Убийца Шута

– Ты сегодня отлично выглядишь, помещик Баджерлок. – Она подвела меня к другим мужчинам, выстроившимся в линию.

Я степенно кивнул, не разнимая наших рук:

– Если ты довольна, то я спокоен.

Я старался не обращать внимания на то, как ткань брюк захлопала по икрам, когда мы повернулись, ненадолго разошлись, а потом снова взяли друг друга за руки. Я мельком увидел Риддла и Неттл. Да, Риддл был в таких же широких брюках, и он держал мою дочь не за кончики пальцев, но за кисти рук. Неттл улыбалась. Снова переведя взгляд на Молли, я увидел, что она тоже улыбается. Она заметила, куда я смотрел.

– Неужели мы были такими же в молодости? – спросила моя жена.

Я покачал головой и сказал:

– Думаю, нет. Когда нам было столько же лет, жизнь наша была куда более суровой.

Я увидел, как ее мысли обратились к далекому прошлому.

– В возрасте Неттл у меня уже было трое детей и я носила четвертого. А ты…

Она не стала продолжать, и я ничего не сказал. Я жил в маленькой хижине возле Кузницы вместе с моим волком. Был ли это год, когда я приютил Неда? Сирота был рад обрести дом, а Ночной Волк – веселую компанию. В то время я покорился судьбе, уступив Молли Барричу. Прошло девятнадцать долгих лет. Я оттолкнул прочь длинную тень тех дней. Подошел ближе, положил руки Молли на талию и приподнял ее, когда мы повернулись. Она уперлась руками мне в плечи, приоткрыла рот от удивления и удовольствия. Другие танцоры вокруг нас ненадолго вытаращили глаза. Снова поставив ее на пол, я заметил:

– И по этой причине мы должны быть молоды сейчас.

– Ты себя имеешь в виду?

Ее щеки порозовели, и она слегка запыхалась, когда мы выполнили еще одну танцевальную фигуру, а потом повернулись, разошлись и снова сошлись. Или почти сошлись. Нет, я должен был повернуться еще раз, а потом… Я все безнадежно перепутал, а ведь как раз гордился тем, что помню каждый шаг после прошлого раза, когда мы это танцевали. Другие танцоры отпрянули, разделились и двинулись мимо, словно я был упрямой скалой посреди ручья. Я завертелся в поисках Молли и обнаружил, что она стоит позади, прижав руки ко рту в безуспешной попытке сдержать смех. Я потянулся к ней, намереваясь вернуть нас обоих в танец, но она схватила меня за руки и вытащила прочь с танцевальной площадки, беззвучно смеясь. Я закатил глаза и попытался извиниться, но услышал в ответ:

– Все в порядке, дорогой. Немного отдохнуть и что-нибудь выпить будет в самый раз. Хирс чуть раньше утомил меня своими плясками. Мне надо передохнуть.

У Молли вдруг перехватило дыхание, и она прислонилась ко мне. Ее лоб блестел от пота. Она приложила руку к задней части шеи и потерла ее, словно пытаясь облегчить судорогу.

– Мне тоже, – соврал я.

Ее лицо раскраснелось, и она слабо мне улыбнулась, прижав руку к груди, будто пытаясь успокоить колотящееся сердце. Я улыбнулся в ответ и повел ее к креслу у очага. Едва я усадил Молли, как у моего локтя появился паж и предложил принести вина. Она кивнула, и он умчался прочь.

– Что это у него пришито по краю шапочки? – рассеянно спросил я.

– Перья. И кисточки из конского волоса. – Молли все никак не могла отдышаться.

Я вопросительно уставился на нее.

– Такой у Пейшенс был каприз в этом году. Все мальчики, которых она наняла в Ивняках в качестве пажей на время праздника, одеты таким образом. Перья – чтобы все наши невзгоды улетели прочь, и конский волос – чтобы указать, что мы помашем хвостом нашим бедам и тревогам, когда сбежим от них.

