– Я привлекла Йохана своим внешним обликом. Но он совсем не знает, какая я внутри. Он пытается понять, но все его рассуждения оборачиваются сравнениями с самим же собой. Я считаю, что это неправильно. Ты ведь тоже мальчик, и, наверное, смог бы подсказать, как лучше открыть перед ним правду? Так, чтобы она не нанесла ему раны?

– Все люди разные. Но правда всегда остаётся правдой – неважно, в какую этикетку она обёрнута. Я считаю, что Йохан должен всё знать.

– Я не могу так. Я не заставлю себя произнести эти слова.

– Выходит, для этого я здесь? Хочешь, чтобы я сказал это Йохану?

Магдалена наконец-то повернула лицо в сторону Юлиана и посмотрела прямо в его глаза. Он почувствовал, как она собирается с мыслями для того, чтобы сообщить что-то важное.

– Зря ты придерживаешься такого мнения обо мне, – сказала она. – Я не хотела говорить с тобой о Йохане, но ты сам начал эту тему. Я совсем не для этого пригласила тебя.

– А для чего? – спросил Юлиан.

Он знал ответ наперёд, но желал услышать его лично от Магдалены.

– В тебе я… Увидела того, кто мне… Подходит. Прости меня, Юлиан. Мне очень жаль, но ты мне нравишься. Так, как никогда не понравится Йохан.

Подозрения Юлиана подтвердились. Он не был ничему удивлён, потому что подсознательно всё понял ещё во время интервью. Но слышать эти слова было настолько непривычно, что он всё ещё предполагал, что это розыгрыш.

Никто ранее не говорил такого Юлиану.

– Как же твои слова о том, что хорошие журналисты не говорят такое в лоб? – тихо спросил он.

– А я не хороший журналист. Это не моё. Пусть я позже пожалею о том, что сказала это тебе, но прямо сейчас я ощущаю облегчение.

Юлиану было сложно пошевелиться. С одной стороны, хотелось избавить себя от предрассудков и послать в Эрхару весь Свайзлаутерн для того, чтобы сделать то, что требует душа – пойти навстречу.

С другой стороны, знание того, что это будет аморально и неправильно, сдерживало его.

– Почему ты молчишь? – требовательно спросила Магдалена.

Её лицо всегда было прекрасным – и в моменты, когда она улыбалась, и в мгновения грусти или растерянности. Прекрасным, но от того не менее запретным.

– Прости, но мне тебе нечего сказать, – необычайно высоким голосом произнёс Юлиан.

Ему пришлось прокашляться, потому что он больше не хотел издавать столь неприятных звуков.

– Тогда я сама сделаю это, – резко сказала Магдалена и поцеловала его.

В этот момент весь Свайзлаутерн и впрямь отправился гореть в пекле Эрхары. Йохан, Пенелопа, все остальные – они отныне не имели никакого значения для внутреннего демона Юлиана.

Он наслаждался этим и более не хотел отказываться от подарка, что сам просился в его руки. Этот поцелуй длился не мгновение, как предыдущий, а куда дольше – Юлиан не мог насытиться сладостью мягких губ Магдалены.

Она тоже не жалела о своём поступке – её тонкие руки обхватили спину Юлиана и захватили её в плотный замок. Он чувствовал, как его обжигает тепло девушки – всё, что она копила внутри себя в течение прогулки, и теперь выплёскивала наружу.

Юлиан закрыл глаза, но это не мешало ему наблюдать вокруг себя бушующий океан, целиком состоящий из страсти этих двоих – столь цельный и беспокойный, грозящий вот-вот разразиться штормом, как на той самой картине Айвазовского.

Не только страх, негатив и боль кормили доппельгангера. Страсть, тем более, запретная, была для него не менее желанным лакомством – и теперь он буквально насмехался над Юлианом, который сдался, так и не начав бороться.

Океан продолжал бурлить. Теперь он накрыл Юлиана и Магдалену вместе с головой, но они не чувствовали никакой потребности дышать, потому их это не беспокоило.

Но это продолжалось недолго – вскоре Юлиан почувствовал, что ему недостаёт кислорода. Это было сигналом для того, чтобы вернуться в привычный и скучный мир, где помимо страсти существовали страдания и терзания, о которых он напрочь забыл.

