Через полчаса, когда приехала первая пожарная машина, дом полыхал вовсю, – уже даже невозможно было к нему подойти. Пожарным оставалось лишь уберечь другие дома от огня, поливая их крыши и стены водой и стараясь сбить огонь хоть немного с Витькиного дома. Витька сидел на ведре в сторонке ото всех, гладил Дика между ушей, курил папироску и смотрел на горящий дом.
К началу рабочего дня от дома остались только печка да завалинка, в небо поднимался то ли белый дым, то ли пар от нагретых горячих камней. Дик же был в своей конуре, как обычно, только вид из неё теперь представлялся весьма мрачный.
Позже, когда всё немного улеглось и соседи стали расходиться по домам, к дому Витьки подъехал на милицейском «Урале» участковый. Он вежливо поздоровался, попросил разрешения всё осмотреть и стал ходить вокруг дома.
– Вить, вчера пьяный был, печку топил? – спросил участковый у Витьки.
– Василий Иванович, да что ты, пьяный – да, а печку – нет, я две недели на терраске сплю, жара стоит, – ответил Витька удивлённо.
– Дома пил? С гостями – или как?
– Нет, с мужиками за магазином после работы раздавили литр.
– А потом что было?
– Да ничего… Ещё не стемнело, пришёл домой, накормил Дика, лёг спать, а потом пожар – выскочил из дома в чём мать родила да документы вынес. А Дик молодец: если бы не он, угорел бы, – сказал с улыбкой Витька и потрепал между ушей Дика.
Участковый добрёл до своего мотоцикла возле дороги, достал планшет и стал писать то ли протокол, то ли ещё что. Витька к нему подошёл, закурил. Дик от хозяина не отставал, будто приклеенный. Василий Иванович посмотрел на папироску Витьки и спросил:
– Дома курил вчера?
– Нет, я даже зимой на улицу выхожу – мать запрещала. Её нет уж семь лет…
– Так как же тогда загорелось?
– Кто же его знает? Дик, а ты не знаешь?
Дик насторожил уши и стал крутить головой, кого-то как бы ожидая, призывая идти за собой. Витька и впрямь пошёл за ним, Дик же, обойдя пепелище дома, направился в глубь сада и остановился у задней калитки, которая выводила к огородам. Витька открыл калитку, и они с Диком вышли. Дик повернул направо и сел возле забора, рядом с бутылкой зелёного стекла, – и недовольно заворчал.
– Ну и кто тут намусорил? – спросил Витька и потянулся за бутылкой, но Дик закрыл её мордой и немного зарычал.
– И что ты хочешь?
Витька наклонился ещё раз осмотреть бутылку, учуял запах керосина.
– Пойдем-ка, скажем нашему Василию Ивановичу о находке…
Через две минуты они были возле бутылки все трое.
– Вить, ты чего хочешь сказать – поджог что ли? – спросил участковый.
– Дик у меня умный пёс, привёл зачем-то сюда, и бутылка явно не моя, пахнет керосином.
Василий Иванович стал смотреть вокруг и нашёл кусок байковой рубашки в кустах, – а рядом явно отсутствовал большой булыжник: на земле красовался внушительный след от камня, который, похоже, пролежал здесь много лет, но был кем-то взят непонятно зачем.
Василий Иванович долго смотрел на рубашку и на место от булыжника.
– Пойдем посмотрим. Где, ты говоришь, начало гореть?
– В передней.
– Со стороны сада было окно?
– Да.
Участковый подошёл к остаткам дома, ещё раз осмотрелся, залез на пепелище и стал раскидывать пепел кирзовым сапогом.
– А где примерно было окно, а, Вить?
– Правее, Василий Иванович, а что ищешь там?
Участковый прошёл правее и отступил от края дома в центр, начал снова разгребать пепелище, потом нагнулся и поднял булыжник.
– Пойдём, Витька, примерим булыжник. Вижу я, подойдет он.
Снова подойдя к месту, где они нашли рубашку и след от пропавшего камня, участковый ещё раз всё осмотрел и покрутил камень, выбирая, какой стороной его вставить обратно. Ничего удивительного – камень встал на место как влитой.
– Витя, а ты в последнее время ни с кем не ссорился?
