Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

А потом он заговорил, а она не поняла ни слова. Это была короткая фраза, едва пара слов, брошенных равнодушным, как бы скучным тоном, и наверняка не на меекхе. И ни на одном из языков, с которыми Кей’ла сталкивалась, живя в том многоплеменном котле, каким была восточная граница.

И ответ пришел. Что-то мелькнуло вокруг ствола на высоте шеи мужчины, обернулось вокруг нее, а самого его прижало к дереву. Оба ножа подскочили к петле, острия скользнули под веревку, стараясь ее перерезать, видно было, как человек напрягает мышцы в попытке избежать неизбежного. А веревка внезапно передвинулась вправо-влево, сделалась красной, напившись кровью из перерезанных артерий, и, невзирая на клинок ножа, продолжила пилить дальше.

Мужчина захрипел, так сильно подался вперед, что оторвал шею от ствола, но через миг уже лишь булькал и трясся, дергаясь и скребя сапогами влажную от крови землю. Оба ножа выпали у него из рук, а сам он повис в полуприседе. А веревка пилила дальше, поскрипывая о шейные позвонки. А потом с влажным чмоканьем один конец ее исчез за деревом, а неудавшийся убийца свалился между корней.

Наступила тишина.

Такая, как и меньше четверти часа назад. Ни птица, ни животное не подавали признаков жизни. Лес задержал дыхание.

Сестры лежали на земле рядом с тремя трупами, от таинственного нападавшего не осталось и следа. И вдруг где-то несмело запела птица, дятел выстучал короткий ритм на коре дерева. Тишина ушла.

– Нее’ва…

Сестра взглянула на нее невидяще, глаза были словно блюдца.

– Кей… Кей, я тебя нашла.

– Да… нашла… Почему ты шепчешь?

– А ты?

– Не знаю… Пойдем в лагерь…

Они медленно встали, не глядя на трупы, взялись за руки. Ладонь Нее’вы была холодна словно лед.

– Ты знаешь, в какой стороне лагерь?

– Достаточно просто идти вниз.

– Кто…

– Не знаю, Нее. Но я рада, что он пришел. Пойдем. Пойдем со мной.

Они зашагали вниз, не оглядываясь. Едва лишь отошли от полянки, а кусты закрыли от них место, где все случилось, ускорили шаг. Однако Кей’ла приостановилась внезапно, обернулась, быстрым жестом прикоснулась к губам и сердцу.

«Спасибо».

Глава 2

Конюхи. Кеннет еще раз взглянул на лица своих десятников и решил, что если и у него было такое же выражение, когда Кавер Монель вручал ему приказ, то он лишь чудом избежал выговора за неуважение к старшему по званию или за несоблюдение субординации. Конюхи – отбросы из отбросов.

Черный был прав по двум пунктам.

Во-первых, отряды, которые присылали, чтобы усилить Восточное Соединение, и правда были наименее стоящими изо всех, какие у командиров полков были под рукою. Некоторые ради такого даже создавали роты особого назначения, выбирая по нескольку десятков – а то и по пятку-другому солдат – из подразделений полка и отсылая их на восток. Никто добровольно – и уж тем более ни один нормальный офицер – не лишится лучших людей, не отдаст их под чужое командование. Если бы не та несчастная стычка с Крысами, Шестая наверняка и по сей день оставалась бы в Белендене.

Но, во-вторых, они, несмотря ни на что, были хорошими солдатами. Может, несколько менее дисциплинированными, более несдержанными на язык или менее опытными, чем в среднем в Горной Страже, но все же – стражниками. Не зря первый контракт со Стражей чаще всего заключали лишь на год. На пробу. Отходив в патрулях год, ты либо оставался на службе, либо становился мертвым. А из тех, кого послали в Олекады, ни один не служил меньше года.

Конечно, с ними могла быть та же проблема, с которой Кеннет столкнулся в самом начале у своих парней. Обида за то, что их перевели из родного полка на чужую территорию. И все же они знали, что им придется служить под командованием Кавера Монеля – Черного Капитана, в рядах его Ублюдков. Кеннет не раз разговаривал за едой с другими офицерами или сержантами, и ни один из них не кривился, вспоминая о своем переводе. Служба в Олекадах – это была честь.

