– Видимо, правда бесится с нас. Скорей всего пошел прочистить нос.
– Он так и не слез?
– Нет. Но не это самое плохое. Теперь он торгует этой дрянью, так еще и под носом у отца. Мне жалко Вячеслава Николаевича. Если он это узнает, то будет трагедия. Владик не понимает, что его путь приведет к смерти или отказу от нормальной жизни. Пока не поздно, хочу его вывести на правильный путь, но не знаю как.
Я замолк, как только в зале появился Владик. Он шел пританцовывая, радостный, с улыбкой до ушей. Моя догадка оказалась верна.
– Владик-бой, ты уговорил меня немного повеселиться, – сказал Мансур. – Встреча правда проходит уныло. Но только немножко. Думаю, ничего страшного не произойдет, если пропущу с тобой пару бокальчиков вина.
– Ты уверен? – я спросил с опаской.
– Да, думаю, нам это необходимо.
– Знаешь, – заговорил Владик, – мне пофиг на ваши подковерные игры. Делайте что хотите. Говорите о чем хотите. Я и без вас словлю кайф от встречи. Мы пережили вдоволь в свое время. Я могу и без вас повспоминать былые деньки.
– Пользуйся моментом, пока позволяю.
Владик лишь махнул рукой на ухмылку Мансура, после чего выпил свое пиво до дна и заказал новый бокал. Мы решили присоединиться, но с бутылкой белого сухого вина.
– Лучше скажите, на какой же другой кайф мне переключиться.
– Знаешь, Владик-бой, зависим каждый, но только от нас зависит, от чего мы будем торчать. Надо выбрать что-то, что тебя не разрушает. Есть много классных вещей в жизни, зависимости, которые будут только приветствоваться обществом, взять тот же спорт, творчество или семью.
– Знаешь, я не жалуюсь. Мне и с моей зависимостью хорошо.
– Мансур, – обратился я, – забей, это бесполезно. Первый шаг к исцелению – это признание наличия проблемы. Я по себе знаю. Тоже не видел во всем проблемы.
– Игорек, согласись, что это не выход. Что ты будешь бездействовать, пока твоему дорогому человеку придет озарение? Нет конечно. Ты будешь толкать мотивационные речи или, как мы в детстве говорили на родителей, читать нотации.
– Да мы забьем на это. Каждый из нас считает себя умнее остальных и знает, что для нас лучше.
– Именно! Поэтому говорить с Владик-боем сейчас бесполезно. Он заряженный патрон и здраво воспринимать наши слова не будет. Выстрелит при любом неаккуратном слове.
– Я еще здесь, негодяи, – пробурчал Владик, который хоть и улыбался, но скучал от нашей беседы и искал глазами, куда сбежать.
– Нужна настоящая мотивация, и желательно от человека, которым наш больной дорожит.
– Боюсь, такого человека у нашего Владика нет, – с усмешкой сказал я.
– Пошел ты на хрен, Игорек. Я не такая бесчувственная скотина. – Владик весь нахохлился от брошенного в него оскорбления. – Шок. Вот, значит, каким ты меня видишь? Чтобы ты знал, ради Аленки я горы сверну. Только наш образ жизни устраивает обоих. Так что выкусите господа.
– Это ты дурак, если так считаешь. Она сбежать от тебя хочет. Ее достали твои выходки.
– Пф, не смеши меня. Куда она уйдет? Вернется уже через неделю. Я ее отлично знаю.
– Ладно, Владик, я не спорю, тебе виднее. – Я демонстративно развел руками, отпуская тему. – Но тогда ответь, Маник, что делать, если близкие люди не помогают.
– Есть исключительная методика – интервенция. Специалист собирает информацию по больному, после чего проводит беседу с ним с целью замотивировать пациента, чтобы он после разговора сам захотел на реабилитацию. Но успех зависит от профессионализма.
– Бла-бла-бла. Ерунда все это. Если такой специалист придет ко мне, то я его хорошенечко пошлю. Далеко и безвозвратно. Ребят, пожалуйста, успокойтесь, мне по кайфу моя жизнь. Я сам для себя выбрал этот путь и прекрасно оцениваю все риски.
