Глава VII
Месть Дика
На следующее утро Дик был на ногах до восхода солнца. Воспользовавшись гардеробом лорда Фоксгэма, он оделся насколько возможно лучше и, получив успокоительные сведения о Джоанне, пошел прогуляться, чтобы утешить свое нетерпение.
Некоторое время он обходил солдат, которые вооружались в полусвете зимней утренней зари и при красном блеске факелов, но, постепенно идя все дальше, вышел наконец за аванпосты и пошел один в покрытый инеем лес, в ожидании восхода солнца.
На душе у него царили покой и счастье; он нисколько не сожалел о том, что потерял милость герцога, надеясь иметь женой Джоанну, а верным патроном лорда Фоксгэма, он радостно смотрел на свое будущее и мало о чем сожалел в прошлом.
Пока он шел, погруженный в размышления, печальный утренний свет стал более ярким; восток уже окрашивался лучами солнца; резкий ветерок подымал замерзший снег. Дик повернул назад, чтобы идти домой, при этом взгляд его упал на какую-то фигуру, прятавшуюся за деревом.
– Стой! – крикнул он. – Кто идет?
Какой-то человек вышел из-за дерева и сделал знак рукой, словно немой. Он был одет пилигримом с опущенным на лицо капюшоном, однако Дик сейчас же узнал сэра Даниэля.
Он обнажил меч и пошел навстречу рыцарю, который сунул руку за пазуху, как будто хватаясь за скрытое оружие, и спокойно поджидал его.
– Ну, Дикон, – сказал сэр Даниэль, – что же теперь будет! Ты сражаешься с побежденными.
– Я не замышлял ничего дурного, – ответил юноша, – я был верным другом вам, пока вы не покусились на мою жизнь; вы жаждали моей смерти.
– Я делал это только из чувства самосохранения, – ответил рыцарь. – А теперь, мальчик, вести о сражении и присутствие этого горбатого дьявола в моем собственном лесу окончательно, безнадежно сломили меня. Я иду в Холивуд, чтобы найти себе убежище в храме, потом проберусь за моря с тем, что смогу увезти, и начну новую жизнь в Бургундии или Франции.
– Вы не можете идти в Холивуд, – сказал Дик.
– Как так? Почему не могу? – спросил рыцарь.
– Слушайте, сэр Даниэль, это утро моей свадьбы, – сказал Дик, – и солнце, которое восходит, осветит лучший день моей жизни. Вы должны поплатиться, вдвойне поплатиться – и за смерть моего отца, и за ваши замыслы против меня. Но и сам я поступал дурно, я был причиной смерти многих людей, а в сегодняшний радостный день я не хочу быть ни судьей, ни палачом. Будь вы сам дьявол, я не тронул бы вас, вы можете идти куда угодно, насколько это касается меня. Просите прощения у Бога, я же охотно даю вам свое. Но если вы пойдете в Холивуд – дело иное. Я сражаюсь за Йоркский дом и не допущу шпионов в ряды его войск. Так знайте же, что если вы сделаете хоть один шаг, я велю ближайшему часовому схватить вас.
– Ты насмехаешься надо мной, – сказал сэр Даниэль. – Я могу быть в безопасности только в Холивуде.
– Мне это все равно, – возразил Ричард. – Я позволяю вам идти на восток, на запад или на юг, только не на север. Холивуд закрыт для вас. Идите и не пробуйте вернуться, потому что, как только вы уйдете, я предупрежу все сторожевые посты вокруг, над всеми пилигримами будет установлен такой строгий надзор, что – повторяю – будь вы сам дьявол, вы все же убедитесь, насколько была бы гибельна эта попытка.
– Ты обрекаешь меня на гибель, – мрачно проговорил сэр Даниэль.
– Нет, не обрекаю, – возразил Ричард. – Если желаете померяться со мной доблестью – выходите, хотя я боюсь, что это нечестно относительно моей партии; я все же приму ваш вызов, буду сражаться с вами своими собственными силами и не призову никого на помощь. Так я со спокойной совестью отомщу за моего отца.
– Да, – сказал сэр Даниэль, – у тебя большой меч, а у меня только кинжал.