И все же в такой массе солдат нашлась горстка, с которой не знал что делать даже Черный. То есть, как он сам признавался, превратил бы их в солдат, имей на то время, но времени у него не было. Вместо этого он решил добавить их к Шестеркам.

В числе тех тридцати четырех стражников находилась третья десятка из восьмой роты Одиннадцатого полка, потерявшая своего сержанта по дороге на восток. Потерявшая при настолько неясных обстоятельствах, что после трехмесячного расследования дело было отложено незакрытым – случай совершенно беспрецедентный, поскольку такие происшествия Горная Стража расследовала до конца. Но эта десятка ушла в отказ, и никто – даже Крысы – не сумел узнать, как там обстояло дело. У остальных Конюхов было такое количество провинностей и выговоров, что от петли их отделял лишь один косой взгляд на офицера. И большинство совершили эти проступки уже здесь, на месте, в Олекадах. По крайней мере так следовало из документов, которые Кеннет получил в штабе.

Тридцать четыре человека и ни одного сержанта.

Андан первым покачал головой.

– А вы уверены, господин лейтенант, что не плевали ему в суп? А может, там, не знаю… стоптали случайно грядку его любимых настурций?

Андан пошутил скверно. Но Велергорф все равно хлопнул его по плечу, кривя татуированное лицо.

– Хорошо. Только вот Черный не любит этих насруций, или как их там. А вот насчет супа я уже не так уверен.

Сидели в курене прямо на земле. Между ними лежал приказ с печатью Черного и стопка бумаг. Здешняя военная бюрократия не слишком отличалась от подобной в других полках, и всякий вновь прибывший солдат уже был втянут в ее жернова. Чаще всего это означало листок бумаги, где стояли лишь имя, фамилия, звание и короткое изложение прохождения службы. У некоторых из Конюхов карточки были исписаны с двух сторон.

Кеннет решил, что, прежде чем они отправятся за новыми солдатами, он ознакомит десятников с бумагами. Остальные из роты рассеялись по лагерю, чистя оружие, смазывая экипировку, тренируясь и делая вид, что внезапное собрание командиров их нисколько не интересует.

– Заткнитесь, это совсем не смешно. Мы хотели усиления – мы его получили. Только вот, проклятие, попалось нам нечто, чего я не пожелал бы злейшему из врагов. А потому – начинайте соображать. Давайте.

– Вы сказали: «давайте»? – Берф приподнял брови.

– Ага. – Кеннет улыбнулся без тени веселости. – Как и Черный – мне. Это чтобы вы знали, насколько все плохо. Мы получили тридцать четыре человека, в том числе солдат, подозреваемых в убийстве сержанта, и десяток-полтора таких, кому самое время сесть в темницу. И ни одного десятника. Кто из вас отдаст своих людей заместителю и возьмет над ними контроль?

Установилась тишина. Вся троица вдруг выказала невероятную заинтересованность чем-то на потолке и на земле.

– Так я и думал. Придется выбирать сержантов из той компашки, но не раньше чем через несколько дней, когда мы поймем, у кого там есть к тому расположенность. Сперва – коричневый с чернью, чтобы было понятно, кто выше положением.

Кивки выразили согласие.

– В соответствии с этим, – Кеннет ткнул в приказ таким жестом, словно перед ним была коровья лепешка, – нам нужно принять их до вечера. Еще чуть-чуть времени у нас есть. У кого имеются знакомые в Восьмой?

– У меня, – кивнул Андан. – Двое моих приятелей там служат.

– Прекрасно. Расспросишь их о той десятке, чей сержант внезапно и таинственно помер.

– Не помер, – покачал головой бородатый десятник. – Всего лишь исчез. Посредине дороги на восток. Ушел в патруль со своими людьми и пропал, а они не смогли объяснить, что с ним случилось. Только это я и знаю.

