На подсудимого оказывалось давление со стороны следственных органов и государственного обвинителя с целью принудить его отказаться от защиты своих конституционных прав, включая право на справедливый суд;

Адвокат проявил преступное бездействие и в отношение него следует провести проверку на предмет выявления сговора со стороной обвинения против своего подзащитного;

Свидетелю со стороны обвинения был задан некорректный вопрос: он был сформулирован, как «пытался ли тот купить сим-карту», в то время, как свидетель не пытался купить, а хотел сделать ложный переход к оператору «МТелеБи» с целью получить скидку от своего действующего оператора. То есть его действия были изначально недобросовестными, что привело бы подсудимого Работникова Галактиона Егоровича к необходимости выплачивать за него сумму тарифа. Суд первой инстанции не учёл то обстоятельство, что подсудимый Работников Г. Е. находился в трудных материальных обстоятельствах, которые вынудили его пойти на нарушение должностной инструкции и федерального закона «О защите персональных данных».

Когда Галактион, уже вынужденно изучивший законодательство и практику по такого рода делам, читал решение апелляционного суда, он не мог поверить глазам.

Тот факт, что он не был замешан в терроризме, что он даже представления не имел о том, что покупатель может состоять в террористической ячейке не был учтён уже и этим судом. В решении наглядно прослеживалось, что суд толком не ознакомился с доводами защиты. Мотивировочную часть решения апелляционного суда просто списали с решения суда первой инстанции. Словно не было доказательств его невиновности: его мотив продать ту грёбаную симку был косвенно подтверждён бывшим работодателем, представитель которого заявил на заседании апелляционного суда, что сотрудников ждёт штраф за оформленную на покупателя, но не проданную сим-карту.

«Подсудимому Работникову Галактиону Егоровичу в удовлетворении апелляционной жалобе отказать, приговор оставить без изменений.»

***

Под рыдания матери его этапировали из СИЗО в назначенную тюрьму в Мордовии.

– Что же вы творите?! Вы сына моего единственного забираете! – кричала несчастная в зале суда.

Обоих судов.

Когда Машу пустили к нему в последний раз в СИЗО, она плакала.

– Я всё расскажу об этом, ты не переживай. Мы тебя вытащим. Есть ещё кассация…

Она много чего говорила.

В голове Галактиона мир сжался до одной болезненной тёмной точки: его камеры. Вне камеры, где сидели бывалые урки, мира уже не было. Маша была рядом, но она была бесконечно далека от него. Ведь он не мог выйти, пройтись с ней, как тогда в саду МГУ.

– Все обо всём узнают, – говорила она сквозь слёзы.

Что она ещё могла сказать? Маша училась на журналиста, в её руках было оружие, которое может помочь несчастным, попавшим под безумный каток судебной машины, полной низкоквалифицированных кадров, чья работа в силу маленьких сроков на процессуальные действия и в силу очень низкого финансирования была поставлена на поток. Некогда было разбираться в конкретном деле. Дело надо скорее заканчивать. Галактион чувствовал, что чёрные тучи сгустились над ним и поглотили его. Он уже пропал. Не было возможности выбраться. Это не было заказное дело – он никому не мешал. С заказными делами можно бороться, можно найти противоборствующую группу интересов внутри бюрократической машины. А в его случае была лишь тупая слепота. Случай. Просто судьям не хотелось сильно вникать в его дело, было много других дел, требующих решения, а следователям ФСБ и прокурору это светило повышением, ну или как минимум новыми лычками на погонах.

Он не мог поверить, что та реальность, когда он будет зарабатывать и помогать постаревшим родителям больше неосуществима. Его жизнь пошла по другому руслу, пошла по нему случайно. Так получилось.

В камере к нему относились с равнодушием. Сначала он боялся, что его будут как-то унижать или использовать, но сокамерникам, казалось, не было до него дела. На самом деле они просто знали, кто он и за что тут. Может быть, даже как-то по-своему жалели. Но они чувствовали, что он их. Он с ними надолго. Значит он свой, и ему придётся принимать правила игры.