Океан сменился скучным и пустым вечерним сквером, и Юлиан на долю секунды протрезвел. Поняв наконец, что произошло, он ощутил себя главным мерзавцем этого мира.

Йохан страдает из-за потери Проксимы, а Юлиан беззаботно целует его возлюбленную. Неважно, что про него сказала Магдалена – друзей нельзя предавать даже в тех ситуациях, когда им ничего не светит.

Пенелопа переживает из-за того, что её родители запретили ей встречаться с ним – возможно, она не может найти себе места из-за того, что скучает по бывшему возлюбленному. А он, Юлиан Мерлин – человек без сердца, наслаждается поцелуем со светловолосой красоткой, которую видел лишь пару раз до этого.

Он представил, что с одной стороны за ними наблюдает осуждающий взгляд Пенелопы, а с другой стоит агрессивно настроенный Йохан и остановился. Всё было слишком реальным для того, чтобы исчезнуть.

Юлиан с трудом отпустил губы Магдалены и впустил в себя огромный глоток воздуха. Магдалена продолжала стоять с закрытыми глазами – скорее всего, она хотела, чтобы это мгновение не заканчивалось никогда.

– Зачем ты сделала это? – возбуждённо спросил Юлиан, когда оцепенение наконец отпустило его.

Очевидно, Магдалена ожидала совсем другого.

– Я думала, тебе понравилось, – слегка отстранилась она.

Конечно, Юлиану понравилось. Но не всегда то, что ему нравится, является правильным.

– Нет, мне не понравилось, – в грубой форме выразился он. – Я не за этим пришёл сюда, мисс Хендрикс.

– Тогда для чего? – волнительно спросила она. – Ты мог не приходить никогда сюда, и всё бы закончилось, даже не начавшись.

Юлиан почувствовал нотки отчаяния в её голосе – они проскальзывали лёгкими всхлипами. Ещё немного, и девушка разрыдается. Юлиан осознавал, что это его вина, но успокаивать Магдалену и не планировал.

– Твой письмо говорило немного о другом, – промолвил Юлиан.

– Не притворяйся, будто ты не знал, ради чего это на самом деле, – не скрывая пробивающегося плача, выпалила Магдалена.

Ему хотелось обнять её и сказать, что погорячился, сорвался и на самом деле у них всё будет хорошо, но нависающая тень Пенелопы и Йохана остановила его.

– Я не свободен, Магдалена, – признался Юлиан. – У меня есть девушка. Её зовут Пенелопа, и мы любим друг друга.

Глаза Магдалены намокли, а тушь начала растекаться.

– Зачем ты лжёшь мне? Проще сказать, что я просто тебе не нравлюсь. Йохан рассказывал, что она бросила тебя уже месяц назад.

– То, что случилось между нами, было недоразумением. Её родители подозревают, что я украл кое-что у них, поэтому запретили ей встречаться со мной. Но я докажу им свою невиновность, и у нас с Пенелопой всё будет, как раньше. Веришь или нет, но я готов на всё ради этого.

– А она? – взволнованным голосом спросила Магдалена.

– И она думает так же.

– Ты глупец, если думаешь так. Не видишь дальше своего носа. Если бы она действительно любила тебя, то нашла бы способ доказать своим родителям, что на тебе не лежит никакой вины. Если бы этого не вышло, она бы пошла им наперекор – объявила бы голодовку, сбежала бы из дома, но осталась бы с тобой. И, если бы ты любил её, то не пришёл бы сегодня ко мне. Я знаю, как работает любовь, и отвечаю за свои слова.

Противопоставить Магдалене было нечего, потому что каждое её слово было правдивым. Они проходились ножом по сердцу Юлиана, и с каждым новым изречением было лишь больнее. В глубине души он и сам считал так же, но не мог вслух согласиться с Магдаленой, потому что это означало бы неверность своим принципам.

– Уходи, Магдалена, – произнёс Юлиан, так и не осмелившись посмотреть в заплаканные глаза девушки. – И больше не возвращайся в мою жизнь.

– Ты не можешь так поступить.

