Когда жаждущая отнять мою жизнь тварь склонилась над моим лицом, а посиневшие пальцы уже почти обхватили мою шею, я решил, что это конец. В следующее мгновение все изменилось. Сознание перестало улавливать цепочку событий, а весь я словно бы превратился в сгусток нервных окончаний, способных различать только события на поверхности.
Я чувствовал лишь, как живот и ноги придавило чем-то тяжелым, а лицо залило тягучей и скользкой, как речная тина массой. Она невыносимо воняла и все вокруг меня превратилось в этот неистребимый запах и душераздирающий крик. Крик был такой громкости, что у меня заложило в ушах. Тогда я не понимал, что издаю его сам.
Закончилось все, когда кто-то схватил меня за руку и потянул вверх. Это был Дэниелс. Не сразу я разобрал, что он как заведенный твердит одно и то же:
– Уходим, уходим, уходим! Дерьмо, уходим!
Наполовину ослепший, оглушенный я побежал за ним. Где-то впереди меня прозвучал выстрел, я натолкнулся на спину Дэниелса, споткнулся обо что-то на полу и побежал снова. Мы добрались к лестничной клетке и, перепрыгивая через три, четыре, а то и пять ступенек, меньше, чем за минуту проскочили вниз три этажа.
По пути трижды я падал, но тотчас поднимался и не чуя под собой ног бежал дальше. Все время мне казалось, будто за нами кто-то гонится, в ушах сквозь плотный ком пульсирующей крови слышалось бульканье и жуткий смех. Я не понимал – слуховые галлюцинации это или реальность, но оглянуться не решился ни разу.
И лишь когда мы вывалились на улицу, а сквозь липкую пелену на глазах показался бледный дневной свет, я смог перевести дыхание. Вслед за тем меня скрючило в позу эмбриона, я повалился на колени и исторг из себя съеденное ранее печенье. Приступ рвоты был настолько жесток, что после него я долго не мог вдохнуть и как огромная, выброшенная на берег рыбина все открывал и закрывал рот.
Вдохнул я только после того, как Дэниелс с силой саданул ладонью по моей спине. Грохнувшись на живот, я отдышался, а потом принялся нагребать полные ладони мерзлого снега и яростно тереть им лицо, голову, руки. Рот был наполнен горечью, в голове стоял невообразимый шум. Весь я был залит буро-черным, липким веществом.
– Долбаный, мать его, придурок Вуд! – согнувшись пополам, с чувством заорал Дэниелс. Лицо у него тоже было в буро-черных разводах, а глаза демонстрировали не менее безумное выражение, какое должно быть, светилось и в моих. – Давай к машине, Уилсон. Нужно уматывать отсюда.
Дважды просить меня не пришлось.
Глава 43
Этой же ночью оставшиеся девяносто четыре человека сидели в холле темного дома и изредка переговаривались между собой. Те из нас, кто сегодня побывал в городе и успел насмотреться на происходящее в нем безумие, поделились впечатлениями с остальными. Наш с Дэниелсом рассказ о встрече с тварями и о том, что случилось с Вудом, поверг людей в глубочайшее шоковое состояние. Теперь страх плотно пробрался в сознание всех здесь живущих.
Он давно стал нашим попутчиком, но отныне сделался еще более осязаемым и ощущался буквально каждой клеткой мозга. Погрузившись в немое оцепенение, все мы сидели притихшие, с поникшими, точно придавленными неподъемным грузом головами. Всех нас объединяла общая мысль – спасения ждать неоткуда.
Никто не придет за нами, чтобы оказать помощь, вытащить из трясины вязкого страха, защитить от ежеминутно грозящей опасности. До нас больше никому нет дела – каждый в этом обезумевшем мире предоставлен самому себе. Люди почти стали зверьми и от того, чтобы одичать окончательно, потерять остатки человеческого облика и превратиться в перепуганный жертвенный скот, нас отделяет лишь зыбкая грань.
