Морфин. Фантом любви

Счастью судилось быть не долгим. У выхода из ванной на полу меня ждали мои вещи. Я переступила их и голая подошла к Вове. Он молча курил очередную сигарету и глядел на огонь.

– Не стоит смотреть так долго на пламя – загрустишь.

– Марина, уходи, – он даже не взглянул на меня.

– Что?

– Прости, Валери, это было ошибкой.

– Тебе не понравилось?

– Понравилось. Даже очень.

– В чем же тогда дело?

– Я не хочу тебя погубить…

– Вова…

– Ты не она. Ты никогда не сможешь стать ею и тем более заполнить ее место в моей жизни. Прости, но любовь вне обстоятельств. Жизнь в погоне за прошлым – это мой выбор сегодня, завтра и вчера.

– И там нет места для меня?

– Нет, – он подошел ко мне и прикоснулся к руке. От отвращения меня отбросило в сторону. – Валери, пожалуйста, прости меня за все. Я мог бы влюбиться в тебя, но разделаться с любовью к ней мне не по силам. Я слаб, я очень слаб… Я не хочу рушить твою жизнь, словно карточный домик. Верю, ты будешь счастливой. Ведь именно ты, как никакая другая девушка, заслуживаешь этого счастья. Я, как никакой другой мужчина, не смогу подарить тебе это счастье.

Капли воды на моем теле высохли, а вслед за ними испарились все мои иллюзии. Превозмогая физическую боль внутри себя и только что нанесенные душевные раны, я тащилась домой.

Глава

XVII

– Ее могли звать Дианой. Она стала бы воплощением нас двоих. В ее глазах я узнавал бы себя, а в роскоши волос тебя. Вместе вы бы готовили теплые ужины к моему возвращению домой после работы. Летом мы бы отправлялись к морю, распевая глупые песни в машине, устилая салон автомобиля крошками из-под крекеров, чипсов и сладостей. Только представь, как убегая от ласковых волн, скользящих по песчаному берегу, она светилась бы от счастья… Однажды малышка бы спросила о том, как мы повстречались, как полюбили друг друга, как родилась она. Сперва нам в миллионный раз пришлось бы выдумать теорию о том, как аисты дарят очаровательных деток их родителям. А мы были бы самыми счастливыми родителями на свете. Когда бы она повзрослела, тебе пришлось бы делиться с ней своей одеждой, а мне отгонять назойливых мальчишек. Ночами, ожидая ее возращения со свиданий, ты бы просила меня поехать за ней. А я бы отговаривал тебя от этих навязчивых идей, в тайне молясь за нее. Ах, как бы ты сияла от счастья, увидев нашу девочку в белом подвенечном платье…

– Хватит, Вова. Прекрати! – оборвала меня Марина. – Это все абсолютно ни к чему.

– Но только представь…

– Я себе это тысячу раз представляла. Все случилось по-другому.

Я взял ее за руку. Она оторвала взгляд от юной девушки, читающей книгу в парке на скамье. Тот самый парк, где мы когда-то встретились, подыгрывал моему рассказу.

– Зачем ты здесь?

– Я возвращаю тебя в твои самые счастливые дни… Самые счастливые дни…

– Брось, Вова. Ты возвращаешь себя в растаявшие дни, – она выдержала паузу и таким же резким тоном добавила: – Ты безнадежен. Упорствуешь. Бежишь. А оказавшись на краю, опять сорвешься вниз.

– Ты меня совсем не любишь…

– Вова…

– Ты любишь меня?

В ее глазах мелькнула грусть:

– Да. Люблю.

– Милая, что-то не так?

– Все не так…

Полились слезы. Ни она, ни я не могли остановить этот безудержный поток. Марина смахивала их ладонями, а они настойчиво продолжали катиться вниз. Я никогда не видел ее такой. Да, порой она была надменной, порой нежной и беззащитной, но такой, как сейчас, я ее не знал. Она изменилась. На лице читалась усталость. В глазах вина и грусть. Она не сказала еще ни слова, но зеленые огни глаз уже просили о прощении.

– Что-то случилось, любимая? – я обнял ее, прижав к себе. – Прости, что затронул эту тему, я всего лишь снова хотел помечтать с тобой. Я думал, что хотя бы здесь мы могли бы стать счастливее.

Я уловил ее слезу касанием ладони, и птицы взлетели. Мы оказались посреди весны.