– А-а… понимаю. – Моя вторая ложь за вечер.

– Что ж, славно, что ты понимаешь, потому что я-то ничего не понимаю. Но каждый Зимний праздник особенный, верно? Помнишь тот год, когда Пейшенс выдала каждому холостяку, пришедшему на праздник, посохи из свежесрубленных веток? И длина соответствовала тому, как она оценивала их мужское достоинство?

Я с трудом сдержал смех:

– Помню. По всей видимости, она считала, что молодым дамам требуется четкое указание на то, из каких мужчин получатся лучшие супруги.

Молли подняла брови:

– Может, так оно и было. На Весенний праздник в том году сыграли шесть свадеб.

Моя жена окинула зал взглядом. Пейшенс, моя мачеха, была одета в величественное старое платье из бледно-синего бархата с отделкой из черного кружева на манжетах и воротнике. Ее длинные седые волосы были заплетены в косу и уложены венцом на голове. В него была воткнута единственная веточка остролиста, и несколько десятков ярко-синих перьев торчали под разными углами. С браслета на запястье свешивался веер; он был синий, в тон платью и перьям, и еще имел по краю оборку из жесткого черного кружева. Мне Пейшенс казалась одновременно милой и вызывающе оригинальной, как всегда. Она грозила пальцем младшему сыну Молли, предупреждая его о чем-то. Хирс стоял, выпрямив спину, и мрачно смотрел на нее сверху вниз, но его сцепленные за спиной пальцы подергивались. Его брат Джаст держался поодаль, прятал ухмылку и ждал, пока Хирса отпустят. Я пожалел обоих. Пейшенс, похоже, считала, что им все еще десять и двенадцать, хоть они теперь и возвышались над ней. Джасту вот-вот должно было исполниться двадцать, а семнадцатилетний Хирс был младшим сыном Молли. Но он стоял и, точно провинившийся мальчишка, смиренно выслушивал упреки Пейшенс.

– Хочу сообщить леди Пейшенс, что прибыли новые менестрели. Надеюсь, это последняя компания. Если появится еще кто-то, подозреваю, им придется с помощью кулаков решать, кто будет выступать и как долго.

Всем менестрелям, приглашенным выступать в Ивовом Лесу, полагалась еда и теплая постель на ночь, а еще небольшой кошель за работу. Остаток вознаграждения они получали от гостей, и нередко музыканты, которые выступали чаще других, собирали самую большую выручку. Трех групп менестрелей было более чем достаточно для Зимнего праздника в нашем поместье. Четвертая все усложнит.

Молли кивнула и приложила руки к розовеющим щекам:

– Думаю, я еще немного посижу тут. О, вот и мальчик с моим вином!

В музыке наступило затишье, и я воспользовался возможностью быстро пересечь танцевальную площадку. Увидев меня, Пейшенс сначала улыбнулась, а потом нахмурилась. Когда я оказался рядом, она уже забыла про Хирса, и он сбежал вместе с братом. Она захлопнула веер, ткнула им в мою сторону и с упреком спросила:

– Куда ты дел свои штаны? Эти юбки хлопают вокруг твоих ног, словно ты корабль с порванными во время шторма парусами!

Я посмотрел на брюки, потом поднял взгляд на нее.

– Новая джамелийская мода. – Поскольку ее неодобрение усилилось, я прибавил: – Их Молли выбрала.

Леди Пейшенс уставилась на них, словно подозревая, что я прячу в штанинах выводок котят. Потом подняла глаза на меня, улыбнулась и сказала:

– Милый цвет. И я уверена – она рада, что ты их надел.

– Да уж.