Так вышло, что молодой, амбициозный и в целом неплохой человек, отправился в тюрьму на целых десять лет, в строгий режим. Отправился несмотря на попытки хотя и бесплатных, но уже квалифицированных адвокатов, отбить его в кассационной инстанции, ссылаясь на многочисленные нарушения процессуального законодательства, на явно некорректные формулировки в допросе свидетеля, на грубые ошибки и противоречия в мотивировочной части судебных решений. Отправился прямиком из родительского гнезда и одного из лучших вузов России.

Другой мир

Поначалу Галактион просто лежал в койке на нарах. К нему особо не приставали – только всякая гнусь, которая тут же была отогнана старшими. Несколько «уважаемых людей» хотели использовать его для связи с внешним миром, а кто-то даже хотел втянуть в преступное сообщество, зная, что он, хотя и не закончил даже первого курса, но учился в МГУ.

Галактион пребывал в настоящей клинической депрессии: он буквально не мог подняться с койки, речь давалась с трудом и была медленной и невнятной, а когда его всё-таки заставляли подняться и идти есть, столовые приборы постоянно вываливались из рук. Тело было ватным, чужим, конечности – словно искусственные манипуляторы, приделанные тупыми инженерами. Наблюдать за собой со стороны было странно, но это спасало психику на каком-то этапе.

«10 лет, 10 лет!», – думал он.

Иногда этот срок казался совсем небольшим.

«Что такое 10 лет? – Это даже меньше, чем я проучился в школе. Правда всего на год.»

Но потом он понимал, что человек не вечен, что 10 лет с 18 до 28 – это совсем не тоже, что 10 лет с 28 до 38. Это самая первая его молодость, самое интересное, энергичное время, полное борьбы за поиск себя, своё место в обществе. Именно в этом возрасте человек робко встаёт на те рельсы, по которым, как правило, катится всю оставшуюся жизнь. Эти его 10 лет будут серой, вонючей камерой с решётками и отмороженными сокамерниками, которые уже начали покусывать его, выясняя, насколько он прогнётся.

Прокурор просто обманул его. Как какой-то торговец на рынке. У Галактиона отняли свободу, чтобы упростить себе труд и легко прыгнуть по карьерной лестнице.

Пытаясь не дать себя в обиду, он потерял несколько зубов в драках. Их можно было спасти, но тюремный стоматолог просто вырвал их, вместо того, чтобы обеззаразить повреждённые дёсны и поставить какие-нибудь коронки, чтобы зубы встали на своё место.

Он читал газеты, которые присылала Маша. В самые первые дни на передних полосах крупных изданий были статьи о нём. Это был действительно вопиющий случай. К нему приезжали омбудсмены, разговаривали с ним, брали интервью журналисты. Маша присылала свои статьи о нём, которые печатались в университетском журнале. Потом визитов стало меньше, а потом они просто оборвались. Он не был ни знаменитым актёром, ни крупным предпринимателем, которого можно было объявить жертвой вождистского режима. Он был просто парнем из провинции, которому не повезло.

Со временем Галактион с неприятным чувством отметил, что даже Машины статьи перестали быть описанием его конкретного случая и начали превращаться в общие рассуждения о несовершенствах системы российского правосудия, об изъянах общества, запуганного терроризмом и государством, которое использует страх перед терроризмом, чтобы зарубить гражданские свободы и т. д. Галактион понял, что остался один. Только резко сдавшие по здоровью родители были на его стороне по-настоящему. Но что они могли сделать?

Через три года он получил известие о смерти матери.

Как же это больно!

Это случилось по их вине.

Здесь было время подумать. Он с ужасом осознал, чем мать пожертвовала для него. Она была умной женщиной с громадным потенциалом: она смогла бы стать известным адвокатом или после того, как частное предпринимательство разрешили, создать юридическую фирму. Отец был совсем другим. Он работал подрывником на местном предприятии, добывающем известняк. Егор Павлович не был плохим человеком, но его убеждения и взгляды на жизнь несли на себе отпечаток узколобости и грубости простого работяги: он не принимал стремления Милы Сергеевны – будущей жены, поехать в столицу, делать карьеру там. Она бы и уехала, если бы не беременность. Галактион почему-то только теперь понял, что его рождение и было тем фактом, который оставил мать во Владимире. Вряд ли она была по-настоящему счастлива, но она решила положить жизнь, чтобы он стал кем-то. А он оказался за решёткой. Они отняли её у него.