– Видишь, я научился управлять своими грезами. Почему же ты не прекращаешь плакать? Хочешь, мы вернемся в вечерний трамвай? А хочешь, окажемся в Париже? Или я отведу тебя в Гималаи? Или скроемся в комнате за семью замками? Марина, прекрати, прошу! Останови все эти слезы!

Мне казалось, она мало обращала внимания на то, что я говорю. Сосредоточившись на своем, спросила меня о чем-то, но ответа не дождалась.

– Знаешь, я покажу тебе все, – вдруг уверенно произнесла она. – Я буду до предела откровенна. Я знаю, что виновата. Я знаю, ты не простишь. Вряд ли поймешь. После никогда не обнимешь. Затем навсегда пропадешь… – она сжала мою ладонь, давая знак молчать. – Ты увидишь больше, нежели я смогу вложить в свое «прости меня за все».

Мне стало страшно. В мгновение ока мы оказались на краю скалы. То самое место, с которого человек, переполненный болью утраты, сорвался в бездну пять лет назад. Место, где обрывалась моя вера в нормальную жизнь без нее, моей Марины.

– Это ты сделала?

– Да.

– Зачем мы здесь?

– Я возвращаю тебя в твои самые печальные дни… Самые печальные дни…

– Зачем? Я так долго от них уходил. Я же наконец обрел тебя!

– Нет. Ты всего лишь создал идеал. А мне следует его разрушить.

Марина всматривалась в горизонт, я последовал взглядом за ней. На краю земли садилось солнце. Его золотой диск таинственно освещал море, красками мелькая в глади воды. Погода – как состояние любви, не предвещающее шторма.

– Ты ведь все еще веришь мне? – вдруг спросила она.

– Да, – ни секунды не раздумывая, ответил я.

– Я должна признаться.

– В чем?

– Прежде чем ты все поймешь, я сознаюсь, что никого не любила сильнее, чем того молодого и самоуверенного парня в парке. Ты мне подарил чувство истинной первой любви. Не влюбленности. Не страсти. Не увлечения. Настоящей любви – в полную грудь, шириной во Вселенную, длиною в жизнь. Я уверена, что если бы мне пришлось ждать столетия, чтобы повстречать тебя, я бы ждала. Это я знаю сейчас. Но тогда… Тогда все было по-другому. Страх изменил все. Он заставил меня позабыть, как я обретала себя рядом с тобой. Как ты наполнял мои дни верой и светом. Сперва по капле, а после бурным потоком привнес в мою жизнь невиданное счастье. Страх и сожаления о прошлом перечеркнули все.

– Прошлом? О чем ты? Ты не в себе. Несешь чушь. Пойдем отсюда? – я дернулся, пытаясь сделать шаг, но она удержала меня на месте рукой не женской силы.

– Молчи. Я ведь так долго молчала.

– Тогда давай вместе молчать. Зачем эти слова? Зачем эти волнения? Сейчас есть только я и ты. Здесь, на краю земли, за тысячи ветров от прежних бед я могу обнять тебя, взглянуть в родные глаза, уловить аромат твоих волос. Я многое готов был отдать за это. И вот случилось. Я не знаю, на сколько меня хватит, так давай просто помолчим – моя рука медленно поднялась к ее плечу, чтобы тут же устремиться к милому лицу.

Марина закрыла глаза с застывшими в них слезами, прикусила верхнюю губу и прильнула к теплу моей ладони. Второй рукой я обнял ее за талию. Это было самое сладкое мгновение до шторма, пробужденного шепотом ее губ.

– Вова, ты бы остался со мной, если бы узнал, что у нас никогда не будет своих детей?

Ячейки моей памяти активизировались, мысли выстраивали ответ, а параллельно, где-то на сером фоне вдали соревновались два заветных желания, брошенные судьбой на весы: услышать теплые слова от живой жены или взять на руки свою новорожденную дочь.

– Да, – одна из чаш перевесила.

Дрожь скользнула по ее телу. Она немедленно отстранилась, резко отдернула голову от моей ладони и шагнула в темноту. Я подался за ней.

– Даже если бы ты совершила убийство, – ускоряя шаг, она убегала не оборачиваясь. – Я бы совершил другое, лишь бы быть с тобой, – я гнался следом. – Даже если бы ты не могла говорить, видеть, слышать или ходить… Я бы всегда, слышишь, всегда был с тобой!