– Ты сама точно так же поступаешь с Йоханом.

– По крайней мере, я испытываю вину по этому поводу. В отличие от тебя.

Магдалена не знала, какую вину на самом деле испытывал Юлиан прямо сейчас. И не узнает.

– Ты совершила ошибку, – сказал он. – Не усугубляй ситуацию.

Магдалена бросила последний взгляд в сторону Юлиана. Он был многозначительным – в нём смешивались ненависть, презрение, тоска и подавленность. Юлиан ощутил, что выразительные глаза Магдалены протыкают его насквозь, но держался.

Она ждала, что он передумает, но Юлиан молчал.

– Двери моего дома всегда для тебя открыты, – сказала Магдалена. – Адрес в твоём кармане.

Не желая больше испытывать себя на прочность, она развернулась и неровным шагом отправилась прочь. Юлиан не знал, куда она шла – домой или куда глаза глядят, но не мог смотреть на это равнодушно.

«Беги за ней» – прошептал демон. «Ещё не поздно».

«И не думай» – противопоставил ангел. «Ты всё делаешь правильно».

«Доверься мозгу, а не сердцу» – выпалила Ривальда Скуэйн.

Он не мог выполнить просьбы всех троих одновременно. К своему стыду, Юлиан чаще слушал внутреннего демона, но сегодня он уже единожды подвёл его – в тот момент, когда заставил поцеловать Магдалену.

Изо всех сил подавляя желание сделать шаг вперёд, Юлиан дожидался, когда Магдалена скроется из виду. Это случилось не так скоро – пришлось пережить несколько томительных, гнетущих и бесконечных мгновений.

Юлиан хотел увидеть Магдалену хотя бы ещё раз, но это означало бы поражение. Он залез в левый карман пальто, вытащил оттуда клочок бумаги с надписью «Мерденштрассе, 11», после чего выкинул в первую попавшуюся урну.

К несчастью, он запомнил адрес и вряд ли забудет.

Юлиан присел на скамейку и, опустив голову, закрыл её руками. Ему не хотелось возвращаться в общежитие. Ему не хотелось абсолютно ничего – он ощущал себя крайне ничтожно.

Он подвёл всех – Пенелопу, Йохана, Магдалену и самого себя. Единственный разумный выход – остаться в этом сквере, дождаться октября и оказаться занесённым осенней жёлтой листвой. Он сольётся с ней воедино, и никто никогда больше не найдёт его.

Прошло несколько минут. Десять, двадцать, тридцать – Юлиан не знал наверняка. Перед глазами по-прежнему возникал облик уходящей прочь Магдалены. Скорее всего, им больше будет не суждено увидеться. И, несмотря на то, что это правильное решение, Юлиану было сложно принять его.

Он наконец приподнял голову. Повернув её налево, Юлиан заметил сидящую на соседней скамейке тёмную фигуру. Присмотревшись, он увидел в ней Якоба Сорвенгера.

Сердце Юлиана ушло в пятки, и он мгновенно забыл о существовании Магдалены и своей вине перед ней.

Человек читал газету. Юлиан набрался смелости и решился подойти поближе для того, чтобы осознать наконец, что все его глупые мысли о существовании некого герра Сорвенгера всё-таки были правдивыми.

Но, оказавшись ближе, Юлиан понял, что обознался. Усатый и седой мужчина зрелых лет отложил газету в сторону и, оставив её одиноко лежать на скамейке, встал и покинул Юлиана.

Юноша всмотрелся вслед, но только лишний раз убедился в том, что мужчина ничем не похож на Сорвенгера.

Это было тревожным знаком. Вполне возможно, он видел галлюцинацию, которая намекала на то, что все воспоминания об убийце Ривальды являются лишь плодом больной фантазии Юлиана.

Он протёр глаза и усиленно потряс головой. Последние события обернулись для Юлиана серьёзным стрессом, и явления, подобные этому, были вполне логичными.

Он присел на скамейку, которую ещё пару минут назад занимал дед, которого Юлиан перепутал с Сорвенгером. Начало холодать, и он невольно поёжился. Если Юлиан просидит тут всю ночь, непременно околеет и подхватит серьёзную простуду.

