Закон забвения

Глава 5

Как только занялся новый божий день, Уилл – босой, в одной рубашке и штанах – выскользнул из постели и тихонько, чтобы не разбудить тестя, уселся за стол. Он достал из кармана лист пожелтевшей бумаги, вырванный из старого альманаха, окунул перо в чернильницу и после некоторых раздумий вывел в верхней части страницы – тем самым изящным почерком с завитушками, которым начертал смертный приговор королю: «Смиренное обращение к христианской общине Кембриджа, Массачусетс. Уильям Гофф, эсквайр».

Он остановился и поднял глаза, вглядываясь в поисках вдохновения в отбрасываемые косой крышей тени. Поставь его перед любой публикой, сколь угодно многочисленной, и присутствуй даже сам Кромвель, и Господь вольет Уиллу в голову поток слов – стоит только открыть рот, и они брызнут фонтаном. А вот письменная речь – это совсем иное дело. Вероятно, пойди он в Оксфорд, как два его старших брата, чувствовал бы себя более уверенно. Но когда Уилл вошел в возраст, отец его почил, вот и пришлось юноше стать учеником засольщика у «набожного Уильяма» Вогана, бакалейщика-пуританина из Лондона, и на образовании был поставлен крест. Тем не менее спустя какое-то время мысли его начали принимать форму, и вскоре его перо уже чиркало по бумаге.

На это дело у него ушел чуть ли не час. Текст получился выспренний, и пунктуация хромала, зато он был искренним и выражал именно то, что ему хотелось сказать. Уилл подул на бумагу, потом откинулся на стуле и сидел, дожидаясь, когда солнце встанет полностью, а внизу начнется шевеление. Тогда он подошел к Неду и осторожно потряс его за плечо.

– Я тут написал кое-что.

– Ну так дай посмотреть. – Нед взял петицию, держа ее в вытянутой руке, и стал читать, моргая сонными глазами.

Получив множество милостей от Господа, когда оставил он родную страну, а также на пути своем через великие бездны; так же, как в стране сей, где он чужеземец. Теперь же, пред Господом в собрании народа Его, возжелаем смиренно, дабы молитвы наши услышал Бог и обратился к нему. И дабы Господь споспешествовал бедному и недостойному слуге, одаряя его щедротами и милостями, и мог бы он ступать, как сказано в Писании, и всегда устремляться к Богу: любить Его и служить Ему во всех обстоятельствах.

Закончив читать, Нед кивнул:

– Отлично изложено.

– И грамматика хороша?

– Сойдет.

– Ну так что, мы согласны? Следует нам раскрыть себя?

Нед вернул зятю петицию. Весь предыдущий день напролет спорили они об этом деле.

– Как бы поступил на нашем месте Оливер? – спросил он. – Он не стал бы прятаться на чердаке, можешь быть уверен. Он вышел бы с гордо поднятой головой, а в день Божий принял бы участие в общей службе.

– Тогда я передам бумагу нашему другу.

Уилл натянул сапоги.

Гукинов он застал внизу в гостиной, они готовились идти в дом собраний. Он отдал бумагу Дэниелу вместе со свидетельствами их священников из Лондона, подтверждающими, что они оба пережили откровение.

Гукин прочитал петицию, хмурясь и кусая губу.

– Вы понимаете, что я должен быть честен в отношении истинной вашей личности и причины приезда в Америку?

– Понимаем.

– Мэри, что скажешь?

Мнение Мэри склонялось к тому, что уже немного поздновато интересоваться ее мнением. Однако в ней зародилась симпатия к Уиллу – благодаря его спокойной искренности, набожности, тому, с каким расположением говорил он с детьми. Ей не хотелось обескураживать его.

– Поступайте, как сочтете правильным.

Вдалеке зазвонил колокол. Гукин сунул бумагу в карман.

– Я сообщу, как только члены общины проголосуют.

Семья отбыла в строгом порядке: Дэниел возглавлял, а маленький Натаниэль замыкал шествие. Уилл вернулся на чердак.

– Они ушли.

