Я вошла в квартиру, удивилась царившей в помещении тишине. Обычно мама в это время дома. Ну и ладно. Я люблю быть дома одна. Мне кажется, что самое большое счастье человека – иметь свой дом, большой, светлый, теплый. К сожалению ни своего дома, ни своей комнаты у меня нет.

Я разделась, вошла в комнату, которую делила вместе с сестрой и остолбенела.

Покрывало моей постели было откинуто в сторону, на белоснежной простыне жирными мазками расплылись грязные следы чьей-то обуви, несколько книг, сброшенных с книжной полки, валялись на кровати и на полу, бессильно распахнув беззащитные страницы, как крылья убитых птиц. Я зарычала от ярости, с большим трудом удержав себя от необдуманных поступков.

Время до вечера тянулось бесконечно медленно. Я механически делала уроки, стараясь не смотреть в сторону разоренной постели.

Первым пришел отец, заглянул в мою комнату, ничего не сказав, вышел на кухню, где загремел посудой. Когда стало смеркаться, снова хлопнула дверь, квартиру наполнили возбужденные голоса, пришла мама и Стелла. Я подождала несколько минут, вышла в кухню. Отец сидел в зале перед телевизором, мама на кухне что-то резала за обеденным столом, Стелла, увлеченно подпрыгивая на месте, что-то вещала. Её иссиня-черный хвост прямых волос удобно лег в мою ладонь, я резко дернула его, и второй рукой подправляя траекторию движения, погнала сестру к моей кровати. Визжать она начала, уже, будучи в нашей комнате. Когда в помещение ворвались обескураженные родители, я увлеченно возила лицо Стеллы по засохшим ошмёткам грязи в моей постели.

Я не слышала, что кричали за моей спиной, а упивалась растерянным визгом сестры, когда сильный толчок отбросил меня в сторону. Обернувшись, я встретилась с бешеным взглядом отца:

Ты что творишь?

Воспитываю дрянь, которую ты вырастил.

…....

Или, может быть, это ты залез в обуви в мою постель? Взгляни, это твои следы?

Отец бросил взгляд на моё ложе, но это его абсолютно не обескуражило:

Маленький ребенок случайно.....

Я оборвала его:

Маленькому ребенку тринадцатый год, случайно сделать это невозможно. Если этот ребенок до сих пор не понимает, что можно делать, а чего нельзя – этого ребенка надо лечить. А если ты его не лечишь – значить тебя все устраивает.

Ты кто такая, чтобы мне указывать?

Я здесь живу, и хочу, чтобы меня никто не трогал.

Ты живешь в моей квартире и поэтому.....

Эту квартиру дало государство, мои здесь девять квадратных метров....

Хлесткая пощечина обожгла лицо, от сильного удара мужской руки голова мотнулась, цветные круги неторопливо закружили перед глазами. Я оперлась на шкаф, помотала головой, с трудом восстановив зрение. Отец продолжал стоять напротив, с интересом меня рассматривая. На мое тело привычно накатывало оцепенение, охватывающие меня всякий раз, когда я ругалась с отцом. А над головой его зло посверкивала маленькая черная искорка. Наверное, если бы не удар в голову и навалившиеся на меня проблемы со зрением, я бы ее никогда не заметила. Мне было очень плохо, голова кружилась, тело было ватным, мысли метались в черепной коробке, мешая сосредоточиться. А тут еще снизу желудка покатилась тошнота. Я качнулась вперед, затратив все силы, чтобы обуздать рвотный позыв. Отец, верно поняв мою проблему, брезгливо отстранился. Очевидно, в это мгновение он потерял концентрацию, в голове у меня прояснилось и я со всей, накопившейся за много лет, злостью мысленно сдавила эту искорку. И не поверила тому, что произошло. Только что, высокомерно переливающаяся над отцовской головой, искорка на мгновение сжалась, затем ярко вспыхнула и исчезла. Давление в моей голове мгновенно ослабло, я задышала полной грудью. Отец замер, недоуменно покрутил головой, затем повернулся, и как-то сгорбившись, вышел из комнаты. Стелла, прятавшаяся за шкафом, в ожидании традиционного приведения меня к покорности, удивленно выглянула из своего убежища, затем испуганно вжав голову в плечи и растерянно восклицая: «папа, папа?», побежала вслед за отцом. Над головой ее поблескивала маленькая черная искорка.

