Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

Продолжая падать, я смотрел на удаляющийся огонек ее выхлопа.

Триумф моего кораблика заставил меня позабыть о том, как я перепуган. Вываливаясь из него, я помнил, что должен совершить затяжной прыжок. Прощаясь с кораблем, тело наверняка оставит второй огонек на экране радара. И я надеялся только на то, что у меня получится обмануть наблюдателей и они решат, что это была настоящая чрезвычайная ситуация с отсечкой факела, и что мне удастся быстро покинуть корабль и не слишком отсвечивать по пути к земле. Чтобы исчезнуть с экрана, я должен как можно скорее выпасть из их поля зрения, а парашют можно будет раскрыть только у самой земли – в полной темноте и вне видимости радаров.

Мне никогда еще не приходилось совершать затяжных прыжков. Я всего-то прыгал два раза: оба прыжка были учебными, под надзором инструктора, что только и требовалось от кадетов перед сдачей выпускных экзаменов. Пока я падал, зажмурив глаза, я чувствовал себя вполне пристойно, если не считать непреодолимого желания дернуть за кольцо. Рука сама отыскала кольцо, и пальцы вцепились в него. Я приказал пальцам отпустить кольцо, но они почему-то не подчинились. Но открывать парашют нельзя было ни в коем случае – я был еще слишком высоко, и меня мог заметить кто угодно, стоит мне раскрыть над собой этот огромный вызывающий зонтик.

Я намеревался раскрыть парашют где-то в пятистах – тысяче футов над землей, но мои нервы не выдержали, и я не дождался. Почти прямо подо мной был большой город – Прово, штат Юта, насколько я мог судить, и я сумел убедить себя, что если не дерну кольцо прямо сейчас, то опущусь посреди этого города.

Тут я очень вовремя вспомнил о кислородной маске и сбросил ее – благодаря чему, по-видимому, избежал при приземлении выбитых мундштуком зубов, потому что не удосужился пристегнуть баллон к груди и все время держал его в левой руке. Думаю, у меня оставалось время, чтобы пристроить его как надо, но вместо этого я просто-напросто швырнул его в сторону какой-то фермы, надеясь, что он финиширует на пашне, а не на макушке какого-нибудь честного гражданина. А потом я дернул кольцо.

Я дернул кольцо и в течение двух страшных секунд был уверен, что мне достался неправильно сложенный парашют. Но тут он раскрылся и вышиб из меня дух, – а может, я на секунду потерял сознание от страха. Я пришел в себя, обвиснув в ремнях, подо мной раскачивалась и медленно вращалась земля. Я все еще был слишком высоко и медленно приближался к огням Прово. Я глубоко вздохнул – легкие стосковались по густому воздуху – потянул за стропы и слегка пригасил купол.

Падение ускорилось, и я отпустил стропы как раз вовремя, чтобы развернувшийся купол поддержал меня в момент посадки. В вечерних сумерках я не видел земли, но чувствовал, что она близко. Я согнул колени, как написано в инструкции, последующее было полной неожиданностью: меня ударило, я споткнулся, упал и запутался в парашюте. Считается, что это все равно что спрыгнуть с высоты четырнадцати футов, – знаете, по моим ощущениям высота куда больше.

Следующее, что помню: я сижу на поле, засеянном сахарной свеклой, и растираю левую лодыжку.

Шпионы во всех книжках зарывают свои парашюты, так что мне тоже, очевидно, положено было закопать свой. Но, во-первых, я устал, во-вторых, у меня не было с собой лопаты, а в-третьих, мне не хотелось копать землю. Я затолкал его в трубу под дорогой, идущей по краю поля, и пошел по обочине к огням Прово. Из носа и левого уха шла кровь и засыхала на лице. Я был покрыт грязью, разорвал брюки, шляпа моя осталась бог знает где – возможно, в Денвере или над Невадой; к тому же я, видимо, слегка растянул лодыжку, ободрал правую руку и немного намочил штаны. В общем, чувствовал я себя шикарно.

