…and action!

– А бесы где? – спросил я.

– Смотри.

Мы ждали. Несколько минут ничего не происходило. Только улица продолжала шуметь, кто-то раздраженно сигналил нерасторопному участнику движения, а рядом на тротуаре молодая мамочка отчитывала малыша, упавшего лицом в цветочную клумбу. Лето, черт возьми, благодатное время.

Когда я уже устал ждать и начал думать о напрасной трате времени, из магазина появился хозяин тачки. Он отпер замки и сел в салон. Некоторое время ковырялся, что-то выкладывая из пакета на заднее сиденье, потом, очевидно, сунул ключ в замок зажигания.

Машина не завелась.

– Ннн-на, н-на… – пытался выдавить Сергей.

– Начинается, – закончил я вместо него, – не волнуйся.

Водитель попробовал еще раз. Он погонял стартер несколько секунд, но результат был тот же. Внешне вполне нормальный джип, который десять минут назад бодренько подкатил к бордюру, бился в агонии.

– И что происходит? – поинтересовался я.

– Моя камера его убила.

Я фыркнул.

Водитель предпринял еще одну попытку запустить желтого монстра, но на этот раз под капотом что-то взвизгнуло, и сразу стало понятно, что в ближайшее время машина никуда не поедет.

Мужичок тут же выскочил на тротуар и принялся терзать мобильник.

– Аб-ба-бажаю этих идиотов, – с каким-то мрачным удовольствием заметил Серега.

3

Его рассказ был недолгим, но вполне убедительным, несмотря на характерный для парня черепаший темп и манеру раскладывать сложные слова на части. Я не смог ни съязвить, ни уличить друга в приходе «белочки».

– Ты знаешь, я же вольный стрелок и в свободное от основной работы время беру халтурки, – мурлыкал он, посасывая третью бутылку пива. – Ну, там, свадьбы, юбилеи, банкеты и все такое. Камера личная, начальников никаких нет, и почему бы не совместить приятное с полезным. Тем более что на таких халтурках иногда получаются изумительные планы. Ну вот, однажды черт меня дернул согласиться снимать похороны одного бывшего бандюгана. Кирилла Колыванова помнишь?

– Депутата?

– Его. В девяностых два района крышевал, людей валил пачками, а потом вот народным избранником стал. Не знаю, какой народ его избирал и зачем, но случилась с ним неприятность одна – поехал с ребятами на охоту, выпил и подставился под чью-то пулю. Интересное совпадение.

– Думаешь, его грохнули?

– Как два пальца аба… ба… в смысле, как пить дать.

– Угу.

Пока мы беседовали, водитель «хаммера» ходил вокруг своей машины, беспрестанно вызывал кого-то по телефону и, кажется, готов был заплакать.

– Короче, – продолжал Серега, – похороны я снимал, что называется, от выноса до погружения. Гроб был открытый, народ вокруг был солидный, все лезли с покойником поцеловаться, пожать руку, сунуть крестик. Материал получился – капец! Но когда я обратно с кладбища в автобусе ехал, у моей старушки вдруг разом села батарея. Полный аккумулятор был, а тут как будто прохудился, и через какую-то дырку все ушло, хотя рассчитан он часов на пять. Такого с ним никогда не случалось… Ну, черт с ним, на следующий день я сбросил отснятый материал на флешку, отдал заказчикам и забыл об этом.

Я снова кивнул. Самое интересное, конечно, ожидало впереди.

– Через неделю снимал свадьбу, – сказал Косилов. – Вроде все было нормально, но на второй день жених с невестой, их родители и половина гостей свалились с отравлением. Помнишь?

Я напряг память. Да, что-то такое было в новостях: «некачественно приготовленная пища в кафе таком-то стала причиной массового отравления»… бла-бла-бла.

– Кажется, все обошлось, – напомнил я.

– Почти. На следующей свадьбе, которую я снимал, приключилась колоссальная драка. Итог – один труп и трое раненых. И не говори мне, что ты про это не читал.