Глава седьмая. Зимний бал.

Сегодня девочек отпустили с последней пары уроков – «Домоводства». Мило улыбаясь, преподаватель напутствовала нас, что вечером проверит результат практических занятий по украшению нас, любимых. Вполголоса перешучиваясь, мы выскользнули из школы и, как стайка шустрых мальков, мгновенно рассеялись по дворам. Дома никого не было. Я распахнула шкаф и грустно вздохнула. Да, жалкое зрелище. Ситуация «Мне совсем нечего одеть» встала передо мной без каких-либо преувеличений. Отец был скуп, мама старалась покупать что-нибудь практичное. Как результат, полное отсутствие наряда для поражения даже невзыскательной публики, ну разве вот этот деловой черный пиджак. А вот и брючки в тон нашлись. Белая блузка под пиджак. Вертясь перед зеркалом, я отчетливо поняла, что чего-то не хватает. Через полчаса, глядя в зеркало, я счастливо улыбнулась. В спешке сшитая, но оттого не менее элегантная бабочка стоила каждого исколотого мной пальца.

Ну что сказать, школьная дискотека, под пафосным названием «Зимний бал», вполне удалась. Отпрыгавшись в кругу с быстрыми танцами, станцевав медленный танец с малознакомым старшеклассником, влажные ладошки которого постоянно сползали мне на попу, я была вполне довольна приближавшимся к завершению вечером. Определенную интригу добавили полстакана лимонного ликера, которым меня в уголке угостили одноклассницы, отношения с которыми за последнюю пару месяцев вполне нормализовались. Моя душа была открыта людям, сердце требовала творить добро, и чтобы никто не ушел обиженным. Поэтому, сгорбленная фигурка моей одноклассницы Танюши Соколовой вызвала определенный диссонанс с моим мажорным настроением. Я встала рядом, отследила ее тоскливый взгляд. Понятно. Юноша из девятого класса, давняя Танюшина симпатия – Аркадий Столяров, весело улыбался, осторожно кружа высокую блондинку в красном платье. Когда мелодия закончилась, я наклонилась к Таниному уху:

– Что, все плохо?

Таня испуганно обернулась, но узнав меня, грустно махнула рукой:

– Не знаю. Вроде бы гуляем, встречаемся. А потом может мимо меня, как мимо пустого места пройти. Сегодня даже не пригласил, хотя вчера интересовался, приду ли я на дискотеку.

Понятно, игрунок у нас Аркаша.

–Так может, бросишь его, раз он такой не постоянный?

Таня подняла на меня глаза, в которых стояли слезы:

– Я не могу, мы любим друг друга, просто он глупый, не понимает, что своим невниманием делает мне больно.

Потом я произнесла слова, о которых позже сильно пожалела. Не знаю, Танюшкин несчастный вид, полстакана ликера или иные бесы произнесли за меня эти слова, но слово было сказано:

– Ты знаешь, если вы действительно любите друг друга, я могу попробовать помочь. Если все правильно сделать, то через пару дней он будет видеть только тебя, не захочет расстаться с тобой ни на минуту, через какое-то время сила приворота ослабнет, но если есть любовь, она останется. Но ты должна знать очень важную вещь: если он не испытывает к тебе сильного чувства, то через неделю, может быть десять дней, сила, с какой приворот потянул к тебе Аркадия сменится на такое же сильное чувство, только со знаком минус. И короткая Аркашина любовь сменится сильной Аркашиной ненавистью. Вот так это действует.

Татьяна с силой сжала мою ладонь, с надеждой заглядывая в глаза:

– Ты, правда, сможешь это сделать? Если можешь, то сделай. Просто Аркаша еще глупый, его надо немножко подтолкнуть ко мне и все будет хорошо.

– Таня, ты сейчас ничего не говори, подумай до завтра. Но помни, если любви нет, а ты используешь приворот, то через некоторое время вас с Аркашей будет разделять неприязнь или даже ненависть.