Нед, раздетый по пояс, склонялся над тазом и ополаскивался, покрякивая. Уилл занял свое место за столом, закрыл глаза и ткнул пальцем в раскрытую наугад Библию. Бог каким-то образом всегда направлял его подходящей цитатой, и это утро не стало исключением. «Услышь, Господи, правду мою, внемли воплю моему, прими мольбу из уст нелживых»^[4].

Нед надел рубашку. Потом подошел к окну и оглядел реку через подзорную трубу. Подходил паром, перевозя запряженную конями повозку с пассажирами, а также с полдюжины пеших мужчин и женщин. Все средних лет. Без детей. Едва паром приткнулся к кембриджскому берегу и опустились сходни, все торопливо двинулись через луг, миновали ручей, прошли мимо их дома и скрылись из виду. Вскоре колокол перестал звонить, и наступила тишина.

Уолли сложил трубу, отошел от окна и растянулся на кровати. За восемнадцать лет службы офицером он усвоил, как важно демонстрировать уверенность, даже если не чувствуешь ее. Нед был твердо убежден, что они поступают правильно, раскрывая себя, хотя бы потому, что многим уже известны были их истинные личности: капитану Пирсу, некоторым пассажирам с «Благоразумной Мэри», губернатору Эндикотту, семье Гукинов… Едва ли стоило рассчитывать, что общительные дети не выболтают секрет. С другой стороны, он не был уверен, что кембриджская община будет им рада. И если она проголосует против, что тогда? Они выдадут себя напрасно и вынуждены будут незамедлительно уезжать. Но куда? Ему казалось в тот миг, что для такой обширной страны, как эта, здесь слишком мало укромных мест, по крайней мере для одного человека шестидесяти лет и другого, сорока двух от роду, не обремененных полезными навыками и лишними деньгами.

Прошло полчаса, за которые ему не удалось особо продвинуться в части составления запасного плана, когда он услышал, как открылась парадная дверь и на лестнице раздались шаги. Полковник сунул руку под подушку и положил палец на спусковой крючок пистолета, но, когда дверь открылась, перед ними предстал всего лишь юный Сэм Гукин, готовый лопнуть от важности.

– Отец говорит, чтобы вы немедленно приходили!

Беглецы взяли свои Библии и последовали за мальчиком вниз по лестнице, потом по дороге и вверх по склону к деревне. Они с любопытством смотрели по сторонам. С полдюжины бревенчатых домов, таких же, как у Гукинов, стояли немного поодаль от дороги, привольно раскинувшись посреди обнесенных изгородями участков, все они выглядели новенькими в лучах утреннего солнца. Впереди виднелись главенствующие над поселком высокие крыши и трубы колледжа. Людей не было видно, и ощущение, закрадывающееся от этого простора, новизны и пустоты, было каким-то особенно тревожным, походя на сон. На Неда навалилась вдруг тоска по дому. «Господь милосердный, – подумал он. – Никогда я не смогу к этому привыкнуть».

Сэм вприпрыжку бежал впереди.

Дом собраний оказался скромным строением, сорок на сорок футов, о двух этажах с окнами, с кровлей из дранки, приобретшей под действием погоды серебристый, как у рыбьей чешуи, цвет, с четырехскатной крышей, увенчанной небольшой колокольней в форме муравейника. Снаружи скопилось много лошадей, повозок и поклажи, но изнутри не доносилось ни звука. Тишину нарушало только птичье пение. Сэм открыл дверь, и они вошли в прохладное, хорошо освещенное помещение с галереей. Первый этаж и верхние галереи были заполнены молчаливыми фигурами: мужчины стояли по одну сторону, женщины – по другую, дети располагались в задней части. Все собравшиеся воззрились на двух вошедших полковников, и в этот миг Нед, как никогда в жизни, уверился, что голосование сложилось не в их пользу. Но тут Дэниел Гукин встал и начал хлопать в ладоши, и секунду спустя к нему присоединились остальные. Внезапно бревенчатое здание наполнилось звуками аплодисментов, под которые священник сошел с кафедры и двинулся по проходу навстречу гостям, раскинув руки в жесте радушного приветствия.