Пейшенс подняла руку, я протянул ей свою, она поместила ладонь на мое предплечье, и мы начали медленно прогуливаться по Большому залу. Люди расступались перед ней, кланяясь и приседая. Леди Пейшенс, ибо таковой она была этим вечером, степенно наклоняла голову или тепло приветствовала и обнимала гостя, в зависимости от того, чего заслуживал тот или иной человек. Мне хватало того, чтобы просто быть ее сопровождающим, видеть, как она получает удовольствие от происходящего, и стараться сохранить невозмутимое лицо, когда она шепотом выражала свое мнение по поводу дыхания лорда Дардена или жалость в связи с тем, как быстро лудильщик Дэн лысеет. Некоторые гости постарше помнили, что когда-то она была не только хозяйкой Ивового Леса, но и женой принца Чивэла. Во многих смыслах она все еще здесь правила, поскольку Неттл проводила бо́льшую часть времени в Оленьем замке в качестве королевского мастера Силы, а Молли, как правило, с удовольствием позволяла Пейшенс поступать, как ей захочется.

«В жизни женщины бывают периоды, когда ей не хватает компании других женщин, – объяснила мне Пейшенс, когда без лишних проволочек переехала к нам в Ивовый Лес пять лет назад. – Девушкам требуется, чтобы в доме была женщина постарше, которая смогла бы объяснить им перемены, происходящие во время взросления. А когда с женщиной происходят другие изменения, в особенности если она надеялась выносить еще детей, хорошо, если рядом есть та, кому уже довелось пережить такое разочарование. От мужчин в это время попросту никакого толку».

И хотя я очень волновался, организуя торжественную встречу Пейшенс, когда она прибыла с обозом животных, семян и растений, впоследствии она доказала мудрость своих слов. Я знал, что двум женщинам очень редко случается так безмятежно ужиться под одной крышей, и благословлял свою удачу.

Когда мы достигли любимого кресла Пейшенс у очага, я усадил ее там, принес ей чашку сидра с пряностями и сообщил:

– Последние из ваших музыкантов прибыли, как раз когда я спускался по лестнице. Я еще не видел, чтоб они вошли, но подумал, вы захотите знать, что они здесь.

Она вскинула брови, а потом повернулась и окинула комнату взглядом. Третья группа музыкантов направлялась к подмосткам, чтобы занять свое место. Пейшенс снова посмотрела на меня.

– Нет, они все здесь. В этом году я была весьма осторожна в своем выборе. Я сказала себе, что для Зимнего праздника нам требуются люди с горячим нравом, чтобы прогнать холода. Так что, если присмотришься, в каждой из приглашенных мной групп есть кто-то рыжий. Вон там, видишь, женщина распевается? Только глянь на этот водопад темно-медных волос. Не говори мне, что она не согреет этот праздник одним своим настроением.

Женщина и впрямь с виду казалась очень страстной натурой. Она позволила танцорам отдохнуть, заведя длинную песню-историю, больше подходившую для того, чтобы слушать, а не танцевать, и пела глубоким грудным голосом. Слушатели, старые и молодые, придвинулись ближе, пока она исполняла старую балладу о деве, соблазненной Стариком Зимой и унесенной им в ледяную крепость на далеком юге.

Все замерли, поглощенные балладой, и потому я краем глаза заметил движение, когда в зал вошли двое мужчин и женщина. Они огляделись по сторонам, словно в растерянности, и, наверное, они и правда растерялись после долгого пешего пути в вечерних сумерках, сквозь снегопад. Было очевидно, что они пришли пешком, потому что их грубые кожаные штаны промокли до колен. Менестрели часто носят странные наряды, но таких мне еще не доводилось видеть. Сапоги до колен были желтыми, в коричневых пятнах влаги, кожаные брюки – короткими, едва прикрывавшими верхнюю часть сапог. Куртки были из той же кожи, выкрашенной в тот же бледно-коричневый цвет, а под ними виднелись рубахи из грубой шерсти. Судя по виду, новым гостям было неудобно, как если бы шерсть слишком плотно прилегала к коже.

– А вот и они, – сказал я.

Пейшенс бросил взгляд через зал.