– Владик-бой, пойми уже, этот путь приводит к смерти.
– Да плевать я хотел. А если меня завтра собьет автобус, то в этом виноват мой образ жизни? Нет конечно.
– Тут важны детали, – сказал я, – может, ты был под кайфом и поэтому не заметил автобус.
– Я все замечу. Так что не говори под руку.
– Важен посыл, Владик-бой, а не слова. Задумайся уже о своих близких. Они – самое важное для тебя. В одиночку в этом мире не протянуть. Издавна слабых и больных оставляют позади.
– По-твоему, я слабый и больной? – Владик смеялся нам в лицо. – Посмотри, где я и где вы. Я строю империю, а вы продолжаете жаловаться, какие вы бедные и несчастные. Я счастлив, а вы нет. Тогда какой смысл? Я не хочу быть таким же лузером, как вы. Поэтому ни за что не буду менять свою жизнь, чтобы превратиться в такое унылое говно, как вы. Говорите, стая меня бросит? Да они все без меня пропадут.
– Бизнес твоего отца от тебя не зависит, – отвечал я.
– Да он волком завоет без меня.
– Опять поспорю. У него скоро будет второй ребенок, который с легкостью затмит тебя.
Владик вылупил в мою сторону глаза. Он словно забыл о ребенке его мачехи. Иногда приоткрывал рот, но ничего не говорил.
– Знаешь что?! У него никогда не будет такого сына, как я. И знаешь почему? Я буду знать его, как облупленного, обо всех его махинациях, преступления и связях с Гольдбергом. Своей дочке он навряд ли об этом расскажет. Я незаменим. И моя любовь к отцу будет отличаться от любви дочери. Это разное. И папеньке сейчас докажу, насколько я вижу его насквозь. Я тут решил ему на юбилей подарить раритетное ружье.
– Ружье? – с усмешкой удивился Мансур. – Это чтобы конкурентов отстреливать?
– Кто тут мне разъяснял за посыл. Ружье – это символ. Мы, Астаповы, все берем боем. Мы никогда не сдаемся. Надеюсь, сумею ему напомнить про это. В последнее время он размяк. – Владик выпрямился и о чем-то задумался. Не хватало только лампочки над головой о пришедшей в его больную голову идеи. – А чего мы все тут? Пошли наверх, я там все покажу. Ружье просто пушка.
Переход с темы был резкий, но мы понимали, что мысли под кайфом у Астапова-младшего сменяются, как кадры в кинопленке. Пару раз переглянувшись, мы согласились и направились вместе наверх.
В квартире царил все тот же беспорядок. В глубине комнат гудела музыка, требующая выпустить ее наружу. Владик, не разуваясь, направился в свою напичканную техникой комнату. Как только приоткрыл дверь, музыка вырвалась на волю и сотрясла остальную квартиру зажигательным припевом рок-исполнителя. На полу вокруг дивана были разбросаны банки и упаковки от таблеток. Все внутри меня заскрипело и вызвало новую волну отвращения к Владику. Насторожил его замедленный шаг в комнате. Что-то изменилось в его взгляде, словно он увидел что-то страшное. Мы с Мансуром скорей вошли за ним в комнату. На диване без сознания лежала Алена, только поддергивающие веки подавали признаки жизни, моля о помощи.
Мансур перескочил через диван и приступил осматривать девушку. Много времени не потребовалось, как он скомандовал вызывать скорую. Владик продолжал стоять на месте, поэтому звонил я. Мансур посадил Алену и что-то ей говорил, а она легкими поворотами головы давала ответы, но сказать хоть слово была не способна. По просьбе Мансура приносил воду, а он заставлял Ефремову все пить. Она сопротивлялась или не могла, из-за чего вся вода лилась на нее и на диван. Владик, когда вышел из оцепенения, улизнул из квартиры. Мы кричали ему вслед, чтобы вернулся, но реакции от него не последовало. После нескольких пролитых стаканов нам удалось напоить Алену водой, чтобы ее вырвало. Вместе с едой вышла и часть таблеток, что не успела раствориться. Через несколько минут сквозь открытую после Владика дверь примчались врачи. Мы все им рассказали, пока они осматривали Алену, которая до сих находилась во фрустрации. Они кинули на нас пару презирающих взглядов, не поверив нашим словам, и проговорили про непотребные способы отдыха нынешней молодежи, но, закончив с осуждением, забрали Алену с собой, пообещав, что все будет с ней хорошо.