Проповедь священник начал с цитаты из Второзакония о необходимости быть в любой миг готовым к смерти.

– Грешникам следует сознавать, что смерть – вещь предопределенная, не предопределено лишь время и что если они промедлят на день с обращением ко Христу, то не миновать им кары вечной.

Священник говорил сильным, глубоким голосом с йоркширским акцентом. Призывая слушателей снискать милость Божью, являя гостеприимство, он воздел руки и возвел глаза к небу.

Как почетных гостей, Неда и Уилла усадили впереди. Уилл слушал, прикрыв глаза, кивая и бормоча в знак согласия, но Нед спустя первые полчаса обнаружил, что внимание его рассеивается. Слегка поворачивая голову, он неприметно разглядывал собравшихся: сначала серьезные лица на скамьях, затем на заполненных галереях выше проповедника. И наконец обратил взор на самого священника. Он был лет тридцати с лишним, коренастый, темноволосый, с короткой черной бородой и бровями, которые сходились в одну сплошную линию. Нед инстинктивно почувствовал, что видел этого человека раньше. Потом до него дошло – это тот самый мужчина, который смотрел, как они купались.

Он постарался выбросить это из головы и открыть сердце Богу. Когда час спустя проповедь закончилась, Уолли энергично присоединился к пению исполняемых без музыкального сопровождения псалмов («С терпением уповал я на Господа»)^[5], а затем к «Отче наш». Он внимательно слушал толкование отрывка из Книги Исайи («Будьте тверды, не бойтесь; вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие»)^[6]. Когда собрание закончилось и прихожане потянулись к выходу, на свет солнца, он изо всех сил старался запомнить имена членов общины, которых стал представлять ему Дэниел Гукин, начиная с преподобного Чарльза Чоунси, ректора Гарвардского колледжа, человека величественного и статного, как галеон, лет шестидесяти, облаченного в черные одежды пастора и сопровождаемого небольшой эскадрой пылающих рвением студентов, уважительно кивающих головами.

– Я убежден, что Господь привел вас в эту страну равно ради вашего блага и нашего. – У ректора было широкое румяное лицо, обрамленное светло-оранжевым париком и белым воротником с ниспадающими лентами. Слова он произносил словно судья, объявляющий приговор. – Вам следует посетить наш колледж и отобедать.

– Почтем за честь, – сказал Нед. – Не так ли, Уилл?

– Воистину, мистер Чоунси. С удовольствием, если не доставим неудобств.

– Неудобств? Да вы ангелы, сошедшие с небес!

После того как ректор со студентами удалился, Гукин представил церковного старосту, мистера Фроста, поприветствовавшего их сиплым голосом. Затем полился поток фермеров. Эти мужчины с суровыми и загорелыми лицами, протягивающие мозолистые ладони, – Томас Дэнфорт, Голден Мур, Натаниэль Спэрроухок, Эбрахам Эррингтон – напомнили Неду рекрутов первого полка кромвелевской кавалерии.

Уолли бросал взгляды поверх их плеч на священника, который расположился у дверей дома собраний и напутствовал выходящую на улицу паству. Со временем священник почувствовал, что за ним наблюдают. Он бросил взгляд на Неда и минутой позже извинился и зашагал через лужайку к месту, где стоял полковник.

– А теперь, – произнес Гукин, предлагая священнику присоединиться к группе, – если у вас голова не пошла еще кругом от обилия имен, позвольте представить преподобного Джонатана Митчелла. Джонатан, это Эдвард Уолли и Уильям Гофф.

Митчелл поклонился каждому по очереди.

– Уж ваше-то имя нам точно не забыть, мистер Митчелл, – сказал Уилл. – После такой проповеди.

– Ну что вы, – сказал священник скромно. – Вы ведь знаете, как это бывает, мистер Гофф, когда Дух ведет вас за собой. Заслуга принадлежит исключительно Богу. Как я узнал от Дэниела, вы сами отменный проповедник.

– По временам.

Преподобный обратился к Неду:

– Как надолго собираетесь вы задержаться в Кембридже, полковник Уолли?