– Я их не нанимала, – сообщила она, оскорбленно фыркнув. – Только глянь на эту женщину, бледна как призрак. В ней совсем нет жара. И мужчины такие же холодные, волосы у них цвета шерсти ледяного медведя. Брр. Мороз по коже от одного взгляда на них. – Потом морщины на ее лбу разгладились. – Ладно. Сегодня вечером я не позволю им петь. Но давай предложим им вернуться в разгар лета, когда леденящая душу история или прохладный ветерок будут в самый раз душным вечерком.

Не успел я ответить на ее предложение, как раздался рык:

– Том! Вот ты где! Как я рад тебя видеть, старый друг!

Я повернулся с той смесью восторга и смятения, которую пробуждают в человеке внезапные визиты любящих друзей, не терпящих условностей. Уэб пересекал зал широким шагом, а Свифт держался за ним. Я широко раскинул руки и отправился приветствовать их. За пару лет дородный мастер Дара сделался шире в обхвате. Как обычно, его щеки были такими красными, словно разрумянились от ветра. Сын Молли, Свифт, шел в паре шагов позади него, но тут из толпы гостей появилась Неттл и кинулась обнимать брата. Он приостановился, чтобы подхватить ее и радостно закружить. Потом Уэб облапил меня так, что ребра затрещали, и несколько раз сильно хлопнул по спине.

– Ты отлично выглядишь! – сообщил он, пока я ловил воздух ртом. – Почти обрел прежнюю целостность, верно? Ах, вот и моя леди Пейшенс! – Освободив меня из своих неистовых объятий, он изящно склонился над протянутой ему рукой моей мачехи. – Какое у вас роскошное синее платье! Напоминает яркое оперение сойки! Но прошу, скажите, что перья в ваших волосах взяты не у живой птицы!

– Разумеется, нет! – Пейшенс, как и следовало, ужаснулась этой мысли. – Я нашла мертвую птицу на тропе в саду минувшим летом. И подумала, что это шанс увидеть, что скрывается под милым синим оперением. Но сами перья сохранила, конечно, аккуратно их выщипав, перед тем как сварить тушку до отделения мяса от костей. Когда я вылила бульон из сойки, моя задача заключалась в том, чтобы собрать ее маленькие кости в скелет. Ты знал, что птичье крыло так же похоже на человеческую руку, как перепончатая лягушачья лапа? Сколько там миниатюрных косточек! Что ж, не сомневаюсь, ты догадываешься, что результат где-то на моем рабочем столе, собранный наполовину, как и многие из моих проектов… Но вчера, когда я думала, где бы взять перья, чтобы помогли улететь от наших неприятностей, то вспомнила, что у меня их целая коробка! И к счастью для меня, жучки их не нашли и не съели до самой ости, как приключилось с перьями чайки, которые я попыталась сохранить. Ох! Чайка! Как необдуманно с моей стороны! Прости меня! – Она явно внезапно вспомнила, что Уэб связан с чайкой.

Но мастер Дара добродушно улыбнулся и сказал:

– Мы, наделенные Даром, знаем: когда жизнь заканчивается, остается лишь пустая оболочка. Думаю, никто не понимает это лучше нас. Мы чуем присутствие любой жизни, и одни огни сияют ярче других. Росток для наших чувств не так полон жизненной силы, как дерево. И конечно, олень затмевает и то и другое, а птица сверкает ярче всех.

Я открыл рот, чтобы возразить. С помощью своего Дара я мог ощущать птиц, но они никогда не казались мне особенно полными жизненной силы. Я вспомнил, что Баррич – человек, который вырастил меня и почти заменил мне отца, – сказал мне много лет назад, запрещая работать с ястребами в Оленьем замке: «Ты им не нравишься: ты слишком теплый». Я подумал, что он говорит о моей плоти, но теперь спросил себя, не почуял ли он что-то, связанное с моим Даром, что в то время не смог мне объяснить. Ибо Дар тогда был презираемой магией и, если бы кто-то из нас признался, что обладает им, нас бы повесили, четвертовали и сожгли над водой.