Я распрощалась с задумавшейся Таней, помахала рукой одноклассникам и пошла домой.

На следующий день Таня ждала меня у ворот школы. По ее лихорадочному лицу я поняла, что доводы «против» она не рассматривала.

– Ты решила?

– Да!

– Хорошо.

Я протянула Тане небольшой аптечный пузырек:

– Сплюнь сюда.

– Что?

– Сплюнь.

–Зачем?

– Я приворот к тебе чем привязывать буду? Твоей слюной. Плюй, и пойдем в класс.

На следующий день я украдкой протянула Тане небольшой флакон с притертой крышкой:

– В течение трех дней капнешь содержимое Аркаше в питьё. Флакон вернешь мне. Никому никогда об этом не рассказывай.

Таня схватила емкость, мелко закивала и побежала в сторону столовой.

Следующим утром я получила обратно свой флакон.

Две недели я с тревогой наблюдала за Таней, но в этой части моя тревога была напрасной. Таня и Аркаша, как попугайчики неразлучники, под ручку прогуливались по коридорам школы или, обнявшись, стояли в каком-нибудь уголке. Множество неравнодушных глаз следили за воркованием парочки. И если у Тани все было хорошо, то у меня мое доброе дело безнаказанным не осталось. Несколько барышень из моего класса после уроков попытались поставить передо мной вопрос ребром, что наличие приворотного зелья на их туалетном столике является вопросом жизни и смерти. Угрожать мне никто не пытался, но их умоляющие глаза преследовали меня несколько дней. Мой ответ, что я Татьяну разыграла с целью придать ей уверенности в отношениях с любимым человеком, похоже, никого не убедил, но на какое-то время от меня отстали.

Глава восьмая. Зимние забавы.

В конце декабря по дороге из школы домой меня и прихватили. Я шла по своему двору, оставалась пройти три подъезда, когда меня окликнули.

Молодой худощавый мужчина в тонких позолоченных очках что-то спрашивал меня, перегнувшись с переднего сидения старенького «Москвича», тарахтение отечественного двигателя не давало разобрать его слова. Я сделала шаг к автомобилю, как вдруг какая-то не недостоверность заставила меня остановится. Сильный толчок в спину метко забросил меня в проем внезапно открывшийся задней двери автомобиля. Следом за мной в салон полезла какая-то туша. Поняв, что меня насторожили тонированные стекла на старом советском автомобиле, я скользнула к противоположной задней двери, чтобы сбежать от пыхтящей туши, ввинчивающейся через, явно маловатый для нее, проем задней двери. Но здесь меня ждало величайшее разочарование: ручки на двери отсутствовали, дверь была заблокирована. Я сжалась в комок в уголке сидения и встретилась глазами с отражением водителя в зеркале заднего вида. Вся интеллигентность слетела с него в одно мгновение. Злые маленькие глазки внимательно разглядывали меня, судя по толщине стекол очков, дефекты зрения у данного гражданина отсутствовали. Справа от меня громко сопел огромный бугай, рыхлое малоподвижное лицо с крупными чертами и равнодушный взгляд составлял полную противоположность водителю.

– Сиди спокойно, с тобой только поговорят, и поедешь домой.

– Дяденька, я сейчас орать буду…..

Кулак, величиной с мою голову тут же появился у моих глаз. Судя по лицу моего соседа, ударить меня ему было просто лень.

Я сделала вид, что смирилась с обстоятельствами. Пользуясь тем, что водитель постоянно лавировал, вырываясь из тесноты дворов, а мой сосед, достав из кармана куртки три беляша в целлофановом пакете, начал поедать их, распространяя вокруг запах мяса, лука и чеснока, я попыталась все-таки открыть заблокированную дверь. Мои пальчики тщетно стремились отыскать в дверце хоть какое отверстие, ведущие к механизму открывания дверей, но кроме обивки двери и пластиковых заглушек, ничего найти мне не удалось.

