– А меня, Вася звать, а это моя сестра Надя… Почему ж не поверим, – взглянув на телефон Вани, произнес он. – Ну и как там, в будущем? Победили фашистов?

– Победили. Каждый год 9 мая проходит военный парад в честь Дня Победы. Мы даже на нем с Лизой были в прошлом году.

– Мы все верим в победу, мама постоянно говорит, что мы победим, и скоро враг будет разбит. Есть ли у вас там мама и папа?

– Есть, ответила Лиза, и по щеке покатилась слеза.

– Знать переживают. Нашего папу убило по дороге на работу на завод месяц назад, а мама дома лежит больная. Истощена, нам втайне часть своего пайка отдавала вначале. Сейчас мы уж не берем. Свое отдаем, так она не ест, жалеет нас. Хлеба-то нынче совсем мало по карточкам дают в булочной. Брат Витька помер неделю назад от голода. Я это к чему говорю… Дети вы такие же, как и мы. У вас тоже есть родители, которые вас любят. У вас тоже есть Родина, вы тоже живете в нашем родном городе. Родители вас наверняка ждут и переживают… Пойдемте к нам, поможем вам, чем можем. Согреем. Познакомим вас с нашей мамой, братьями, которых приютили два месяца назад. Холодно тут. Пойдемте внутрь.

Ванька помог дотащить второе ведро, которое Василий оставил у входа в подъезд на вторую ходку. Поднимались они на третий этаж в квартиру номер одиннадцать. Как показалось Ване, лестничные пролеты здесь большие, идут по спирали. Ступеньки во льду, поэтому приходилось крепко держаться за поручень, поднимаясь с ведерком вверх.

– Вот мы и пришли, – сказал мальчик.

Дети вошли внутрь квартиры. Впереди растянулся пустой длинный коридор, в котором было шесть дверей. На стуле горела свеча, за счет которой можно было разглядеть очертания дверных проемов.

– Наша дверь вторая налево. За первой дверью жил Иван Иванович с женой. Он на фронте погиб. Матрена Васильевна умерла после того, как похоронка пришла. В следующей двери живет дядя Степан, тетя Марья, их дочь и двое внуков. В остальных комнатах проживали соседи, но все уехали в эвакуацию.

Вася распахнул дверь. В левом углу комнаты, потолок которой давно потемнел от копоти, на кровати лежала женщина. Рядом с кроватью стоял стол, на котором разместилась керосиновая лампа. На стене рядом с кроватью висели настенные часы, стрелки которых остановились на двенадцати, с установленным в них осколком зеленого камня. Точно таким же, какой нашел Ваня! А между двумя окнами висел какой-то круглый металлический предмет. В правом углу стояла «буржуйка», от которой труба дымохода выходила прямо в окно. Частично затеняющие окно темные шторы были отодвинуты влево, а само окно заклеено крест-накрест бумажными белыми полосками.

На полу, укутавшись, лежали два мальчика. Один из них дремал. И, услышав, что дверь приоткрылась, тотчас приоткрыл глаза.

– Это наша мама, Анастасия Владимировна, – повернув голову к Ваньке и Лизе, сказал Вася,

– Здравствуйте, – в один голос промолвили Ваня и Лиза.

– Мама, в подъезде мы нашли Ваню и Лизу, они потерялись, разреши мы им поможем, пусть они живут с нами.

– Ну коли нашли, пусть живут, – еле-еле прошептала мать. Прошу, подойдите ко мне, хоть посмотрю. Как вас зовут? – приподняв голову, сказала женщина. Ее голос походил на голос очень старого человека. Подойдя ближе, они увидели женщину, все лицо которой было усыпано морщинами, под глазами были фиолетовые впадины, а ведь ей всего тридцать лет!

– Меня – Ванька, а это моя сестра – Лиза.

– Откуда Вы?

– Потерялись мы, тетя.

– Мама, – встрял Вася, – они из Ленинграда, их дом разрушен, у них нет родителей.