Я вынужден был согласиться. Ненавижу криминальную хронику, но от таких новостей не спрячешься, они настигают тебя всюду.

– Словом, ты думаешь… – начал я, но Серега меня прервал.

– Витя, я не думаю, я уу-уверен! Уверен с того самого вечера, когда снимал юбилей хозяина «Скорпиона». Этого бедолагу ты тоже должен знать.

Сергей хихикнул, а у меня по спине поползли мурашки. Владелец автомобильной компании «Скорпион» поздно вечером после деловой встречи сел за руль своего «Мерседеса» и на скорости 100 километров в час врезался в столб с рекламным щитом. Трезвый как стеклышко, здоровый, с хорошим зрением и реакцией сорокалетний мужчина при идеальной обстановке на дороге врезается в преграду как настоящий камикадзе!

– О чем задумался? – спросил Серега.

Я пожал плечами и предпочел уклониться от прямого ответа:

– Сколько же у тебя трупов в итоге?

– Семь. Отравившаяся на самой первой свадьбе невеста так и не пришла в себя. Прибавь к ней труп со следующей свадьбы, потом «Скорпион», а потом уже мелочь – с каждого отснятого мной материала либо жмуры, либо поломки, либо черт знает что вообще. Ты не представляешь, что со мной было, когда я понял, что происходит.

– Отчего же, представляю. Развязал с алкоголем.

Сергей усмехнулся и выдал фразу, которая словно бы повисла в воздухе:

– Вчера решил протестировать для верности на своей кошке. Снимал минуты две…

Я уголком сознания отметил, что стерилизованная рыжая Маруська, единственная Сережкина подруга, не выбежала сегодня в прихожую просить у меня колбасы.

– Серега! – выдохнул я.

– Угу. Вечером она зачем-то выпрыгнула с подоконника на улицу и ломанулась на дорогу. Ее переехал «Порш Кайенн». Роскошная смерть.

Я посмотрел на водителя «Хаммера». Тот все еще суетился возле своей внезапно скончавшейся машины.

«Интересно, – отстраненно подумал я, – он тоже отбросит копыта, или все обойдется поломкой джипа?»

– Об этой машине ничего сказать не могу, – проследив за моим взглядом, отозвался Сергей. – Может, это весь результат. Может, нет. Эффект непредсказуем. В зависимости от режима записи он может наступить через несколько минут, а может завтра или через неделю. Я сейчас настроил на самое высокое качество, поэтому так сработало. А еще никогда точно не угадаешь, кого она зацепит – центральный объект съемки или кого-нибудь на периферии кадра. Не знаю.

Я посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый как радуга и тяжелый как свадебное меню. У нас с Серегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».

Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но не этим странным утром!

В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать с Червяковым, а Серега не знает, что ему делать с камерой. Забавно же?».

И, клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.

– Слушай, гад, – сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, – я устала. Завтра я подаю документы на развод… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял?!

И бросила трубку.

Десять часов спустя мы с Сережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловской кровати в спальне, заваленной дисками, блоками питания и старыми журналами. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало щекотать мои сомкнутые веки.

Отдохнув, мы с Серегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтобы не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак. Потом бродили по улицам, а с рассветом снова бежали в лавку. Наверно, это было ужасно, но в моей теперешней жизни порой не хватало чего-то подобного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…

Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не в этот день! Я вдруг понял, что мне по барабану. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился на пассажирском сиденье справа от меня, врубив на полную громкость «Рамштайн», и все время мешал мне рефлексировать.

«Будет тебе кровь, дурик!» – кажется, крикнул я однажды.