Меня замутило от запаха лука в жарком, нагретом салоне. Я попросила водителя открыть окно, но мужчина злорадно ответил, что если меня вырвет в машине, то Павлик затрет все следы мною, и я ему поверила. Всю дальнейшую дорогу я посветила борьбе с позывами, чтобы не дать чавкающему радом Павлику повод вытереть мною что-нибудь. Ехали недолго, остановились у небольшого трехэтажного особнячка прошлого века, расположенного в тихом центре. Года полтора тому назад я проходила по этой улице, тогда дом смотрел на окружающий мир пустыми провалами выбитых окон. Сейчас же глаз радовался отмытым от вековой грязи кирпичам, новенькой черепичной крышей и стильными пластиковыми окнами благородного коричневого цвета. Несколько выбивался из общего стиля выглядывающий из-за домика острый шпиль часовни с католическим крестом. Водитель шустро выскочил из машины и скрылся в дверях особняка. Через пару минут он вышел уже неторопливым шагом, солидно уселся в машину, буркнул: «Ждем».

Ждать пришлось минут пятнадцать, все молчали, только Павлик старательно ковырялся в зубах зубочисткой. Я старательно смотрела в противоположное окно, где тихо падали хлопья пушистого снега и не было ужасного Павлика. Внезапно все изменилось. Водитель воскликнул "Давай", и выскочил наружу. В тот же момент ручища Павлика сжала мое предплечье, и я как морковка из грядки была выдернута из машины. Из глубины дворика за особнячком выезжали две черные машины, первая, судя по эмблеме на капоте, «Мерседес», сзади его подпирал огромный джип. У крыльца, справа и слева, стояли два молодца с темно-синих костюмах, тревожно оглядывающих окрестности. Водитель выстроил меня и Павлика в коротенькую шеренгу, подпер меня с другой стороны, зашипел:

–Тихо стой.

Все замерли. На крылечке показался мужчина лет пятидесяти, одетый в короткую кожаную куртку, серый свитер грубой вязки. Сзади его прикрывали еще два охранника в тех же синих костюмах. Мужчина с доброй улыбкой двинулся в нашу сторону, с каждым шагом его улыбка становилась все шире, круглое добродушное лицо давало мне глупую ложную надежду, что все закончится хорошо.

Остановившись в шаге от нашей шеренги, мужчина остановился, раскинув руки, как будто хотел заключить нас в объятия:

– Коленька, а кого ты к нам привез? А, к нам Людочка в гости решила заехать.

– Да, Сергей Сергеевич, вот, дорогую гостью привезли – так же радостно ответил водитель.

Мой взгляд скользнул вверх по фигуре мужчины. Дорогие лаковые туфли, отглаженные, до бритвенной остроты стрелок, брюки, из-под ворота свитера тускло блеснуло плетение золотой цепи с палец толщиной. Когда мы встретились глазами, я отшатнулась от неожиданности. Мутные серые глаза, не мигая, смотрели на меня, как на таракана, застигнутого в миске с черной икрой. Поняв, что я не купилась, Сергей Сергеич сменил улыбку доброго дядюшки на ухмылку кобры при встречи с кроликом. Глядя мимо меня, он процедил:

– Два приворотных зелья через десять дней, принесешь, и отдашь охране на входе. Не вздумай принести туфту.

После чего Сергей Сергеич двинулся к «Мерседесу», заднюю дверь которого уже распахнул предупредительный охранник.

– Товарищ, не торопитесь – от испуга я опять понесла всякую пургу.

Сергеич от неожиданности даже вздрогнул и недоуменно уставился на меня.

– Рецепт приворота я списала из сказки, не понимаю, почему все поверили.

Сергей Сергеич повернулся к Коленьке:– Коля, дорогой, объясни глупой девочке, что мне все равно, из какой сказки будет рецепт, но если он не подействует, то, у ее семьи новогодних праздников не будет.

Затем Сергеич завершил своё перемещение в салон «Мерседеса», дверь сыто чавкнула, и кавалькада тронулась.

Мне на плечи тут же упали неподъемные лапы Павлика, а Коленька злобно зашипел прямо в лицо:

– Ты что творишь, чувырла, если не исполнишь в срок сказанное, Сергей Сергеевич только мигнет, и мы тебя, вместе со всей твоей семейкой, в лесочке прикопаем. Пошла отсюда!