– Нет. Ты считаешь, меня подожгли?
– Я в этом уверен, – поразмышляв ещё минуту, Василий Иванович вдруг взял рубашку и подошёл к Дику.
– А ну-ка, брат, проверим, так ли ты умён, как тебя хвалит Витька. Нюхай, – Василий Иванович протянул найденную рубашку Дику. Тот её обнюхал и опустил до того вилявший хвост.
– Ищи! – сказал Василий Иванович псу, но тот на него посмотрел и начал крутить головой, внимательно разглядывая.
– Не ты хозяин и команда не та, – улыбнулся Витька мягко и добавил: – Дик, кто потерял, где он?
Дик ещё раз принюхался к рубашке и стал рыскать носом по земле, потом осмотрелся по сторонам и побежал на край деревни. Участковый вместе с Витькой потрусили за ним. Добежав до предпоследнего дома, Дик обнюхал землю вокруг калитки, потом сел и посмотрел на сопровождавших его людей.
– Дом Фёдора, – сказал Василий Иванович. – Интересно, он где сейчас?
Участковый пошёл через калитку и стал стучать в ближайшее окно. Из окна показалась женская голова.
– Чего вам? – спросила Зоя, жена Фёдора.
– И тебе здравствуй, – сказал Василий Иванович. – Федька дома?
– Дома, спит, окаянный. Пришёл вчера в зюзю, подрался что ли с кем? С тобой, что ль, Вить, – жалуешься теперь? – со злобой спросила Зоя.
– Ты, Зоя, не кипятись, – сказал участковый. – Ты лучше скажи, – Федькина рубаха? – и Василий Иванович показал остатки рубашки.
– Его, этот гад вчера без неё пришел, давай, я её постираю.
– Нет, Зоя, не дам, это теперь вещественное доказательство, иди буди своего ненаглядного, в участок повезу.
Зоя скрылась в окне, – из дома раздались крики и шлепки, потом прибавилось мужское оправдательное бормотание. Минуты через три в доме стало стихать, и в окне показался Фёдор. Выглядел он не лучшим образом: опухшее заспанное лицо, взъерошенные волосы, на груди и плечах – следы от недавних шлепков.
– А, ты сам пришёл… Я бы проспался и явился бы к тебе с повинной – грех на душу взял… Заходи, оденусь, соберусь, – сказал Фёдор и скрылся в оконном проёме.
– Витя, ты тут обожди, – попросил Василий Иванович и пошёл через террасу в дом.
Витя вышел за калитку, присел там на рядом стоящую скамейку и закурил. Злился ли он на Фёдора? Совсем нет, он только думал о том, почему люди вообще способны на подобные поступки. А дом отстроит заново, ему это даже в радость…
Спустя минут тридцать и после очередного громкого скандала из дома вышли трое – Фёдор, Зоя и участковый. Первым из калитки выдвинулся подозреваемый – и всё ещё сильно мутным взглядом уставился на Витьку.
– О, Витька, живой, слава Богу, а я думал, что сгорел ты из-за моей дури.
– Живой, как видишь, а дури у тебя и впрямь чересчур много, иди с Богом, – ответил Витька.
– Пойду ещё один срок из-за тебя отмотаю, – а потом добавил, – да и чёрт с ним!
Дик, до того сидевший неподалёку и вылавливавший блох, встал и оскалился, подняв шерсть дыбом.
– Дик, нельзя! – крикнул Витька, но Дик продолжал скалиться.
– Фёдор, тебя вон и собака узнала, – сказал Василий Иванович, видя поведение пса.
– У! Сучье племя, в прошлый раз тоже собака подвела, – со злобой сказал Фёдор.
– Как раз его мать и была, – ответил Витька. – Настоящая порода, а не шавки подзаборные, – закончил он, улыбаясь, видя удивление и ещё большую злобу Фёдора.
***
Несколько дней Витька прожил у соседа, а потом, посватавшись и подав с Татьяной заявление в загс, перебрался к ней. Через месяц была назначена дата суда над Фёдором, куда Витька отправился как потерпевший.
Лето уже клонилось к закату, но погода оставалась сухой и жаркой, а поэтому в зале суда стояла духота. Фёдор вину свою признал, не юлил и всячески пытался ускорить процесс. Когда вызвали Витьку, он быстро и чётко отвечал на все процессуальные вопросы, но когда его попросили сесть на место, он остался.