Настолько хорошо, что я едва сдерживался, чтобы не засвистеть, пока шел по дороге. Да, прокторы Пророка все еще охотились на меня, но они считают, что я по-прежнему в небе, лечу на Гавайи. По крайней мере, я надеялся, что они так считают. В любом случае в данный момент я был жив, свободен и более-менее невредим… Если уж скрываться где-нибудь, то лучше места, чем штат Юта, не придумаешь. Она являлась центром ереси и раскола с тех пор, как была уничтожена мормонская церковь, еще во времена Первого Пророка. Если я не попадусь на глаза полицейским, можно надеяться, что местные жители меня не выдадут.

И все-таки я покорно бросался в пыльную канаву каждый раз, когда мимо проносились огни машин, и, прежде чем достичь города, покинул дорогу и пошел напрямик полями. Я вошел в город узкой, слабо освещенной улицей. Время до комендантского часа еще оставалось, и мне надо было выполнить первую часть плана, пока на улицах не появились ночные патрули.

Довольно долго бродил я по темным улочкам, избегая людей, прежде чем нашел то, что нужно, – аэрокар, который я мог украсть. Это был семейный «форд», припаркованный на пустыре у неосвещенного дома.

Укрываясь в тени, я подкрался к нему и сломал перочинный нож, стараясь открыть дверь, и все-таки открыл ее. Зажигание было заблокировано, но я и не надеялся на повторную удачу. На деньги налогоплательщиков я получил чрезвычайно практичное образование, которое включало в себя детальное знакомство с системой зажигания двигателя. Спешить было некуда. Через двадцать минут манипуляций в полной темноте я замкнул цепь.

Быстро оглядев улицу, я сел за руль и включил вспомогательный электродвигатель. Потом не спеша выехал на улицу, завернул за угол и включил фары. Затем открыто проехал через весь город, как фермер, возвращающийся с городского богослужения. Мне не хотелось встречаться с полицейским кордоном у выезда из города, поэтому, как только дома стали мельчать и расстояния между ними увеличиваться, я свернул в поле. Неожиданно переднее колесо провалилось в канаву. Мне ничего не оставалось, как взлететь.

Основной двигатель кашлянул и заурчал. Ротор с громким треском развернул свои плоскости. Во время взлета машину трясло и кренило в сторону, но она сделала это. Земля ушла вниз.

9

Машина, которую я украл, оказалась той еще развалюхой, старой и неухоженной. В двигателе стучал клапан, и ротор вибрировал так сильно, что мне это не нравилось. Но она летела, и горючего было полбака, его должно было хватить до Феникса. Так что мне грех было жаловаться.

Хуже было полное отсутствие какого-либо навигационного оборудования, если не считать старого разбалансированного робота «Сперри»^[7] и нескольких старых карт, которые раздаются нефтяными компаниями. Радио в аэрокаре не работало.

Ну что ж, у Колумба и этого не было. Я знал, что Феникс лежит на юге и до него пятьсот миль. Я посмотрел по сторонам, оценил дрейф, выставил роботу курс и приказал ему держать высоту пятьсот футов. Чуть выше я мог привлечь внимание киберсети, чуть ниже – и ко мне прицепится дорожная полиция. Я включил габаритные огни – так было безопаснее, чем вообще без света, мне совсем не хотелось нарываться на штраф – но переключил их в режим «слабый». Потом я оглянулся.

Никаких следов погони. Очевидно, мою последнюю кражу не обнаружили. Что касается первой – ну, видимо, мою птичку либо уже сбили, либо она где-то над Тихим океаном. Мне пришло в голову, что за мной тянется хвост преступлений, слишком длинный для маменькиного сыночка: соучастие в убийстве, ложь Великому Инквизитору, измена присяге, присвоение чужих документов и дважды крупная кража. Конечно, оставались еще поджог, мздоимство (что бы это ни значило) и изнасилование. Я решил, что обойдусь без изнасилования, но могу попробовать себя в мздоимстве, если когда-нибудь узнаю, что это значит. Между тем я все еще чувствовал себя великолепно, несмотря на то что мой нос снова кровоточил.