– Почему ты вздохнул? – резко и требовательно спросила Пейшенс.

– Прошу прощения. Я не заметил.

– Но ты вздохнул! Мастер Дара Уэб как раз рассказывал мне весьма замечательные вещи о крыле летучей мыши, и ты вдруг вздохнул, как будто счел нас самыми скучными людьми в целом мире! – Подчеркивая свои слова, она постукивала веером по моему плечу.

Уэб рассмеялся:

– Леди Пейшенс, я не сомневаюсь, что его мысли были где-то далеко. Я знаю Тома давным-давно и хорошо помню его меланхолическую жилку! О, но я вас присвоил, а ведь и другим гостям требуется ваше внимание!

Обманулась ли Пейшенс? Думаю, нет, но она с удовольствием позволила себя увести очаровательному юноше, которого, несомненно, подослала Неттл, чтобы позволить Уэбу переговорить со мной наедине. Мне было немного досадно, что Пейшенс меня бросила; Уэб прислал мне несколько писем, и я не сомневался, что знаю, в какое русло он направит разговор. Прошло уже много времени с той поры, как я был связан с животным посредством своего Дара. Но то, что Уэб, похоже, приравнивал к ребяческой обиде, сам я был более склонен считать одиночеством вдовца, прожившего в браке слишком долго. Никто не смог бы заменить Ночного Волка в моем сердце, и я не мог себе представить такой связи с каким-то другим созданием. Что ушло, того не вернуть, как он сам говорил. Теперь мне хватало отголосков моего волка, что сохранились внутри. Эти живые воспоминания, такие сильные, что иногда казалось, будто я все еще слышу его мысли, всегда будут предпочтительней любой другой связи.

И потому, пока Уэб разглагольствовал о тривиальных вещах вроде того, как у меня идут дела, как здоровье Молли и был ли урожай в этом году хорошим, я как мог обходил темы, которые могли вывести нас на опасную почву. Уэб, несомненно, хотел перейти к обсуждению моего одинокого статуса и того, как важно, по его мнению, чтобы я глубже понял природу Дара. Мое же твердое мнение заключалось в том, что, поскольку я не намеревался скреплять себя новыми узами до конца своих дней, мне не требовались более глубокие познания о Даре, чем те, какими я обладал сейчас.

И я, кивком указав на «музыкантов», так и стоявших у двери, сказал Уэбу:

– Боюсь, они проделали долгий путь зря. Пейшенс сказала, что для Зимнего праздника нужны рыжеволосые певцы, а блондинов она прибережет для лета.

Я ожидал, что Уэб разделит мое веселое удивление по поводу чудаковатости леди Пейшенс. Чужестранцы не вошли в зал, чтобы присоединиться к веселью, но остались у двери и разговаривали только друг с другом. Они держались как старые товарищи – ближе, чем можно стоять рядом с просто знакомым. У того мужчины, что повыше, было обветренное, морщинистое лицо. Женщина рядом повернулась к нему, глядя в глаза; у нее были широкие скулы и высокий лоб, прорезанный морщинами.

– Блондинов? – спросил меня Уэб, озираясь.

Я улыбнулся:

– Странно одетая троица у двери. Видишь их? В желтых сапогах и куртках?

Он дважды скользнул по незнакомцам взглядом, а потом, вздрогнув, уставился на них в упор. Его глаза широко распахнулись.

– Ты их знаешь? – спросил я, увидев на его лице ужас.

– Они «перекованные»? – спросил он хриплым шепотом.

– «Перекованные»? Да разве такое возможно?