– Уважаемый суд, могу ли я обратиться к вам с просьбой о смягчении приговора Фёдору? – вдруг выпалил он.
– Что ж, обращайтесь, – от удивления судья даже развёл руками.
– Уважаемый суд, поступок Фёдора нанёс мне ущерб, и я даже мог погибнуть при пожаре, но прошу смягчить наказание, потому что Фёдор признал вину, и я верю, что он искренне раскаивается. А к тому же его поступок заставил меня пересмотреть собственную жизнь и изменить её в лучшую сторону. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
– Непонятно. Поясните, пожалуйста, – сказал судья.
Витька несколько раз репетировал дома своё выступление, а когда судья попросил пояснить – заговорил снова по-простому, от души.
– Ой, сейчас, после того, как мой дом сгорел, у меня жизнь будто заново началась. У меня скоро свадьба с моей Танюшей, стройку нового дома уже затеял. А не случись этого пожара, может, так и ходил бы бобылём до старости.
– Ваши слова будут учтены при окончательном решении, – судья хотел дополнить, что рад за Витьку, но передумал – не позволяло положение делать такие замечания. – Прошу вас сесть на место…
Витька прошёл к своему месту, сел и посмотрел на Фёдора, тот тоже ответил взглядом, в этом взгляде было непонимание, – зачем тот, кому он сделал плохо, пытается ему помочь?
Прочитав недоумение во взгляде Фёдора, Витька подумал: «Я верю, что в каждом человеке есть добро – и оно откликается на другое добро. Ты, Федя, не боись, – когда вернешься, я от тебя не отвернусь».
В итоге суд отправил Фёдора отсиживать и отрабатывать наказание в течении пяти лет «за умышленный поджог». Слова Витьки, к сожалению, приговор не смягчили…
***
Спустя полтора года Дика не стало.
…Это была зима. Когда утром Витька вышел кормить Дика, тот не вылез, как обычно, из своей конуры, а так и остался там лежать, свернувшись калачиком, будто спит. Витька, когда осознал, что случилось, поставил миску, достал папиросу и закурил…
Позже Витька сходил к соседу, чтобы тот предупредил мастера на заводе – Витька придёт потом, когда схоронит собаку. Дика похоронили за задней калиткой.
***
Когда пришло новое лето, к Витьке из соседнего села приехал товарищ на своем «фургоне». Встречать его вышел Витька не один, а с сынишкой – тот уже мог ходить за ручки.
– Дарово, Васёк! – громко приветствовал друг сына Витьки.
– Привет, Пётр, – сказал Витька.
– И тебе не хворать, Вить, зови соседей, будем памятник Дику ставить.
Витька подхватил сына на руки, поднёс к задней двери «фургона» и сказал:
– Смотри, Васёк, какой мастер дядя Петя, – памятник из камня, а выглядит, как живой Дик. Если бы не этот пёс, не стояли бы мы тут с тобой.
– Ава? – загукал вопросительно Васёк.
– Да, сынок, лучшая ава на свете, нет таких больше.
Сокол
Сокол шел хорошо протоптанной кабаньей тропой через лесной бурелом. В том, что это была кабанья тропа, он не сомневался, – он же был родом из охотничьей семьи, где с малых лет старшие мужчины учили мальчиков премудростям охоты и вообще лесной жизни.
На Соколе была военная камуфляжная форма, крепкие, добротные берцы, за спиной – невероятных объемов рюкзак, на шее висел автомат.
Идя по этой тропе, Сокол старался шуметь как можно больше, – он хотел, чтобы звери его слышали издалека и разбегались. Автомат – оружие, конечно, грозное, но против матерого кабана-секача могло и не помочь, больно твердолобые и упрямые они.
Подойдя к тоннелю, сплетенному из веток особенно густо растущего кустарника, Сокол очень громко прокашлялся, поправил снаряжение, чтобы удобнее было пролезать, выключил на автомате предохранитель, – так, на всякий случай, – и полез в этот растительный тоннель.
Метров через пятнадцать тоннель закончился выходом на склон небольшого овражка, на дне которого тек ручей.