Припасов, что сегодня набрали две поисковые группы, хватит максимум на неделю, а что будет потом – неизвестно. Либо мы передохнем с голоду, либо опять поедем в город. Но и там уже почти ничего не осталось.
После случившегося, на несколько часов мой разум будто утратил способность ясно соображать и пребывал в странном отупелом помутнении. Кроме того, у меня поднялась температура, в горле свербило и отдавало горьким привкусом железа, а глаза жгло так, будто в них насыпали горсть раскаленного песка. Проведя в глубокой апатии остаток вечера, я немного пришел в себя лишь к ночи, когда Лора настойчиво всунула мне в руки тарелку со скудной горсткой вареных макарон вперемешку с непонятного рода тончайшими волокнами, отдаленно по запаху напоминающими мясо.
Механически работая челюстями я ел, глядя в пространство остановившимся, невидящим взглядом и отказывался отвечать на ее встревоженные расспросы, однако с каждой проглоченной ложкой горячей пищи энергия понемногу возвращалась к моим одеревеневшим конечностям. Она запускала в мозгу химические реакции и заставляла организм бороться со стрессом. Когда же мной до конца были осмыслены все эпизоды прошедшего дня, я подошел к Дэниелсу, чтобы поблагодарить за спасение и услышать, что там произошло.
По его словам, он действительно убежал. Увидев впервые, что представляют из себя инфицированные, Дэниелс поддался панике и не помня себя помчал прочь. Он бы так и удрал, оставив меня подыхать, но, на мое везение, в пролете между первым и вторым этажом его словно кто-то дернул за руку и заставил вернуться. Если бы не его чудесное возвращение, скорее всего, я был бы уже мертв.
Помимо двух убитых мной тварей и той, что так бесшумно подкралась сзади, там скрывалось еще двое зараженных. Первого Дэниелс убил, вбегая в квартиру, второго – когда я ослепленный бежал за ним по коридору. Того, что тянулся к моему горлу и был уже так близок к цели, он застрелил выстрелом в висок. После этого меня и ослепило.
Хлынувшая из него черная гнилостная субстанция залила мне все лицо, а сам он, как подкошенная ударом топора ель, рухнул на меня сверху. Дэниелс сказал, что я орал как сумасшедший, из-за чего он подумал, будто меня успели заразить и едва не убежал снова. К счастью, он этого не сделал.
Вуд тоже орал, но по нему было видно, что с ним все кончено. Дэниелс подробно описал, как из его ушей, глаз, носа и рта хлестала кровь, как пальцы судорожно царапали пол, как вены по всему телу наливались черным, а само тело выгибалось под неестественным, опровергающим все законы анатомии углом. Вуд умер мучительной смертью, а затем переродился в одно из тех таинственных существ, что последние полгода для чего-то преследуют все человечество.
– Ну и денек, – подсаживаясь ко мне, прошептал Митчелл. – Как ты, Уилсон? Отошел немного?
– Да, порядок.
Митчелл со своей группой тоже столкнулся с двумя зараженными, но по счастливой случайности обошлось без серьезных последствий. Одного из них убил Эдвардс, второго сам Митчелл.
– Знаешь, Уилсон, я когда видел их по телеку, все думал, до чего же омерзительные уроды, но после того, как столкнулся с ними в реальности… Я и предположить не мог, что они настолько безобразны. И эта вонь, что от них исходит, черт… – Испустив протяжный вздох, он замолчал, но потом тихо заговорил вновь: – Когда я вошел в ту квартиру и урод посмотрел на меня в упор, я, честно признаться, малость струхнул. Так и застыл на месте, будто впервые оказавшийся на полигоне салага. Растерялся прямо. Мне многое далось повидать, ты знаешь, но сегодня я подумал, что это конец. – Еще помолчав, он прибавил: – Эдвардс молоток. Он первый из нас опомнился.
– Это только начало, Сержант, – цинично усмехнулся я. – Пока им хватает добычи в городе и они, похоже, неплохо там пируют, так что сейчас мы еще в относительной безопасности, а вот когда там все живое иссякнет, они неминуемо попрут прямо на нас. И что будет тогда, не хочу даже думать.