Без Владика оставаться в его квартире не было смысла. На улице наступила ночь, и зажглись уличные фонари. Перед подъездом я снова наткнулся на Волгу Кулака. Что он каждый раз делал перед кафе «У Софи», я не имел понятия. Попытаться выловить его и нормально поговорить не было времени, тем более со мной был Мансур, которому объяснять свои переживания насчет этого друга не хотелось. И так хватало проблем.
Ноги вели нас по городу интуитивно по нашим знаковым из детства местам: сперва вышли к школе, потом прошли многоэтажку, где жил Мансур (его родители к этому времени перебрались уже в Ястребск), а завершили путь секретным местом под мостом, где мы прятались ото всех, чтобы покурить. От воспоминаний рука сама потянулась за сигаретами.
– От этого так и не отказался? – спросил Мансур, смотря на бегающий во тьме огонек от сигареты.
– Я знаю, что они меня разрушают. Уже чувствую это, что мне тяжко, но меня начинает трясти, когда начинаю думать. Сигареты меня хоть как-то спасают. Знаю, что это остаточное от прошлой зависимости. Мне как будто необходимо себя разрушать. Что это наказание за все, что я натворил.
–Ты справишься. Я верю в тебя. А вот что делать с нашим другом, не знаю.
– Будем надеяться, что Алена его изменит. Как мы и сказали: смерть всегда с нами рядом.
– Мы либо взрослеем, либо нет. Взросление – это наш багаж знаний и опыта, что мы насобирали на своем пути. Как раз у Владика нет своего багажа, ему впихивали всю жизнь чужой багаж, который был ему не нужен, который в нем вызывал только отрицание к этому миру. Он же так и не определился, что чувствует от свидетельства изнасилования. То ли он такой же четкий парень, как Гром, Демон и Сафрон. И будет до последнего плевать на всех и думать только о себе, либо он не допустит большего подобного, ведь понимает, что случись такое с близким человеком, то он перегрыз бы шеи этим мразям. Они же без разбора выцепили ту девчонку из Нижнего на нашем выпускном. – Мансур почесал затылок в попытках что-то вспомнить. – Ту, с которой ты ругался еще. Владик, если вспомнишь, не раз парился из-за этого случая, пока мы отдыхали в Москве. Они же все заманили эту дурочку своей роскошной жизнью. Владик думал просто подурачиться и отпустить, но, когда до него дошло, в чем дело, он не смог себя заставить вмешаться во все это, ведь он же не упадет в глазах таких топовых чуваков. Он же старался стать круче них. Важнее. И, по сути, спас он Алену только чтобы оправдать себя. Видимо, это не помогло, если он продолжает скрывать свою боль в вине. Безвозвратно. И он это понимает, что никогда себя не простит, что бы он ни делал. Сходит с ума и строит из себя не пойми что, уничтожая все на своем пути, так как места в этом мире для него уже нет.
Я следом за одной закурил вторую сигарету. Черепная коробка давила на мозг. Мне хотелось кричать. Мысли вертелись в голове, я словно опять проваливался в чащу леса к своим демонам, но, летя сквозь бурелом, я наконец споткнулся. Сигарета выпала сама изо рта.
– Его надо спасать. Сейчас же!
Я не ждал ответа Мансура и помчал с берега к «У Софи». Скорее к Владу. Мысли еще путались в голове, но я знал, что должен быть сейчас с ним, что ему угрожает опасность, над которой он сам смеялся. Я давно знал ответ на вопрос, которым мучился весь город, но у меня не было объяснений, хотя все эти годы они были у меня перед носом. Потерять еще одного друга для меня было непозволительной роскошью.