Марина замерла. Что-то заставило ее это сделать. Оставался один шаг до пропасти.

– Я так сильно тебя любил, – едва слышно бросил я и остановился напротив.

Наши глаза виновато глядели друг на друга, но исправлять больше было нечего.

От края до края неба прокатился гром. Пространство окутывала тьма. Казалось, она пробиралась даже в наши сердца, отбирая последние проблески света. Темнее ночи, она укрыла все вокруг. Здесь солнца стало не видно. Непредсказуемо вдали зажегся слабый огонек. Тихим, но ровным светом он застыл между чернотой моря и неба. Этот единственный источник света у берегов Амальфи не загасил поднявшийся ветер, не скрыло шатающееся море.

– Яхта… Это наша яхта… – моя рука сжалась в кулак, прикрывая губы.

– Да, это последняя ночь вдвоем, – Марина медленно, словно натягивая струны своей затаившейся души, сделала глубокий вдох.

– Я не хочу ее видеть! Мне хватило! Давай вернемся, давай останемся в других воспоминаниях! Прошу тебя!

– Не отворачивайся. Просто смотри. Смотри, как я, перепуганная и глупая женщина, разрушила твою жизнь вслед за своей.

– Нет, не буду! Не хочу! – я закрыл глаза как напуганный и непослушный мальчишка.

В воздухе пронеслась молния. За ней еще одна. Вот уже сотни вспышек освещали все вокруг. Белая яхта качалась на освирепевшем ветру. На море царил шторм. У нас оставалось уже куда меньше трех минут.

– Слышишь?

– Что?

– Свой крик!

– Да.

– Знал бы ты, каким эхом этот крик раздается каждый раз в моей душе.

Крепко обняв ее, я прошептал:

– Прошу тебя – остановись. Мне нужна только ты. Сейчас. Без воспоминаний… Вне загадок… Только ты…

Марина, не отрываясь, смотрела вперед.

Дождь заливал мир рядом с нами. Молнии бросались из стороны в сторону. Волны врезались в скалы. Сильнее. Громче. Далекий огонек поднимался вверх и исчезал внизу. У моря появилась новая игрушка.

– Смотри, еще один огонь!

– Ты его видишь?

– Да, рядом с нашей яхтой! Прежний свет яхты превратился в яркую горящую звезду, а рядом с ней мелкий мерцающий огонек. Видишь, Марина, видишь?!

– Вижу…

Два светила пристали друг к другу, а затем мерцающий огонек отгородился от пламенеющей яхты и стал набирать ход, вопреки обрушившейся непогоде и жестокости волн.

– Он отдаляется от нее, – я вопрошающе смотрел то на Марину, то на два мерцающих источника света. Один по-прежнему мучился вдали, а другой уходил в сторону.

– Так расходились в море два корабля, – Марина повернулась ко мне, наблюдая в моих глазах горящее пламя яхты и приближающийся к берегу второй огонек.

– Ты не погибла… – выдавил я из себя. – Ты покинула меня на другом судне…

Ее губы дрожали, взгляд растерянный и направлен вниз. Я больше не слышал ни грома, ни дождя. Мне казалось, ощущений было так много, что я перестал на них реагировать. Тело стало не подвластно мне. Мозг зажигался фразами, но губы не смели шевельнуться. Между нами стояла тишина. За разрушенным доверием погибала вера в человека, которого я любил сильнее всего на свете. Сомнения слабели. Тревожный вопрос, ноющий во мне все эти годы, обретал болезненный ответ.

– Фантом… Безжалостный и холодный фантом моей любви у края пропасти.

Руки Марины опустились объятием на мои плечи, а я стоял как вкопанный. Ни единого слова от нее. Картина произошедшего говорила сама за себя.

– Почему?! Зачем?!

Холод охватил все тело. Бит моего сердца выныривал из водоворота переживаний. Все вокруг теряло смысл.

– Это ведь ложь?! Скажи мне, Марина, это ведь не правда?!

Краешки ее губ иронически вздрогнули.

– Я брал у жизни столько попыток тебя повстречать, а ты ни одной?! Я так хотел тебя вернуть, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Мне было бы гораздо проще изначально тебя возненавидеть. Однако я и подумать не мог…

В голове все затуманилось. Ощущение паршивейшее. Обессиленное падение. Ноги подкашивались и приземляли меня на камни. В глазах будто кто-то выключил свет. Лишь безудержные раскаты грома в ушах вернули все на свои места. Марина медленно присела рядом со мной. В ее глазах по-прежнему стояли слезы, а весь вид был полон сожаления и раскаяния.

