– Давай, братюнь, – пробормотал он, не отрывая глаз от неба.
Нижний Родищенск уже давно был в глубоком сне, даже нигде не виднелось бандитов и наркоманов, о которых вечно трезвонила мать, чтобы я скорей возвращался домой. Может, она была и права, ведь в ту ночь, тем самым наркоманом был я.
Злая ирония. Меня как будто тянуло на наш пяточек на берегу. Очевидно, кого я там должен был встретить. Это своего рода контрольная точка. На ней сходились все потерянные души для умиротворения, ведь в остальное время обязательно бы кто-нибудь нарушил спокойствие.
– Ты так и не появлялся дома? – без приветствия спросил Андрей. – Твоя мать заходила сегодня. Ищет тебя. Говорит, ты телефон оставил дома, уже обзвонила все морги и больницы. Родителям твоих друзей тоже звонила. Никто тебя не видел.
– А ты не сказал, что видел меня? – Я уселся рядом с ним на берегу.
– Тебе самому надо разобраться со своими проблемами. Зачем я буду лезть?
С ним было хорошо. В душе наступала гармония. Это было лучшим лекарством от проблем, чем допинги, что я принимал у Славика. Андрей повернулся и посмотрел в мои глаза, отчего его лицо изменилось.
– Что с тобой?
– Лучше тебе не знать.
– Да у тебя зрачки из орбит вылезают.
Я смотрел на него и не знал, как лучше ответить: солгать или признаться. В обоих случаях он не оценит.
– У Славика был. Лучше в кругу друзей попробую, – я выбрал средний вариант.
Осуждающий взгляд прожигал, мне становилось стыдно перед ним, казалось, что я предал его, ведь он в моем лице искал поддержки в протесте таким легким радостям, тем более в Ястребске нас ждала совместная жизнь, которая явно подразумевала совсем другие развлечения. Порой я сомневался, смогу ли без вредных привычек жить с Андреем. Разделить кров со Славиком, Владиком или Мансуром было куда привлекательней. Вопрос был в понимании, ведь никто из них не стал бы роднее Кулака.
– Я в инете отца нашел. Он сейчас в Москве.
– И что ты будешь с этим делать?
– Не хочу связывать себя так тесно с матерью. Попробую встретить отца, получить ответы на все.
– Зачем? Разве так непонятно, в чем дело?
Все было понятно, но принимать такой ответ не собирался.
– В любом случае хочу чего-то нового. Кардинально все изменить, чтобы ничего не осталось из прошлого. Ястребск точно не вариант. Поеду лучше в Москву, поступлю там. Прибьюсь пока рядом с Владиком. Его батя по любому всем поможет, так что есть от чего отталкиваться в будущее.
– Делай как знаешь, – его слова прозвучали безразлично, пусто. В ту минуту я осознал, что теряю друга.
– Поехали со мной. Мы найдем, куда тебе поступить в Москве. Работу найдем.
– Я не ты. Как бы сильно я ни ругал свою семью, бросать их не собираюсь. Говорил же, для меня лучше порознь, но рядом. Меня устраивает та жизнь, что меня ждет.
Потрачено. Забавное прилипшее слово, которое лучше всего характеризовало сложившуюся ситуацию. Уже тогда у меня мелькали мысли, что после моего отъезда в Москву мы потеряем связь друг с другом. Такова реальность. Появляются новые друзья, новые развлечения, и если не уделять время прошлому, то оно просто исчезает, остается лишь удивление при встречи и классическое начало в духе: «Сколько лет, сколько зим». Мы предсказуемы, наши жизни предсказуемы. Даже в моей истории легко догадаться, кто как закончит. Проблема только в пути, что мы пройдем, и той злой случайности, что с нами произойдет и между собой свяжет в страшную, но прекрасную картину. И о чем она будет, зависит все-таки от нас самих. Я предсказывал Кулаку спокойную, но счастливую жизнь, как у наших родителей: выучится, покутит, найдет семью, работу, возьмет ипотеку, заведет второго ребенка, чтобы получить материнский капитал и те бонусы, что предлагает наше доблестное правительство, будет сетовать на власть (именно сетовать, ибо для такого образа жизни жаловаться или упрекать не годится), радоваться обычным вещам, вроде поездки на море или посещения приезжего цирка. На самом деле, это хорошее будущее, обычное, но хорошее, так как ты знаешь, что тебя ждет за поворотом, ведь при блуждании в тумане мы способны потеряться и опуститься на самое дно.