Я влетел в квартиру Астапова, дверь в которую все так же была нараспашку после скорой помощи. Бардак внутри увеличился, словно была борьба, а музыка била по ушам. Дверь в комнату Владика была прикрыта. Сквозь щель в глаза светил белый свет от проектора. Позади меня скрипнула входная дверь. Я с испуга повернулся и увидел Мансура, что бежал все это время за мной. Собравшись силами, я открыл дверь в комнату и вида креста мне хватило, чтобы все внутри скрутило. Все как раньше. Все то же распятое тело на кресте. Смотреть на тело одноклассника я больше не мог и выбежал на улицу за свежим воздухом. Как только я спустился, то увидел мчащуюся с улицы Волгу. Воздуха не хватало. Руки тряслись. Я кое-как достал сигареты, но не смог закурить. Скомкал всю пачку и выбросил с размахом в сторону уходящей машины.
Глава 13
До утра нас продержали в полиции для дальнейшего допроса. Мы с Мансуром били баклуши в коридорах отделения, так как нам не разрешали вернуться домой, а дать показания просто-напросто было некому. Когда Червь появился, прошло около пяти часов – столько, сколько нужно, чтобы добраться в Родищенск из Москвы. Из его слов с коллегами я понял, что он не был на месте преступления, а только видел присланные ему в пути фотографии. Следователь был не в духе. Первым он вызвал к себе Мансура. Когда я остался один, время потекло значительно медленнее, пока мы были вместе, мы были друг у друга, знали, что мы не одни, но, когда Червь вызвал одного из нас, эта связь нарушилась.
Я пытался для себя ответить, что делать. С одной стороны, умер мой близкий друг, с которым мы многое прошли; с другой – еще один друг, перед которым я в долгу, и, в отличие от Астапова, Кулаков был еще жив. С Борей я совершил уже ошибку, но тогда у меня не было мотивации его спасать, а теперь все было наоборот, я переживал за Андрея. Он совершил свою месть, больше он никого не убьет. Наверное. Я все равно ни черта не знал. И как лучше поступить для Кулака, тоже не знал, не мне его судить.
– Ватин! – Когда произнесли мою фамилию, я очнулся от размышлений. Мансур только вышел из кабинета, а с рабочего места на меня смотрел Червь, имя которого я так и не запомнил. – Заходи скорей!
Когда я прошел во внутрь, Мансур закрыл за мной дверь, оставив меня наедине со следователем. Я боялся взглянуть в глаза Червя и смотрел в пол. Я остался с хищником, который не будет вдаваться в подробности нашего прошлого, которому необходимо поймать другого хищника.
– Игорь Олегович, просить пересказать слова вашего друга мне ни к чему, поэтому задам вопрос прямо. Откуда вы знали, что жертве угрожает опасность?
Я молчал. Я не знал, что отвечать, не знал, на чью сторону встать.
– Я испугался, что после случившегося с его возлюбленной он может натворить бед.
Червь с размаху хлопнул по столу, отчего несколько папок с документами упали на пол.
– Не ври мне! – прокричал он. – Запру тебя на пару суток, поморю голодом и посмотрю, как заговоришь. Выкладывай сейчас же, что знаешь! Не скажешь мне – люди Гольдберга развяжут язык. – Услышав фамилию губернатора, я наконец-то поднял глаза на Червя. – Что смотришь?! Не знал, что он следит за делом? Я здесь по его приказу. Мотаюсь, как собачонка, из Ястребска в Москву и обратно. Если я не найду того, кто устраняет его людей, шкуру спустят не только с меня. Здесь вопрос денег. И Отец, то есть Голдберг, никого не пожалеет. Я точно знаю, что ты недоговариваешь. Ты связан как с первым убийцей, так и со вторым, но как именно, я еще не выяснил, но обязательно докопаюсь до истины. Ты не сомневайся. Лучше сейчас все выложи, иначе поплатишься дороже.
– Мне нечего…
– Сгнию паскуду! – Червь покраснел, на висках набухли вены, а в глазных яблоках лопнули сосуды. В дверь постучали. Червь наконец-то отвлекся от меня и сел на свое место. – Войдите!
В кабинет зашел Миша. Я был удивлен его появлению, ведь он успел покинуть Родищенск, да и откуда узнал о случившемся, я не догадывался.
– Выйди, – спокойно сказал он мне. Я посмотрел на Червя, но тот оценивал своего нового соперника. Не дождавшись одобрения следователя, я вышел из кабинета. Комментариев не последовало.