– Я виновата.

Я схватил ее за руку, требуя деталей и объяснений. Я кричал. А что еще я мог сделать?! Развернуться и уйти? Ударить? Я понял, насколько бессилен. Обманутый. Преданный. Опустошенный.

– Я не заслужила тебя… Тебе будет лучше без меня… Береги себя… Пожалуйста…

Ее образ растворялся во тьме. Молнии угасали, теряя прежнюю яркость. Пелена возникла перед глазами.

Я не мог прийти в себя. Глаза – мокрые от слез, тело разогрето жаром. Жадные глотки воды из-под крана все никак не успокаивали пустыню во рту. Жутко хотелось блевать. Просто нужно было освободиться. Вывернуть наружу все, что засело внутри, что ходило ножом в животе. Меня штормило в девять баллов. Дышать было нечем.

Глава

XVII

І

Осень окутывала желтыми листьями тротуары и дома. Иней приставал к одиноким киевским мостам. Я шагала в никуда. Вязаный свитер, серый плащ, волнение в груди и запечатанное письмо в руке.

Я смотрела вверх, замедляя шаг. Хватала холодный воздух. На миг закрывала глаза и признавалась, что так и не забыла, не выбросила из жизни, не похоронила в памяти… Я все еще люблю, я все еще вижу его в своих снах, ощущаю в глубине души. Лишь за одну его любовь я отдала бы все на свете.

Безответная любовь ровным пламенем терзала мое сердце. Она преодолела обиды и отвращения. Она была сильней меня.

Остановившись на середине моста, я слышала, как позади меня проносились своры машин. А перед глазами стояли лишь два берега. Им, так же как и нам, не суждено сойтись. Но везло им куда больше нашего – у них были мосты. Мы же свои разрушили.

Сев на краю пролета и свесив ноги в пустоту, я смотрела на два берега Днепра. Такие красивые и величественные холмы с золотыми куполами церквей и домами, утопающими в листве того же оттенка… Я бы нарисовала этот пейзаж, но во мне больше не было сил. С разочарованием в любви пришло безразличие к творчеству. То, на что я отдала столько усилий и времени, стало мне безразличным. Словно кто-то отнял жажду к жизни, к новым ощущениям, к открытиям. Тот, ради кого я взлетала, заставил меня падать.

Мне говорили, что любовь в семнадцать долго не живет. Я упорно не верила и не верю. Лучше любить по-настоящему в семнадцать, нежели прикидываться в тридцать. Да и кому знать, сколько нам отведено? Возможно, жизнь кончается не завтра… А что, если послезавтра не придёт?.. Что, если ты так и не встретишь человека на всю жизнь? Ведь людям так легко разминуться. Почему же мы самовольно проходим мимо, не давая ни одного шанса другим? Зачем верим, что вернем прежних или бросаемся в длительные поиски лучших? Почему не слушаем сердце в эту секунду, в это мгновение? Зачем прячемся за ширмами отговорок и иллюзий, вымыслов и оправданий?

А может, вся проблема в том, что женщине легче полюбить? Ведь чувственность – это ее сила, так же как и слабость. Мужчины – они ведь сначала думают и лишь потом чувствуют. А в любви думать противопоказано. Нужно закрыть глаза и… отдаться чувствам. Пусть другие кричат, что ты на краю. Но как же сладко оказаться на краю любви, у предела чувств, у обрыва логики! Главное, быть там не одной. И паря в высоте, просто довериться ему, словно себе. Довериться, не ожидая взаимности. Любить вне обстоятельств. Чувствовать, забыв прежний опыт. Жить, чтобы любить, а не любить, чтобы жить.

«Глупая? Наверное… Что же со мной сегодня происходит?»

Я долго просидела на холодном мосту, пока не осознала, что впервые испытала то, что называют женским предчувствием. Ощущение, когда в груди что-то стучит. Импульс идет в мысли. Сознание отключается. Тело объявляет бойкот. Возможно, это был страх. Хотя чего бояться?! Я и так на краю пропасти.