Тут мне пришло в голову, что женитьба на святой диакониссе согласно закону может рассматриваться как изнасилование – отчего я почувствовал себя совсем хорошо, сейчас я не намерен был пропускать ни одного пункта в этом перечне.

Я не стал передавать управление автопилоту, потому что старался обходить города на почтительном расстоянии. Лишь отлетев на сто миль к югу от Прово, я решил, что могу позволить себе поспать. Отсюда на юг от Великого каньона до самых руин старого родтауна «66» люди попадаются очень редко. Так что я приказал автопилоту поддерживать высоту восемьсот футов от поверхности земли, приказал не налетать на деревья и обрывы, перебрался на скамейку для пассажиров и тотчас же уснул.

Мне снилось, что Великий Инквизитор старается сломить мой дух, пожирая в моем присутствии сочный бифштекс.

– Признавайся! – кричал он, откусывая кусок от бифштекса и смачно пережевывая его. – Признайся, и сразу станет легче. Тебе кусочек из серединки или поджаристый краешек?

Я был готов уже во всем признаться, но, на мое счастье, проснулся.

Ярко светила луна. Мы как раз подлетели к Великому каньону. Я метнулся к пульту и отменил приказ выдерживать высоту, испугавшись, что простоватый автопилот сойдет с ума, стараясь удержать нас в восьмистах футах над этой грандиозной чередой пиков и пропастей.

Открывшийся передо мной вид поразил меня настолько, что я на время забыл о голоде. Если вам не приходилось видеть Великий каньон, то не стоит тратить время, рассказывая вам об этом. Но я могу порекомендовать вам поглядеть на него ночью при свете луны с высоты птичьего полета.

Мы пересекли его примерно за двадцать минут, я снова передал управление автопилоту и принялся обшаривать аэрокар, не пропуская ни одного ящика, ни одного шкафа, ни одного укромного местечка в поисках пищи. В результате я раздобыл шоколадный батончик с миндалем и несколько орешков арахиса. Таким образом, я устроил пышный пир. Считаю, что мне сказочно повезло, потому что я готов уже был обсасывать кожу с сидений. Я устроил себе пышный пир… ведь у меня во рту не было ни крошки с самого Канзас-Сити. Проглотив трофеи, я снова уснул.

Не помню, чтобы я включал будильник, но звон разбудил меня перед самым рассветом. Рассвет над пустыней – не менее потрясающее развлечение для туриста, однако, к сожалению, мне пришлось заняться штурманскими обязанностями, и я мало что увидел. Несколько минут я поворачивал свой летающий гроб под прямыми углами к курсу и замерял величину дрейфа и скорость движения по земле, затем прочертил курс до края карты. После подсчетов я пришел к выводу, что, если мои поправки на ветер были правильными, через полчаса я должен увидеть Феникс.

Мне по-прежнему везло. Я перелетел через гряду холмов, и направо открылась зеленая возделанная равнина, а посреди нее Солнечная долина и Феникс.

Приземлился я в сухом овраге, ведущем к каньону Солт-ривер. Приземление вышло неудачным – я сорвал колесо и разбил ротор. Но это меня не очень расстроило: здесь машину с моими (вернее, Ривса) отпечатками пальцев найдут не скоро.

Полчаса спустя, продравшись сквозь заросли огромных кактусов и не менее огромных красных валунов, я выбрался на шоссе, идущее по долине в сторону Феникса, и побрел вперед. Идти было далеко, нога совсем разболелась, но я не хотел рисковать и проситься на попутную машину. Машин встречалось мало, и я успевал каждый раз сойти с дороги и спрятаться. Через час грузовик поймал меня на открытой местности. Мне ничего не оставалось, как небрежно кивнуть водителю, отступив на обочину. Но тяжелый грузовик мягко затормозил около меня.

– Подвезти, парень?

– Да, спасибо! – сказал я поспешно.

Водитель выкинул лесенку, и я забрался в кабину. Он поглядел на меня.

– Братишка! – сказал он восхищенно. – Это была пума или медведь?