Хм, кстати, Миш… Вот интересно, плохой человек и хороший – чем они отличаются друг от друга? Тем, что у одного злые помыслы, а другой – словно манная каша на молоке? Чушь! Я не могу назвать себя плохим. Я не крал, не убивал, не предавал… По крайней мере, я думаю, что не предавал, хотя у некоторых моих близких может быть иное мнение на этот счет. Конкурентов не подсиживал, перед начальством не лебезил, но и не сторонился его, честно делал свою работу, двигался вперед и старался достичь своей цели теми средствами, которые считал для себя приемлемыми. Один раз даже переводил бабушку через дорогу.

Но как же иногда хочется взять кого-нибудь за горло и… не знаю.

Что меня останавливает? То, что я хороший? Почему же тогда эта мерзость периодически заползает в мои мозги?!

Ладно, я опять отвлекся…

Мы заехали во двор элитной одноподъездной кирпичной пятиэтажки, припарковались в стороне от охраняемой стоянки, в тени деревьев.

– Уже приехали? – спросил Серега, убавляя звук на магнитоле.

– Да. Здесь он и живет.

– А-а-а! – протянул Серега. – Сова, открывай, медведь пришел!

– Успокойся! – едва сдерживая смех, бросил я.

Дом неплохо охранялся, двор обстреливался по периметру камерами наблюдения, подвешенными на козырьке подъезда. Я остановил машину вне поля зрения охранных систем. Нас вряд ли могли застукать, но вот услышать можно было за километр.

– Не шуми, – скомандовал я.

Я огляделся, оценивая обстановку, и, убедившись в отсутствии свидетелей, подался назад. На заднем сиденье лежала спортивная сумка. Молния на ней была чуть-чуть расстегнута, и из черноты на меня зловеще зыркнула линза объектива.

Черт!

– Не пугайся, она выключена, – вставил свои пять копеек Сергей.

Я вынул камеру, стараясь наводить ее в сторону. Внимательно оглядел устройство, нашел нужные кнопки. Конечно, это не простой «камкордер», которым могут снимать даже дети, но и ничего сложного нет. Я включил аппарат и осторожно навел объектив на пятиэтажку. Нашел в видоискателе крыльцо.

– Вставляет? – поинтересовался Серега.

Я посмотрел на него, пытаясь понять: он уже окончательно пьян и не соображает, что мы делаем, либо он меня просто подначивает?

– Отстань.

Скоро из подъезда выйдет Червяков. Он поедет в подпольное казино проигрывать выручку своих магазинов. Он никогда не нарушает устоявшийся за много лет график: позднее пробуждение, офис, переговоры, склад, поставки, домашний ужин и казино до трех утра. Затем немного сна в обнимку с любимой женой и с утра снова по тому же кругу.

Жирная сволочь. А не взять ли мне твое лицо крупным планом?

– Я пы-примерно представляю, что ты чувствуешь, – вставил Косилов. Он тянул сигаретку, прислонившись к окну. На губах его все еще играла улыбка, но в голосе появилось что-то демоническое. – Тебе кажется, что ты просто играешь, и сейчас ты, конечно, развернешь мы-машину и уедешь отсюда. Но на самом деле тебе хочется попробовать. Хочется, да?

Я молчал. Сукин сын попал в десятку, руки и ноги у меня тряслись от возбуждения.

– Знаю, что хочется. У меня тоже все зудело пару раз, когда я уже понимал, что могу это делать, но…

Он умолк. Эта скотина, закончившая тот же факультет, что и я, прекрасно знала, как давить на психику.

– Но?.. – заглотил я его крючок.

– …но гы… гы-гы… – Он аж вспотел.

– Рожай, Цицерон!..

– …Гырех на душу брать не стал… Фуф. И ты не станешь, потому что ты человек хороший. Сейчас ты посидишь, потискаешь эту штуку, а потом засунешь ее в сумку, развернешь машину и укатишь домой. А завтра начнешь обзванивать знакомых, которые могут одолжить тебе денег, а потом ты пойдешь за экспресс-кредитом, чтобы честно отдать свой долг милейшему парню Максиму Червякову. Ну, ты же умница!

– Да. Но у меня плохая кредитная история.