Стоило найти какой-то способ отстраниться от всего, что происходит, и благополучно продолжить жить дальше. В конце концов, от Юлиана практически ничего не зависит – он является лишь сторонним наблюдателем в этой истории, который введён в сюжет лишь для того, чтобы являться рассказчиком.

Никто не обязывает его отрекаться от самого себя и прилагать все усилия для того, чтобы всё его окружение осталось счастливым. Оно и само способно вершить свою судьбу, не уповая на помощь со стороны Юлиана Мерлина.

Эта мысль его успокоила. Он откинулся на спинку скамейки и ещё раз прокрутил всё в голове. Пенелопа ушла от него, а значит, Магдалена права – она не тот человек, который ему нужен. Магдалена же, в свою очередь, оказалась отвергнута самим Юлианом, что говорило о том, что и она не тот человек – потому что в отношении «своих людей» сомнений возникать не должно.

Якоба Сорвенгера не существует – это всего лишь плод воспалённой фантазии, созданный для того, чтобы возвеличить образ Ривальды Скуэйн, что стала для Юлиана сродни кумиру и оправдать её смерть.

Миссис Скуэйн не была столь близка Юлиану, как он привык считать – она всего лишь использовала его. Теперь она погибла и осталась в прошлом – а им жить нельзя.

Все эти вещи были слишком малозначительными на фоне того, что произошло с Йоханом и Хелен. Настоящая беда таилась именно там, и, вполне возможно, была спровоцирована Юлианом.

Это было единственным, что должно заботить разум Юлиана. Отношения и память – это мёртвая романтика, а заботиться стоило о живых. Она должна полностью исчезнуть и позволить сосредоточиться на истинной цели – поиске доппельгангера.

И, пока ещё в жизни Юлиана оставались те, кто хранил ему верность, надежды терять было нельзя. Гарет умный, Хелен сильная, Юлиан целеустремлённый (по крайней мере, она так сам считал), а это – та триада, которой по плечу любая задача. Кроме того, не стоило забывать и о Лиаме Тейлора – усовершенствованной версии Гарета, у которого в кармане имелся ответ, казалось бы, на любой вопрос.

Это придало сил. Юлиан приготовился встать со скамейки, но его взгляд упал на ту самую газету, которую оставил ушедший мужчина. В тусклом свете фонарей трудно было рассмотреть все подробности, но слово «Забитцер» было напечатано столь крупно и вызывающе, что Юлиан не смог упустить его из виду.

Он схватил газету в руки и, после того, как убедился в том, что это сегодняшний вечерний выпуск «Экспресса», увидел крупную фотографию, на которой были изображены двое мужчин: первый обладал грациозным взглядом и густыми седыми волосами, а второй – лысый и худой, имел взгляд хищника.

– Роберт Ковальски и Людвиг Циммерман,– вслух прочитал Юлиан. – Подозреваемые в убийстве Густава Забитцера члены городского совета сегодня покончили с собой в следственном изоляторе.

Над парком нависла тишина. Казалось, что даже птицы замолкли для того, чтобы узнать эту шокирующую новость.

Уэствуд рассказал Юлиану всё об этих советниках мэра – о высосанных из пальца уликах, о неверии в их причастность и об аресте Департаментом. Уэствуд боролся за то, чтобы отсрочить этот арест, но ни Стюарт Тёрнер, ни новый начальник участка не хотели его слушать.

Теперь больше никакого смысла в доказательствах его правоты – оправдывать было некого. Подозреваемые поняли, что загнаны в ловушку и не нашли иного способа избежать наказания, кроме как покончить с жизнью.

– О, нет, – проскользнуло из уст Юлиана.

Птицы всё ещё молчали.

Лживые обвинения были очевидны для Юлиана и Уэствуда, но всему городу станет известно лишь то, что убийц их любимого мэра больше нет в живых, а значит, истина восторжествовала.

Скорее всего, это случилось ещё днём, но Уэствуд, который должен был оказаться в числе тех первых, что узнали об этом, ничего не сказал Юлиану, несмотря на свои обещания.