Мурашки бегали по спине. В голове только прибавилось мыслей, ведь теперь еще одной чашей весов стал Червь. Поступить правильно в сложившейся ситуации становилось все сложней. Вернул меня к реальности Мансур, который ждал меня в коридоре. Когда увидел меня, вскочил с места.
– Как ты? С тобой он жестче был. На меня он так не орал.
– Все в порядке. Не переживай.
– Что будем дальше делать?
– Ты езжай домой. К тебе вопросов не будет. А я дождусь адвоката.
Я кивнул головой в сторону кабинета, чтобы Мансур понял, о ком говорю. Он попытался расспросить меня, о чем я знаю, но ответил ему то же самое, что и Червю. Мне не хотелось беспокоить его своими проблемами, у него без меня было куча забот. Он не продолжил допытывать меня. Скорей всего понял, что делиться с ним ничем не собираюсь, поэтому послушно ушел.
Остаться подольше со своими мыслями у меня не вышло. Вернулся Миша, который махнул мне, чтобы шел за ним, и направился к выходу. Я плелся за ним, как нашкодивший ребенок, потупил глаза и смотрел только за удаляющимися от меня ногами. На улице Миша первым делом закурил сигарету и предложил мне, на что я отказался. Он лишь пожал плечами, что зря.
– О чем говорили? – нарушил я затянувшееся молчание.
– Что ты свидетель, но никак не подозреваемый. На тебя у них ничего нет, а ты уже дал все показания. Так что свободен.
– Это же только на бумаге. Как ты вообще здесь очутился?
– Друзья из нашего культа сообщили. Ты же друг семьи. А здесь последователей достаточно.
– Класс. Теперь я должен сектантам. Подскажи хоть, что мне теперь делать?
– Сидеть и не высовываться, но было бы еще лучше, если бы ты открыл рот. Я не знаю, кого ты прикрываешь, но чем дольше он на свободе, тем сильнее ты пострадаешь. Задумайся над этим. Каграмов душу из тебя высосет. Я с ним раньше не сталкивался, но наслышан. Ради денег готов через своих друзей и родных перешагнуть. Он измором открывает дела. Его стезя – политические дела, видимо, из-за этого Гольдберг его нанял. Думал, что конкуренты прессуют, и Каграмов своими методами вытащит виновного. Ты же в курсе, что ваш губернатор весь наркотрафик в области держит?
Я лишь отрицательно мотнул головой. У меня сложилось впечатление, что Миша без остановки продолжает курить, как ни взгляну на него, он затягивается.
– Совет мой услышал. Решать тебе.
Я молчал. Все так же, как провинившийся ребенок, смотрел в пол. Мы еще постояли на улице перед полицией, каждый при этом думая о своем. Я ждал еще наставлений от Миши, но их не было. Докурив всю пачку сигарет, он попрощался со мной, и мы разошлись в разные стороны. Меньше всего хотелось идти домой, и я поплелся в парк. Над городом висел туман, застилая всю дорогу впереди. Прохожие проявлялись только вблизи меня, поэтому спрятаться в центре города стало хорошей идеей, тем более по утру людей было не так много в парке. Я развалился на скамейке, холод и морось мгновенно ударили в спину, но мне было все равно. Я устал быть на ногах, хотелось спать, положить куда-нибудь голову. Заснуть не получалось, в голову лезли мысли о Родищенском палаче, да и мороз давал о себе знать. Из глубин карманов я выловил листок от отца Феофана и набрал с него номер телефона. Гудки. Кулак не отвечал на звонок. Второй раз звонить не стал. Скорей всего отсыпался, в отличие от меня.
Я бы все отдал, чтобы жизнь была проще, хотя не представляю, что бы из меня получился за человек без тех испытаний, что прошел. Что было бы, если я не совал свой нос туда, куда не просят. Так много вопросов и так мало ответов. Стоит ли мне вмешиваться в жизнь Кулака? Должен ли я ему? Или мне надо дальше плыть по течению? Окажись Дрон на моем месте, как бы он поступил? Видимо, он себя терзал, когда хотел спасти Борю. Я повторно набрал его номер.