– Мы должны пересидеть здесь, – ответил он. – Если будем тихо себя вести и не рыпаться, они обойдут стороной.
– Ты так считаешь? Что-то я сомневаюсь. Они стали очень быстрыми, Митчелл. В два, а то и в три раза быстрее, чем раньше.
Мы оба надолго умолкли, но минут пять спустя я с надеждой в голосе проговорил:
– Слушай, я и раньше размышлял об этом, но после сегодняшних событий мысль, что нужно уходить дальше, просто въелась мне в голову.
– Куда дальше?
– Думаю, может стоит попробовать пересечь границу?
Повернувшись к нему, я ждал, что он скажет на этот счет. В задумчивости Митчелл медлил с ответом, однако затем издал сдавленный смешок и спросил:
– И что потом? Брось, Уилсон. Так и будем убегать? Они ведь придут и туда, если уже не пришли. Здесь у нас хотя бы есть надежное укрытие, а что ждет там?
– Не знаю.
– Вот именно. И никто не знает. А потом, как тащить с собой по морозу такую толпу народа?
– Ну конечно, – презрительно ухмыльнулся я, – с нами же женщины, старики и дети.
– Ты опять за старое? – шепот Митчелла приобрел недобрый оттенок.
– Нет. Просто бесит, что приходиться подставлять свою задницу и отдуваться за всех. У меня дочь, Митчелл! Если меня грохнет какой-нибудь поехавший крышей оборванец или, что хуже, заразит инфицированный ублюдок, что станет с ней?
– Кончай о таком думать, ничего с тобой не случится, – твердо произнес он. – Но на всякий случай – пока я жив, она не пропадет. Даю тебе слово.
На несколько следующих минут мы оба вновь замолчали и углубились каждый в собственные мысли.
– У тебя есть какой-то план действий? – пошевелившись, задал я вопрос. – Мы не сможем пересидеть без припасов, а того, что нашли сегодня, хватит дней на пять-шесть максимум.
– Знаю, – угрюмо проронил он. – Послушай, идти в новое место, значит искать новое укрытие. Потом они нас догонят и нужно будет опять убегать. К тому же я уверен, за границей сейчас то же самое. Если нет, то будет через неделю-другую.
– Да понял я, к чему повторять? – с раздражением бросил я. – Твои варианты? Что ты предлагаешь делать? Есть собак, пока не кончатся?
– Тебе это не понравится, – устало прошептал Митчелл, – но я предлагаю снова ехать в город и искать провизию. Это единственный выход.
– Я не поеду. Не хочу, ясно? – жестко процедил я.
– А есть другие идеи? Куда бы мы не направились, везде придется рисковать. И везде придется добывать еду. Так что это неизбежно, Уилсон.
Я сознавал, что он прав, а потому промолчал. Митчелл тоже выдерживал паузу, но наконец тихо вздохнул и принялся доверительным, почти заискивающим шепотом меня уговаривать:
– Слушай, сейчас многие удрали из города. От страха люди побежали дальше, а те, кто не сбежал, почти все заражены. Значит, живых там уже меньше, чем инфицированных. Разве ты не заметил, что улицы практически пусты?
– Чего ты обрабатываешь меня, точно я смазливая бабенка, которую тебе вздумалось поиметь? – огрызнулся я. – Да, заметил. Народу совсем не осталось. А еще я заметил горы трупов.
– Вот! Трупы – это понятно, но я хочу сказать, что те твари постепенно пойдут за сбежавшими. Да, они пройдут через нас и тут их, конечно, тоже останется достаточно, но не в таком количестве. Мы пересидим, Джон. Главное, запастись провизией и выждать время. А бежать вслед за остальными равносильно самоубийству.
– Возможно, в этом есть здравый смысл, Митчелл, но, черт возьми, я сегодня чуть не сдох! Меня до сих пор передергивает от запаха тухлятины, хотя я чуть ли не сорок минут скреб себя в душе. Всю кожу, на хрен, содрал.
– Меня тоже передергивает, а что поделать?