– Значит, расспросишь об остальном. Люди не исчезают так просто, а Стража не оставляет своих в горах, не выяснив, что с ними случилось. Здесь – что-то большее. Вархенн, ты поговоришь с кузенами, хочу знать все, сколько удастся, об остальных, эти бумаги выглядят скверно, но ведь не может быть все плохо аж настолько. У некоторых – по десятку лет службы за плечами, их бы давно выбросили или повесили, зарабатывай они выговоры с такой скоростью, как здесь.

С того времени, как они прибыли в Кехлорен, Велергорф считал своим долгом познакомиться со всеми десятниками, каких он тут встретил, а особенно с теми, что происходили из Бергена. Кузены, как он их называл, принимали его с искренней радостью, а традиционные бергенские развлечения вроде метания топора в цель или бросания пятидесятифунтового камня всегда собирали изрядные толпы болельщиков. Кеннет, лишь разглядывая роты, пришедшие из самых разных полков, разбросанных вдоль всего Большого хребта, заметил, что почти в каждой нашлись солдаты с характерными клановыми татуировками на лицах и тыльной стороне ладоней. «Мы любим познавать мир, – пробормотал спрошенный об этом Велергорф. И сразу же добавил: – Если какой юнец что учудит, чаще всего его изгоняют на несколько лет из родных краев. И что ему делать без земли и денег, умея лишь размахивать топором? У него выбор – либо в армию, либо в разбойники. Это уже такая традиция, что идут тогда в Стражу. А потом некоторые остаются навсегда. Как я».

Кеннет не спросил тогда, что же учудил сам Велергорф. И не имел такового намерения до сих пор. Отвернулся к Берфу.

– Как собаки?

– В порядке, господин лейтенант. – Десятник явно удивился. – Вся дюжина.

– Хорошо. Как придут новые, проследи, чтобы псы привыкли к их запаху.

– Так точно! – Берф выглядел довольным, с собаками он справлялся без проблем.

– Пока мы не соорудим новые курени, придется ставить палатки.

– Они будут нести стражу вместе с нами, господин лейтенант? – Андан приподнял брови. – Теперь, когда мы охотимся?

– Это стражники, как ты и я. И мы либо станем относиться к ним как к стражникам, либо отведем в горы, и с ними произойдет несчастный случай, после которого придется рапортовать о гибели тридцати четырех солдат. Кроме того, наш приказ не отозван: мы сидим здесь и держим глаза открытыми.

Десятники покивали.

– Берф, остаешься в лагере, расставь людей, потом вышли несколько патрулей с собаками по окрестностям, к каждой добавь следопыта. Черный хвастался, что его Ублюдки навещали нас ночью. Хочу знать – где и как. Вархен и Андан, поищите информацию о нашем пополнении, я прогляжу оставшиеся бумаги. За три часа перед закатом солнца встретимся снова, расскажете мне, что узнали. А потом пойдем за ними.

Трое мужчин одновременно отдали честь.

– За дело.

* * *

– Спину ровно, длинные, свободные движения, пока не заставляй их ложиться противу их природы. Волосы любят делать это по-своему. Не наклоняйся так сильно, держи дистанцию. Если ты научишься расчесывать княжну, то граф не всунет вам для этого дополнительную служанку. Сколько у него сыновей?

– Трое: Эвенс, Аэрих и Иврон. Старшие двое – от первой жены, последний – от второй.

Кайлеан стояла за спиною Дагены и расчесывала ее. У Даг волосы были средней длины, в самый раз для аккуратной косы, и в последние годы она навряд ли укладывала их как-то иначе. Такая прическа хороша при бешеной скачке, при битве или при ночлеге на земле, с седлом под головою. Кайлеан и сама чаще всего довольствовалась такою, поскольку нормально заплетенную косу можно носить хоть и несколько дней. Но, несмотря на такое обращение, волосы Дагены оставались красивыми, смолянисто-черными, крепкими и одновременно шелковистыми на ощупь. В сравнении с ними ее собственные – тонкие, словно бабье лето, и никакие – пробуждали лишь сочуствие.