– Меня зовут Анастасия Владимировна, называйте меня, пожалуйста, тетя Настя, – сказала она и прокашлялась. – У нас там хлебушек чуть-чуть есть, дайте им покушать, – распорядилась мать.

– Нет-нет, спасибо, – сказал Ванька, вспомнив, что вчера вечером их изрядно покормили в комендатуре.

– Да, мы не голодны, – поддержала брата сестра, мы совсем не голодны, спасибо вам.

Мать недоуменно взглянула на детей, приоткрыв глаза и приподняв брови.

Тут Ваня, окинув взглядом комнату, подумал: «Каково это? Семья, которая приютила нас, хочет отдать последнее. В комнате стоит два ведра с замерзжшей водой. А на столе несколько маленьких с палец кусочков хлеба, поджаренных на верхней части «буржуйки». И это при наличии четырех детей у тети Насти!».

– Ваня и Лиза, – прервал размышления Вани Василий, знакомьтесь, это наши младшие братья – Петр и Константин.

– Здравствуйте, – еле промолвили лежащие на полу ребята, укутанные в пледы.

Родители их погибли при немецком артиллерийском обстреле, – мальчик закашлял, – однажды с мамой возвращались из булочной. Смотрим, сидят неподалеку от булочной дети. Некоторые на их месте хлеб просят, а они даже не спросили. У меня выпал завернутый в ткань хлеб, так Костя поднял его и протянул мне. Жалко их стало. Приютили мы их. За это время они стали для нас родными… Если захотите пить, то зачерпывайте в ведерке кружкой и в чайник, – добавил Вася. – Будем воду кипятить, попьем тепленькую. Как холода грянули сожгли в «буржуйке» стулья, да шкафчик. Столик вот остался, а сейчас книги дожигаем, – показал рукой Вася на стопку потертых толстых книг, сложенных в углу. – Потом будем дрова подыскивать.

Вот так и разговаривали, весь оставшийся день дети. Мать спала.

В ходе разговора Лиза и Ванька описывали будущее, прежде всего военный парад. Дети внимательно и с интересом слушали.

Когда Лиза рассказывала очередную историю, она решила поправить куртку и обнаружила у себя в кармане шоколадку, вспомнив про нее и комендатуру.

Она сразу же предложила разделить ее на пять частей. Один кусочек – тете Насте и четыре ее детишкам. Но мать наотрез отказалась, а дети с удовольствием съели разделенный на четыре ровные дольки батончик с карамелью и шоколадом.

Вскоре в комнату зашел крепкий седовласый мужчина, на вид лет семидесяти. Его грудь окутывала когда-то белая, но сейчас запачканная сажей рубаха, на плечи было накинуто черном пальто. На самом деле ему 52 года. Голод сделал его таким. Его нос вытянулся на фоне густых усов, а щеки впали.

– Анастасия Владимировна, простите за беспокойство, я слышал кто-то пришел, – войдя, сказал он. – Вот, дуранды вам принес, – протянув небольшой кулек, сказал он. – К тому же, я обещал забрать часы посмотреть. Стрелки стоят, – разглаживая усы, добавил он.

– Спасибо, Степан. Приютили мы этих детей. Одни ведь, – ответила тетя Настя. – А часы берите. Буду Вам очень благодарна, если посмотрите.

– Как звать? – спросил дядя Степан, подойдя к детям и присев на корточки.

– Ваня, а это моя сестра, Лиза.

– Очень приятно, ребята. Живу я в соседней комнате. Марья Николаевна, дочка наша Соня, да два внучка, младшенькой Сони дети – Андрей четырехлетний и семилетний Юрка. Сын старший на фронте. Так что заходите в гости, – сказал он, поднялся и снял со стены часы. – А сейчас мне пора. Завтра, дети, пойдете за хлебом в булочную, потом за водой, а потом я с вами за дровами для «буржуйки». А пока отдыхайте с Лизой. Пойду, – сказал дядя Степан, закрыв дверь, и подмигнул Ване на прощание.

В ходе разговора Ванька обратил внимание на тот круглый тарелкообразный металлический предмет, закрепленный между окон на стене.