Открыла сложенное пополам письмо из художественной академии. И прежде чем прочесть, поняла, что ответ, хранившийся в его строках, все еще в силах изменить мою судьбу. То, ради чего я находила силы жить последнее время, черным по белому хранит это письмо. Либо ввысь, либо вниз. Сердце усилило свой стук. В голове метнулись жуткие мысли, по телу пробежал страх. Глаза прошлись по строчкам. Слеза катилась по щеке.

Ветер рывком выхватил конверт из рук и бросил в несущиеся воды Днепра, с ним оборвалась моя застывшая жизнь долгих ожиданий.

Она ушла от меня осенью. Когда на деревьях едва успела пожелтеть листва, а город окутал холодный циклон.

Она ушла, отобрав состояние рая. Больше я не видел ее глаз, не слышал ее речи. Наша нить оборвалась. Очередная раздобытая порция морфина не возвратила мне Марину.

Черно-белый кафель. Пар и одинокие капли влаги на зеркале у стены. Бешеное биение сердца. Раздающиеся шумы и ревущие звуки в моей голове. Я погружался в ванну, полную воды. Ток по телу и невыносимый холод. Мысли агонизировали, покидая свою прежнюю обитель. Дикий взгляд, метающийся от стены до стены. Шум воды, бегущей по трубам и водопадом вливающейся в меня. Я забывался.

Вода вырывалась за грани, лужами разливаясь по кафелю. В моих глазах мелькали яркие вспышки. Я чувствовал, как мокрая одежда окутывает тело.

Больше ни минуты, ни секунды я не мог без нее. Я взывал, требовал и молил. Я желал, жаждал и нуждался. Это была полная зависимость. Я думал, что научился контролировать ее, но ошибся.

– Где же ты, Марина?.. – я стучал кулаками по груди. – Где же ты? – бил я себя по лицу.

Это была вторая доза. Последняя сказка морфина.

«Мне нужно успокоиться. Прийти в себя. Настроиться. Она вернется. Не может быть, чтобы вот так просто она ушла. Морфин, не смей предать!»

Я выскочил из воды и босой побежал в комнату. Возможно, в старой банке что-то еще осталось. Но нет, опустошённые коричневые емкости валялись на деревянной полке. А рядом стояли мои непроданные полотна… Такие же пустые картины, десяток новых рисунков и среди них красный цветок мака, окутывающий в объятиях силуэты влюбленной пары.

Любовь к ней вернулась в мои дни музой. Я сумел сотворить много новых образов. Но по-прежнему дорожил лишь одним – тем, что замер в трех минутах от шторма. Там я видел нас прежними, такими мы не будем больше никогда.

То самое полотно стояло в углу мастерской, а рядом с ним ее портрет. На нем она была такая настоящая, счастливая, безупречная. Черты ее лица привлекали, а взгляд диктовал расслабленность. Остановившись напротив, я взглянул ей в глаза, рукой коснулся губ. На них застыло счастье, пронзенное искусством. Я отпускал на волю слезы… Так, словно их запас был неиссякаем. Так, словно все еще верил ей. Словно не подозревал, что иллюзия первой любви рано или поздно развеется.

Мокрые пальцы оставили следы на портрете. Точки соприкосновения начали расплываться. Я схватил лежавший у камина свитер и стал быстро вытирать капли, но это только усугубило положение. Казалось, картины плакали вместе со мной.

Меня накрывала волна гнева. Беспомощной ярости. Злости на нее.

– Что же ты со мной сотворила?! Во что превратила мою жизнь?!

Схватив холст, усеянный красками ее образа, я швырнул его в сторону, разломав при этом на части. Теперь изувеченный портрет валялся у моих ног. Подобрав его, я медленно направился к камину. Ровные языки пламени играли с тенями. Огонь принял ее, даже не раздумывая. Он словно ждал этого всю свою короткую жизнь. Языки пламени кружились в танце с женщиной моей ушедшей любви.

– Зачем мы встретились?! – сетовал я без остановки, метаясь по комнате и кроша все на своем пути. Бросал банки с красками о стены. Разрывал рисунки в клочья. Предавал картины огню. Я искал избавления. Я нуждался в спасении. Лишь на миг остановившись, я замер, держа свой портрет.

«Погубит, погубит тебя она», – припомнил я давние слова прогнанной цыганки.

Жар вырывался из камина и жаждал новой пищи. Я отдал ему себя. Я видел, как он поглощал графитные черты изменившегося лица.