Юлиан сложил газету вчетверо и спрятал во внутренний карман. Он непременно подробно изучит статью, когда вернётся в общежитие. Но сейчас он сделать этого не мог – свет фонарей был слишком слаб для того, чтобы рассмотреть мелкий шрифт.

Юлиан думал недолго – он стремглав отправился домой.

Над городом нависла опасность, имя которой никто не знает. Вряд ли вообще у опасности есть имя или лицо, но она не приходит сама собой. За цепочкой этих событий – казалось бы, несвязанных между собой, стоит некто могущественный и умный, всегда имеющий запасной план.

Выйдя из парка, Юлиан поймал такси, потому что троллейбусы в столь поздний час ходили редко, и он имел все шансы не успеть до закрытия общежития.

Вернувшись в общежитие, Юлиан первым делом отправился не в комнату, а к телефону, который висел в коридоре блока. Порывшись в карманах, он вытащил оттуда блокнот, в который были записаны самые важные телефонные номера, среди которых оказался и номер Уэствуда.

Удостоверившись в правильности цифр, Юлиан принялся импульсивно крутить номеронабиратель. Он услышал несколько гудков, но никто не брал трубку.

Поняв, что, возможно, всё же перепутал цифры, Юлиан повесил трубку, после чего проделал аналогичную операцию. Ответ был тем же.

Повесив трубку во второй раз, Юлиан облокотился об стену. Он не тот, кто так легко сдаётся, поэтому должен во что бы то ни стало дозвониться до Уэствуда и узнать у него все подробности.

Люди могут быть заняты совершенно разными делами – вполне возможно, Уэствуд прямо сейчас находится на ночном дежурстве, а его жена Маргарет уснула, сидя возле экрана телевизора и не услышала звонка.

По истечении пяти минут Юлиан, уже не особо веривший в успешность затеи, позвонил в третий раз, но звонок снова остался без ответа.

– Ты должен, Уэствуд, – пробормотал Юлиан, лихорадочно начав листать блокнот.

Он позвонил на рабочий номер Глесона в надежде, что тот и впрямь вступил в ночное дежурство. На этот раз Юлиан услышал всего лишь два гудка, после чего грубый и хрипловатый голос представился:

– Детектив Ларссон, тринадцатый участок.

Поняв, что Уэствуда нет и здесь, Юлиан со злости едва не положил трубку. Но, спустя пять секунд, всё же решил ответить полицейскому:

– Меня интересует инспектор Уэствуд. Он сегодня на дежурстве?

Скорее всего, детектива поразила наглость юнца, потому что обычно на этот номер звонят совершенно по другому поводу.

– Кто это говорит? – спросил Ларссон. – С какой целью интересуетесь?

Юлиан вновь с трудом поборол желание прервать этот не слишком откровенный диалог.

– Меня зовут Юлиан Мерлин, – всё же выдавил из себя он. – Я друг мистер Глесона.

Казалось, что наглость звонившего перешла все границы разумного, но детектив Ларссон отреагировал подозрительно спокойно:

– Инспектор Глесон ушёл в отпуск, герр Мерлин, и в ближайшие две недели вы его здесь не найдёте.

– Отпуск? Что? Он же…

– Вы меня отвлекаете, герр Мерлин.

Раздалась серия коротких гудков. Детектив Ларссон поспешно завершил разговор, так ничего толкового Юлиану и не рассказав.

В голове юноши образовались две теории – одна скучнее другой. Первая заключалась в том, что если Уэствуд не берёт трубку домашнего телефона, значит, не хочет ни с кем говорить, в том числе, и с Юлианом. Вторая подразумевала возможность отъезда Глесона в другой город в связи с отпуском – вполне возможно, к родственникам.

Юлиан повесил трубку и хлопнул ладонью по стене.

В любом случае, первая теория была куда более предпочтительным вариантом, потому что, в этом случае, Юлиан хотя бы знал, где искать Уэствуда. В случае крайней необходимости он постучит в двери дома инспектора, и тогда тому не удастся сбежать от ответов.

Над городом стояла тихая и прохладная весенняя ночь – безлунная и безликая, которая будто глумилась над Юлианом и всеми теми, кто желал знать правду. Она олицетворяла собой страх неизведанности. Можно быть уверенным в том, что кромешная мгла таит внутри себя опасность, но нельзя узнать, какую именно, потому что ничего не видно дальше вытянутой руки.