– Слушаю, – прозвучал его холодный голос, отчего я застыл и не знал, что ответить. – Алло? Вас не слышно.
– Андрюх, это Игорек. Мы можем поговорить?
– Откуда… хотя не важно. Что тебе надо?
– Я знаю, что это был ты.
– Не лезь не в свое дело!
Кулак повесил трубку. Перезванивать не было смысла – реакция была бы та же, да и навряд ли бы он поднял трубку. Я с трудом отклеился от скамейки и побрел сквозь туман домой. Смысла дальше мерзнуть не было, да и тело требовало нормального отдыха в тепле. Город просыпался, ему только предстояло узнать о случившемся ночью. Отчего-то мне было стыдно, что Родищенск снова погрязнет в страхе перед маньяком, как будто во всем этом было моя единоличная вина.
На родной улице царствовал туман, который не позволял ничего разглядеть. Ключи выудил у самых ворот, на удивление, я забыл какой именно открывает замок. Я рассматривал связку в попытках вспомнить, какой ключ нужен. Раздался хлопок автомобильной двери. Я попытался рассмотреть машину, но ничего не увидел, поэтому вернул свое внимание к ключам. Шаги. Я снова обернулся и увидел быстро приближающийся силуэт. Он взмахнул кулаком и врезал мне в челюсть. Ключи вместе со мной упали на тротуар. Следом прилетел удар ногой в живот, отчего внутри скукожилось и прихватило дыхание.
– Сука, это за твое молчание.
Снова удар, но по носу, на бетон полилась моя кровь. От ее вида у меня поплыло зрение. Сопротивляться нападению не было сил, как и желания, я словно ожидал расплаты за свои действия. Я принимал один удар за другим, как наказание. Раздался очередной шлепок от удара, но боли я не почувствовал. Надо мной началась возня, повернуться и рассмотреть, что происходит, не выходило. Кто-то вступился за меня, но я не мог рассмотреть кто.
– Сука, – раздался голос нападавшего на меня, – я еще вернусь. Знай это. Ты ответишь за все.
Шаги исчезали так же, как и появились ранее. Неизвестный схватил меня за плечо и помог подняться.
– Как ты, братан? – раздался голос Славика. Сквозь заплывшие глаза я не видел его, но расплылся в улыбке от его присутствия. – Вижу, что плохо.
Он облокотил меня на ворота. Раздалось лязганье ключей. Он подбирал нужный ключ. Раздался щелчок. Дверь открыта. Он подхватил меня под плечо и затащил домой. Тепло приятно обволокло меня. Глаза сами начали закрываться, погружая в сон. Славик аккуратно положил меня на кровать. От прикосновения головой к подушке я не мог больше сопротивляться. Я снова проваливался в бурелом. Снова несся по чаще леса к своим демонам.
Они, как и раньше, встречали меня на поляне у реки. Плащи с капюшонами сменились на праздничные наряды: Владик с прыщами на лице и легкой краснотой на щеках в своем выпускном шикарном черном смокинге, Кулак же в старом дедовском каштановом костюме, из которого торчали нитки, а по швам виднелись дыры, отец же был одет как официант из престижного ресторана, в белой рубашке и жилете с бабочкой, что смотрелись на нем нелепо, а Аня в вечернем платье под цвет своих волос, который сменился с серебряного на седой, словно из них ушла жизнь. Я попытался обнять ее, но она, как дымок, уплыла от меня.
– Праздник в честь конца? – спросил я.
– Это решать только тебе, – ответил отец.
– Я понимаю, что все происходящее – бред сумасшедшего. Но не могу понять, что из всего важно или нет, что реально, а что нет. Я так устал. Устал терять дорогих мне людей. Каждого из вас я потерял на разных этапах своей жизни. И никак не могу простить себя за это.
– Братан, – обратился Владик, – ты опять загоняешь. Расслабься. Жизнь не такая уж и сложная штука. Все проблемы в голове. Научись жить в кайф, получать удовольствие от своих поступков.
– Сынок, только не во вред остальным.