Толчок в спину, но мне удалось не упасть. За спиной хлопнули дверцы «Москвича», взревел мотор, и я осталась одна, только на крыльце особняка стоял охранник в синем костюме, с насмешкой рассматривая меня.

Я тоскливо шла в сторону дома и ругала себя последними словами. Помогла человеку и вот, оказалась в полной ж… Насколько в полной, на тот момент я представить себе не могла. До Нового года оставалось три дня.

Глава девятая. Каникулы в деревне.

В последний учебный день декабря я вернулась из школы в превосходном настроении. Даже злобное фырканье сестры, выглядывающей из кухни, не могло его поколебать. Отец был в рейсе, должен был вернуться только в последний день года, впереди были каникулы, ничего не предвещало неприятностей. Как сильно я ошибалась. Тишину квартиры разорвал звонок телефонного аппарата. Я взяла трубку, услышала сдавленные рыдания, с трудом узнав голос бабушки и, разобрав только слова «Баба Аня» и «Беда», выскользнула за дверь. Бегом добежала до платформы метро, впервые поездка казалась бесконечной, но при выходе из вестибюля конечной станции с удивлением обнаружила, что ехала всего двадцать пять минут. Когда я, хрипя как загнанная лошадь, ворвалась в квартиру бабушки, она сидела на кухне и беззвучно плакала, напротив нее сидел незнакомый мужик в валенках и ватных штанах. Когда мужчина заговорил, я с трудом смогла узнать дядю Мишу, настолько он постарел и осунулся.

Из сбивчивого и многословного рассказа дяди Миши, периодически прерываемого рыданиями бабушки, я поняла, что пять дней назад, утром, дядя Миша, по дороге к колодцу, обнаружил распахнутую калитку во двор прабабушки. Войдя, сначала он обнаружил пятна крови и хвост Шарика. Прабабушку он нашел на тропинке к будке туалета. Судя по следам и повреждениям, бабу Анну убил и частично объел медведь-шатун или крупный волк.

Позавчера ее похоронили. Нам не сообщили, потому что, вечером того же дня, когда дядя Миша обнаружил страшную находку, началась страшная пурга, дорогу завалило снегом, так что, следователь на вездеходе с трудом смог уехать из деревни, а ночью повалило столбы и три ближайших села остались без электричества и связи. Поэтому ни позвонить, ни отправить телеграмму было невозможно. Только вчера трактора расчистили дорогу, и дядя Миша приехал к бабушке, посчитав, что лучше будет лично рассказать бабе Тане о смерти матери.

Вечером, когда старики помянули прабабушку и дядя Миша пошел спать, я сказала:

– Бабуль, надо ехать в деревню.

– Конечно, Люда, второго числа утром и поеду.

– Бабушка, я с тобой.

– Зачем тебе, у тебя каникулы, отдыхай.

– Бабуль, я обязательно поеду с тобой, созвонимся и встретимся на вокзале, давай на второй электричке, чтоб на автобус успеть.

– Ладно, хочешь – поедем вместе.

Первого января бабушку увезла в больницу «скорая помощь». Заговора от сердечного приступа бабушка не знала, лекарств от сердечной боли дома не держала, так как уже много лет ничем не болела, кроме естественного износа организма, определяемого неумолимым возрастом.

Родителям я сказала, что уеду в деревню на несколько дней. Отцу было все равно, мама, абсолютно выбитая из колеи страшными вестями из деревни, в тревоге о состоянии бабушки и сборах передачи в больницу, как то не сопоставила, что взрослый, с которым я на несколько дней отпросилась в деревню, и бабушка, лежащая на больничной койке, один и тот – же человек.

Так, как живем мы возле вокзала, то уехала я на первой электричке. Полтора часа до отправления ежедневного автобуса до села Ново-Бабкино, я провела в шопинге по магазинчикам на привокзальной площади райцентра, так как в Старо-Бабкино магазин сгорел еще при Советской власти, а в Ново-Бабкино цены на продукты в двух конкурирующих между собой торговых точках были высоковаты.