Я витал в облаках, пока мы сидели на берегу и, когда Андрей внезапно вскочил с места и нырнул в воду, не придал сразу этому значения. Обычный подростковый поступок, который сам исполнял. Но я ошибался, на реке плыло тело. За ним Кулак и поплыл. Внутри все закипело, кроме паники ничего не осталось, броситься в след не решался, поэтому лишь вскочил на мостик, чтобы проследить за своим другом, как бы что не произошло с ним. Меня не волновало тело, потому что издалека было видно, что ему не помочь: человек уже длительное время плыл спиной вверх без каких-либо признаков жизни. Но я зря сомневался в Кулаке, его спортивной сноровки хватило, чтобы ухватить тело и притащить на берег. Чтобы как-то посодействовать, уже у самого берега зашел в воду и помог вытащить человека на сушу. Густые черные брови. Я узнал того самого парня, что проповедовал свою религию. Его руки были пробиты насквозь и сочились кровью. Меня сразу же стошнило в реку. Дрон же приступил к проверке признаков жизни, всему тому, чему его учили в лагере, но результат оказался предсказуемым: парень мертв.
Глава 4
Дневник. Мне не стоит его читать, чтобы вспомнить обо всем, что было. Достаточно пробежать по диагонали, чтобы воспоминания сами выстроились в моей голове. Записи послужили ровно тому, на что рассчитывал, но спустя десяток лет сожалею, что так поступил. Для чего пишут дневник? Только ради того, чтобы кто-то их прочитал, прочувствовал тебя. Я мог забрать его с собой в Москву, но оставил дома, чтобы мать однажды нашла его и прочла мою ненависть к ней и к отцу. Дурак. Малолетний придурок. Решение было спонтанным, на эмоциях, хотя после нахождения четвертой жертвы Родищенского палача произошло еще много грязи в жизни, но мать в качестве наказания заслуживала только такую концовку, поэтому в дневнике были вырваны последние страницы, ими я точно ни с кем не хотел делиться.
Я ненавидел себя за то, как поступил с мамой, она не заслуживала такого отношения. Она потратила все свои силы, свою жизнь, чтобы сделать из меня человека, воспитать, поставить на ноги, а я за это ей плюнул в лицо. С годами одумался, но попросить прощения и сказать, как сильно ее люблю, у меня не хватило сил. Я был готов признаваться в любви любой встречной девушке, чтобы как-то заполнить пустоту внутри, но не мог сказать этих важных слов тому, кто действительно заслуживал их. Мама, я люблю тебя.
Забавно. В своей жизни я побудил человека вести дневник. Теперь его записи у меня, посмертное наследие для его близких. Этот дневник-искупление за те грехи, что он совершил. До сих пор не могу набраться храбрости изучить его записи, ведь прочувствую все-то, что чувствовала мама. Личная грязь, которая не должна выйти за границы разумного. Мой же дневник ранил. Для меня эти записи несли только негатив, ведь о чем можно писать? Будем ли писать о хорошем? Дневники заводят, чтобы куда-то деть свою боль. Мать тоже вела своего рода дневник – это фамильный дом, каждая его частичка содержит ее воспоминания. Она столько сил вложила в него, каждый предмет в доме – это частичка ее истории, но которые мне не суждено прочитать, ведь за эти годы она стала для меня чужим человеком, которого несправедливо отстранил от себя. Это был неравноценный обмен.