Я посмотрел на часы. Через несколько минут ожидается появление моего героя в секторе обстрела видеокамеры. Признаться, я чувствовал себя в некотором смысле идиотом (впрочем, чего там «в некотором смысле» – полным придурком я себя чувствовал!). Поверил в сказки приятеля, который от одиночества совсем сошел с ума, а теперь сижу в засаде, как казак-разбойник, и готовлюсь стрелять из «Панасоника».

Я хмыкнул.

Червяк появился на крыльце через минуту. Не сходя со ступенек, нажал на кнопку брелока, открывающую замки джипа, посмотрел в небо. Очевидно, кто-то позвонил ему, потому что он тут же вынул из кармана телефон и приложил его к уху. Начал кивать и что-то гневно выговаривать…

Я включил запись. Таймер в видоискателе камеры начал отсчитывать секунды. Я сразу нажал зуммер, и Червяк в кадре стал плавно увеличиваться в размерах. Я приблизил его максимально и смог увидеть недельную щетину на лице и царапину у правого уха. Макс лоснился и обильно потел – еще пару лет сытой жизни, и сердце откажется прокачивать этот огромный кусок теста.

Червяк прекратил разговор, сел в машину и завел двигатель. Съемка продолжалась. Я выключил камеру, только когда джип моего кредитора скрылся за углом. Бросив «Панасоник» обратно в сумку, я первым делом обернулся к Сереге. На лице у моего друга застыла странная гримаса – не то ужаса, не то восхищения.

Я почему-то вспомнил фразу, произнесенную персонажем Кевина Спейси в «Красоте по-американски»: «Кажется, ты только что стал моим кумиром».

– Вавилов, псих, отвези меня да-да-мой, – выдавил Серега… и начал смеяться.

Я смахнул пот со лба и, кажется, тоже хихикнул.

Жена уже легла, повернувшись спиной к моей половине кровати. Я стоял в проеме двери спальни и долго смотрел на нее. Спит или нет? Пожалуй, притворяется, потому что не проснуться от скрипа нашей входной калитки невозможно. Тем более человеку с таким чутким сном, как у нее.

– Свет, ты спишь? – спросил я тихо.

Никакой реакции.

– Свет!

Тишина. Только тюлевая занавеска дрогнула от сквозняка.

Иногда, когда я вижу ее спящей – такой забавной, губастенькой, помятой – во мне что-то просыпается. Я начинаю думать, что все-таки можно всю жизнь любить одну женщину и испытывать к ней определенный интерес. Можно. Но такие моменты коротки, до слез коротки.

Я выключил свет в коридоре, оставив спальню во тьме, и отправился принимать душ. Там я возился минут пятнадцать – никак не хотел выползать из-под теплых струй. Когда закончил и выходил из ванной, вытирая голову полотенцем, увидел в полумраке спальни два сверкающих глаза.

Я чуть не заорал!

Светка, натянув одеяло до подбородка, смотрела на меня с ненавистью… и печалью.

Утром мы с ней не разговаривали. Я плохо спал, до четырех часов ворочаясь на диване в своем кабинете, а Светка, судя по выражению лица, отдохнула как следует (мне тогда даже в голову не пришло, что она не видела меня почти двое суток и сильно перенервничала). Она не смотрела на меня, сидела напротив и небрежно поглощала бутерброды. Даже на мое будничное «привет» она никак не отреагировала.

На второй чашке кофе мое терпение лопнуло.

– Так и будем дуться? – буркнул я и стал всматриваться в ее лицо, надеясь увидеть хоть какое-то осмысленное движение мышц. Но не увидел ничего.

– И что у нас опять случилось? – продолжил я. – Месячные? С мамой поссорились? Еще что-нибудь? Почему каждый раз за твое плохое настроение должен отвечать я?

Она сломалась. Поставила чашку на стол, отложила бутерброд и пригвоздила меня взглядом к стене.