– Кто наследует титул?

– Аэрих, второй из братьев. Первенец потерял ногу. Несчастный случай шесть лет назад, а согласно здешней традиции, кто не может сам пройти милю за тысячу ударов сердца, не может и наследовать.

– Тысяча ударов сердца или…

– Четверть часа.

– Откуда взялся этот обычай?

Костяной гребень замер на миг, после чего продолжил работу.

– Не знаю, госпожа Бесара.

Это была первая вещь, о которой они договорились. Если ты чего-то не знаешь, говоришь об этом сразу, не крутишь и не врешь, чем облегчаешь работу, сказала ей учительница и применяла правило безоговорочно. Тем более что с самого начала пообещала, что за признание в незнании наказания не последует, а за вранье – обязательно. Например, холодная вода для умывания. И отсутствие корзины с горячими камнями.

Бесара кивнула и пояснила:

– Когда первый император Фреган-кен-Леов создавал армию, то призвал к оружию всех мужчин в Среднем Меекхане. Но в тяжелую пехоту, элиту, способную противостоять ярости святых легионов Сестер Войны, взял он лишь тех, кто в стофунтовой броне сумеет пробежать милю за четверть часа, или же, согласно здешней мере, за тысячу ударов сердца. Сказал тогда: это наилучшие, наипервейшие из сынов города. Отсюда обычай, что дворянский титул наследует тот из сынов, который сумеет повторить сей поступок. Конечно, если хорошими пехотинцами являются и другие наследники, тогда титул достается первенцу. Не переставай чесать, пусть твои руки запоминают ритм.

Старшая женщина поднялась с кресла, взяла со стола лампадку и обошла вокруг девушек. Дагена сидела выпрямившись, а традиционная одежда верданнской княжны, состоящая из широкой юбки, блузки, украшенной цветными узорами, и синего корсажа, блеснула золотом и серебром на застежках, пуговицах и бижутерии. Кайлеан не единожды видывала в лагерях верданно девушек, одетых так, особенно тех, кто принадлежал к знатным родам, и без усилия признала себе, что подруга ее в нем выглядит получше многих высокородных Фургонщиц. Самой же ей пришлось довольствоваться скромным зеленым платьем с простым воротом и короткими манжетами. Она получила их несколько, различающихся между собой только цветом от мрачно-коричневого до холодной голубизны. Наверняка чтобы никто не сомневался, кто госпожа, а кто – служанка.

Бесара довольно кивнула и продолжила:

– Это информация не из тех, что спасет вашу жизнь, но имеет ключевое значение, если речь идет о понимании местной аристократии. Они – больше меекханцы, чем те, что при императорском дворе. Они культивируют традиции и обычаи, которые в центральных провинциях уже отошли в забытье. И один из этих обычаев лишил первородного сына графа права на титул. Платья, в которых ты будешь ходить, дорогая Инра, выглядят почти так же, как те, что носили лет триста назад. Скромность, простота, никаких корсажей, вышивок или экстравагантных украшений вроде кружевных воротников. Так здесь одеваются даже графини, как пристало дочерям, женам и матерям меекханских воителей, покорителей половины мира. – Даже если бы от этого зависела ее жизнь, Кайлеан не сумела бы обнаружить в голосе Бесары и следа издевки. – Все дело в том, что эти наши графы и бароны превратили память о геройствах предков в нечто подобное культу, укрепляющему меекханское право властвовать над другими. И полагают, что так должны думать и все остальные. В замке графа везде висят доспехи, щиты и оружие, а картины изображают исключительно батальные сцены. Вот только здешнее дворянство, несмотря на то что оно столь предано военным традициям империи, очень редко вступает в армию. У него немного поводов показать себя в битве и здесь, на месте: от востока отделяют отроги Олекад, к западу находится Лав-Онее, спокойная и скучная провинция, северную границу держит Горная Стража. Но было бы неверным не выказывать надлежащего удивления, скажем так, их мужественностью. Понимаете?

Обе кивнули.