После похорон я несколько дней занимался непонятными бумажными делами по передаче прав на дом. Каждую бумажку удалено согласовывал через своего друга Мишу. Он превосходный юрист и адвокат, с которым я познакомился за годы в Москве. Он единственный, кому мог довериться со всем этим безумием, в котором я не был образован. Странная штука образование, оно учит всему тому, что мало пригодится в жизни, никто меня не учил этой бесполезной бумажной галиматьей, которая пугала. Я боялся поставить любую подпись, ведь в голове вечно крутилась мысль, что меня хотят обмануть только из-за того, что ничего в этом не соображаю. Но мне предстояло встретиться с большей проблемой: продажа дома. В Нижнем Родищенске чуть ли не каждый третий дом имел вывеску «ПРОДАЕТСЯ». Все покидали район, город ради жизни получше. Молодежь не хотела оставаться в таком захолустье и уезжала в Ястребск или в Москву, ведь в Родищенске не светило никакого будущего: работы все меньше, а если и была, то зарплаты не соответствовали требованиям населения, единственные, кто хорошо жил, так это вахтовики, но такая жизнь не для каждого. Оставались только старики, которые отживали свои последние деньки, а поколение постарше меня просто выживали в этих краях без надежды на что-то лучшее, свыклись с той жизнью, что у них была.
Единственное, на что меня хватило, так это разместить объявление о продаже на всех актуальных платформах в интернете. Когда смотрел на срок других публикаций, моя надежда куда-то улетучивалась. И вернуться в столицу без багажа за спиной тоже не смог бы. События в моей жизни как на зло подкладывались одно под другое: лишение работы, съезд со снимаемой квартиры за неуплату аренды, смерть мамы и треклятый дом. Это мое последние прибежище: как будто все вело к тому, чтобы я остался в Родищенске. Такая карма меня настораживала и бесила одновременно, ведь во всю паранормальную чертовщину не верил: никогда не понимал ни примет, ни гороскопов и никаких сверхъестественных штучек. У всего должно было быть объяснение, и в моем случае оно имелось, ведь я сам автор своей жизни. Мои действия привели к подобным последствиям. Спросите меня: жалею ли я о чем-нибудь? Отвечу: «ДА!».
После похорон не мог найти себе места: бездельно шастал по городу, втыкал свой взгляд в монитор на различную ерунду и тратил на еду последние деньги. Собственно, нехватка средств на существование побудила выползти из забвения. В последний год в Москве я занимался рекламой и копирайтингом для одной организации, поэтому найти пару заказов в интернете не составило труда, а вот выполнить их стало проблемой. Вместо привычного плавного процесса работы утыкал свои глаза в белый лист и с трудом собирал слова в предложения. Мысли не заострялись на работе, точнее, голова была пуста, жизнь незаметно протекала через меня без каких-либо признаков, а сам превращался в заржавевшего робота, которому не хватало внимания к запчастям для стабильной работы.
Писательский блок, прокрастинация, фрустрация – по-разному можно назвать мое тогдашнее состояние, все это уже проходил ранее, когда пробовал писать рассказы или повести для разных конкурсов или чаще для себя. Мне нравится писать… неправильно – мне нравится делиться историями, возникающими в голове. Мне нравится внимание, даже если оно не в живую. Мне нравится быть кому-то интересным. Мне вечно казалось, что я никому не важен: друзьям и семье было плевать на меня, поэтому всегда искал для себя хоть какой-то способ выделиться, чтобы люди вокруг смогли понять меня, понять то, что творится во мне. Мне хотелось поделиться с кем-то своей болью и найти тех, кто ее разделит со мной, кто поймет, поддержит и поделится своими переживаниями.