Я совсем забыл, как я выгляжу. Я осмотрел себя и сказал торжественно:

– Оба. И обоих я задушил голыми руками.

– Я верю.

– В самом же деле, – добавил я, – я ехал на моноцикле и слетел с дороги. К счастью, по склону, но я его все-таки разбил.

– На моноцикле? По этой дороге? Прямо от самого Глоуба?^[8]

– Правда, мне приходилось иногда слезать и подталкивать его в горку. Вот тут-то склон и застал меня врасплох.

Он покачал головой:

– Давай-ка лучше вернемся к пумо-медвежьему варианту. Мне он больше нравится.

Больше он ни о чем меня не спрашивал, и это меня устраивало. Я понял, что версии, придуманные на ходу, ведут к неожиданным осложнениям. Никогда в жизни я не видел этой дороги и Глоуба.

А еще я никогда в жизни не катался на огромных грузовиках, и мне было страшно интересно. Внутри он напоминал центральный пост армейского наземного крейсера – такая же универсальная гидравлика коробки передач правого и левого борта, управляющие тяги протекторов, почти такая же приборная панель с тахометрами левого и правого моторов, индикатор крутящего момента и тому подобное. Я мог бы управлять этой штукой.

Но вместо этого я выставил себя деревенщиной и попытался его разговорить:

– Впервые в такой большой машинке. Расскажете, как она работает?

Он ухватил наживку и дальше я слушал его вполуха, думая о том, что буду делать в Фениксе. Он показывал, как добавлять газу и рулить, просто двигая двумя переключателями скорости, по одному в каждой руке, затем пояснил, как экономить топливо, не меняя оборотов дизеля, манипулировать мощностью, подаваемой на обе стороны… Я не мешал ему говорить – но сейчас меня интересовали в первую очередь ванна, бритва и смена одежды, иначе мне грозил арест по подозрению в бродяжничестве.

Внезапно я понял, что он задал мне вопрос.

– Думаю, понял, – ответил я. – «Утерберри» передают тягу на подшипники.

– И да и нет, – пояснил он. – Это дизель-электрическая система. «Утерберри» работают как зубчатая передача, хотя в них нет никаких шестерен, – они гидравлические. Улавливаешь?

Я ответил: «Да, наверное» (я мог бы начертить их схему) – и запомнил на будущее, что, если Каббале когда-нибудь срочно понадобятся пилоты наземного крейсера, она очень быстро может обучить этой работе дальнобойщиков.

Когда мы выехали из каньона, дорога пошла под уклон. Миля наматывалась за милей. Наконец мой хозяин съехал с дороги и остановился у придорожного ресторана.

– Все наверх, – сказал он. – Завтрак для нас, дизель для малыша.

– Хорошая идея, – ответил я.

Мы уплели по яичнице с беконом и по большому сладкому аризонскому грейпфруту. Он не позволил мне заплатить за него и даже сам пытался оплатить мой счет. Когда мы вернулись к грузовику, он остановился на лесенке и посмотрел мне в глаза.

– Через три четверти мили полицейский кордон, – тихо сказал он. – Думаю, для кордона они выбрали неплохое место.

Он отвернулся.

– Да… – сказал я. – Полагаю, что мне лучше пройтись пешком. После завтрака очень полезны пешие прогулки. Спасибо, что подвезли.

– Не стоит благодарности. Да, кстати, ярдах в двухстах отсюда, если пройтись назад, начинается проселочная дорога. Она ведет на юг, но потом поворачивает на запад, к городу. Лучше гулять по ней – машин меньше.

– Еще раз спасибо.

Я повернул к проселочной дороге, раздумывая, действительно ли мое криминальное прошлое так очевидно первому же встречному. В любом случае, прежде чем я войду в город, мне надо привести себя в порядок. Проселочная дорога вела мимо ферм, и я миновал несколько, прежде чем решился зайти в маленький дом, в котором обитала испано-индейская семья с обычным набором детей и собак. Я решил рискнуть. Многие испанцы в глубине души остались католиками. И возможно, ненавидели блюстителей морали не меньше, чем я.