– Я надеюсь только на Небо, – отвечал Дик, отбрасывая свой меч на снег. – Ну, теперь, если того требует ваш злой рок, выходите, и, если будет угодно Всемогущему, я осмелюсь накормить лисиц вашими костями.
– Я испытывал тебя, Дикон, – сказал рыцарь криво усмехаясь. – Я не хочу проливать твоей крови.
– Ну, так идите, пока не поздно, – ответил Шельтон. – Через пять минут я позову караул. Я замечаю, что был слишком терпелив. Обменяйся мы с вами местами, я был бы связан по рукам и по ногам уже несколько минут тому назад.
– Ну, Дикон, я пойду, – сказал сэр Даниэль. – Когда мы встретимся в следующий раз, ты раскаешься, что поступил так жестоко.
С этими словами он повернулся и пошел по дороге в лес. Дик наблюдал за ним со смешанными чувствами. Сэр Даниэль шел быстро и осторожно, бросая иногда злой взгляд на пощадившего его юношу, к которому он продолжал относиться подозрительно.
По одной стороне дороги была чаща, вся увитая зеленым плющом и недоступная для взора даже зимой. Внезапно оттуда, словно музыкальная нота, послышался выстрел из лука. Пролетела стрела, и рыцарь Тонсталля с громким криком агонии и гнева поднял руки и упал лицом вниз на снег. Дик подскочил и поднял его. Лицо упавшего страшно исказилось; все тело подергивалось судорогами.
– Стрела черная? – задыхаясь, проговорил он.
– Черная, – торжественно ответил Дик.
Прежде чем он успел прибавить хоть слово, приступ отчаянной боли потряс тело раненого с головы до ног так, что он подпрыгнул в руках державшего его Дика, и с этим последним усилием предсмертной муки душа его безмолвно отлетела.
Молодой человек положил тело на спину, на снег и помолился за неприготовленную, грешную душу; когда он окончил молитву, солнце сразу показалось на небе и реполовы зачирикали среди плюща. Он поднялся и увидел в нескольких шагах от себя тоже коленопреклоненного человека. Не покрывая головы, Дик ждал, когда кончится эта молитва. Она продолжалась долго.
С опущенной головой, с лицом, закрытым руками, неизвестный молился как человек, душа которого полна глубокого смятения и муки. По лежавшему рядом с молящимся луку Дик догадался, что это не кто иной, как стрелок, убивший сэра Даниэля.
Наконец он встал, и Дик увидел лицо Эллиса Декуорса.
– Ричард, – торжественно проговорил он. – Я слышал вас. Вы избрали лучшую часть и простили; я взял худшую – и вот лежит прах моего врага. Молитесь за меня.
И он пожал ему руку.
– Сэр, – сказал Ричард, – я буду молиться за вас, хотя не знаю, поможет ли вам моя молитва. Но если вы так долго ждали мести, а теперь она кажется так горька вам, то подумайте, не лучше ли простить остальным. Хэтч – он умер, бедняк! Но и лучшие люди погибают. А сэр Даниэль – его труп лежит перед нами. Что касается священника, то если бы я мог убедить вас, я попросил бы вас оставить его в живых.
Глаза Эллиса Декуорса сверкнули.
– Ну, нет, дьявол еще силен во мне! – сказал он. – Но успокойтесь – «Черная Стрела» уже не полетит больше, общество распалось. Что касается меня, то те, кто еще жив, доживут до мирного, спокойного конца, в назначенное Господом время. А вы идите, куда вас зовет более счастливая судьба, и не думайте больше об Эллисе.
Глава VIII
Заключение
Около девяти часов утра лорд Фоксгэм вел свою воспитанницу, одетую, как подобает ее полу, и сопровождаемую Алисой Райзингэм, в Холивудскую церковь, как вдруг навстречу им попался Ричард Горбатый с лицом, уже омраченным заботами. Он остановился.
– Это и есть та девушка? – спросил он.
Когда лорд Фоксгэм ответил утвердительно, он прибавил:
– Подымите ваше личико, милая, мне хочется посмотреть на него.
Некоторое время он угрюмо смотрел на молодую девушку.