Мы все на самом деле одинокие люди – со своими историями и переживаниями, шрамами и воспоминаниями, нам хочется быть услышанными, но в этом мире сложно найти отклик с другой стороны. Сперва боялся писать, мне казалось, что это не мое, что не настолько образован для этого, что не заслужил быть услышанным. Признаюсь, что теми результатами, что делился, так и не добился ничего, но, когда победил свой страх писать, мой перфекционизм, мои амбиции, сделал правильные выводы, сумел наконец получать удовольствие и радоваться мелким победам и поражениям, будь то похвала или скользкий комментарий. Мне еще много и долго расти, но я готов был приложить усилия и для следующий высоты – создание романа. Проблема заключалась в том, что у меня не было такой большой и важной истории, хотя одну из них мне недавно подарил Миша, мой милый и верный помощник, хотя это сделал не без злого умысла, что не присуще ему. Я понимал, что мне необходимо просто писать, как раньше, начинать с малого и с каждым днем увеличивать темп до нужного значения, от которого меня не будет тошнить, но у меня не выходило составить за день пару абзацев для статьи. Моим пределом было несколько небольших предложений. Дело было в обстоятельствах последних дней и обстановке, вызывающей только боль.
Вариант решения проблемы выбрал простой. Ноутбук в рюкзак и прямиком куда-нибудь, где была электроэнергия, интернет, а главное – комфорт и спокойствие. Нижний Родищенск для этого не подходил, поэтому мой путь лежал на высокий берег, там еще в мои школьные годы были кафе, отличающиеся своей привлекательной обстановкой, мотивирующие творить. Верхний Родищенск до сих пор отличался, но за годы разница уменьшилась: больше не было такого острого деления на берега, все более-менее сравнялось, опасность быть избитым только за то, что ты с другой стороны, отсутствовала. Площадкой для работы выбрал небольшое кафе в центре под названием: «У Софи». Мне это напомнило о мачехе Владика. По паспорту она была Софи, но для любого русского была Софьей. Все с этим свыклись, кроме нее самой, она вечно всех поправляла: «Я Софи, а не Софья, прошу уже запомнить». Она это делала со строгим лицом, которое переходило в улыбку. Из-за этого никто не воспринимал ее всерьез, и продолжали так же звать Софьей, ведь так проще и привычней, и неважно, что считает сам носитель редкого для этих краев имени.
Внутри кафе «У Софи» оказалось мило и спокойно: нежно кремовые кирпичные стены, сирень в вазах на всех столах и подоконниках, вкуснейший запах свежей выпечки. Если я был бы когда-нибудь во Франции, то обязательно ассоциировал это кафе с ней, ведь кроме стереотипов и кадров в голове об этой стране ничего не знал. Уже не обязательно путешествовать и познавать культуру других стран, можно просто довериться информации из различных источников в интернете или атмосфере, что многие вокруг пытаются нам продать. Вся эта картинка складывает в людях образ страны, и неважно, правда это или нет. Создается удобный стереотип. Истертый народом шаблон.
Я не разочаровался в «У Софи»: за чашечкой кофе и вкуснейшим круассаном работа сдвинулась с мертвой точки, пальцы машинально набирали необходимый текст, ведь дурные мысли последних дней просто улетучились, не было той гнетущей обстановки, напоминающей о матери. Однажды мама подарила мне такую мысль: «Переживать об умерших не стоит, надо принять тот факт, что они перешли в другое измерение, а что там, никто из нас не знает». Я неверующий человек, но в кафе вспомнил об этих словах и успокоился. Она хотела бы этого. Хотя, может, я вру себе, и дело в смене локации, а может и все вместе. Мне пора идти дальше. Отпустить прошлое. Звучит хорошо, но прошлое само не отпустит, пока не развяжешь те узелки, что за это время сплел.
Раздался писк телефона. Сообщение от «Олега»: «Соболезную, она было отличной женщиной». Следом пришло новое: «Прости, что так долго не отвечал, был занят». Третье: «Как ты?». А как я? Кто бы мог ответить мне. Мое состояние менялось постоянно, а отвечать обычное «нормально» или «все хорошо» казалось неправильным. Поэтому родился более провокационный для меня ответ: «А ты как думаешь?». Это казалось лучшим парированием моего безразличия, которое так старательно вокруг себя выстраивал. Ответа так и не дождался, я сидел и смотрел в черное зеркало в ожидании хоть какой-то реакции, но Олег не спешил отвечать. Я так бы и продолжал пялиться в телефон, если бы перед моим столом не остановился человек.
– Игореш? – Я поднял глаза. – Точно! Не верю своим глазам.