Я уставился на них, спрашивая себя, что могло испугать Уэба. «Перековка» лишала людей всего человеческого, отрывала от сети жизни и сопереживания, от того, что позволяет нам заботиться друг о друге и принимать чужую заботу. «Перекованные» любили только самих себя. Когда-то в Шести Герцогствах их было много – пираты красных кораблей превращали наших людей в наших врагов и возвращали их на родные земли, чтобы те грабили собственные семьи и раздирали королевство изнутри. «Перековка» была темной магией Бледной Госпожи и ее капитана, Кебала Робреда. Но мы одержали победу и отогнали пиратов от наших берегов. Спустя годы после окончания войны красных кораблей мы отправились к последнему оплоту Бледной Госпожи, острову Аслевджал, и покончили с ней навсегда. Созданные ей и Робредом «перекованные» давно отправились в могилы. Эту злую магию никто не применял вот уже много лет.

– Они кажутся мне «перекованными». Мой Дар не может их отыскать. Я едва их чувствую, если не брать в расчет зрение. Откуда они явились?

Как мастер Дара, Уэб полагался на эту звериную магию куда сильней, чем я. Возможно, она стала его преобладающим восприятием, ибо Дар наделяет способностью ощущать любое живое существо. Теперь, встревоженный Уэбом, я потянулся своим Даром к вновь прибывшим. Я не обладал его способностью сознательно управлять этой магией, и заполненная людьми комната еще сильней притупила мои чувства. Новые гости показались мне почти что неощутимыми. Я пренебрег этим, пожав плечами.

– Не «перекованные», – решил я. – Они слишком по-приятельски сгрудились там. Будь они «перекованными», каждый бы немедленно пустился на поиски того, чего ему больше всего хочется, – еды, питья, тепла. Они колеблются, не желая, чтобы их посчитали незваными гостями, и испытывают неудобство оттого, что не знают наших обычаев. Так что они не «перекованные». «Перекованных» не волнуют подобные тонкости.

Я вдруг понял, что говорю совсем как ученик убийцы, воспитанный Чейдом, разбирая по косточкам поведение новоприбывших. Они были гостями, передо мной не стояло задачи их убивать. Я прочистил горло.

– Не знаю, откуда они. Ревел сказал – они объявились у дверей и назвались музыкантами для празднества. Или, возможно, акробатами.

Уэб продолжал на них пялиться.

– Они не то и не другое, – решительно проговорил он. Нотки любопытства послышались в его голосе, когда он объявил: – Давай поговорим с ними и все выясним.

Тем временем трое совещались между собой. Женщина и младший мужчина резко кивнули в ответ на то, что сказал высокий. Потом, словно пастушьи собаки, которым приказали собрать овец, они резко отделились от него и принялись целеустремленно пробираться сквозь толпу. Женщина держала руку у бедра, словно пытаясь нащупать отсутствующий меч. Они вертели головами и озирались по сторонам, пока шли. Искали что-то? Нет. Кого-то. Женщина привстала на цыпочки, пытаясь заглянуть поверх голов гостей, наблюдавших за сменой музыкантов. Их главный потихоньку отошел обратно к двери. Охранял на тот случай, если их добыча попытается сбежать? Или у меня воображение разыгралось?

– За кем они охотятся? – негромко спросил я, сам того не ожидая.

Уэб не ответил. Он уже начал двигаться в сторону странных чужаков. Но когда он отвернулся от меня, к радостной барабанной дроби внезапно присоединились веселые голоса и трель дудочки и гости снова хлынули на площадку для танцев. Пары кружились и прыгали, точно волчки, в такт бодрой мелодии, преграждая наш путь и заслоняя мне обзор. Я положил руку на широкое плечо Уэба и увлек его прочь от опасностей танцевальной площадки.

– Пойдем вокруг, – сказал я ему и повел за собой.

Но даже этот путь оказался преисполнен задержек, ибо многие гости желали поздороваться, а такие беседы нельзя завершить поспешно без риска показаться грубым. Уэб, как всегда обаятельный и словоохотливый, как будто утратил интерес к чужакам. Он полностью сосредотачивался на новых знакомых и демонстрировал свое обаяние, просто проявляя живой интерес к тому, кто они такие, чем зарабатывают на жизнь и веселятся ли этим вечером. Я наблюдал за происходящим в зале, но не смог отыскать чужаков взглядом.