Неизведанность не всегда прекрасна, как принято говорить в поэзии. Подчас она как раз и является источником страха, ибо страх – это и есть неопределённость. Страх перед смертью, страх перед завтрашним днём и страх перед событиями, что уже случились, но исход которых пока неизвестен, сливались в единственный и самый жуткий.

Ночь знала всё – что было когда-то, что будет и что никогда не произойдёт. Но ночь предательски молчала.

9 глава. (Не) искупивший грехи

Минуло десять дней после загадочного самоубийства Людвига Циммермана и Роберта Ковальски. Их смерть осталась настолько незамеченной, словно город потерял не всем известных советников мэра, а я рядовых рабочих – события не освещались в прессе и на телевидении, а обстоятельства гибели так и оказались раскрытыми для широкой массы.

Если смерть Густава Забитцера вызвала общественный диссонанс – над городом навис самый настоящий траур, то упоминания о Ковальски и Циммермане ограничились лишь коротким и скупым некрологом в «Экспрессе Свайзлаутерна».

Юлиан считал, что они заслужили большего – советники были значимыми фигурами для города и сделали немало хорошего, но ныне о них старались не вспоминать, в особенности, в позитивном свете.

«Поделом им». «Герр Забитцер отмщён». «Правосудие». «Карма». Юлиан слышал немало подобных фраз, но ни с одной из них не был согласен. Если Уэствуд был прав, Циммерман и Ковальски попросту оказались не в то время не в том месте, и никакой вины на них не лежало. Кто-то поспешно устранил их для того, чтобы они навечно замолчали и оказались лишены шансов оправдать себя, что играло на руку настоящему виновнику.

Он успешно маскировал все следы, не давая ни малейшей возможности обнаружить себя. Если газеты и телевидение молчали о случившемся, значит они в сговоре с ним. Средства массовой информации являлись мощнейшей силой в городе, и их переход на сторону врага означал получение им солидного перевеса.

Юлиан знал, что это не его война, но не мог перестать думать об этом. Он завидовал беззаботности своих окружающих, и пытался уподобиться им, но нутро предательски переубеждало его.

Назревает что-то грандиозное. Игры взрослых людей никак не должны были затронуть Юлиана, но после того, что случилось осенью, он подсознательно начал считать себя борцом за справедливость. Давали знать о себе гены отца – легенды «Алой Завесы». Юлиану было стыдно перед ним, потому что он являлся неудачной пародией Уильяма Монроука, и ему казалось, будто отец наблюдает за ним, ежечасно прикрывая руками своё призрачное лицо и вздыхая из-за разочарования.

Как бы то ни было, город не заметил никаких изменений. Он продолжил жить своей жизнью – скучной, однообразной и сумбурной. Продолжал жить и Юлиан – так скучно, однообразно и сумбурно.

Так бы продолжалось и дальше, но у Гарета Тейлора были другие планы на этот счёт. Пару недель назад он обещал, что сделает всё возможное для того, чтобы найти способ одолеть доппельгангера, который отравляет жизнь Юлиану и его близким.

Поначалу казалось, что Гарет про это забыл и занялся другими делами – обожаемыми им радиотехникой и алхимией. Юлиан ни на чём не настаивал – он не имел на это никакого права, ибо вовлекать друзей в свои беды в какой-то мере было аморально.

– Какие планы на вечер? – с ноткой азарта в голосе спросил Гарет, едва Юлиан переступил порог комнаты после тяжёлого и изнуряющего дня в академии.

Сегодня было целых четыре занятия, включивших в себя лабораторную работу по алхимии и контрольную по геометрии. За это время Юлиан на пару с Йоханом едва не спалил аудиторию и был близок к нахождению способа деления на ноль.

– Лежать, – с грохотом упал на кровать Юлиан и закрыл глаза. – Пить кофе. Потом снова лежать.

Гарет демонстративно фыркнул.

– Сегодня мы будем заниматься совсем другим. Кажется, я узнал, как вызвать доппельгангера.