– Это зависит от хода дел в Англии. Я не верю, что Господь позволит Его врагам долго упиваться торжеством. Как только правительство падет, мы вернемся домой.

– А до той поры нам предстоит послужить для вас убежищем от шторма?

Была в этом замечании едва уловимая нотка, не понравившаяся Неду, хоть он и не мог в точности объяснить почему, а Уилл и Дэниел ее, похоже, вовсе не заметили.

– За безопасную гавань мы определенно благодарны, – произнес он. А потом осведомился как бы невзначай: – Скажите, а не вас ли я видел вчера на реке?

Митчелл наморщил лоб, словно пытался припомнить.

– Нет, не думаю. Я только вчера вечером вернулся из Бостона. – Преподобный оглянулся. – Ох, там миссис Саймс терпеливо ждет пары слов – она недавно овдовела. Давайте поговорим позже.

Отвесив еще пару поклонов, священник удалился.

– Ты мне не говорил, что видел кого-то у реки, – сказал Уилл, пока они спускались с холма к дому Гукинов.

– Только потому, что не был уверен. Это не важно.

В чем Нед был уверен, так это что священник солгал. А это означало, что если он ездил в Бостон, то мог навести справки о них. И если Митчелл не сознаётся в своих розысках, то он вовсе не такой друг, каким себя изображает.

В течение следующей недели с офицерами воистину обращались так, как выразился Чоунси, – как с сошедшими с небес ангелами. Они сидели в гостиной Гукинов и принимали вереницы соседей, спешивших поглядеть на двух самых высокопоставленных англичан, когда-либо ступавших на американскую землю. Особенно широко и быстро разлетелась весть о кровном родстве Неда с Кромвелем, и его постоянно спрашивали, правдивы ли эти слухи.

– Да, я имел такую честь. Моя мать, Фрэнсис Кромвель, приходилась сестрой его светлости.

– А какой он был? – Этот вопрос задавали непрестанно.

– Выдающийся человек, – по большей части отвечал Нед.

Согласно обычаям гостеприимства, посетители в свою очередь приглашали их зайти к ним, чтобы преломить хлеб и почитать Писание. Не имея особых занятий, они соглашались, поэтому их фигуры – с Библией в руках, всегда вместе – сделались привычным зрелищем на здешних дорожках: вверх по Вуд-стрит до дома собраний на Коу-Ярд-лейн, вниз по Крукед-стрит и вдоль Крик-лейн. За время прогулок Нед старался запомнить сетку улиц и обращал особое внимание на линии коммуникаций: главная дорога с юга, из Бостона, проходила между Окс-маршем и Шип-маршем через весь городок, мимо колледжа и далее через общинный луг на севере, где пасся скот; затем дорога на запад, на Уотертаун, и еще колея на восток, вдоль реки, устричного берега и глиняной ямы. Четыре дороги вели в город и, что самое важное, выходили из него. Не то чтобы он не чувствовал себя в безопасности в Кембридже, среди стольких добрых душ, но знать такие вещи никогда не помешает.

На второе воскресенье в доме собраний сошлось еще больше народа, чем в прошлый раз. Люди явно приезжали из округи за много миль, чтобы поглазеть на полковников. Эта слава внушала обоим беспокойство. Преподобный Митчелл произнес очередную превосходную проповедь, а после службы тщательно избегал встречи с ними. По крайней мере, у Неда создалось такое впечатление.

Утром девятого августа, в четверг, тринадцать дней спустя после их прибытия в Америку, в развитии событий произошел решительный поворот.

Полковники находились в доме Голдена Мура – мальчишки отвели их туда посмотреть на щенков спаниеля, недавно появившихся на свет, – когда в дверях амбара старины Мура появилась Мэри Гукин. Взволнованная, вытирая руки о передник, она объявила, что повидать их приехал Джон Нортон.

– А кто такой Джон Нортон? – спросил Нед.

– Священник бостонской Первой церкви, – ответил Голден Мур, отошедший уже от фермерства и согбенный почти вдвое под грузом болезни. – Человек величайшей учености.

– Он прямо из Бостона приехал? – осведомился Уилл.

– Получается, что так.