Они не грелись у большого очага, мимо которого мы прошли. Я не увидел, чтобы они наслаждались едой или напитками, танцевали или следили за праздником, сидя на скамьях. Когда музыка стихла и волна танцоров схлынула, я решительно извинился перед беседовавшими Уэбом и леди Эссенс и быстрым шагом направился через зал туда, где видел чужаков в последний раз. Теперь я был убежден, что они не музыканты и Ивовый Лес для них не случайное место ночлега. Я пытался не давать воли своим подозрениям: полученное в детстве обучение не всегда служило добрую службу в мирной жизни.

Я ни одного из них не нашел. Тогда я выскользнул из Большого зала в относительную тишину наружного коридора и напрасно поискал их там. Ушли. Я перевел дух и решил умерить свое любопытство. Несомненно, они где-то в Ивовом Лесу – переодеваются в сухую одежду, пьют вино или, возможно, затерялись в толпе танцоров. Я снова их увижу. Пока что я был хозяином этого пира, и моя Молли слишком надолго осталась в одиночестве. Мне следовало заниматься гостями, танцевать с милой женой и наслаждаться красивым праздником. Если они музыканты или акробаты, то скоро дадут о себе знать, ибо нет сомнений в том, что они вознамерятся выиграть благосклонность и щедрые дары собравшихся гостей. Возможно, они искали меня, потому что я распоряжался кошелем, из которого платили артистам. Если я наберусь терпения, они сами появятся. А если они попрошайки или странники, то все равно им здесь рады. Отчего я вечно воображаю, будто моим любимым угрожает опасность?

Я снова погрузился в водоворот веселья, опять танцевал с Молли, пригласил Неттл присоединиться ко мне во время джиги, пока Риддл ее у меня не украл; помешал Хирсу проверить, сколько медовых пряников он сможет сложить башней на одной тарелке, чтобы повеселить миленькую девушку из Ивняков; от души наелся имбирного печенья, и в конце концов Уэб настиг меня возле бочонка с элем. Он наполнил свою кружку после меня и потом устроил так, что мы оба оказались на скамье недалеко от очага. Я поискал взглядом Молли, но они с Неттл о чем-то переговаривались, сблизив головы, и пока я смотрел, они дружно двинулись к Пейшенс, задремавшей в кресле, чтобы ее разбудить. Она вяло запротестовала, когда мои жена и дочь подняли ее и повели отдыхать.

Уэб заговорил без обиняков.

– Ты идешь против своей природы, Том, – упрекнул он меня, не заботясь насчет того, что кто-то может нас подслушать. – Ты так одинок, что мой Дар ощущает внутри тебя гулкую пустоту. Ты должен открыться для новой связи. Человеку Древней Крови опасно оставаться так долго без партнера.

– Не вижу необходимости, – откровенно сказал я ему. – У меня здесь хорошая жизнь – с Молли, Пейшенс и мальчиками. Я честно тружусь и с удовольствием отдыхаю вместе с теми, кого люблю. Уэб, я не сомневаюсь в твоей мудрости и опыте, но еще я не сомневаюсь в собственном сердце. Мне не нужно ничего сверх того, что у меня есть.

Он посмотрел мне в глаза, и я не отвернулся. Мои последние слова были почти правдивы. Если бы я мог вернуть своего волка, то да, жизнь стала бы куда милей. Если бы я мог открыть дверь и обнаружить на пороге ухмыляющегося Шута, то она бы, несомненно, сделалась полна. Но нет смысла вздыхать по тому, чего не вернешь. Это лишь отвлекает от того, что есть, а в эти дни у меня было много больше, чем за всю прошлую жизнь. Дом, моя супруга, мальчишки, превращающиеся в мужчин под моей крышей, и уютная собственная постель по ночам. Достаточно много запросов из Оленьего замка, чтобы я чувствовал, что в большом мире во мне все еще нуждаются, и достаточно мало, чтобы я понимал – на самом деле они могли бы справиться и сами, позволив мне жить в спокойствии. У меня были годовщины, достойные служить поводом для гордости. Прошло почти восемь лет с тех пор, как Молли стала моей женой. Прошло почти десять лет с тех пор, как я в последний раз кого-то убил.