– Здравствуйте, Вячеслав Николаевич. – Увидев его перед собой, я заулыбался и чуть ли не завилял отсутствующим хвостом. – Как ваши дела? – Я забыл, о чем думал, и прикрыл ноутбук.
– Мои-то отлично. Старый буйвол крепче молодых двух. Ты-то тут какими судьбами? Нам казалось, ты плюнул на всех и остался в Москве. Я очень радовался за тебя, ведь выбраться отсюда и найти свое место – это огромная радость. Соловей свободней вне клетки.
Поговорки Вячеслава Николаевича звучали еще нелепей и не к месту, чем раньше, но все так же вызывали улыбку и расположение. Сам он с моих школьных лет сильно постарел: щеки повисли, увеличилась седина, а костюмчик за десять лет так и не сменился. Зато настроение все такое же позитивное, как будто за десять лет ничего плохого с ним не произошло.
– Мать умерла, поэтому я вернулся. Пока занимаюсь продажей дома.
– Всем нам туда дорога, – произнес Вячеслав Николаевич, опустив глаза.
– Не уводите глаза. Все окей. Я знаю, что надо двигаться дальше.
– Ничего плохого в грусти нет. Не целует землю лишь тот, кто не живет.
– Как у Владика-то дела? – пытался я увести разговор в другое русло.
– Отлично, с подружкой живут здесь. – Вячеслав Николаевич наконец-то присел ко мне за столик, видимо, в предвкушении длинного разговора, ведь при упоминании о Владике у него блеснуло в глазах, даже неаккуратно смочил губы языком, чтобы не устали от разговора. – Бизнес свой организовал, я даже ни с чем ему не помогал. Все сам. Удивил прям меня. Пошел по моим стопам. Молодец. В один момент думал, что уже ничего толкового из него не выйдет, но нет, стержень в нем достойный. После тысяч ударов ветром и водой камень становится крепче.
Мне правда не верилось во все то, о чем разглагольствовал Вячеслав Николаевич. За те годы, что я прожил с Владиком, ни о каком стержне речи не шло. Он был все таким же раздолбаем, как и в школе, и за три года, что мы не виделись, мне не верилось, что он изменился. Немного подумав, я допустил вариант, что из-за отсутствия опоры вроде меня он стал самостоятельней.
– А что за бизнес?
– Курьерская доставка. Сейчас это модно. Вам, молодежи, это видней, что и как. Это я все по старым рельсам хожу, а Влад быстро все организовал и довольствуется этим.
– Неплохо. Я рад за него. И правда не верится.
– Зайди к нему. Он рад будет тебя видеть. Он же многим благодарен тебе, и я согласен с этим.
– Не-е-ет, – протянул я, допивая последний глоток кофе из кружки, – как-то времени нет, дела… дела… и дела.
– Что? Неужели времени для друга не найдешь? Хочешь, я сейчас позвоню? Они здесь живут, – сказал он и указал пальцем на потолок, – над кафе.
– Не, не, не, – уже зачирикал я, – в другой раз, если уже знаю, где он, то найду, а то и он сам отыщет меня. Но не сейчас.
Мне действительно не хотелось никого видеть из своих старых друзей. Со временем каждого из них я вычеркнул из жизни. Жалею ли я об этом? Нет. На то были причины, но, признаюсь честно, очень часто скучал по каждому из них, мониторил их страницы в социальных сетях, просматривал старые фотографии, но снова связываться с ними не собирался, хотя позывов сделать это случалось достаточно.
– Извиняюсь за глупый вопрос. А это кафе, случайно, не в честь Софьи Владимировны названо?
– Да. – Засмеялся с тонкой и очень красивой ухмылкой Вячеслав Николаевич. – Это мой ей подарок на юбилей. Она очень хотела свое заведение. Пускай занимается, коль нравится, и не важно, что оно в убыток. Моего дохода хватает нам всем на жизнь.
– Завод все стоит?
– Да, куда он денется? Заказов приуменьшилось, но стоим, держимся. Ты-то сам где? Чем занимаешься?