– Вот опять… а как надо? Вы говорите совсем разное, как мысли в моей голове… да вы и есть мысли. Не больше. Лишь отголоски моих воспоминаний о вас. Вы все равно отражаете мой ход мыслей. Вы такое же противоречие всего меня. Вы не даете мне ответов. Я и так все знаю. Черт возьми, я опять хожу по кругу.
Я кипел, хотел рвать волосы на голове, но ко мне подплыла Аня. Я вдруг осознал, что успел уже забыть ее черты лица и уже сомневался, вижу ли ее настоящую или отголоски воспоминаний о ней.
– Поступай, как считаешь правильным. Ты сам себе судья. Забыл, как учили в детстве, что хорошо, а что плохо.
– Нет! – прокричал я. – Хватит! А ты что молчишь?! Скажи, Дрон! – Кулак молчал, лишь смотрел на меня пустыми глазами. – Ну конечно, еще не пришло твое время говорить, ведь никак не закончится твоя история, хотя она должна была прийти к концу еще десять лет назад. Нет. Неправильно. Конец – это смерть. И опять же нет. Наша история продолжается и после конца, каждый из вас со мной будет до смерти, а моя история еще будет писаться другими событиями и людьми, от которых я буду и плакать, и смеяться, но меня достало страдать. Это тупое топтание на месте. Я устал быть тем, кем являюсь. Мне не в кайф такая жизнь. Как вы не поймете? Ах да, я же с собой говорю. Это я ни черта не понимаю.
Я поочередно взглянул на каждого, но их неизменная пустота в лицах никуда не ушла. Хотелось плюнуть в эти рожи, чтобы вызвать хоть какую-то эмоцию.
– Я хочу уйти. Отпустите.
– Ты знаешь, где выход, – ответил отец, посмотрев в сторону реки.
Вся эта святость ритуала бесила. На лице расплылась улыбка. Хотелось хохотать, но я сдержался. Встав у реки, удивился ее чистоте, словно это была и не река. Родань давно обмелела, из-за чего сквозь заросли водорослей и камыша весь мусор было видно.
– В новую жизнь, – произнес я сам себе и вошел в реку. – Долой всю эту херню с моим безумием. Так больше нельзя. Я выбираю счастье и здравомыслие. – Нога оступилась на камне на дне, и я нырнул с головой в воду. Течение сразу меня подхватило и попыталось утянуть, но я нашел, куда упереть ногу, и снова встал. – Нет. Меня ждет моя будущая семья, с которой я планирую обрести покой. – Вода ударила в ноги, и я снова провалился в воду. В попытках на что-то опереться, я не нашел дна. Всеми силами греб на поверхность. Вода уже попала в легкие, отчего начал захлебываться и паниковать. С трудом вырвался и хватал ртом воздух. – Не сдамся. Я буду жить. – Силы ушли. Я больше не мог противиться течению и провалился в пустоту.
Всплыл я уже на диване в зале родительского дома. Хотелось кричать, но в горле словно застрял ком. Как и глазами, я хлопал ртом. Возвращаться в пустоту мне больше не хотелось.
Рядом на кресле спал Славик, в руках он держал одну из книг, что остались от матери. Я с трудом сел на диван и аккуратно потряс своего друга за колено.
– А?! А! Привет. Ты очнулся. – Славик потянулся и взглянул на часы. – Уже вечер. Как ты? Ты сразу отключился. Я уже хотел скорую вызывать, но осмотрел тебя, вроде целый. Даже нос не сломан.
– Я вымотан. Вчера выдался сложный день.
– Что за мудак был?
– Привет от Гольдберга.
– Охренеть у тебя жизнь. Ты каким образом дорогу ему перешел?
– Долгая история, но пора уже с ней кончать, иначе все будет только хуже.
– Помощь нужна?
– Спасибо, но нет. Сам справлюсь. Благо знаю, что делать.
– Хорошо, но, если что, кричи, я примчу на выручку.
Я лишь кивнул ему. Он не хотел уходить, боялся, как бы со мной опять что не случилось, но я уверил его, что все будет хорошо, что ему самому надо отдохнуть. Метался, но я оказался настойчивее. Славик пообещал с утра заехать – проверить меня, но я понимал, что к этому времени меня уже не будет дома. Когда он ушел, я спокойно откинулся на диван. Спать больше не хотелось, да и что-то предпринимать на ночь глядя было нельзя. Я оценивал свои силы против Кулака, что ему говорить и как поступать. Ошибиться было нельзя, хотя понимал, что планировать бесполезно. Я осознавал, что он стал другим человеком за эти десять лет, как и я сам.