– Ты ни за что не отвечаешь в принципе. У тебя кризис, у тебя депрессия – ты можешь позволить себе исчезнуть, не говоря ни слова, на всю ночь. Все нормально! Какая разница, что у нас случилось? Я уже сказала, что собираюсь подать на развод. Я не шутила.

Я вздохнул. Так и есть: тот прилив нежности, неожиданно настигший меня вечером, когда я созерцал ее спящую в спальне, был всего лишь миражом, и сейчас в свои права вступают совершенно другие чувства.

– Запела свою любимую песню, – проговорил я. – Мужика в доме нет, ласки нет, любви нет…

– В десятку!

Она ушла, не закончив трапезу. Проходя мимо, задела полой халата мое колено. От нее пахло чем-то сладким. Никогда не мог понять, почему женщины при любых кризисах умеют оставаться свеженькими и благоухающими, как утренние розы, а мужики, стоит им слегка получить от жизни под зад, становятся похожими на обезьян в муниципальном зоопарке.

– Света!

Она не ответила, прошаркала тапками в гостиную.

– Ну и подавай, если других вариантов не видишь!

Я уткнулся взглядом в тарелку с бутербродами. С чего я решил, что хочу есть?!

Мы прожили с ней под одной крышей три года, и сейчас мне уже трудно однозначно ответить на вопрос, была ли когда-нибудь между нами настоящая любовь. В этом смысле я полностью метеозависимая особь. Если в окно заглядывало солнце, бумажник распухал от наличности, а Светка при этом не вспоминала старые обиды, мне казалось, что я ее обожаю, что ближе человека на свете нет, что я вот прямо сейчас, не сходя с этого места, возьму ее на руки и унесу к звездам. Но стоило колесу фортуны сделать лишний оборот, а моей «благоверной» (ненавижу это слово) начать копаться в причинах своих несчастий, как мой мозг начинала пронзать одна и та же поганенькая мысль: «Брось ее! Брось! Уходи отсюда! Не трать свою жизнь на человека, который отнимает у тебя энергию, который питается от тебя как от батарейки. Тебе еще нет сорока, в конце концов! Даже тридцати пяти нет!».

Впрочем, если успокоиться, то можно прийти к выводу, что свою супругу я вылепил для себя сам.

Мы познакомились, когда ей было 17, а мне уже 28. Я – стреляный воробей, не собравший еще все хлебные крошки, разбросанные на пути; она – испуганная канарейка, покинувшая благоустроенную родительскую клетку. В каком-то из заезженных небесных сценариев, видимо, было написано, что между нами что-то сверкнет. Девчонка влюбилась, со временем влюбив в себя и стреляного воробья. Она еще думала, что слово «Любовь» пишется с большой буквы, а те сложносочиненные предложения, в которых это слово фигурирует, заканчиваются красивым и поэтичным многоточием. Счастливая была девочка. Что ж я с ней сделал?

Получается, что она всему училась у меня – ревности, страсти, флирту, бесконечному и нервному ожиданию. Вере. Любовным позам, в конце концов! Училась сначала робко, полностью доверяя моему «богатому жизненному опыту», затем уже активнее вовлекаясь в процесс, а еще позднее и начиная проявлять инициативу. И не только инициативу – характер! А он у нее, если использовать литературный штамп, оказался отлитым из серьезного сплава, используемого, наверно, в строительстве «шаттлов». Дури – до фига! Но стержень, на котором эта дурь держалась, был тверже титана. Так что ничего странного не было в том, что уже через пару лет она меня «делала», что называется, с пол-оборота.

Да, всего через пару лет – после всех своих загулов, депрессий, метаний и колебаний – я имел репутацию уже не прекрасного принца, а какой-то его неудавшейся китайской подделки. Настоящий принц рано или поздно, конечно, появится, и когда это случится, его имитации придется отправиться на склад.

Да, сам виноват. Но можете меня пытать – не признаюсь.