– Ничего конкретного, то там, то тут заработаю. Главное, на жизнь хватает. Сейчас для меня важно продать дом. Главная головная боль на сегодня. После вернусь в Москву, а то тут сложнее жить по принципу «то там, то тут».
– Ох нескоро ты с этим разберешься. Эта головная боль у многих. Продать имущество в Родищенске – большая проблема. Проблема даже не в цене, а в желании людей тут остаться.
– Я все-таки надеюсь на лучшее. Ладно, Вячеслав Николаевич, рад был повидаться, надеюсь не в последний раз. Мне пора уже идти.
– Да, конечно, Игореш. Мне самому уже пора, но дай последнее сказать. Если прижмет по деньгам, то приходи ко мне на завод. Я найду чем тебя занять. Зарплатой не обижу. Надо же мне как-то долг тебе возвращать.
– Вячеслав Николаевич, успокойтесь, вы нас не раз выручали, так что мы полностью квиты. А по работе спасибо, но я надеюсь, что прорвусь и все будет хорошо у меня.
На самом деле, я никуда не спешил. Мой оставшийся день был полностью свободен, но мысль о возможности прицепиться к прошлому вызывала дрожь. Все мое прошлое было на волосок от меня. Пора было уже со всем заканчивать, но мои опасения Вячеслав Николаевич подтвердил: продать дом в Родищенске – та еще проблема.
Выходя на улицу, я постоянно оборачивался, улыбался на прощание Астапову-старшему, из-за этого столкнулся со стоящей на обочине машиной. Перед «У Софи» припарковалась старая волга: краска местами облупилась, переднее стекло от угла дало трещину, а переднее крыло уже покрылось ржавчиной. Волга напоминала старую машину дяди Васи, отца Кулака, но в попытках вспомнить точнее, образ его волги не всплывал из памяти. Пока уходил от кафе, оборачивался на волгу, чтобы найти необходимые детали для сравнения, как снова столкнулся с кем-то на пути. Передо мной разлегся худощавый парень с гитарой, а я, как столб, стоял над ним, словно ничего не произошло.
– Смотри, куда прешь, придурок. – Он встал с асфальта, отряхнулся и посмотрел на меня. Его глаза бегали, а дыхание было тяжелым и медленным. Мы поиграли с ним в гляделки, и он скорее направился дальше. Уходя от меня, все оборачивался в мою сторону, но словно смотрел сквозь меня.
Я выдохнул, когда он исчез за углом. Сафрон не узнал меня. Не хватало еще на мою голову зловредной троицы из школы.
Дни шли, а ситуация не улучшалась: приходили счета за дом, на мои последние статьи приходили негативные отзывы, из-за чего руки опускались и писать что-либо еще не хотелось. Денег не хватало на жизнь, стали возвращаться неприятные мысли о поиске – это щемящие, душащие чувства нехватки средств на существование, беспомощность и безысходность. Доходило до того, что я усаживался за столом на кухне и ничего не делал, не жил, а ждал, когда наступит следующее утро. Брать кредиты, долги – не хотел, это пройденный этап, смысл залезать в яму, если не имею способа из нее выбраться? Все больше хотелось забыться, затереться в реальности, в расход пошла литература, что собрала моя мама, чтение хоть как-то успокаивало между заказами, но это был слабый наркотик, а на что покрепче я не решался. Мне требовалась лестница, метафоричная лестница, правильный вариант был – это найти себе на время в Родищенске работу, и не фриланс, а повседневную однообразную работу, так бы появился хоть какой-то график и последовательность действий, пока не продам чертов дом. Предложение Вячеслава Николаевича было заманчивым, но причина не обращаться к нему за помощью была та же, почему прекратил посещать «У Софи»: я боялся любой связи с прошлым, ведь его так старательно вычеркивал и ради ностальгии погружаться в хаос былого не собирался. Было уже похоронено слишком много скелетов.