Услышав это слово, Юлиан захотел отвернуться и заставить себя уснуть.

– Не сегодня, Гарет, – сказал он. – Я слишком устал.

– А когда ещё? Ты готов ждать две недели?

– Почему именно две недели?

– Потому что полнолуние бывает ровно раз в две недели. И, так совпало, что сегодня именно оно. Ты ещё не привык, что все самые серьёзные и таинственные ритуалы проводятся исключительно в полночь и в полнолуние?

– Ни капли не сомневался, Гарет. Но, может быть, в другой раз?

– Никакого другого раза! – вскочил со стула Тейлор-младший. – Через две недели ты скажешь мне то же самое. Ты совсем замкнулся, Юлиан. Занимаешься учёбой, а должен искать врага. Как раньше!

– Не было никакого «раньше».

Микстура на столе задымилась, но Гарет не обратил на это никакого внимания.

– Не делай так, чтобы я старался ради тебя напрасно, – произнёс он.

– Мы даже не знаем наверняка, что это доппельгангер. Ты сам говорил, что это может быть метаморф или кто-то ещё.

– Мы должны попытаться. Каждая секунда промедления дорого стоит. Уже пострадали Хелен и Йохан. Ты хочешь, чтобы это случилось с кем-то ещё? Ты сможешь спокойно спать, если твой двойник нападёт и на меня?

Юлиан обернулся и посмотрел в лицо Гарета. Оно пыталось выдавить из себя жалостливость, но это напоминало скорее пантомиму.

– Наверное, ты прав, – согласился Юлиан.

Гарет выдохнул.

– Отлично, – облегчённо сказал он.

– Что нам потребуется для обряда? Волос единорога, кровь девственницы и звёздная пыль?

Гарет никогда не смеялся над подобными шутками, потому что считал их донельзя банальными. Юлиан и не пытался его развеселить, потому не обратил на это никакого внимания.

– Всё гораздо проще, – сказал сосед. – Для начала мы дадим тебе какое-нибудь зелье для того, чтобы ослабить, а затем произнесём заклинание.

– Ослабить меня? Зачем?

– Доппельгангер иначе не придёт. Он падок лишь на уязвимые души.

– Хорошо, – недоверчиво ответил Юлиан. – А дальше что?

– Заклинание, состоящее из трёх частей. Первая часть призывает доппельгангера. Вторая часть сооружает для него ловушку. Третья вновь воссоединяет тебя и его.

– Что? Тройные заклинания? Они невероятно сложны. Лишь самые обученные заклинатели способны проворачивать их без последствий. Какой шанс, что мы ни разу не ошибёмся? Одно неверное ударение – и всё пойдёт не так!

Гарета поражала трусость Юлиана.

– У нас нет другого выбора, – произнёс он. – В такие моменты, как этот, нужно полагаться только на чудо. Если довериться надежде, она не подведёт.

– Наслушался этих цитат от Хелен? Ты никогда не был столь сентиментальным.

Гарет улыбнулся.

– Верь в меня, Юлиан. Для заклинания необходимо три человека. Двое имеются – ты и я. Нам недостаёт третьего. У тебя нет необходимой кандидатуры?

– Когда-то были, но Йохан и Хелен теперь лишены Проксимы. А больше мне некому довериться.

– Опять ты всё взваливаешь на мои плечи.

Нелегко было признавать, но Гарет оказался прав. Он являлся тем неожиданным героем, который тянет всю компанию вперёд, оставаясь в то же время незамеченным.

– Прости, Гарет. Но ты знаешь, что это так.

– Хорошо. Отсыпайся. А я поищу кого-нибудь.

Юлиану стало неловко. Гарет шёл навстречу, не требуя ничего взамен. Когда он уже научится ценить подобных людей?

– Я буду тебе должен, – выдавил из себя Юлиан.

Он не знал, как собирается выплачивать этот долг, но пообещать был обязан.

Юлиан очень сильно хотел спать, но не мог. Надвигающаяся авантюра не давала ему покоя, из-за чего он, едва поддаваясь дремоте, всякий раз лихорадочно открывал глаза.