Нетерпеливо подпрыгивая у постреливающего выхлопом старого «ПАЗика», в ожидания окончания процесса выгрузки – погрузки нервных деревенских бабок, я внезапно почувствовала, как огнем вспыхнули мои щеки, и заломило в висках от полных дикой злобой мыслей, направленных в мой адрес. Я торопливо зашла в салон, встала на задней площадке и попыталась через грязное стекло автобуса незаметно разглядеть человека, которому я была настолько несимпатична. Толкотня в автобусе, суета на привокзальной площади, мешали мне сосредоточится. Вдруг я поняла, что молодая спортивная пара, одетая в красные импортные куртки, которые внимательнейшим образом рассматривала выгоревшие портреты передовиков железнодорожного транспорта и сельского хозяйства на стенде «Гордость Болотнинского района», еще минуту назад смотрели на меня. Я была уверенна, что никогда не видела этих людей. Девушка, среднего роста, с короткими золотистыми прядями, выбивающими из-под белоснежной спортивной шапочки, весело улыбаясь, потянулась губами к щеке мужчины, одновременно я четко увидела ее, неестественно кошенные вправо темные радужки глаз, взгляд, незаметно шарящий по набитому автобусу. Мы встретились взглядами, она вздрогнула, резко отвернула голову, затем парочка быстро пошла в сторону вокзала. И вдруг я чуть не упала на прижатый к моим ногам клетчатый баул «мечта оккупанта», принадлежащий малознакомой бабульке из Ново-Бабкино. Над головами спешно удаляющейся парочки я с трудом различила два грязно-серых пятна, с которыми я несколько раз сталкивалась в своей жизни, при обстоятельствах, которые бы я хотела забыть. Наконец, дверь автобуса с лязгом захлопнулась, прочихавшись, ветеран пассажирских перевозок заложил широкий вираж по площади и не спеша покатил в сторону автотрассы «Сибирь». В широкое заднее стекло я рассмотрела приметную парочку в красных куртках, стоящих возле новенькой вишневой «Нивы» с приметной гроздью противотуманок на крыше. Радом с машиной стоял высокий крепкий мужчина средних лет в темной меховой куртке. Все трое смотрели на автобус.

Всю дорогу я не отрывалась от заднего стекла, пытаясь рассмотреть в плотном потоке машин, спешащих по федеральной трассе, приметную «Ниву», но ничего подозрительного не заметила. К моей несказанной радости, по лесной дороге между деревнями я шла не одна, за мной топала группа пожилых женщин, на весь лес браня власть в общем, а Пенсионный фонд России в частности.

Я долго топталась перед знакомой калиткой, казалось, что вся моя решимость осталась на лесной дороге. С трудом я смогла заставить себя взойти на крыльцо дома прабабушки, отряхнуть снег с сапог, найти ключ в щели под наличником и войти в дом.

Я тихо плакала, положив голову на клеенку кухонного стола. В доме было прохладно, в остальном все было по-прежнему. Родной мне человек, проживший в этом доме почти сто лет, проводивший на войну любимого мужа и не дождавшийся его обратно, вырастивший детей, подаривший свою любовь внукам и правнукам, внезапно ушел из жизни по прихоти какой-то твари. В доме раздавались знакомые с детства шорохи, отстукивал свой ритм маятник старых часов, казалось, сейчас прабабушка вернется с огорода и обрадовано воскликнет:

– Приехала, Людочка, сейчас я тебя накормлю.

Через пару часов, когда печь, весело потрескивая березовыми дровами, вовсю делилась своим теплом, я поняла, что идти на место гибели бабы Анны мне все равно придётся.

Тропинка к дощатой будке, торчащей на краю огорода, была заметена снегом. Я с облегчением поняла, что следы трагедии, разыгравшейся здесь несколько дней назад, надежно укрыты слоем выпавшего снега. Я открыла дверь покрытую потрескавшейся голубой краской и перестала дышать. Мое тело скрутил спазм, сердце остановилось. На боковой стенке туалета в красном отсвете заходящего зимнего солнца я увидела след когтей, пробороздивших стенку будки наискосок, четырьмя параллельными полосами.