Сокол огляделся, вниз по течению ручья овраг углублялся и расширялся, туда же уходила тропа, по которой он шел. Выше по течению ручья слышалось легкое журчание, видимо, там падала вода – и можно было удобно ее набрать во флягу.
Сокол пошел вверх по течению и, обойдя один куст, увидел начало ручья, бьющий из земли родник. Вода вытекала поверх внушительного камня и падала с него, вымыв небольшую купель.
Осмотрев место, Сокол приметил дерево, корни которого были удобны, чтобы на них сидеть, и решил, что можно пообедать, – часы показывали уже одиннадцать часов утра.
Вскипятив воду на портативной горелке, Сокол заварил растворимый суп-лапшу и сделал себе такой же растворимый кофе, вместо хлеба – армейские хлебцы, а на десерт – маленькая плитка шоколада. Он ел, не спеша и не суетясь, ему уже некуда было спешить и не надо было ни за что отвечать, для него наступили мирные времена.
Закончив с обедом, Сокол развернул карту местности, сориентировал ее по компасу и примерно прикинул, где он есть, проверил себя по спутниковому навигатору и остался доволен результатом, навигатором он старался пользоваться минимально – экономил элементы питания. Он был в лесу уже пятый день и старался зайти в его глубь, как можно дальше.
Путь он держал в самую середину огромного леса, туда, где нет ни жилья, ни дорог, ни чего-либо еще, что могло интересовать других людей. Судя по карте, ему уже можно было искать место, где он мог провести всё лето, – а о том, что он будет делать в холода, подумает позже.
Собрав все свои вещи, перешнуровав берцы, он встал и пошел вниз по течению ручья в поисках продолжения звериной тропы. Пройдя мимо лаза, из которого он вышел, Сокол еще немного ниже нашел место, где любили полежать кабаны, – там было всё истоптано и разрыто, – здесь же нашлось продолжение тропы. Оно шло через заросли малины.
Сокол перед входом в очередной лаз опять специально пошумел и взял в руки автомат, но, к счастью, никого на пути не встретил и выбрался в более свободный от кустарника лес, а затем легко пошел по той же тропе, благо она вела его в нужном направлении.
Минут через десять Сокол заметил, что лес впереди стал реже и начал светлеть, – там, видимо, находилась большая поляна. Тропа, немного еще повиляв, вывела его туда… Поляна была весьма большая, размером с футбольное поле, а посреди этой поляны высился большой холм, на котором рос огромный раскидистый дуб. Ствол его можно было обхватить если только втроем.
Увидев всё это, Сокол понял, что пришел туда, куда стремился все эти дни. Это то место, которое станет ему домом, – по крайней мере, на это лето.
– Здравствуй, Дедушка, пусти пожить это лето у тебя! – попросил Сокол, обращаясь к дубу.
Откуда-то налетел легкий ветер, и дуб слегка качнул своей кроной, будто кивнул, разрешил Соколу остаться. Сокол, увидев это, расплылся в улыбке, – он чувствовал легкость и радость души, будто вернулся домой после долгого отсутствия и знает, что впереди ждет только хорошее и светлое.
Сокол легкой походкой пошел обходить поляну в поиске пригожего места для обустройства своего лагеря, – хотя это, скорее, был дом.
Такое место нашлось, недалеко от тропы, по которой Сокол пришел, – славно, за водой будет не так далеко ходить. Оно, конечно, было бы лучше еще ближе, но очень уж Соколу хорошо было тут, на поляне, возле дуба.
Остаток дня и вечер Сокол провел в обустройстве своего лагеря: выровнял саперной лопаткой площадку под свою маленькую палатку, вырыл отхожую яму немного в глубине леса, устроил кострище. Ужинал Сокол уже в полной темноте, глядя на тлеющие угли и ни о чем не думая, просто наблюдая за переливами огоньков над углями.
Проснулся Сокол чуть позже восхода солнца. Полежав минут десять, наслаждаясь гомоном лесных птиц и своим прекрасным настроением, он, потянувшись, выбрался из палатки.
– Доброе утро, Дедушка Дуб, как тебе спалось? – спросил он у хозяина поляны. – Мне вот – просто великолепно!