– А что это, – показав на тарелку на стене, спросил Ванька.

– Репродуктор, – ответила Надя. – Бомбят и обстреливают город часто, и он тогда объявляет, чтобы предупредить товарищей, чтоб они спрятались.

– А когда начинает темнеть, нам обязательно нужно закрывать шторы, – вмешался в разговор Вася, – они нужны для светомаскировки во время бомбежки. Ни один луч света не должен проникать в окно и нельзя зажечь керосиновую лампу, пока их не закрыл. По улице ходит патруль. Если шторы не закрыты, патруль сразу же увидит.

Василий, демонстративно подойдя к окну, потянул за белую полоску ткани. Тотчас начала спускаться черная занавесочка. Затем снова потянув за нее, он поднял занавеску обратно.

В этот момент репродуктор заговорил: «Воздушная тревога! Воздушная тревога! Внимание! Внимание! Говорит штаб местной противовоздушной обороны города. Воздушная тревога!».

Послышался гул летящих бомбардировщиков. Эхо разрывающихся снарядов заполнило комнату. Дом начало трясти.

Будто не замечая этого шума, вибрации, исходящей от дома, Вася начал:

– Раньше мы ходили в бомбоубежище, а если не шли, то нам в дверь дружинники стучали, призывая идти с ними, а теперь сидим вот в комнате. Уже просто нет сил так часто туда ходить. Ведь надо спуститься с третьего этажа, дойти до дома, в котором оно находится, ждать там, а потом идти назад и опять по лестнице вверх… Лучше уж воды принесем маме.

Сверху раздался треск. Они обмерили взглядом потолок, с которого посыпались куски лепнины. Видимо, один из снарядов попал на крышу, потому что дядя Степан с соседом, который жил этажом ниже, отправился на чердак с криком: «Да что ж такое! Опять чертова «зажигалка» наверху!»

И вернулся дядя Степан примерно через час после окончания бомбежки. Со стуком открыв дверь и тяжело вздыхая, произнес:

– Вода на чердаке замерзла, еле потушили «зажигалку» эту… Мы ее прям в бочку со льдом запихнули, он и расстаял, – стирая рукавом пот со лба, добавил он.

Ребята говорят, что падала эта зажигательная бомба уже на их крышу несколько раз. Такую бомбу нужно было поместить в бочку с водой, взяв «зажигалку» специальными железными клещами. Падая, бомба «прошивала» крышу и попадала на чердак. Еще они рассказали, что, «прошивая» крышу, она воспламеняла деревянные стропила, расположенные под кровлей, которые формировали каркас крыши. Их тоже необходимо было тушить, помимо самой бомбы, а иначе дом загорался.

Размышленья Ваньки прервали шаги: тетя Настя приподняла руку и жестом пригласила стоящего в дверном проеме дядю Степана войти.

Тот сделал еще пару шагов вперед в своих истоптанных сапогах и махнул рукой.

Вот фашисты! Поди они промахнутся! Немец зря снаряды не швыряет! Бомбит, сволочь фашистская! Бомбит заводы, бомбит дома, детей сколько гибнет! Благо живем на третьем этаже и не замечаем сильно разрывов. Первые этажи вон оно как разворотило, осколки первым делом туда летять! Вспомнить только семью Котловых… – продолжил дядя Степан и перевел взгляд на Ваню и Лизу. – Как-то приелось всё, сначала страшно было Ваня, потом приспособились. Вот если б не Анастасия Владимировна, мы б пропали. Приспособила нас всех. Раньше ходила, всё делала, а теперь слегла от недоедания, сил-то нет. Водопровод замерз. Электричество отключили. Дети сами теперь и за водой ходять и хлеб получать. Молодцы, и своей мамке помогут и мне. И мы им, чем можем. У нас ведь запасы дуранды еще не кончились, делимся с соседями. С нами не пропадешь! Вот что… Пойду я к Марье Николаевне, жене моей. Устал что-то.

На этом дядя вышел.

– Темнеет, – сказала мама, – дети, закройте шторы.