В голове стало пусто, лишь билась в черепной коробке предельно ясная мысль. Страшные происшествия, случившиеся со мной на протяжении нескольких лет, вдруг обрели стройную структуру и жуткое объяснение. Оборотни. Кто-то из них чуть не убил меня в моей квартире несколько лет назад, затем убив ребенка в соседнем доме. Летом лишь чудом я смогла спастись от них, а сейчас они убили прабабушку. И вероятно, что сейчас мерзкие создания, место которым только в страшных сказках, ждут наступления темноты, сидя в теплой машине, совсем недалеко. Наверное, они попивают сладкий чаёк из термоса, или что там положено пить оборотням, весело перешучиваясь, ожидая часа волка, чтобы нанести мне визит. И даже, если я сейчас же, не теряя ни минуты, попытаюсь вернуться в город, не факт, что они не перехватят меня по дороге. Наверное, если бы я имела несколько крупных купюр, был бы смысл пробежаться по деревне, найти еще трезвого мужика, который бы довез меня в город, прямо до дверей квартиры. Но денег нет, и я очень сомневаюсь, что я смогла бы объяснить такому мужику, почему нельзя останавливаться возле застрявшей на проселочной дороге вишневой «Нивы», из которой с надеждой машет рукой симпатичная девушка в красной куртке, а надо напротив, пытаться тяжелым бампером спихнуть в кювет и блестящую машину, и блондинку с красивыми темными глазами.

Через пару минут я стучалась в дом дяди Миши.

– Привет, городская, приехала? Заходи, поужинаешь с нами.

– Здрасти, дядя Миша. Спасибо, уже поела, некогда, бабушкины вещи разбираю. Я на минутку, по делу. Помнишь, у тебя была ручная пожарная сирена.

Глаза дяди Миши стали размером с олимпийские рубли.

– Ну, ты спросила. Помню, была и есть. А тебе зачем?

– Дядя, ну ведь медведя не убили, собаки тоже нет. А вдруг медведь вернется к дому. Я услышу, закручу сирену, вся деревня проснется, медведь или убежит, или кто-нибудь его подстрелит – честно глядя в лицо собеседника, отбарабанила я. И ведь, почти не соврала, врать не люблю.

– Так, может, к нам спать придешь?

– Нет, спасибо, плохо сплю в незнакомых местах.

Старик почесал затылок, тяжело вздохнул, но побрел к сараю. Через десять минут совместных поисков, сопровождаемых приглушенными матерками соседа, мы выволокли из-под металлических конструкций непонятного назначения темно-зеленый брезентовый чехол. Я с трудом развязала заскорузлые от старости завязки и извлекла на белый свет загадочный агрегат, отдаленно похожий на гигантский коловорот с большой рукоятью на боку. Я с волнением ухватилась за ручку и нажала на нее. С удивительной легкостью, с учетом ненадлежащих условий многолетнего хранения и отсутствием регулярного технического обслуживания, рукоять пошла по кругу, в недрах агрегата начал зарождаться тревожный вой.

– Вот что значить советское качество – дядя Миша ласково похлопал по серой поверхности памятника почившей на бозе добровольной пожарной дружины деревни Старо-Бабкино: – не поломай.

–Да вы что, дядя, я аккуратно, а даст Бог, вообще не придется воспользоваться.

– Да уж, дай то Господь.

Попрощавшись с соседом, я рысью побежала к своему дому. Сумерки густели, а в моем плане мероприятий по спасению меня, любимой, еще конь не валялся.

К наступлению ночи я закрыла все окна дома на ставни, закрутив их засовы изнутри дома. Чердак был закрыт на замок, на люк погреба я перетащила тяжелый стол. Двери дома открывались наружу, я надеялась поднять тревогу до того, как гости ворвутся в дом. На столе стояли две стеклянные бутылки, в которые я слила все горючие жидкости, обнаруженные в дома, из горлышка торчали туго скрученные бумажные затычки. Рядом стояла заправленная паяльная лампа и два коробка спичек. Не знаю, насколько у меня вышел правильный «коктейль Молотова», но надеюсь, что он мне поможет. Я задумалась, что еще смогу сделать. В этот момент я почувствовала осторожное прикосновение к руке. Повернув голову, я грустно улыбнулась:

–Ну, здравствуй, дедко.

Передо мной стояло существо ростом с пятилетнего ребенка, заросший бурой шерсткой, очень похож на медвежонка, но с мордочкой похожей на грустную мартышку.