Я вздохнул и, нажав кнопку покрытого слоем жира дистанционного пульта, включил телевизор…

…И вот тут я вспомнил! ВСПОМНИЛ ВСЕ, ЧТО МЫ ВЧЕРА НАТВОРИЛИ. Почему не сразу, как только проснулся? Не знаю. Наверно, потому, что совесть чиста.

– …«узнать известного предпринимателя Максима Червякова оказалось возможным только по отпечаткам пальцев», – пробубнил корреспондент из криминальной хроники местного телеканала.

Я уронил пульт.

4

С бизнесменом Максимом Червяковым произошла скверная история.

В тот теплый и тихий вечер ничто не предвещало беды. Макс, поцеловав на ночь супругу, отправился в клуб «Якорь» обсуждать проблемы с партнерами по бизнесу. Заодно он собирался проиграть в тамошнюю подпольную рулетку некоторое количество заработанных денег. Однако проблемы, судя по всему, оказались серьезнее, чем ожидалось, и к полуночи Червяков нализался так, что начал приставать к официанткам и (о, боже!) мужчинам-официантам с непристойными предложениями. Диапазон предложений был довольно широк – от «Пойдем, вмажем по рюмашке, я угощаю» до «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье». Партнеры по бизнесу, неудовлетворенные ходом переговоров, вскоре покинули заведение, и Макс остался один. К часу ночи его сплющило окончательно.

Он сидел за столиком, уронив голову на руки, и горько плакал. Вызванная охрана не вмешивалась, безошибочно опознав в этом исходящем соплями куске мяса своего постоянного клиента, отстегивающего приличные чаевые. Так он и лежал некоторое время. Затем неожиданно бодро поднял голову, оглядел зал ненавидящим взглядом и изрек:

– Я его, ссукуу, порву…

И тут же полез во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. Охрана напряглась. Когда рука запуталась в складках одежды, парни решили воспользоваться замешательством. Взяли клиента под локотки и приподняли.

– Пойдемте, Максим Николаевич. Мы вызвали такси, оно вас доставит до дома.

Макс с трудом разлепил заплывшие и красные от слез глазки, посмотрел на охранника.

– Домой?

– Домой, домой, Максим Николаевич. Уже поздно.

– К кому домой?

– К вам. Ваша супруга звонила, беспокоилась.

– Кто?!

Охранники не отвечали, молча делая свое дело. Они собрали Червякова и его вещи по частям, как конструктор «Лего» – рассовали по карманам бумажники и телефоны, накинули на плечи пиджак, поправили ремень – и вытолкали на крыльцо, где уже действительно поджидал «вольво» с желтыми шашечками на крыше. Прежде чем ввалиться в салон, Макс успел еще немного пообщаться с охраной:

– А мой пепелац?

– Ваша машина останется на стоянке клуба. Под надежным присмотром, не беспокойтесь.

Вот, собственно, и все, что могли рассказать свидетели и участники последнего сеанса грехопадения Максима Николаевича Червякова. Через двадцать минут его нашли в небольшом сквере в двух минутах ходьбы от дома. Он лежал под деревом с разбитой в лепешку физиономией. Экспертиза определила, что смерть наступила вследствие многочисленных ударов тяжелым и тупым предметом (возможно, не одним). Сыскари работали всю ночь. Они выяснили и личность потерпевшего, подняли его последние личные контакты и даже звонки. Среди тех, с кем встречался погибший последние двадцать четыре часа, оказался некто Виктор Вавилов.

То есть я.

Сказать, что меня лихорадило, значит, ничего не сказать. Меня трясло как на центрифуге, желудок прилип к спине, очень хотелось рвануть в туалет и как следует проблеваться. Я подумал, что если бы меня увидела в таком состоянии жена, ей пришлось бы звонить в «скорую». Я чувствовал себя так, будто ехал на автомобиле с «калашами» в багажнике, а впереди гаишник в салатовой куртке ласково взмахнул жезлом. Еще несколько мгновений – и весь мой привычный и теплый мир рухнет к чертям: я выйду из машины, положу руки на капот… прощайте, родные, любимые, Светка-а-ааа…

Самое противное заключалось в том, что я знал об этом еще вчера, когда готовился нажать кнопку «rec» на видеокамере. Я знал, что так будет, и все равно нажал ее.