Сокол допил остатки вчерашнего чая и, решив, что надо привести себя в порядок и набрать воды, отправился к роднику, предварительно собрав «мыльно-рыльные» принадлежности, флягу, котелок и раскладную канистру-гармошку.
Дойдя до лаза через кусты малины, он прислушался и принюхался, – кажется, на ручье были хозяева тропы.
Сокол, поразмыслив минуту, сделал то, чего никогда не сделал бы раньше, – он полез в лаз к лежбищу кабанов. Он чувствовал, что в этом лесу ему ничего не угрожает, вообще ничего.
Выбравшись с другой стороны, он увидел стадо кабанов, среди них был один очень здоровый кабан-секач. Сокол и секач посмотрели друг на друга и молчаливо договорились друг другу не мешать.
Сокол поднялся выше по ручью, к самому роднику, набрал воды, тщательно умылся, почистил зубы и гладко выбрился, смыв остатки мыльной пены холодной водой, – это, конечно, было непросто, но ему не привыкать.
Вернувшись на поляну, Сокол занялся приготовлением завтрака: отварил себе гречку и добавил туда сублимированного мяса. Получилось вкусно, а самое главное – должно хватить на обед и даже на ужин.
Закончив со всеми утренними делами, Сокол стал смотреть карту. Он помнил по карте, что недалеко должно быть лесное озеро.
– Дедушка Дуб, а ты не знаешь, это вот лесное озеро на северо-востоке богато рыбой? А то я бы с превеликим удовольствием поудил бы рыбу. Эх, помню, мы с дедом Аркадием любили в мои летние каникулы чуть свет ходить на рыбалку, а потом баба Нюра нам на обед жарила карасиков с луком… Вот бы сейчас таких карасиков! Схожу завтра на это озеро, посмотрю, что там, – вон и в «наборе выживания» есть и леска, и крючки, и грузила, надо только поплавок сделать… – поговорил с дубом Сокол.
Сокол, посмотрев весь свой «набор выживания», подобрал необходимое на завтра и пошел побродить вокруг поляны в поисках полезного. Он нашел кусты дикой смородины, где набрал себе листьев в чай, нашел и еще одни заросли малины. Но самое главное, самое полезное, что он обнаружил, – это был орешник. Сокол выбрал себе длинную прямую ветку и срезал на удилище.
Когда Сокол вернулся к палатке, он решил обустроить себе немного удобств: соорудил из двух вкопанных рогатин и маленького бревнышка, положенного на них, скамейку, вставил одну из палок орешника в сучья рядом растущих деревьев – и получилась отличная сушилка для одежды (да и место было замечательное, деревья находились на краю поляны, и между ними в середине дня бывало солнце), а потом он приступил к подготовке удилища: обстругал ветку орешника, сняв с нее кору, поплавок вырезал из упавшей сухой ветки дуба…
Когда стемнело, Сокол пил чай со смородиновыми листьями и смотрел на звезды, предвкушая завтрашний день. Перед сном Сокол поставил будильник на своих наручных часах, чтобы проснуться до восхода солнца и быть на воде ранним утром.
В эту ночь Соколу снились бабушка и дедушка: будто он сидит с ними в их старом деревенском доме и пьет чай. Дед в этом сне всё посматривал на внука, всё повторял слова: «Эх, молодец, соколик мой!», покачивал головой и прихлебывал из блюдца чай. Бабушка почти безотрывно смотрела на Сокола и улыбалась, иногда всё же отрывая взгляд, чтобы что-то поправить на столе – то блюдце с вареньем, то мисочку с сушками. Иногда она пододвигала ближе к Соколу конфетницу. Проснулся Сокол после своих же слов, что пойдет он порыбачит, а бабушка с дедушкой сказали ему, мол, будут тут, пусть заходит в гости.
Утро было свежим, восток только начинал светлеть. Сокол раздул угли в костре, подкинул сушняка и поставил котелок для чая, потом немного разогрел остатки каши.
Выйдя на поляну, где уже было немного светлее, сверился с картой и проверил компас, подхватил рюкзак, в который кинул необходимое на сегодня снаряжение – флягу воды, банку консервов, лопатку и топорик. Отправился искать то самое лесное озеро. По его представлению, ему туда было часа два пути.