– Вы красивы, – наконец проговорил он, – и у вас есть, как мне говорили, приданое. Что, если бы я предложил вам хороший брак, соответствующий вашей наружности и происхождению?
– Милорд герцог, – ответила Джоанна, – как угодно вашей милости, но я хочу лучше выйти за сэра Ричарда.
– Как так? – резко сказал он. – Выходите за человека, которого назову вам, а до полуночи он станет милордом, а вы – миледи. А сэр Ричард, – говорю вам прямо – умрет сэром Ричардом.
– Я ничего не молю больше у Господа, милорд, как умереть женой сэра Ричарда, – возразила Джоанна.
– Вот посмотрите, милорд, – сказал Глочестер, обращаясь к лорду Фоксгэму, – на эту пару. Юноша, когда я предложил ему на выбор, что он хочет получить в благодарность за оказанные мне услуги, попросил помиловать старого пьяницу-моряка. Я предупреждал его, но он упорствовал в своей глупости. «Тем и окончатся мои милости», – сказал я, а он, милорд, ответил мне с самым дерзким видом: «Вся потеря на моей стороне».
– Неужели он так сказал? – вскрикнула Алиса. – Хорошо сказано, укротитель львов!
– Кто это? – спросил герцог.
– Пленница сэра Ричарда, – ответил лорд Фоксгэм, – миссис Алиса Райзингэм.
– Смотрите, выдайте ее замуж за надежного человека, – сказал герцог.
– Я имел в виду моего родственника Гэмлея, если вы не будете против, ваша милость, – сказал лорд Фоксгэм. – Он хорошо служил нашему делу.
– Это мне нравится, – сказал Ричард. – Обвенчайте их поскорее. Хотите замуж, прекрасная девушка?
– Милорд герцог, – ответила Алиса, – если только мой будущий жених будет строен, пря…
Она смутилась, и слово замерло на ее устах.
– Он прям, мисс, – спокойно ответил Ричард. – Я единственный горбун в моем отряде; все остальные сложены довольно хорошо. Леди, и вы, милорд, – прибавил он, внезапно изменяя тон на чрезвычайно любезный, – не сочтите меня невежливым, если я покину вас. В военное время вождь не может располагать своим временем.
И с изящным поклоном он прошел дальше, сопровождаемый своими офицерами.
– Увы! Я погибла! – сказала Алиса.
– Вы не знаете его, – ответил лорд Фоксгэм. – Это пустяки; он уже забыл ваши слова.
– Так он, значит, цвет рыцарства, – сказала Алиса.
– Нет, но он думает о другом, – заметил лорд Фоксгэм. – Но не будем мешкать.
В церкви их ожидал Дик с несколькими молодыми людьми; тут его соединили с Джоанной. Когда они счастливые, но серьезные, вышли из церкви на морозный воздух и на солнечный свет, длинные ряды армии уже тянулись впереди по дороге; знамя герцога Глочестерского было развернуто и двигалось от аббатства среди леса копий; а за ними, окруженный закованными в сталь рыцарями, двинулся и храбрый, жестокосердный, честолюбивый горбун, навстречу своей судьбе – кратковременному царствованию и вечному позору. Свадебное шествие пошло в другую сторону, и гости с тихим весельем сели за завтрак. Отец эконом заботился о них и сидел за столом вместе с ними. Гэмлей, забыв о ревности, начал ухаживать за Алисой, которая ничего не имела против. А Дик и Джоанна, среди звука труб, лязга оружия и топота лошадей, сидели рядом, нежно держа друг друга за руки, и смотрели в глаза друг другу со все возраставшим чувством любви.
С этих пор грязь и кровь этой беспокойной эпохи проходила мимо них. Они жили вдали от тревог, в зеленом лесу, где возникла их любовь.
В Тонсталльской деревушке, в довольстве и мире проживали на пенсии, быть может, с излишком наслаждаясь элем и вином, два старика. Один из них всю жизнь был моряком и не переставал оплакивать своего слугу Тома. Другой, перебывавший на своем веку кем угодно, в конце концов ударился в набожность и умер самой благочестивой смертью в ближайшем аббатстве под именем брата Гонестуса. Так желание Лаулесса исполнилось – он умер монахом.