Почти десять лет с тех пор, как я видел Шута.

И тут сердце мое упало, и внутри меня как будто разверзся бездонный колодец. Я не выдал этого чувства лицом или взглядом. В конце концов, эта бездна не имела ничего общего с тем, как долго я прожил без животного-компаньона. Это была совсем другая разновидность одиночества. Ведь правда?

Может, и нет. Одиночество, которое не сумеет возместить никто, кроме того, чья утрата создала пустоту, – что ж, возможно, это то же самое.

Уэб все еще наблюдал за мной. Я вдруг понял, что гляжу мимо его плеча на танцоров, но танцевальная площадка теперь была пуста. Я снова встретился с ним взглядом:

– Мне и так хорошо, дружище. Мне спокойно. Зачем нарушать это спокойствие? Неужели ты бы предпочел, чтоб я тосковал о большем, когда мне и так дано многое?

Я не смог бы придумать лучшего вопроса, чтобы заставить Уэба перестать из благих побуждений докучать мне. Я видел, как он обдумывает мои слова, а потом на его лице расцвела широкая улыбка, идущая от самого сердца.

– Нет, Том, я бы такого для тебя не хотел, честно. Я умею признавать свои ошибки, и, возможно, мне не стоило все мерить по себе.

Беседа внезапно обрела совершенно иной смысл. У меня вырвалось:

– Твоя чайка, Рииск, с ней по-прежнему все в порядке?

Он криво улыбнулся:

– Насколько это возможно. Она старая, Фитц. Двадцать три года со мной, а ей, наверное, было два или три, когда мы встретились.

Я притих; я раньше и не задумывался о том, как долго живут чайки, и теперь не стал его об этом спрашивать. Как ни спроси, казалось мне, получится слишком жестоко.

Уэб покачал головой и посмотрел куда-то в сторону от меня:

– Однажды я ее потеряю, если несчастный случай или болезнь не прикончат меня раньше. И я буду ее оплакивать. Или она будет оплакивать меня. Но еще я знаю, что если останусь в одиночестве, то рано или поздно начну искать нового спутника. Не потому что нам с Рииск плохо вместе, но потому что я человек Древней Крови. А мы не созданы для того, чтобы быть одинокими душами.

– Я хорошенько поразмыслю над тем, что ты сказал, – пообещал я из вежливости. Время сменить тему. – Так ты сумел поговорить с нашими странными гостями?

Он медленно кивнул:

– Сумел. Но недолго, и только с женщиной. Том, мне от нее сделалось тревожно. Мои чувства воспринимают ее странно, как приглушенный звон колокольчика, обвернутого тканью. Она заявила, что они странствующие жонглеры и надеются развлечь нас позже. О себе она рассказывала скупо, но задавала мне множество вопросов. Она искала своих друзей, которые могли появляться здесь недавно. Она спрашивала, не слышал ли я о других чужестранцах или гостях в этом краю. А когда я сказал, что, хоть и являюсь другом хозяина дома, сам прибыл сегодня вечером, то спросила, не встречал ли я других чужестранцев по пути.

– Может, они разделились с кем-то из своих товарищей.

Уэб покачал головой.

– Не думаю. – Он слегка нахмурился. – Это было крайне странно, Том. Когда я спросил, кто…

Но тут моего локтя коснулся Джаст.

– Маме нужна твоя помощь, – негромко сказал он. Простая просьба, но что-то в том, как он ее произнес, меня встревожило.

– Где она?

– Они с Неттл в покоях леди Пейшенс.

– Уже иду, – сказал я, и Уэб кивком меня отпустил.