– Если он такой выдающийся человек, – сказал Нед, – и проделал такое расстояние, лучше нам пойти и поговорить с ним.

Мальчики просили, чтобы им разрешили остаться поиграть со щенками и взять одного домой. Но Мэри была неумолима, и все они отправились вниз по склону холма, Сэм держал Уилла за одну руку, а Нат за другую. Преподобного Нортона они застали стоящим у калитки и наблюдающим за строительными работами на реке. Это был худощавый, исполненный достоинства мужчина лет пятидесяти, с длинными редкими волосами, разделенными пробором посередине и свисающими по обеим сторонам серьезного лица. Он привез письмо от церковных старшин с приглашением полковникам посетить лекцию Нортона на следующий вечер и последующее собрание в его доме. Нед прочел письмо и передал Уиллу.

– Членам нашей общины очень хочется познакомиться с вами, – сказал Нортон. – Я решил выразить их просьбу вам лично.

Уилл, изучая письмо, покачал головой:

– Губернатор Эндикотт советовал нам не покидать Кембриджа.

– Но раз о нашем присутствии здесь уже известно в Бостоне, то какая разница? – возразил Нед. – Тем, кто желает нам вреда, не составит труда найти нас.

– Церковь у нас строгая, – заверил их Нортон. – Мы принимаем в общину только после тщательного отбора. Вы окажетесь полностью среди доброжелателей.

– Я бы все-таки предпочел посоветоваться сперва с губернатором.

Нортон улыбнулся:

– Губернатор сам там будет.

На это Уиллу ответить было нечего.

Гукин сказал, что сопровождать их не сможет, поскольку ждет посетителя. И начертил для них схему.

– Церковь очень приметная, ее не пропустишь, – заверил он. – Просто направляйтесь в сторону порта.

Полковники тронулись в путь вскоре после полудня на следующий день, захватив с собой шпаги. В качестве дополнительной защиты у них были пистолеты, спрятанные под кожаными куртками.

Паром представлял собой шаткую дощатую платформу, достаточно большую, чтобы вместить пару телег, и был прикреплен к переброшенному через реку тросу. Неду и Уиллу пришлось подождать несколько минут на случай, если объявятся другие пассажиры. Паромщик таращился на них. Наконец, когда никто так и не появился, он убрал сходни, поплевал на ладони, ухватился за канат и начал перетягивать паром на другой берег.

Было прохладнее, чем в минувшие дни, облака ползли низко, а порывистый ветер с Атлантики гнал по поверхности реки Чарльз короткие волны и давал понять, что конец лета не за горами. Нед смотрел на оставшиеся позади бревенчатые дома и пытался представить, какой бывает зима в таком месте. Кембридж уже начал навевать на него скуку. Он не сомневался, что они правильно поступают, отправившись разведать ситуацию в Бостоне. На двоих они едва могли наскрести фунтов пятьдесят. Придет день, и им понадобятся деньги. Город в этом отношении выглядел более перспективным.

– Быть может, вернемся к нашим прежним ремеслам, Уилл? – Нед толкнул зятя локтем под бок, чтобы расшевелить. – Ты засольщик, я портной – что скажешь? Можем лавку открыть. А хочешь, заделайся священником – у тебя всегда было призвание.

Уилл оторвал взгляд от воды на время, достаточное, чтобы коротко улыбнуться, потом снова погрузился в мрачные раздумья. Дик, Бетти, Фрэнки, Нэн и Джудит. Который час в это время в Англии? Чем они занимаются?

На переправу ушло чуть больше минуты. Дорога на противоположном берегу шла вдоль реки. Вначале полковники были на ней одни: слева быстро текущие воды, справа ровный луг с вкраплениями маленьких рощиц, совсем как в Англии. Вдали начинался большой лес, похожий на темное одеяло, накинутое на пологие холмы. Но вот они разминулись с запряженной лошадью повозкой, направляющейся в Кембридж, и постепенно стали попадаться признаки близости поселения: отдельно стоящие фермы, ветряная мельница с домом и надворными постройками, загон для скота со стойлом. После того как они шли еще с полчаса, река описала излучину и расширилась до эстуария, а впереди показался Бостон – форт на мысу, а за ним море, темное, словно сплав олова со свинцом, с полудюжиной кораблей с высокими мачтами, стоящих на рейде. Путники ускорили шаг.