Подумать только, день едва перевалил за полдень. Способ, которым эта маленькая женщина ими завладела, мог быть прекрасным примером того, как можно в четверть часа лишить кого-то самостоятельности и собственной воли. Госпожа Бесара умела преодолеть все протесты и отрицания, сохраняя каменное лицо, единственным движением брови, что сопровождалось коротким: «Это ваша жизнь, меня там не будет». По ее приказу они то и дело меняли наряды, пока та не решила, что одеты они соответствующе. Отобрала их оружие, до самого последнего ножичка, после чего приказала позабыть, как им владеть. Во время завтрака и обеда они прошли ускоренный курс хороших манер: не держать локти на столе, шумно не глотать, есть маленькими кусочками, не разговаривать с полным ртом, использовать должную ложку к горячему супу, должную – к студню и должную – к десерту.

А еще абсолютный, полный и безоговорочный запрет рыгать.

Ну и конечно, все время Бесара не столько говорила, сколько произносила речь, заливая их потоками информации, более или менее существенной, но всегда касающейся местной аристократии. Могла, если ее не прервать, два часа кряду поучать их одновременно, как ходить, сидеть, говорить, держать голову и что в любой из этих ситуаций делать с руками. Собственно, учила она этому Кайлеан, поскольку у Дагены была более простая роль: поулыбаться, состроить положенное выражение лица, повосхищаться мощью и величием графского рода. Ее-то никто не станет допрашивать и ничего у нее выпытывать.

– Ладно, теперь прическа, этот локон заплести, хорошо, завяжи, заколи. Неплохо, волосы внизу расчеши снова, подбери наверху головы, выше, пусть немного откроют шею. Хорошо, невидимки. Одна здесь, вторая – тут, шпилька для волос, да, эта, с жемчугами, я всегда полагала, что блондинкам не следует носить шпильки с жемчугами, те теряются в светлых локонах, зато тем, у кого такой вот оттенок волос, не подходит ничего другого. Они выглядят словно звезды в ночном небе.

Кайлеан готова была поспорить, что Дагена слегка зарумянилась.

Она отступила на пару шагов, и – проклятие – пришлось признать, что Даг выглядит… как истинная княжна. Высоко подобранные волосы обнажили стройную шею, лицо с высокими скулами, маленьким ртом и чуть раскосыми глазами обладало таким чудным выражением наивности и детской мечтательности, что большинство мужчин таращились бы на нее, словно пес на колбасу. Внезапно Кайлеан почувствовала себя раза в два уродливей в этом своем платье и с кое-как уложенной прической.

– Хорошо. – Бесара наконец-то казалась довольной. – Правда, ты можешь выглядеть вдесятеро лучше, но зацикливаться мы не станем. В конце концов, ее княжеское высочество – в пути и не имеет времени на фанаберии. Вечером еще раз потренируешь делать эту прическу. До вашего отъезда несколько дней, полагаю, ты успеешь выучить еще четыре-пять таких. А больше вам и не понадобится.

Кайлеан подняла руку и – сама этому удивилась – сделала реверанс. Наградой была широкая улыбка.

– У меня вопрос, госпожа Бесара: отчего не понадобится?

– А как думаешь, сокровище, сколько времени вы там проведете? Месяц? Два? Полагаешь, что гостеприимство Цивраса-дер-Малега столь велико? Вы там пробудете от пяти до семи дней. Ответ, сколько конкретно, еще не пришел. Двор графа заверил, что он в восторге от каприза княжны, но пока не предоставил предварительного плана визита. Однако я не думаю, что все затянется на срок больше семи дней. И особо не надейтесь на балы и приемы, может, случится одна-две охоты и немного хвастовства богатствами и значимостью. А может, и нет: весна – такое время, когда местные графы и графини склонны следить за работами на своих полях, гнать овец на пастбища и всякое такое. Вы должны все время помнить, что на самом деле это провинциальное дворянство. Здешние земли не слишком-то урожайны, а подаренное императором не приносит большого дохода. В центральных провинциях, в Степях или на далеком Юге умелый купец может с нескольких торговых экспедиций иметь доход больший, чем наш граф со всех своих земель. У дер-Малега на этом серьезный пунктик. Уже давным-давно ни один род из центральных провинций не пытался войти в здешнюю аристократию, а единственной дочери графа пришлось выходить за местного барона. Это то, о чем не говорят вслух. Что бы они ни говорили официально, их старания хранить чистоту крови – это отчасти вынужденная необходимость. Во всех Олекадах лишь четыре графских рода, и они в родстве уже настолько, что дальнейшие браки между ними станут напоминать кровосмесительные связи. Все они кузены и кузины первой, второй или третьей степени. – Бесара мило улыбнулась. – Еще какие-то вопросы?