Сеньора была дома. Это была толстая, добрая, похожая на индианку женщина. Мы не смогли о многом поговорить из-за моего слабого знакомства с испанским языком, но я попросил «агуа» и получил «агуа» – и для того, чтобы напиться, и для того, чтобы вымыться. Сеньора заштопала мне брюки, в то время как я глупо маячил перед ней в трусах и многочисленные дети весело комментировали это событие. Она почистила мою куртку и даже дала мне бритву мужа, чтобы я побрился. Она долго отказывалась взять деньги, но тут я был непреклонен. Я покинул ферму, выглядя почти прилично.

Как и говорил водитель, дорога повернула к городу, и мне не встретилось ни одного полицейского. Я нашел на окраине магазин и маленькую портняжную мастерскую. Там я подождал, пока мое возвращение к респектабельности не завершилось вполне благополучно. В свежевыглаженном костюме, в новой рубашке и шляпе я мог смело гулять по улицам и благословлять прокторов, глядя им в глаза. В телефонной книге я нашел адрес скинии Саут-Сайд. Карта на стене портняжной мастерской позволила мне добраться до места, не задавая вопросов прохожим. Она оказалась в нескольких минутах ходьбы.

Я поспешил и прибыл в церковь ровно в одиннадцать, к началу службы. Вздохнув с облегчением, я уселся в заднем ряду и с удовольствием прослушал начало службы, как любил слушать ее еще мальчишкой, до того как узнал, что в самом деле за ней скрывалось. Я наслаждался чувством покоя и безопасности. Несмотря ни на что, я добрался до цели. Я слушал звуки знакомой музыки, которые наполняли мою душу и готовился к исповеди, после которой кое-кому придется поломать голову над моими проблемами.

Сказать по правде, я вскоре заснул, но проснулся вовремя, и вряд ли кто-нибудь заметил мой проступок. Потом я некоторое время слонялся вокруг, пока не дождался удобного момента, чтобы поговорить со священником и поблагодарить его за редкое удовольствие, которое доставила мне его проповедь. Я пожал ему руку и условным образом надавил пальцем на ладонь.

Но он не ответил. Я был так удивлен и ошеломлен, что даже не сразу понял, что он говорит:

– Спасибо, молодой человек. Всегда приятно новому пастору услышать добрые отзывы о своем труде.

Наверное, меня выдало выражение лица. Он спросил:

– Что-нибудь случилось?

– О нет, ваше преподобие, – пробормотал я. – Я здесь сам впервые. Так вы не преподобный Бэрд?

Я был в панике. Бэрд – единственный мой контакт с братьями за пределами Нового Иерусалима. Если никто меня не спрячет, меня поймают через пару часов.

Я уже начал прокручивать в голове план, как ночью украсть еще один корабль и попытаться ускользнуть от патрулей на мексиканской границе.

Голос священника донесся как бы издалека:

– Боюсь, что нет, сын мой. А ты хотел бы видеть преподобного Бэрда?

– Как вам сказать, сэр. Это не так уж и важно. Он старый друг моего дяди. И дядя просил зайти к нему и передать привет.

Может быть, та добрая индианка спрячет меня до темноты?

– Ну, его увидеть нетрудно. Он здесь, в городе. Я заменяю его, пока он занемог.

Мое сердце совершило кувырок при двенадцати g. Я постарался не выдать волнения.

– Может быть, если он болен, его лучше не беспокоить?

– Нет, напротив. Он сломал ногу – и с удовольствием примет гостя. Сейчас…

Священник задрал сутану, достал из кармана обрывок бумаги, карандаш и написал адрес.

– Отсюда два квартала, и потом поверните налево. Вы не заблудитесь.

Разумеется, я заблудился, но все-таки нашел в конце концов старый дом, увитый плющом, совсем в духе Новой Англии. Дом был окружен большим неухоженным садом, где росли в живописном беспорядке эвкалипты, пальмы, кусты и цветы. Я нажал сигнал и услышал свист допотопного сканера, в динамике что-то скрипнуло, и голос спросил:

– Да?