Шторы закрыли и затем зажгли керосиновую лампу. Поверхность стола осветилась легким дрожащим огоньком. На настенных часах было почти четыре часа дня.

Вася поднялся.

– Будем есть, – разливая из кипяченого чайника воду в чашки, произнес он, – подходя к столу. – Так, вот водичка кипяченая, кружки четыре. Сначала мама, Надя, Лиза и Костя попьют, потом налью Петру, Ване и себе. А пока, вот, кусочек маме, вот Наде, – продолжил Вася, раздав каждому по пальчику хлеба.

– А это вам ребята, – протянув нам по палочке хлеба, произнес он. – Завтра пойдем в булочную отоваривать карточки. У нас осталась карточка Витьки, брата нашего покойного. Вот так и проживем. Надо вам тоже карточки получить будет попробовать.

– Чтоб карточку получить уйдет несколько недель в Райсовете… Больно долго… – проснувшись прошептала мама.

– Да, мама, – продолжил Вася, это очень долго… – Значит пока будем есть то, что по маминой, моей, Надиной карточкам дают, по карточке Петра, Константина и покойного Витьки. Не сообщали мы, что он помер, а то б карточку отобрали. Да и никто не проверял пока.

Вася приблизился к свертку дяди Степана, и извлек из него какие-то серые квадратики, протянув Ване и Лизе по одному.

– Возьмите, это дуранда. Кладите кусочек в рот и обсасывайте.

Ваня положил его в рот. Вкус напомнил ему подсолнечное масло. Квадратик был жесткий, как камень, умещавшийся на ладони. Вкус пропал быстро, и Ванька положил кусочек на стол.

Вскоре на детей накатила усталость, и они легли спать, хотя было только шесть часов вечера. Разговаривать уже не было сил. Лиза уснула, а Ванька опять не мог заснуть. В животе урчало, потому что не привык Ванька так мало есть. А ведь так каждый день здесь! Надо еще за хлебом сходить, за водой, за дровишками. На все это нужны силы. А какие силы в голоде. Тут сила воли нужна, тяга жить, чувствовать себя нужным. Чувствует Ваня, что нужен сестре, семье, которая их приютила. Может даже не просто думал, а переосмысливал свою жизнь, жизнь ребенка. Репродуктор то и дело включался и делал объявления, начинался грохот, потом всё затихало. В конце дня Лиза проснулась, и дети получили еще по пальчику поджаренного хлеба. Так прошел день.

Глубокой ночью, смотря в потолок и думая о родителях, Ванька услышал скрип у двери. Она приоткрылась и дядя Степан, освещенный догорающей свечкой, махнул мальчику рукой, будто приглашая его. Ваня поднялся с пола, осторожно откинув шубу, которой он укрывался, помимо своей, в которую он был одет.

Покинув комнату, мальчик направился за дядей Степаном, за которым приятно тянулся запах жженого воска. Они вышли на лестничную клетку и стали подниматься вверх по занесенной снегом лестнице.

– Я сегодня дежурю на чердаке, Ваня. Решил показать тебе наш город, хоть и война идет и пылает город, дымится, но не теряет своей красоты. Не отдадим мы его врагу, – вполголоса сказал он.

Наконец показалась дверь чердака. Приоткрыв ее и пройдя внутрь, дядя Степан начал:

– Пойдем с тобой на крышу ненадолго, вон, видишь окно… – кивнул дядя Степан в сторону окошка, расположенного у ряда деревянных балок, к которому подходили деревянные ступеньки. – А теперь потушим свечу, – дунув на нее, сказал дядя Степан. – Не будем привлекать внимания патруля.

Они прошли по ступенькам вверх и оказались на пологой крыше, покрытой железными листами. С одной стороны виднелась большая кирпичная труба. Снег прекратил идти, и впереди открылся целый океан крыш с «плавающими» в нем трубами. То и дело сияли вспышки, воздух прочесывали прожекторы, хлопали зенитки, а вдали с одной из крыш начала подниматься красная ракета, а затем еще одна от другого здания.