И вот так каждый вопрос, пусть даже просто о том, который час, пробуждал настоящее словоизвержение, в результате чего учительница заливала их массой информации. Менее либо более важной, но подаваемой с такой раскованностью, будто она вычитывала ее из книги, а не изымала из закоулков памяти. И все же Кайлеан это достало.

– Я всего лишь спросила – как долго, – пробормотала она. – Я не должна знать все о каждом из местных графов. Я воспитывалась в этих окрестностях. Я знаю, каковы они.

Ожидала ледяного взгляда и высоко поднятых бровей. Вместо этого Бесара склонила голову к плечу.

– Эккенхард мне об этом не говорил, – проворчала она таким тоном, что Кайлеан сразу же сделалось жаль Крысу. – Это плохо. Могут тебя узнать? Граф или кто-то из его советников?

Они переглянулись с Дагеной – какими тропками кружат мысли у этой женщины, демоны ее возьми? Сразу, с пол-удара сердца, она поймала самое главное. Она может болтать, словно подвыпившая торговка, но ни на миг не забывает о главной цели их миссии. Кто она, собственно, такая? Ведь даже Эккенхард ее уважает – это сразу видно.

Кайлеан пожала плечами.

– Он мог не знать, – ответила она коротко. – А я все равно не хочу выслушивать десять тысяч сплетен всякий раз, когда открою рот. И нет, не думаю, чтобы меня могли узнать. Когда мы отсюда выезжали, я была такой вот, – она изобразила отметку на уровне плеча. – Маленькой, худой и нищей. Никто меня не признает.

– У тебя интересный цвет глаз, дитя мое. Зеленый. Это редкость даже среди меекханских девушек. Но, увы, за такое короткое время с этим мы не поделаем ничего. И я вижу, что мы добрались до места, с которого не сдвинемся, – Бесара снова поджала губы, – без толики искренности. Хорошо, ваше высочество, Инра, приглашаю вас к столу на ранний ужин.

Взгляды их задержались на стоящей на столе корзинке.

– Да, мои дорогие. Сегодня все будет по-другому. Никаких военных рационов в замковой кухне.

Их учительница разложила на столе белую скатерть, комплект вилок и ложек, расставила несколько тарелочек, хрустальные бокалы. В конце вынула бутылку вина и завернутые в пергамент пирожные.

– Не поверите, что можно найти в замке вроде этого, если знать, где искать. Садитесь.

Они сели, странно оробевшие, поскольку на скатерти бросались в глаза шитые шелковые узоры, а ложечки были из натурального серебра. Да и тарелки походили на настоящий императорский фарфор. Казалось, что огни свечей пронзали их насквозь.

Бесара не выглядела слишком уж этим тронутой. Мигом положила им по несколько кусочков пирожных, налила вина.

– Попробуйте, – велела она.

Пирожные пахли орехами и медом, а вкусны были настолько, что казалось, все ароматы смешивались на языке. Кайлеан проглотила первый кусок и уже подносила ко рту второй.

– Мм, благодарности повару…

– Ох, благодарю, я старалась. На этой службе человек всегда учится массе полезных вещей.

– Значит, все-таки служба. Нора?

– Конечно. Вот уже тридцать лет.

– Начинала младенцем?

Бесара так задрала брови, что Кайлеан почувствовала себя дурочкой.