Задыхаясь, я оперся на стол и, не удержав равновесия, очутился на полу. Подняться не смог. Нет, боли я не почувствовал, ее было слишком много. Я вгляделся в белый потолок. Там кинолентой проносилось мое прошлое. Все мои ошибки. Моя первая и последняя любовь.

Я видел весеннюю встречу с Мариной. Чувствовал робкие касания ее губ в нашем первом поцелуе. Слышал ее ровное дыхание, просыпаясь в одной постели. Ощущал движение ее ноги по моей под белой скатертью празднично накрытого стола – в вечер знакомства с ее родителями. Предвкушал аромат ее волос. Глядел, как она готовит на нашей кухне, раздувая муку по сторонам, словно магический порошок. Наслаждался ее заботой и сексуальностью, когда она гладила мои рубашки в одном нижнем белье. Тонул в милости засыпающего у меня на плече солнца.

И лишь на последних кадрах во мне все изменилось. Когда я увидел другую. В сиянии ко мне стремилась Валери. В касании руки она несла тепло и спокойствие.

Бросаясь в объятия ушедшей любви, гоняясь за призраком растаявших дней, блуждая в грезах морфина, я так и не смог разгадать, что во спасение мне была послана другая женщина. Во мраке ложных мыслей я не разглядел любви созидающей.

Вокруг становилось все светлей и светлей. Мы поднимались ввысь сквозь серое облако дыма, туда, где когда-то я надеялся повстречать Марину. Женщину, которая стала моим самым сладким вымыслом и самой безумной иллюзией.

– Его там не было. Его там не было… – Геннадий Васильевич уверял Галину Олеговну, которая, скрестив руки, смотрела на пылающий верхний этаж дома.

– Что случилось?! Где он?! – едва переведя дыхание, Валери бросилась к испуганным старикам.

– Валери, что ты здесь делаешь? Он с тобой?

– Кто?!

– Вова!

– Не может быть! – вскрикнула от ужаса девушка, начиная осознавать, что здесь происходит.

Пожарные только прибыли на место.

– Почему?! Почему так долго?! – кричала на них Галина Олеговна.

– Сколько людей живет на верхнем этаже?

– Один.

– Вы не знаете, он был дома?

– Возможно, – на выдохе ответил Геннадий Васильевич.

– Ясно. Расступитесь, – пожарник побежал к своим коллегам, которые уже приводили в готовность оборудование.

– Женщина, вы что-то обронили, – обратился к Галине Олеговне совсем молодой парень в форме.

Она нагнулась за белой бумагой.

– Вам нужна помощь? – спросил Геннадий Васильевич убегающего к своим юного пожарника.

– Стой здесь, ради бога, молю. Лучше посмотри, что тут написано. Я ничего не вижу при таком освещении.

– «Мы счастливы сообщить вам, что вы приняты в Национальную академию изобразительных искусств…» Это же письмо Валери.

– А куда она сама подевалась?!

А она была уже в самой гуще событий. Проскочив через круг глазеющих зевак и взволнованных жильцов дома, Валери мчалась по лестнице на верхний этаж. Туда, где пахло гарью, где воздух накалялся до предела.

Она кричала его имя. Дергала за еще не нагретую ручку. Ломилась в закрытую дверь. Разносила ее ногами. И последняя сдалась. Поток дыма ослепил девушку. Она оказалась один на один со стеной яркого пламени, охватившего все вокруг.

– Вова! Вова! – дым ворвался в легкие, заставив задыхаться от кашля. Она пыталась увидеть его за вспышками, но глаза отказывались смотреть. Она слышала только треск и свист огня. Она теряла сознание.

– Там молодая девушка! – вопила Галина Олеговна. – Спасите ее! Прошу вас!

Тот же парень в форме, не раздумывая бросился в подъезд. Галина Олеговна, не в силах скрывать слезы, спряталась от происходящего ужаса в объятиях любимого мужчины:

– Он попал в зависимость от первой любви, и мысли сделали свое дело.

Пять лет назад, словно пять минут спустя, стая людей в стороне наблюдала за тем, как костром горела чья-то мечта, как погибала чья-то первая любовь. Черный пепел на ветру вздымался к небу и, перемешиваясь с белыми хлопьями первого снега, медленно падал на землю.

Глава

XIX

Семь рядов, сорок девять мест – и ни одного пустого. На линии Москва, Цюрих, Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Сегодняшний лондонский «Сотбис» в ожидании лота номер двадцать три.