Как чудесно было после стольких месяцев снова свободно идти по настоящему городу. Петлять по лабиринтам мощенных досками улочек, наблюдать за шумным рынком, пробираться сквозь толпу моряков, вдыхать запах свежевыловленной рыбы, восхищаться красивыми домами из кирпича с черепичными крышами. Среди сотен спешащих по своим делам прохожих полковники шли, не привлекая к себе внимания, пока начерченная Дэниелом Гукином схема не привела их к внушительному трехэтажному зданию на углу улицы близ порта. Перед ведущей в него дверью была замощенная площадка, на которой встречала гостей группа в лице преподобного Нортона, губернатора Эндикотта и полудюжины других членов общины бостонской Первой церкви.

Темой лекции Нортон избрал послание святого апостола Павла к евреям, а точнее, вопрос: почему Христос предпочел принять сущность человеческую, а не ангельскую? «Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово»^[7].

Слушая, Нед испытывал в душе удовлетворение, которого не чувствовал не то что месяцы, но годы. Разве эта церковь не то, за что сражались они в Гражданской войне? Борьба шла за право восседать в молитвенном доме посреди недели, с простым столом вместо алтаря, с простыми стеклянными окнами вместо языческих расписных картинок ангелов, без мудреных кружевных стихарей и органной музыки, отвлекающей от правды. Нет никаких великих и могущественных епископов во дворцах, нет грешного короля, кощунственно величающего себя главой Церкви Христовой. Зато есть свобода без посредников исповедовать Слово Божье.

– Аминь! – вскричал он, когда лекция закончилась. – Аминь! Аминь!

Уилл посмотрел на него. Он никогда не подозревал в тесте такого религиозного рвения.

– Уилл, вот доказанный случай веры истинной, причем доказанный блестяще! – Нед ухватил зятя за локоть. – Господь сошел на землю в облике человека из плоти и крови – обычного человека, «семени Авраамова» – и возвысил Его над ангелами, чтобы Он научил нас не страшиться смерти.

Они вышли под пасмурное послеполуденное небо и стояли на переднем дворе.

– Все остальное суть казуистика и папизм… – продолжил Нед.

– Уолли! – раздался вдруг удивленный возглас. – Эдвард Уолли!

Нед замер на полуслове и стал оглядываться. Кучка грубоватого вида парней, явно притопавших в город со стороны порта, стояла напротив церкви, и один указывал на него.

– Это старый Нед Уолли! – повторил человек. Говор у него был гортанный, язык заплетался от выпитого. Слова прозвучали скорее как «Эт штар Нед Воллай!», но были вполне понятны.

– Я энтого ублюдка знаю! – сообщил детина всем поблизости. Его вытянутая рука была похожа на указующий перст ветхозаветного пророка. – Он взял меня в плен под Данбаром!

Нортон, Эндикотт и другие повернулись в сторону крикуна.

– Судя по говору, он с шотландского корабля, вставшего на якорь этим утром, – сказал кто-то.

– Ну да, – отозвался Нед, взяв себя в руки и делая вид, будто ничего не случилось. – Шотландец, кто же еще это может быть!

Внезапно шумная ватага двинулась через улицу по направлению к ним. Человек двадцать членов общины бостонской Первой церкви быстро образовали оборонительную фалангу, чтобы защитить двух полковников.

– Мой дом буквально по соседству, – сказал Нортон. – Нам следует поторопиться.

Пуритане двинулись по тротуару. Шотландец и его спутники шли следом не отставая. Понаблюдать за разворачивающимся спектаклем собралась почти уже толпа.

– Уолли! Уолли! – скандировал мучитель. – И бьюсь об заклад, что второй – это мелкий жулик Гофф, его зятек. Их обоих за убийство короля разыскивают!

Нед потянулся к шпаге, но Уилл схватил его за руку, не давая ее извлечь.

– Не здесь, не сейчас.