Когда отец приезжал, между ними происходил диалог один и тот же диалог. В этом диалоге не было слов. Егор Павлович видел настроение сына и понимал, что тот уже не будет тем, кем он стремился стать, кем они его видели. Чистым, почти даже возвышенным исследователем общества, который как бы беспристрастно стоит над всеми социальными процессами, фиксирует и артикулирует их причины, предсказывает возможные последствия. Галактион стал непосредственным участником этих процессов.

– Здорово, сын, – начинал всегда разговор Егор Павлович.

– Привет, – отвечал Галактион.

Он никогда не прибавлял слова «пап» или хотя бы «отец». Егор Павлович понимал почему. Через стекло на него смотрел молодой, голодный зверёныш с нехорошим блеском в глазах.

– Принёс тебе вот гостинцы, – он тряс пакетом.

Галактион кивал. Он знал, что большую часть придётся отдать, но он почти не жалел. Он почти принял эти правила.

– Ну, как ты тут? – Егор Павлович всегда был не слишком сентиментальным.

– Да как всегда. Тут ничего не меняется, – отвечал Галактион.

Их свидания всегда проходили по одному сценарию. Однако большая часть разговора шла вне поля словесного общения. Галактион видел, что, хотя отец не понимал многих процессов, проще говоря, он был глуп, но одно он понимал. И понимал очень хорошо. Есть нечто, что уничтожило его семью. Всё, что он, хоть и очень по-своему, но любил.

Они подолгу смотрели друг на друга. Этот взгляд наполнял обоих. Они как будто отправляли друг другу волны такой мощи, что мир обоих наполнялся красками, которые они обычно не видели вокруг. Это было похоже на наркотическое опьянение. Они одинаково понимали, что ждёт их в перспективе.

Галактион много читал. Иногда он писал, но часто надзиратели забирали его работы. Потом они прекратили это делать по причинам, которые в тюрьме не принято проговаривать вслух.

От Маши он получал очень мало вестей. По последним письмам он чувствовал, что он для неё – социальный долг сознательного гражданина. Для неё было тяжело писать ему, потому что вся её молодая энергия была посвящена покорению бесчисленных карьерных высот. Её публичный вес нарастал как снежный ком, в том числе благодаря таким действиям, как поддержка незаслуженно осуждённых, но почему-то – она сама не понимала почему, ей было тяжелее всего писать именно Галактиону. Маша думала об этом, старалась заставить себя полюбить его. Не как мужчину – у неё их было много, а как страдальца. Но почему-то именно с ним у неё этого не получалось. Может быть, это из-за того, что он был из прошлого, в котором она ещё была какой-то другой?

За пару лет до конца срока Галактион затух. Многократное повторение одних и тех же практик, которые в итоге ни во что не выливаются, ведёт к отупению. Его физические занятия и чтение превратились в ритуалы, а ритуалы люди выполняют бездумно. Уже не было той молодой ярости, которая говорит тебе: «Вот сейчас ты подкачаешься и станешь самым сильным здесь» или: «Вот сейчас ты прочитаешь эти книги, решишь такие-то задачи и станешь ого каким умным». Что толку от силы, когда за нарушение тюремной иерархии тебя просто убьют во сне, что толку от ума, замкнутого в четырёх стенах?

В последние визиты отец выглядел сильно сморщенным старостью. Галактион впервые за долгие годы ощутил в себе то чувство потери, которое испытал после смерти матери. Отец был плох. Он был седым как лунь, постоянно жевал челюстью и ничего не говорил. Он просто смотрел на него голубыми глазами, в них уже не было того незримого для других посыла, который подпитывал их обоих раньше. Он просто смотрел, словно сквозь сына.

Наконец, настал срок выходить.

«Срок выходить», – он хмыкнул вслух, когда поймал себя на такой формулировке. Теперь, похоже, все его действия в жизни будут с приставкой «срок». Закончился рабочий срок, закончился срок выходных и всё в таком духе. Жизнь, наверно, тоже будет рассматриваться как срок.

– Вот твои вещи, – сказали ему.

Он взял небольшой пакет и вышел за ворота.

Сквозь решётку он видел мужчин в форме, которые изменились на его глазах: некоторые обросли животами, но все они за время работы здесь обросли морщинами. Когда видишь одних и тех же людей каждый день, не замечаешь, как они меняются со временем. Сейч