Сверяясь с компасом почаще и примечая, что полезного есть по дороге, Сокол даже не через два – через полтора часа был у озера.
Озеро оказалось весьма большим – наверное, как два футбольных поля. По берегу оно было сильно заросшим камышами и рогозом. Чтобы полностью осмотреть водоем, Соколу пришлось залезть на дерево. Оттуда же он заприметил упавшее в воду дерево, по которому можно будет добраться до большей глубины – и оттуда ловить рыбу.
Дойдя до этого дерева, Сокол положил рюкзак на сухое место, взял саперную лопатку и пошел на охоту за червями.
Когда всё было готово, Сокол, аккуратно ступая по упавшему дереву, пробрался до конца зарослей камыша и, удобно расположившись между сучками, размотал удочку, насадил червя и забросил его в воду. Особой надежды он не испытывал, потому первое время смотрел не на поплавок, а на гладь озера.
За двадцать минут у него не наблюдалось ни одной поклевки или хоть какого-либо признака рыбы, но внезапно поплавок ушел полностью под воду, Сокол подсек и стал вытягивать сильно потяжелевшую от пойманной добычи удочку. На крючок попался очень достойный пузатый карась, размером не меньше ладони Сокола. Дальше Соколу было не до чего, он только и успевал, что насаживать червей на крючок и вытаскивать карасей, складывал он их в рядом повешенный на суку пакет, вся рыба была как на подбор. Сокола разобрал такой азарт, что он закончил рыбачить лишь тогда, когда у него кончились черви. Пакет с рыбой округлился и сильно потяжелел, недавно пойманные рыбки еще трепыхались.
Выбравшись снова на берег со своего дерева-мостка, Сокол подыскал маленькую поляну, где он решил пообедать свежей рыбой. Окопал небольшое кострище, развел огонь, выпотрошил и почистил несколько рыбин, насадил их на шампуры, сделанные из веток.
Расположив рыбу над огнем и поставив с края в угли маленький котелок для чая, Сокол сел рядом на мягкой, теплой от солнца траве и начал вспоминать своих боевых друзей, Леху – Ворона, Дато – Орла и Егорку – Воробья. Он очень хотел бы, чтобы друзья сейчас были тут, рядом, снова бы шутили, смеялись над всякой ерундой. Хотя бы над тем, как смешно выговаривал Дато некоторые слова, – а он часто специально усиливал свой кавказский акцент, чтобы повеселить друзей. Или Егор вдруг выдаст очередную бредовую идею, например, предложит надуть лягушек гелием и отпускать их по ветру в сторону врага, – у тех начнется дождь из лягушек, как в Библии, и они сложат от страха оружие. А Ворон был Вороном, потому что мог очень натурально изобразить карканье… Сокол даже увидел своих друзей вокруг костра, они сидели по-турецки, о чем-то шептались меж собой и весело, шутливо смотрели на Сокола. Потом они встали и ушли ему за спину, каждый хлопнул Сокола по плечу своими ладонями, так они прощались, когда расходились или по делам, или отдыхать.
Последним уходил Воробей, он ласково и добро сказал, хлопая Сокола по плечу:
– Рыба сгорит, мечтатель ты наш.
Сокол вздрогнул – и вправду рыба почти подгорела, вода в котелке кипела. Он снял один из шампуров с огня, вынул котелок из углей, прихватив его ручку краем натянутого на кисть рукава. Заварил чай, взял один шампур и начал щипать с него рыбу и небольшими кусочками есть. Он задумался над тем, какое было сейчас реалистичное мечтание, и снова затосковал о своих друзьях.
Он бы с ними не познакомился, если бы не началась эта треклятая война, но она же их и забрала у него. Они четверо были самая удачливая разведгруппа на всём фронте, и их знал весь командующий состав фронта в лицо – и по имени, и по позывным. Если надо было зайти глубоко в тыл врага и добыть важные сведения, – обычно это было подтверждение оправданности той или иной цели, – всегда отправляли группу «Птицы»: Сокола, Ворона, Орла и Воробья.
Но однажды их разделили, Сокола поставили в резервную группу старшим, учить молодых, а к его друзьям прикрепили одного из их старых и надежных товарищей, но удача покинула группу.