Нервы доконали меня, и в ближайшем ларьке от дома купил пачку сигарет. Табак бросил курить еще в университете, для меня он был лекарством от нервов, от гнетущего состояния, но удовольствие не получал. Я гулял по улице и раскуривал сигарету одну за одной, мое горло с приезда в Родищенск уже забыло вкус дыма, он так и обволакивал все внутри, создавая тяжесть в легких. Знаете, порой бывает такое приятное чувство саморазрушения, когда тебе нравится боль, и неважно: физическая или душевная. Это своего рода справедливость. Гниет то, что заслуживает.
Мои прогулки по Нижнему Родищенску привели меня на Ястребскую улицу, в район, где раньше жил Славик. Воспоминания о первом моем употреблении запрещенных веществ сразу же всплыли в голове, и рука машинально потянулась за очередной сигаретой. Вся та история, закончившаяся Родищенским палачом, меня ничуть не радовала, я хотел бы вычеркнуть эти воспоминания из головы, но они, к несчастью, характеризовали меня и делали меня тем, кто я есть.
Возле дома Славика было припарковано БМВ в весьма цивильном состоянии. Я уставился на машину и все думал, кому из родственников Славика она по карману. Бычки подо мной начинали скапливаться, пока я размышлял о бесполезной информации. Мое курение остановилось лишь когда ворота дома открылись и на улицу вышел сам Славик в спортивном костюме и недешевых кедах. Я уже успел забыть, как он выглядит: обзавелся короткой щетиной, которую явно выровнял, легкий загар и более выраженные скулы из-за растительности на лице. Славик уселся в машину и отъехал от дома, а я наблюдал за ним, прекратив при этом курить. Он развернулся на улице и проехал мимо меня, через тонированные окна я не различил его, но через несколько метров машина остановилась, и из нее вылез сам Славик, который, прищурив глаза, уставился на меня.
– Не верю своим глазам. Игорек. Ватин. Иошкин кот. Да это ж ты!
Славик оставил машину с открытой дверью на обочине и побежал обнимать меня. Его боксерские параметры никуда не делись, хоть из-под спортивной формы отчетливо не проявлялись.
– Тихо, тихо, – сдавленным голосом прошипел я и похлопал друга по спине, – я тоже рад тебя видеть.
– А как я рад! – Он отпустил меня, и свежий легкий воздух сразу же пробежал внутри меня. – После нашей пьянки в Москве ты совсем пропал.
– Неправда, еще какое-то время мы общались.
– Ага. «Привет. Как дела?» и ничего более. Игнорил все наши тусичи, будь то здесь или в Москве, а после хрен с нами. Я уж думал, помер ты, в социалках не появляешься, дома тоже не видно. Хрен пойми, что с тобой. С Дроном та же история. Ваще семью не цените, гондоны. Бросили меня.
– Да ладно, у тебя всегда было куча друзей. – Я видел, что все его слова были шутя, но все равно хотелось парировать ему. – Если уж устраивал тусу, так полный дом.
Уже вблизи я рассмотрел его новую для меня привычку: зубочистку во рту, которую после каждого предложения или во время моих ответов, он перегонял из одной края рта в другой.
– Ага. И скольких из них я считал своими пацами? Вы пропали, и тусовки канули. Без вас уже все не то. Я уже не помню, когда последний раз отдыхал.
– Да вижу, вон на бэху собрал. Бандитом, что ли, стал?
– Не, все честно. Взял в кредит. Плачу малях. Особо не тяготит. – Славик развел руками, я сперва подумал, что он снова хочет меня обнять. – Все четко. Так что не волнуйся. – Он все-таки обнял меня за плечо и повел к машине, под его напором у меня не выходило сопротивляться. – Садись, прокачу. Почешем языки о былом.
– Вот это выражения! «Почешем», «языки», да еще и «о былом».
Я был околдован всем, чему до сих пор удивлен, помимо того, что поддался ведению Славика к машине, так и сам был очарован разговором с ним. Я оживился, во мне пробудился интерес, та самая ностальгия, которую избегал. Я лишь отказывался от реальных моих тягот. Очень сильно хотел узнать, как у всех дела, да и самому поделиться крохами информации о себе. Магия.