– Садись, как к тебе обращаться?

– Никодим – низким голосов прогудело существо.

–Подожди, это же христианское имя?

– Так назвали – равнодушно пожало плечами существо.

– Как с бабулей беда случилась?

– Я погреб углублял, хозяйка в уборную пошла. Двое оборотней молодых ворота начали ломать. Я туда, не дал им войти. Пока с ними дрался, старый оборотень хозяйку задрал. С тремя я справиться не смог, подрали меня сильно, я в дом прорвался, дальше их уже не пустил. Они тоже силы потеряли, ушли.

– Зачем они приходили?

– Тебя искали, ты летом от них ушла, старого оборотня выставила дураком. Он зло затаил. Теперь пока тебя не задерет, будет вокруг тебя кружиться.

Никодим вышел из горницы, вскоре вернулся, поросшие шерстью пальцы с темными когтями крепко сжимали амбарную книгу. Домовой положил книгу передо мной, вернулся на табурет.

– В книге бумаги на дом, теперь ты хозяйка.

– Как я хозяйка, я еще маленькая?

– Я в ваших людских делах мало что понимаю, но старая хозяйка сказала, что дом тебе и после нее ты моя хозяйка.

Я открыла книгу. В самодельном конверте из оберточной бумаги лежало несколько документов казенного вида с синими и фиолетовыми печатями. Завещание на мое имя, заверенное председателем сельсовета в присутствии двух свидетелей. Справка из сельсовета, что в связи со сложной снежной обстановкой, сообщение с районным центром затруднено на длительный срок, и в соответствии с постановлением таким то Правительства РФ завещание, заверенное сельсоветом приравнено к завещанию, выданном нотариусом. Ну да, платить дурные деньги неизвестно кому деревенские никогда не любили. Там же лежала голубая книжка на автомобиль ВАЗ 2101 красного цвета и сертификаты на предъявителя от Сбербанка на пятьдесят тысяч.

– Никодим, а еще что-нибудь ценное бабуля прятала?

Домовой крякнул, встал, взял своей лапкой меня за руку, и повел в спальню прабабушки. Там он подошел к глухой стене возле кровати и, не останавливаясь, шагнул в стену, я от неожиданности попыталась остановиться, но Никодим, с неожиданной силой, продолжал тянуть меня в стену, и я шагнула. Я почувствовала сопротивление, которое тут же исчезло. Мы с Никодимом оказались в небольшом закутке за кроватью, почти все пространство которого занимал оббитый металлическими полосами большой темный сундук. Я оглянулась назад, стены не было.

– Это как?

– Иллюзия, чужой не войдет. Я тебя провел, теперь для тебя иллюзии нет. Читай книгу, там все найдешь. Ты ведь теперь хозяйка.

Я потянула неожиданно тяжелую крышку сундука, с трудом откинула ее и зависла.

Когда в отверстиях закрытых ставень забрезжил робкий январский рассвет, я заканчивала разбирать прабабушкино наследство.

Надеюсь, что Никодим показал мне все прабабушкины ухоронки.

Кроме огромного количества предметов, назначение которых мне было непонятно, так как выглядели они как ровесники эпохи Петра Великого, на столе передо мной лежало двуствольное ружье с потемневшим от времени прикладом и малоинформативной надписью на боку «ИЖ 16», брезентовый, явно самодельный, патронташ, набитый патронами с тускло поблескивающими медными гильзами. Рядом примостилась две кучки монет, одна скромная, густо- желтого цвета, с профилем последнего российского императора и кучка побольше, как я понимаю, серебро, из которых я раньше видела только солидные полтинники двадцать четвертого года, парочка которых валялись у родителей в серванте, рядом с золотыми украшениями мамы. Тут же лежали монеты разного калибра, от совсем маленьких, номиналом десять копеек, до большой монеты с профилем некрасивой женщины, как я понимаю, Екатерины Второй. Отдельно лежало завернутое в холстинку украшение темного металла в виде диска диаметром сантиметров семь на длинном кожаном гайтане. Диск был покрыт рунами и фигурками зверей. Мне тут же захотелось надеть украшение на шею, в чем я не смогла себе отказать.