Белые перчатки ассистентов обнажили перед зрителями полотно.

– Говорят, что художник этой единственной уцелевшей в пожаре картины изобразил на ней себя самого со своей возлюбленной. Идеальное сочетание красок и теней весьма прочно укрепилось во вкусовых предпочтениях ценителей живописи и частных коллекционеров, превознося на новый уровень современное восточноевропейское изобразительное искусство. Неоспоримая эксклюзивность наряду с новаторской техникой передачи цвета подчеркивают уникальность экспоната, удостоенного вашего внимания. Дамы и господа, «За три минуты до шторма», – с утонченной манерой в идеальной английской речи произнес аукционист. – Начальная цена сто тысяч фунтов стерлингов.

Старт торгам дан.

– Сто пять тысяч, клиент номер 170.

– Сто тридцать, номер 201.

– Сто тридцать пять тысяч. И тут же сто сорок.

– Сто сорок пять тысяч.

Ставку поднял клиент, пребывающий на телефонной линии.

– Сто пятьдесят тысяч, номер 888.

– Сто пятьдесят пять тысяч, клиент под номером 170.

– Сто шестьдесят тысяч, снова 888.

В зале воцарилось молчание. Шедевр от малоизвестного таланта оценен на шестьдесят тысяч больше от базисной стоимости.

– Сто шестьдесят тысяч раз, сто шестьдесят тысяч… Сто шестьдесят пять тысяч от клиента под номером 201.

– Двести тысяч от дамы с восьмерками.

Женщина в черном демонстрировала свою настойчивость. Ее красивые скулы сталью блеснули от света. Она была непреклонна.

– Двести двадцать тысяч фунтов стерлингов от дамы с позицией 201.

– Двести семьдесят пять. Номер 888.

– Прошу уступите! – вырвалось у женщины из последнего ряда.

Славянский акцент и не принятая здесь манера поведения заставили сидящих рядом джентльменов неодобрительно взглянуть на нее. Она не знала правил «Сотбис». Тут уступают лишь те, у кого недостаточно средств.

– Двести семьдесят пять тысяч раз, двести семьдесят пять тысяч два…

– Двести восемьдесят, номер 322.

– Двести девяносто, от дамы с тремя восьмерками.

– Триста, – мужчина, державший в одной руке телефон, а в другой табличку с номером 500, повысил ставку. Он повышал ее трижды, пока не убедился, что все та же дама с восьмерками не намерена уступать полотно, доводя ставки до заоблачных сумм.

Состязание окончилось на отметке пятьсот тысяч фунтов стерлингов. Когда цена достигла этого психологического барьера, участникам оставалось только тайком оглядываться на женщину, готовую отдать полмиллиона фунтов за рисунок предстоящего шторма.

Позади любопытных взглядов, не таясь сидела одинокая женщина. Ее движения были ровно отточенными и требующими смирения. Ее осанка выдавала благородность происхождения. Ухоженные руки намекали на скрытую женскую нежность. Длинные пальцы говорили об артистическом роде деятельности. Черная вуаль возбуждала интерес мужчин, украдкой ищущих ее взгляда. Единственное украшение – обручальное кольцо – не раскрывало ее истинного благосостояния.

Она долго молчала. И сейчас, и много лет кряду. Молчанием сковывала свою боль. Хранила в нем чувство первой любви. Прятала свою вину и роковые ошибки.

Она не заметила, как люди вокруг разошлись. В опустевшем зале померк свет. Она неподвижно сидела в нескольких метрах от приобретённой картины.

Женщина отпускала себя. Приоткрыла вуаль, за которой скрывалась пустота глаз. Казалось, они сейчас могли обрушиться слезами, да только аккуратные морщины вокруг них намекали на опустошенную глубину души. Ей так и не удалось по-настоящему полюбить дважды.

Тяжело поднявшись с места, она шла к холсту, туда, где две влюбленные души застыли за три минуты до шторма.

Остановившись в полушаге от воспоминаний первой любви, она заново уловила его аромат. Рука охватила замерзшие пальцы другой руки. Едва ощутимый холод сквозняком прошелся за спиной. Он был здесь…

Примечания автора

Обложка оформлена в сотрудничестве с Fabian Schewe. В оформлении обложки использована фотография автора Shootdiem «The Mosque-Madrassa of Sultan Hassan located near the Saladin Citadel in Cairo, Egypt» с https://www.shutterstock.com – В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.