– Комплимент должен быть как прикосновение лепестка розы, а не как удар шестопером, дорогая Инра. В этом последнем случае он становится оскорблением, поскольку дает понять, будто ты считаешь, что жертва не сумеет понять намека.

– Жертва?

– Комплименты служат соблазнению, подкупу и установлению доверительности. Действуют они словно деньги и драгоценности, ты одариваешь ими людей, чтобы те тебя любили. Плоские же и тривиальные – просто дешевая бижутерия из меди и цветных стекляшек. Потому оценивай своего собеседника по комплиментам, которые он тебе говорит, – это скажет о нем больше, чем многолетнее с ним знакомство.

Кайлеан потянулась к бокалу:

– Я не хотела тебя обидеть.

– Знаю. Ты попросту неловка. Женщинам сложно говорить добрые слова другим представительницам своего рода. Это естественно.

– Естественно?

– Как выглядит княжна Гее’нера?

Кайлеан окинула взглядом Дагену. В этой чудесной одежде, подчеркивающей талию и бюст, с жемчугами в волосах она выглядела…

– Неплохо.

– Видишь? Наша княжна – одна из самых красивых женщин, каких я в жизни видывала… притом когда она румянится, то выглядит еще лучше. А ты говоришь: неплохо. А вот мужчины развили искусство комплиментов, словно охотничьи способности. И некоторые в этом настоящие мастера. И вот если мужчина, который стоит выше тебя, богаче, носит титул или происходит из знатного рода, начинает говорить тебе непритязательные комплименты, это означает, что он относится к тебе легкомысленно или полагает идиоткой. Твое оружие – это как ты выглядишь.

Кайлеан мелодраматично вздохнула:

– Я думала, что на сегодня мы покончили с уроками.

– А мы и закончили. Непросто учить кого-то, у кого все время полный рот, это ведь третий кусочек, верно, княжна?

– Ммм, да.

– И второй нашей Инры?

– Верно.

– А значит, благодаря этому вы меня не прерываете и слушаете, я права? Положи себе еще порцию, дорогая Инра.

Дорогая Инра едва сдержалась, чтобы не показать язык, но послушно выполнила сказанное. Потому что Даг уже брала очередную добавку и пирожные исчезали в пугающем темпе.

– У нас никого нет в замке, многие годы не было никакого смысла размещать там шпионов, и теперь такое отношение нам мстит. Местная традиция такова, что слуги наследуют профессию так же, как аристократия – титулы. Повар – сын, внук и правнук повара, садовник – потомок длинной линии садовников, служанка даже родилась в фартуке. Они все друг друга знают, держатся вместе, и очень непросто ввести к ним новое лицо. Последний шанс у нас был, когда несколько лет назад эпидемия тяжелой простуды выкосила изрядно жителей Олекад и графу пришлось принять нескольких новых людей, поскольку не было никого, кто перенял бы обязанности умерших. Но как я и говорила – мы свой момент упустили. А потому вы будете одни.

– А вне замка?

– Даже если бы вне замка стояла армия, это бы вам ничего не дало. Каменная стена умеет отрезать людей не хуже моря. Шансы на бегство? Никаких. Вы должны покинуть замок так, как и въехали в него, – через ворота. Как княжна Гее’нра и Инра-лон-Верис. Конечно, хорошо, чтобы к тому моменту вы хоть что-нибудь узнали.

Кайлеан отодвинула тарелку, уперла локти в стол, игнорируя возмущенный взгляд «княжны».

– Давай начистоту. У Норы есть подозрения? Хоть какие-нибудь?