Так я пролежал до самого утра, не смыкая глаз. Тело оправилось после побоев, но как только встал на ноги, то бока заныли снова от боли, но пора было действовать. Кулак жил в Верхнем Родищенске, по указанному адресу, я не понимал, где именно, но, сверившись с навигатором, даже посмеялся над собой. Это был старый микрорайон на окраине, отстроенный специально для работников завода. Я даже удивился тому, что ни разу там не был.
Указанное место я нашел быстро. Возле пятиэтажек под окнами жильцы организовали небольшие палисадники: у одних росли цветы, а у других – овощи. По жильцам район не сильно отличался от Нижнего, да и с возвращения в Родищенск убедился, что город не такой уж и разный. Везде живут одинаковые люди с одинаковыми проблемами. Это была детская наивность искать себе соперников, какая история обходится без антагонистов, самих себя за злодеев мы не считаем, поэтому вырисовываем образы хуже себя окружающим. Так легче, всегда можно переложить груз ответственности на других, а из себя строить саму невинность.
В подъезде отсутствовал домофон, поэтому я без проблем поднялся на нужный этаж. Кулак обитал в самой середине – во втором подъезде на третьем этаже. Я стоял перед тридцатой квартирой и подбирал слова. Не спешил нажимать на звонок, но, когда решился, никакого звука не издалось. Я повторно надавил на кнопку, но без изменений. Стучать в дверь считал бескультурщиной, но другого выхода не оставалось. Я долбил кулаком, отчего у самого в ушах звенело.
– Кто там? – раздался голос Кулака за дверью. – Че ломитесь?
Зазвучали открывающие замки, и сквозь проем появился Андрей. Когда он меня увидел, явно хотел закрыть дверь обратно, но вечно меня избегать у него бы не вышло.
– Зачем пришел? И нафиг так долбить? Я только ребенка уложил.
– Прости. Но нам правда пора поговорить.
Он смотрел на меня сквозь проем. Не спешил что-либо мне отвечать. Я догадывался, что у него происходило в голове, ведь избегать этого разговора вечно нельзя. Он открыл дверь шире, чтобы я прошел во внутрь. Мы прошли на кухню, где он попросил не шуметь, чтобы не разбудить ребенка. Все было по старинке, по-советски, старая мебель с заевшейся грязью, шумная газовая горелка, прожженный от сигарет линолеум, замасленные стены и шторы и горы немытой посуды.
– Значит, ребенок? Кто мама? – с усмешкой обратился к нему. Хотелось разрядить обстановку. – Рассказывай уже о своей жизни. Сколько лет-то не виделись. Как и я же, прошел сложный и долгий путь.
– Хе. – Кулак улыбнулся, отчего меня даже отпустило, что все не так уж и плохо будет. – Рассказывать нечего. Может, помнишь Веру? У нас на улице жила. В паре домов от тебя. – Я честно пытался вспомнить. Из памяти уже затерлись воспоминания о других жителях, но в голове всплыло нужное.
– Подружка Марины. Значит, вас связало общее горе. Радует, что с тобой оказался нужный человек. По сей день мучаю себя, что оставил тебя.
– Не ври. Вся наша дружба в мусорке.
– Это ты не ври. Ты бы не стал меня бухого везти домой, а пошел бы дальше совершать вендетту.
Кулак поднял голову и взглянул в мои глаза, видно, что он был удивлен, хотя я надеялся, что он понимает, что давно раскрылся в моих глазах. Мы пилили друг друга глазами. Меня даже пугали его пустые глаза, словно те, что видел в своих снах. Игра долго не продлилась, и он обратно опустил голову.
– Где сейчас Вера? – спросил я.
– Умерла при родах.
Теперь я опустил глаза. Эту деталь не учел. В голове снова началась мешанина из кадров, которая меня подталкивала на новые сомнения. Не так я представлял этот разговор, ведь считал, что уже все решил.