– Посетитель к преподобному Бэрду, будьте любезны уделить мне время.

Последовало короткое молчание, пока он рассматривал меня, потом тот же голос сказал:

– Вам придется самому войти. Моя служанка ушла на рынок. Пройдите через дом и найдете меня в саду.

Дверь щелкнула и открылась. Я шагнул за порог, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, затем прошел по центральному коридору и вышел через заднюю дверь в сад. На качалке, положив забинтованную ногу на подушку, полулежал старик. Он опустил книгу, которую читал, и поглядел на меня поверх очков:

– Что нужно тебе, сын мой?

– Мне нужен свет.

Через час я запивал свой последний энчиладас^[9] свежим холодным молоком. К тому времени как я добрался до вазы с мускатным виноградом, отец Бэрд закончил меня инструктировать.

– Итак, ничего не предпринимайте до темноты. Есть вопросы?

– Нет, сэр. Санчес вывезет меня из города и доставит в место, откуда братья проводят меня в Главный штаб. Все довольно просто.

– Да, это будет просто. Но вряд ли комфортно.

Я покинул Феникс в двойном дне маленького фургона зеленщика. Меня упаковали, как груз, нос мой упирался в доски днища. Мы остановились у полицейского кордона на краю города. Я слышал отрывистые приказы полицейских и эмоциональный ответ Санчеса на испанском. Кто-то рылся у меня над головой, и в щели ложного дна проникал свет.

Наконец тот же отрывистый голос сказал:

– В порядке, Эзра. Это работник отца Бэрда. Каждый вечер ездит к нему на ферму.

– Так чего ж он сразу не сказал?

– Когда он волнуется, забывает английский. Хорошо, езжай дальше, chico^[10]. Vaya usted con Dios^[11].

– Gracias, señores. Buenas noches^[12].

На ферме отца Бэрда меня посадили в геликоптер, на этот раз новый, бесшумный и хорошо оборудованный. Его пилотировал экипаж из двух человек, которые пожали мне руку, велели садиться в пассажирском салоне и оставаться там. Больше я не услышал от них ни слова. Мы сразу взлетели.

Иллюминаторы в салоне были закрыты. Не знаю ни в каком направлении мы летели, ни насколько далеко. Поездка была не из комфортных, потому что пилот, похоже, решил собрать по дороге все полевые ромашки. Разумная предосторожность, если не хочешь, чтобы тебя засек радар, но я молился, что он знает, что делает, – сам я не решился бы сбривать верхушки холмов даже при свете дня. Должно быть, он напугал кучу койотов по дороге, – во всяком случае, меня он напугал изрядно.

Я с облегчением услышал зуммер приводного луча. Мы скользнули вдоль него, зависли и мягко ткнулись в грунт. Выйдя из машины, я уперся взглядом в дуло бластера, установленного на треноге. За ним стояли два настороженных неулыбчивых человека.

Но пилоты сказали пароль, оба охранника задали мне положенные вопросы, и мы обменялись тайными знаками. Мне показалось, что они были немного разочарованы тем, что я оказался своим и они не смогли отличиться, они явно пылали энтузиазмом. Удовлетворившись нашими ответами, они завязали мне глаза и повели. Мы миновали дверь, прошли еще ярдов пятьдесят и забрались в какое-то тесное помещение. Пол ушел из-под ног.

Мой желудок рванулся вверх, я выругался про себя – они могли предупредить, что мы в лифте, но я держал рот на замке. Покинув лифт, мы перешли на какую-то платформу, и мне велели сесть и держаться покрепче. Платформа рванула вперед с громадной скоростью. Я чувствовал себя как на американских горках – не самые приятные ощущения, когда ты с завязанными глазами. Теперь я был по-настоящему напуган и начал думать, что издевательство было преднамеренным, потому что они и не подумали предупредить меня.

Потом мы еще раз опустились на лифте, прошли несколько сот шагов, и с меня сняли повязку. И тут я впервые увидел Главный штаб.

Я не ожидал увидеть ничего подобного и потому громко ахнул. Один из стражей чуть усмехнулся.