Они добрались до дома Нортона. Старик Эндикотт, отдувающийся и раскрасневшийся, повернулся лицом к шотландцу:

– Я губернатор этой колонии, а эти друзья – наши почетные гости. Придержи язык, или я прикажу тебя арестовать как возмутителя спокойствия! – С этими словами Эндикотт обратился к нему спиной и жестом предложил полковникам войти в дом.

Шотландец, потерпев неудачу, стоял, уперев руки в бока, в окружении приятелей.

– Если бы не те, что идут с вами, – крикнул он вдогонку беглецам, – мы бы уже держали за волосы ваши головы!

– Все волосы на наших головах сочтены Господом! – бросил Уилл через плечо. – Мы вас не боимся!

Дверь захлопнулась у них за спиной, лязгнул засов.

Оказавшиеся внутри пуритане разбились на молчаливые группки по два-три человека и время от времени поглядывали на офицеров. Нед дышал прерывисто. Кровь его кипела. Он жалел, что Уилл помешал ему обнажить шпагу. Он бы откромсал от шотландского пса пару кусков, просто чтобы поучить хорошим манерам.

– Какая незадача, что этому малому случилось проходить поблизости и увидеть вас, полковник Уолли, – сказал Эндикотт. – Вы, полагаю, его не узнали?

– Мистер Эндикотт, мы взяли под Данбаром пять тысяч пленных. Так что нет, сэр, я его не узнал.

При упоминании про Данбар заныла рана под ключицей. Вот это была битва так битва! Уступающие числом, прижатые к морю, они сумели, милостью Божьей, застать шотландцев врасплох, ударив в предрассветный час, и гнали их до самого Эдинбурга. Бо́льшую часть пленников вывезли в Англию и поместили в Даремском соборе. Шестнадцать сотен из них умерли от голода и болезней – скверное дело, но он тут ни при чем. Остальных погрузили на корабли и продали в рабство в колонии. Три тысячи фунтов за полный корабль, если Нед верно помнил, – вознаграждение пришлось очень кстати.

Он спохватился, что говорил слишком резко, и добавил более вежливо:

– Подумав получше, я припоминаю, что часть шотландцев отправили в Массачусетс.

– Они работали в железных рудниках поблизости и на лесопилках в нескольких местах. Последних освободили только в этом году. – Эндикотт задумался. – Я не знал, что вы были под Данбаром. У нас в колонии много шотландцев, ветеранов королевской армии. Бостон может оказаться для вас более опасным местом, чем я предполагал.

Он повернулся к окну, через которое Нортон наблюдал за улицей.

– Ушли эти негодяи, мистер Нортон?

– Да, губернатор. Они убрались. Наверняка чтобы устраивать бесчинства где-то в другом месте.

– Капитан Мичелсон! – обратился Эндикотт к плотного сложения мужчине. – Вы не окажете любезность привести нескольких парней из милиции, чтобы они проводили наших уважаемых гостей обратно в Кембридж. – Он повернулся к Неду. – Капитан Мичелсон – это наш главный маршал.

– Спасибо за предложение, губернатор, – сказал Нед. – Но мы вполне способны постоять за себя.

– В этом я не сомневаюсь. Но сопровождение даст понять, что вы под нашей защитой, и пресечет впредь подобные грубые выходки.

Как только Мичелсон ушел, напряжение среди собравшихся немного улеглось. Дом Нортона был просторный: простые побеленные стены, полы из широких досок, высокий потолок. На длинном столе стояли приготовленные для гостей блюда с угощением и кувшины с водой. Постепенно в гостиной стало шумно от разговоров. В течение следующего часа Нортон водил гостей по комнате. Община бостонской церкви отличалась от кембриджской: меньше фермеров, больше торговцев, законников, врачей. На лекцию пришли несколько священников, в их числе Джонатан Митчелл, радушно поприветствовавший полковников и посетовавший на неприятную сцену на улице.

– Пьяный сброд, – выразился он об обидчиках, и, похоже, таково было общее мнение.

Нед взял со стола хлеб и кусок сыра. Он не отказался бы от стаканчика пива, но оного не предлагалось.