Бесара покачала головой:

– Нет. В том, что происходит, нет и капли смысла. Людей убивают, они исчезают. На карте места исчезновений и смертей укладываются в широкую спираль, центр которой приходится примерно на окрестности Кехлорена или замок графа, в зависимости от того, как читать знаки. А полной картинки у нас нет, поскольку наверняка выявлены не все убийства, в этих горах есть долины, которые только теперь начинают восстанавливать контакты с миром после зимы, к тому же, полагаю, ряд аристократов не сообщают нам о каждом пропавшем человеке. Мы до сих пор не знаем, кто стоит за этими смертями и исчезновениями. Отчего один селянский воз проезжает дорогой в безопасности, а другой, следуя за ним всего лишь в четверти часа, испаряется? Отчего в многолюдном селе кто-то входит в дом и убивает всех, вместе с беременными женщинами и младенцами, а другие семьи оставляет в покое? Отчего убивает гарнизон охранной башни, а одного из часовых выводит и калечит? Отчего бесследно исчезают патрули Горной Стражи? Мы не знаем. Наши просьбы о том, чтобы из других провинций прислали подмогу, получают отказы, а потому нам приходится справляться с тем, что у нас есть.

– То есть?

– Несколько чародеев, в том числе один, который пригождается лишь для передачи приказов, пара десятков шпионов, разбросанных по селам и городкам, два боевых отряда. Обычно такое число людей работает в одном большом городе, но не в целой провинции.

– Чародеи что-то нашли? Хоть что-то?

– А вы что-то нашли? Хоть что-то? Искренность за искренность.

Кайлеан глянула на Дагену. Та лишь приподняла брови.

– Я не входила в башню, – пробормотала она. – А с тем несчастным у меня был лишь короткий контакт, и я больше старалась его поддержать, чем проверить. Может, если бы могла сейчас…

– Он мертв. Умер вчера, хотя за ним постоянно присматривали. Ослабил путы, во время кормления вырвал у стражников ложку, вложил себе в глазницу и ударил лицом в стол. Умер на месте. – Старшая женщина впервые потянулась за вином. – Как видите, отчаявшемуся человеку хватит удара сердца, чтобы расстаться с жизнью. А ты, Инра?

– Ничего. Я не разбираюсь в аспектах и всяком таком. А ваши чародеи? – повторила Кайлеан.

Бокал поднялся вверх. Даже отпивая из него, Бесара не сводила с нее глаз.

– Аспекты перепутаны. Все. И на местах убийств, и там, где исчезали люди. Этого они никак не могут объяснить – в привычных терминах. Это невозможно пристроить ни к Кругу Венгерисса, ни к Монзельскому Дубу, ни к другим образцам. В этой башне мы нашли следы Зуба, Черного Мха, Масла и Ручья. Эти аспекты лежат на противоположных сторонах Круга, на разных ветвях Дуба. Я не слыхала ни об одном чародее, который владел бы ими одновременно. А если бы это были два или больше магов, чары их друг другу мешали бы, Зуб и Масло не переносят друг друга… Кроме того, наши чародеи утверждают, что эти аспекты, похоже, не использовались, они просто сильно возбуждены. И, как я вижу по вашим физиономиям, вы и понятия не имеете, о чем я говорю.

Кайлеан послала ей очаровательную улыбку, затрепетала ресницами.

– Мы – простые девицы из Степей, обученные лишь из лука стрелять и саблей махать. Куда нам до всех тех чародейств, кругов и деревьев! Это меекханские чародеи понапридумывали всякого, что Силу можно поймать в пергаменты, описать, взвесить и измерять. А еще – что, назвав, ее можно взнуздать. А когда эти чародеи встречают на своем пути Пометника, то ссут под себя в страхе, поскольку у них все аспекты перепутываются.

– Это не Пометники убивают – их смрад несколько другой. Это-то мы умеем распознавать, да и вы тоже, полагаю.

– Но мы не распознаем то, чего еще в глаза не видывали. Пустые разговоры. Пока что, когда в моем окружении кто-то тянулся к Силе, я не тратила времени на мысли: это аспекты, призвание духов, демонов или всего-то пердеж – я просто прошивала его из лука или убегала. Такая вот судьба.

Бесара нахмурилась, и Кайлеан поняла, что впервые вывела ее из равновесия.

– Это не было мило, девочка. Я не люблю безрассудства.

– А я – пренебрежения. Мы говорили об искренности, а ты рассказываешь нам историю о том, что ты ничего не знаешь, после чего ждешь, что мы выдадим свои секреты.

– Ты утверждаешь, что мы что-то скрываем?