– Все вы так, – сказал он скучным голосом.

Это была известняковая пещера, настолько большая, что, казалось, ты не в подземелье, а на открытом воздухе. Своей великолепной пышной архитектурой она заставляла вспомнить сказки, дворец короля гномов. После череды спусков, которые мы проделали, я знал, что мы глубоко под землей, но не ожидал увидеть ничего подобного.

Я помню фотографии Карлсбадских пещер до землетрясения девяносто шестого года, которое их уничтожило. Главный штаб напомнил их, хотя, конечно, Карлсбадские пещеры уступали штабу и в размерах, и в роскоши. С первого взгляда я даже не смог оценить истинных масштабов пещеры: не было привычных наземных ориентиров. На расстояниях больше пятидесяти футов наш встроенный бинокулярный дальномер становится бесполезен, и нам нужно что-то, что могло бы дать ему масштаб, – дом, человек, дерево, да хотя бы просто горизонт. Но в естественной пещере нет ничего обычного, знакомого – и человеческий глаз не способен оценить ее размеры.

Поэтому в первый момент я понял только, что пещера, в которой я оказался, была большой, но я не знал насколько. Мой мозг уменьшил ее размеры, чтобы не тревожить моих предубеждений. Мы стояли возле стены пещеры несколько выше ее основания, и все пространство было залито мягким ровным светом. Я чуть не вывернул шею, вертя головой, потом посмотрел вниз и увидел на некотором расстоянии от нас игрушечную деревню. Домики были высотой в фут.

Потом я заметил, как маленькие человечки ходят между зданиями, и тут же все стало на свои места, приобрело истинные размеры. Игрушечная деревня находилась по крайней мере в четверти мили от нас, а вся пещера была не менее мили длиной и несколько сот футов от пола до потолка. И вместо страха замкнутого пространства, который люди обычно испытывают в пещерах, я внезапно был охвачен страхом перед огромным открытым пространством – агорафобией. Мне даже захотелось, словно перепуганной мышке, прижаться к стене.

Страж тронул меня за рукав:

– У вас будет достаточно времени оглядеться. Пойдемте.

Они повели меня по тропинке, которая вилась меж сталагмитами размером от детского мизинца до египетской пирамиды, между озерцами черной воды с растущими в них гипсовыми лилиями, мимо влажных куполов, которые были стары, когда человека еще не было на земле, под кремовыми полупрозрачными занавесами из оникса и острыми красно-розовыми и темно-зелеными гроздьями сталактитов. Моя способность удивляться была явно перенасыщена, и вскоре я перестал реагировать на окружающее.

Наконец мы вышли на ровную долину, покрытую пометом летучих мышей, и быстро добрались до поселения. Строения в нем не были строениями в принятом смысле этого слова – они оказались просто системами перегородок из пористого пластика, который используется для звукоизоляции. Большинство зданий стояло без крыш. Мы остановились перед самым большим. Вывеска над дверью гласила: «АДМИНИСТРАЦИЯ».

Мы вошли внутрь, и меня провели в отдел кадров. Вид комнаты вызвал во мне сентиментальные чувства, настолько она была знакомая, военная, продуманная и скучная. Здесь даже оказался пожилой клерк, который поминутно сморкался. Такие клерки – неизбежная принадлежность этих комнат со времен Цезаря. Табличка на его столе говорила, что он – младший лейтенант Р. И. Джайлс, и он, судя по всему, вернулся в отдел, отработав уже положенные часы, специально для того, чтобы зарегистрировать меня.

– Рад встретиться с вами, мистер Лайл, – сказал он, пожимая мне руку и обмениваясь знаками Ложи.

Потом он почесал нос и чихнул.

– Вы прибыли на неделю раньше, чем мы ожидали, и предназначенное вам помещение еще не готово. Вы не будете возражать, если мы устроим вас на сегодняшнюю ночь в спальном мешке в приемной, а утром что-нибудь подыщем?

Я ответил, что меня это полностью устраивает, и он, похоже, вздохнул с облегчением.