Зачем?!

Я выключил телевизор. Минут через пять, проведенных в тишине, начал успокаиваться. К счастью, Светлана на кухню больше не заглядывала, возилась где-то в спальне. Я не хотел и просто физически не мог сейчас ее видеть и отвечать на вопросы типа «Что случилось?».

«Ничего не случилось, дорогая… я вчера грохнул человека. Правда, он был плохим мальчиком».

Стоп! Я – убил?! ЧТО ТЫ ГОНИШЬ!!!

Я посмотрел на свои ладони. Готов спорить, что на них в тот момент появились капли крови. Хотя это, конечно, просто пот с примесью кетчупа. Вспотели ладони у меня, вспотели-с. Убийца с потными ручками.

Я вынул из штанов сигарету и, даже не позаботившись о пепельнице, закурил. Курил долго. Закончилась первая сигарета – вытащил вторую. Когда истлела и вторая, мне в голову пришла новая мысль, совсем не похожая на те, что штурмовали мою посыпанную пеплом голову десять минут назад. От этой новой мысли мне стало даже весело, правда, веселье это было совершенно определенного характера – так веселятся сумасшедшие, которых уже не пугают ни главврач, ни санитары.

«Косилов не врал. Эта штука работает!».

…Слушай, Миш, ты мне вообще веришь? Хоть чуть-чуть?.. А то сижу тут перед тобой, как Долорес Клейборн, чуть ли не под запись все выкладываю, а ты только головой киваешь. Был бы в этом прок хоть какой-нибудь… Ладно, не обижайся, сделай поправку на мое состояние.

Что было дальше? А дальше, Мишка, началась вообще какая-то чушь…

Я продолжал медитировать на кухне. Выйти к жене смелости не хватало – объяснить метаморфозу, произошедшую с моим лицом, я бы не смог – а чтобы позвонить Сергею, нужно было вернуться в кабинет. Не помню точно, но, кажется, я в тот момент материл Светку последними словами, умоляя ее выйти из дома.

Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, оно случается. Только надо ОЧЕНЬ СИЛЬНО хотеть. Или очень сильно материть.

Я услышал фразу, брошенную Светкой уже из прихожей. Фраза эта в иных обстоятельствах могла надолго вогнать меня в ступор, но сегодня я не отреагировал:

– Вавилов, я пошла! За вещами приду завтра в обед. Постарайся исчезнуть на это время, не могу тебя видеть!

И все. Она хлопнула дверью.

Я отправился в кабинет, выкопал из-под одеяла на диванчике мобильник, набрал номер Косилова. Я даже не знал толком, что ему скажу, мне просто хотелось услышать его бестолковое заикание.

Увы, меня ожидал чудовищный по своему воздействию облом. Аппарат Косилова был вне зоны действия… либо выключен.

Я потер торцом трубки вспотевший висок, подошел к окну, отдернул занавеску. Светлана шла по двору и разговаривала по телефону.

«Ей повезло больше», – подумал я.

На одном плече у жены висела ее любимая рыжая сумочка, на втором – плотно набитая спортивная сумка. Стало быть, она действительно собирает вещи. С кем же она так энергично ругается по телефону? Обсуждает свои действия с любовником? Вполне возможно.

Я отвернулся и оглядел свой неприбранный кабинет. Это была самая маленькая комнатка в нашей «трешке». Когда-нибудь она могла стать детской комнатой, но это теперь уже под большим вопросом. Черная сумка стояла под письменным столом. Увидев ее, я вздрогнул. В груди снова ухнуло, и снова от шеи к копчику побежали мурашки. Серега знал, что делал, когда предлагал мне оставить камеру у себя. Ему, видимо, уже хватило приключений выше крыши, теперь моя очередь.