Внутри машины меня ждал красивый, опрятный кожаный салон, нигде ни пылинки, чистота и красота, это было несвойственно Славику, от этого в моей голове зарождались подозрения, но мед был действительно сладок.
– Охренеть, откуда у тебя все это? – воскликнул я. – Кто ты вообще такой?
– Ха-ха, обычный охранник…
– Охранник чего? – не выдержал я и перебил его.
– Ха-ха, да работаю вахтой в Москве, охраняю частные участки. Богачи хорошо платят за сохранность своего имущества. А ощущение безопасности делает человека неосторожным.
– Дюма? – С охреневшим – подчеркну: именно охреневшим – видом посмотрел на него.
– Да, – радостно ответил Славик и медленно съехал с обочины, – охуенный писака.
– Жесть. Это точно ты? Алле! – Я начал щелкать пальцами у него перед лицом. – Славян! Ты там?!
– Ха-ха, да успокойся. Я уже давно вырос. Для меня теперь знания – сила. На работе много читаю. Нам неправильно литру в школе преподавали. Больше всего ненавидел этот предмет, мне как-то похуй тогда было на мысли мертвяков. Они в могиле, а я жив. А сейчас наоборот. Учусь делать выводы.
– Так, стоп, – снова, но уже смеясь, перебил его. – Что значит «неосторожными» в разговоре о твоих богачах? Ты своих нанимателей обкрадываешь, что ли?
Славик хитро заулыбался и смотрел на дорогу, лишь иногда поворачивая затылок на поворотах.
– Каждый выживает как может. Я тоже хочу, чтобы все было у моих детей. Свое уже откутил.
– Хорошо, паззл складывается. Все в порядке.
– Что?! – Славик громко засмеялся. – Вот, значит, каким ты видел мое будущее, засранец. Ну все, пизда тебе, ща заедем в переулок, и я тебя там закопаю.
– Куда? В бетон? – Меня, как и Славика, пробило на смех, мы истерично хохотали, из-за этого скорость пришлось убавить.
– Убил. Все. Теперь хочу услышать твою историю. Посмотрим, кто из нас троих дальше ушел. Дрон давно отстал, но про него в другой раз. Ты теперь кто у нас?
– Да я сам не знаю. Очарованный странник – это лучшее определение.
Славик снова вывел машину на дорогу и направился вдоль улиц Родищенска.
– А если серьезно, то перебиваюсь заработком то там, то тут. В Москве еще все удачно шло, но приехал сюда на похороны матери и увяз. Не выходит встать на ноги. Какая-то жопа вокруг.
Я коротко ему пересказал обо всех своих затыках, что на меня насели с момента приезда, но ничего более. Старался меньше говорить о жизни в Москве, да и обо всех подробностях своего гордого одиночного похода. Мне даже вспомнилось прошлое, я и раньше со Славиком говорил только поверхностно, без подробностей, хотя в этот раз он и выглядел роднее, но перейти черту доверия не мог. У меня в целом все было хорошо.
Как-то за разговором мы пересекли Родань и уже колесили по окружной вокруг Верхнего Родищенска. По направлению я понимал, куда он едет, но до последнего не признавал. Приехали мы в коттеджный поселок в частном секторе Родищенска. Это был один из приличнейших интеллигентных районов города, здесь жили многие родители моих одноклассников.
– Только не говори, что ты еще живешь в Заречье. – Я без стеснения показал на дом, возле которого мы припарковались.
– Хорошо. Не буду. Здесь живут моя жена и дети.
– Охренеть. Это ты решил мне крестный ход сделать по своим завоеваниям?
– Скорее президентский ход, показываю только то, что хочу показать, так как в остальном пиздец. Ладно, пойдем, познакомлю с семьей.
– Что?! Нет! Я не готов! – Во мне проснулось уже забытое заикание. – Давай в другой раз. Так с улицы сразу, и я с пустыми руками… Нет, я не могу так. Рад был повидаться, узнать, как у тебя дела, но так сразу к семье твоей прийти… Нет.