– А это мистер Джон Краун, – произнес Нортон, выведя вперед молодого человека. – Студент из Гарвардского колледжа, снимающий у меня квартиру.

Краун был последним из представленных и, как сразу стало понятно, не обрадовался новым знакомым. Руки он не протянул, выпалив вместо этого:

– А то, что сказал тот шотландец, – правда? Про то, что вас разыскивают за убийство короля?

– Когда мы покидали Англию, такого ордера не было, – ответил Уилл. – В любом случае это не убийство.

– А с тех пор?

– Сейчас, Джон, эти люди – гости в моем доме, – предупредил Нортон.

– Верно. И вы вправе принимать, кого вам заблагорассудится. Но я бы не пришел, если бы раньше знал про обвинение.

В комнате снова воцарилась тишина, все повернулись понаблюдать за перепалкой.

– Сколько вам лет, мистер Краун? – осведомился Нед ласково.

– Девятнадцать.

– Девятнадцать! Я так и думал – когда короля судили, вас еще в люльке нянчили. Вам ничего не известно об обстоятельствах.

– Мне известна пятая заповедь – не убий.

– А мы знаем Книгу Исхода, – вставил Уилл. – «Око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу…» Карл Стюарт не невинное дитя. Он убил тысячи.

– И все-таки оставался вашим – нашим королем.

– Корона у него не только в фамилии, но и в душе, как я погляжу! – заметил Нед с усмешкой, обращаясь к остальным собравшимся^[8].

Послышался смех. Краун стушевался.

– Простите, преподобный Нортон. – Он отвесил хозяину поклон. – Но я не могу оставаться дольше под вашим кровом.

– Джон!

– Пусть говорит начистоту, – сказал Нед. – У него есть право на свое мнение.

В дверь громко постучали.

– Это, должно быть, Мичелсон, – сказал Эндикотт. – Впустите его, мистер Нортон.

Но когда преподобный открыл дверь, то увидел на пороге совсем иную персону: высокую, хорошо одетую, прямую и уверенную в себе. За плечом у вновь пришедшего маячил тот самый шотландец со своими спутниками. Нортон попытался закрыть дверь, но незнакомец успел просунуть в щель сапог и помешал ему. Нед выхватил шпагу, и на этот раз Уилл сделал то же самое.

– Мистер Нортон, день добрый! – вежливо произнес мужчина и коснулся шляпы. – Я капитан Томас Бридон.

– Мне известно, кто вы, – огрызнулся Нортон. – Это частное собрание.

Бридон вытянул шею, заглянув поверх плеча преподобного в комнату.

– Да тут мистер Эндикотт. Добрый день, губернатор! А это, если я не ошибаюсь, полковник Эдвард Уолли и полковник Уильям Гофф.

– Отойдите, мистер Нортон, – распорядился Эндикотт и вышел вперед. – Изложите ваше дело, капитан Бридон.

– Мое, губернатор? Вы, наверное, хотели сказать ваше? Этих людей разыскивают за убийство короля.

– По вашим словам. Письменных распоряжений на этот счет я не получал.

– Тогда позвольте зачитать вам из последней лондонской газеты. – Бридон сунул руку во внутренний карман куртки и извлек отпечатанный листок. – Она прибыла с шотландским кораблем не далее как сегодня и сообщает о результатах следующего голосования в Парламенте: «По сему вопросу решено Палатой общин, созванной в Парламенте мая семнадцатого дня 1660 года, что все персоны, заседавшие в судилище над покойным его величеством, когда вынесен был против оного смертный приговор, а также имущество оных персон, личное и частное, находящееся в их руках или в иных, должны быть взяты и помещены под стражу. Шерифы и прочие чиновники, в части их касающейся, обязаны принять меры к действенному исполнению сего ордера». Далее следует список тех, кто был взят, а также их собственности. Видите, сэр? – Капитан ткнул пальцем в бумагу и поднес ее ближе к лицу губернатора. – Тут черным по белому напечатано: Уолли и Гофф.

– Пусть так, – заявил Эндикотт, вызывающе вскинув подбородок. – Это газета, а не документ.