Интересно, что я собираюсь с ней делать?

«Разбей ее и забудь, что это было», – советовал разум. Вернее, та его часть, что до сих пор любила мультфильмы и манную кашу по утрам. К этому типу я прислушиваюсь чаще, чем ко второму. Но тот, Второй, иногда бывает более убедительным:

«Ты представляешь, что за штука попала в твои руки?! – шептал он. – Ты хоть можешь вообразить себе, чего с ней можно наворотить?!».

– Пошел вон, – произнес я вслух.

Но сволочь не унималась:

«В твоей жизни никогда не происходило ничего экстраординарного. Родился, учился, влюблялся, женился… и все профукал. Все! Что дальше? Эта штука перевернет всю твою жизнь, если ты научишься правильно ею пользоваться».

Я хмыкнул. Правильно пользоваться?

«Брось, – бубнил Второй, – убивают монтировкой, пистолетом, ножом, бомбой, словом. Видеосъемкой не убивают. Во всяком случае, это необъяснимо и недоказуемо. Ты не можешь за это отвечать».

– Но…

«Возьми ее!!!».

От последнего крайне сексуального «вопля» я чуть не вздрогнул. Я шагнул в комнату, склонился над сумкой. Несколько секунд смотрел в черноту ее внутренностей, потом сунул туда руку.

Миша, ты мне не поверишь, но она была теплая!

Я отдернул руку, словно меня ужалили. Я готов был поклясться, что камера нагрелась, будто последние несколько часов работала напропалую. Такого не может быть, я же ее выключил!

Я снова дотронулся до аппарата. Сомнений быть не могло. Я вынул камеру из сумки, оглядел со всех сторон. Самая обычная видеокамера, одна из тех, что используются на телевидении для выездных съемок.

Но я чувствовал себя так, как будто держал в руках нечто совершенно невообразимое, словно… словно… не могу подобрать сравнение. Как будто какой-нибудь Магический Кристалл свалился с неба, из глубин космоса, а я прогуливался по лужайке, никого не трогал и совершенно случайно оказался рядом с местом падения. Вот только кричать о находке мне совсем не хотелось.

Стараясь не попадать в поле зрения объектива, я аккуратно засунул камеру обратно, взял сумку и закинул ее на плечо. Покинул квартиру, быстро спустился на лифте вниз, не отрывая одной руки от сумки, толкнул дверь подъезда и практически лоб в лоб столкнулся с ментами. Их машина стояла на тротуаре, а по ступенькам прямо навстречу мне поднимались двое мужчин.

Я съежился. Очевидно, они это заметили. Никогда русскому человеку не избавиться от этих мурашек в генах, которые заставляют напрягаться каждый раз при встрече с сотрудниками полиции! Вроде и не совершил ничего, и совесть чиста, а почему-то втягиваешь голову в плечи и колдуешь мысленно, чтобы они прошли мимо.

Совесть моя в данный момент была чиста не до конца, и, разумеется, когда я увидел этих ребят на крыльце, на лице тут же отобразилась вся гамма чувств запуганного ментами российского налогоплательщика. Я почти прошел мимо, едва не коснувшись плечом одного из парней, но спустя пару секунд меня окликнули.

– Минуточку, молодой человек!

Я обернулся. Что творилось с моим лицом, я мог только догадываться.

– Да.

– Вы в этом подъезде живете?

– Угу.

– Вавилова Виктора Николаевича знаете?

Я попытался взять себя в руки. Ни в коем случае нельзя выдавать себя раньше времени. Нет у них на тебя ничего. Абсолютно ничего нет!

– Хотелось бы думать, что хорошо его знаю. Но иногда мне кажется, что я ошибаюсь.

Менты не поняли.

– Слушаю вас, – сказал я, ставя сумку на бетонную ступеньку.

– Вавилов Виктор Николаевич?

– Он самый.

– А можно было как-нибудь попроще, Виктор Николаевич?