Ни Гарет, ни Юлиан, ни неназванный третий участник не были готовы к столь сложному ритуалу. Эти искусства оттачиваются годами, и даже тогда не каждому под силу безукоризненно и верно произнести формулу, не обратив против себя праведный гнев жаждущих духов.

Полгода назад Юлиан, Хелен, Йохан и Пенелопа решились на нечто подобное и вызвали вервольфов. Заклинание сработало лишь наполовину – волки и впрямь явились, но, так и не ответив ни на один из вопросов, попытались убить храбрую четвёрку. Тогда их спасло лишь чудо, несмотря на то, что вызвать вервольфов куда проще, нежели доппельгангера.

Вервольфы кровожадны и беспринципны, но они не являются чем-то сверхъестественным и тёмным, в отличие от доппельгангеров. Они так же состоят из плоти и крови, им не чужды страхи и переживания, и умирают они точно так же, как люди.

Доппельгангер же – это нечто совершенно иное. Пугающее, потустороннее, древнее и жаждущее крови – против них не действует привычное оружие или элементарные заклинания, на кои Юлиан был способен.

Юлиан сомневался в правильности затеи. А сомнения порождали страх.

Гарет прожил в Свайзлаутерне всю жизнь и знал город так же хорошо, как свои пять пальцев. Юлиан не интересовался, откуда ему знакомо каждое заброшенное здание, потому что это сомнительно знание играло им всем на руку.

– Это старый завод? – спросил Юлиан, когда они приблизились к обветшалому каменному сооружению, угрожающему вот-вот обрушиться на головы незадачливых искателей приключений.

– Церковь, – поправил его Гарет.

– Церковь? – встрепенулся Юлиан, подняв голову вверх. – Где же тогда купола?

– Увы, остался только каркас.

Юлиан нейтрально относился к религии, но вид ночной заброшенной церкви был пугающим.

– Ты не мог найти более приветливого места? – озабоченно спросил он.

– Мог бы, но есть риск встретиться с кем-нибудь. В это же место не ходит никто, уж поверь мне.

Юлиан поёжился. Он не хотел заходить внутрь.

– Ох, Гарет… – произнёс он.

Из церкви буквально веяло страхом. Она практически полностью заросла, слившись с природой, и в этом подобии здания было невозможно узнать некогда святое место.

– Ты рассказывал мне, что однажды в одиночку проник в дом покойного Грао Дюкса, – усмехнулся Гарет. – Ты оказался в огромной и мрачной пустующей усадьбе, в которой водилось нечто хуже призраков. Разве тогда тебе не был страшно?

– Во мне горел огонь, – прошептал Юлиан.

– Однажды ты перестанешь говорить о том, что раньше был совсем другим, а ныне новые времена. Надеюсь, наша затея окажется отправной точкой.

У Юлиана совершенно не было желания кардинально менять свою жизнь при помощи этой авантюры. Огонь, о котором он сказал Гарету, являлся следствием безрассудности и, после того, как Юлиан потушил его, осознал, что стал взрослее.

Его отвлекли шаги, которые раздавались слева. Юлиан вздрогнул, потому что любой звук в таком месте несёт в себе нечто пугающее и связанное со смертью.

Увидев испуг в глазах Юлиана, Гарет едва не рассмеялся.

– Я никому не расскажу о том, что ты их испугался.

– Кого их? – недоумевающе спросил Юлиан, обернувшись.

Он увидел три приближающиеся фигуры, каждую из которых узнал, не потратив ни секунды на размышления. Высокий и худой парень в длинном плаще однозначно являлся Йоханом, а идущая вприпрыжку девушка – Хелен.

В этом не было ничего удивительного – ни одна из затей не может быть проведена без этих двоих. Но третья фигура заставила на несколько мгновений остановиться сердце Юлиана – он видел прямо перед собой Пенелопу Лютнер.

Недовольное и сонное лицо выражало презрение, а томный и нервный взгляд так и намекал на то, что вскоре всем участникам ритуала не поздоровится. Юлиан и сам был готов вцепиться в глотку Гарета, разорвав её, ибо подобные встречи не организуются без предупреждения.

Пенелопа остановилась прямо напротив Юлиана. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг другу в глаза, но никто так и не осмелился произнести слова приветствия.