– Ладно, ни к чему это нытье, – обессиленно прошептал я. – Я знаю, что ты прав и другого выбора у нас все равно нет.
– Тогда решено? – воодушевился он. – Решено! Значит снова разбиваемся на группы и едем на поиски. Пару дней передохнем, придем в себя, а потом доходчиво растолкуем каждому, что действовать нужно сообща. Все должны держаться строго вместе. Вуд сглупил, но это послужит для других уроком. Какого черта он вообще поперся туда один?
– Да я без понятия, что на него нашло! Он как с цепи сорвался и будто целенаправленно шел к ним навстречу. Все твердил, что его ведет предчувствие. Придурок! Жаль его, конечно, но он был законченным идиотом.
– Согласен. А как твой друг? Ему вроде получше, а?
– Роб? Смотря, что ты называешь получше, – процедил я сквозь зубы. – Он успокоился, но только потому, что к нему вернулась жена.
С Робом последние полтора месяца происходили быстрые и такие же внезапные метаморфозы. В первый вечер, когда его мозг отошел от успокоительного, он, как и раньше, сидел без движения с устремленным в пустоту взглядом. В подобном анабиозе он провел пару суток, а позже состояние это сменилось глухой, молчаливой враждебностью ко мне.
После того, как сообща мы убедили его, что в метро специально оставили людей, которые расскажут Айлин, где нас искать, оно вновь переросло в томительное ожидание. Роб немного оживился, но как будто еще больше впал в детство. Порой его изумляли или приводили в совершенный восторг вполне обыденные вещи, слова, либо события.
Иногда он словно сомнамбула расхаживал по дому, брал в руки предметы и подолгу их разглядывал. Иногда спрашивал, какой сегодня день, месяц и год. А временами слышал привычную, всем понятную фразу, уточнял, что она означает, а услышав ответ, приходил в возбужденное, приподнятое настроение и затем повторял ее помногу часов подряд.
Голод он переносил на удивление стойко и, казалось, вовсе его не замечал. Как и все мы, он еще сильнее отощал и сгорбился, так что от его когда-то широких, сильных плеч сохранились одни воспоминания. Глаза его приобрели несколько мутный оттенок, но при этом лихорадочно блестели и, не задерживаясь надолго на чем-то конкретном, часто бегали с места на место.
Однажды будучи в городе, в одном из разграбленных магазинов мне под руку подвернулся столярный рубанок. Едва взглянув на него, я сразу подумал о нем. Не особо надеясь, что его заинтересует инструмент, за которым в прошлом он мог проводить часы напролет, я все же привез его в дом. Подарок Роб оценил не сразу.
Несколько дней он притворялся, будто вовсе его не замечает, а потом начал искоса присматриваться. Он ходил возле него кругами, брал в руки и клал обратно, пока как-то я не застал его в подвале за обработкой деревянной доски. Там их имелось в избытке, так что очень скоро он втянулся в процесс и практически перестал оттуда выходить.
С тех пор я везде выискивал столярные инструменты и как только мне где-нибудь попадался лобзик, стамеска или еще нечто подобное, без раздумий бросал в рюкзак и вез ему. Со временем в подвале образовалось что-то вроде небольшой столярной мастерской. Плюсом также было то, что его увлеченность работой с деревом привлекла к себе детей и некоторых подростков. Не сразу, но они нашли к нему подход, а уже через неделю Роб напропалую с ними общался и даже чему-то учил.
Все шло довольно неплохо и у меня появилась слабая надежда на его выздоровление, пока пару недель назад он не сообщил мне о возвращении Айлин. С того дня в его воображении она неотлучно находилась рядом с ним. Нередко я заставал его за беседой с самим собой, смехом в пространство или упоминанием ее в разговоре так, словно она присутствует где-то поблизости. Так стало ясно, что он окончательно и бесповоротно лишился ума.
В общем-то, в таком его искаженном восприятии реальности не было ничего плохого. Он никому не доставлял хлопот, возился с инструментами и всего лишь разговаривал с невидимым никому человеком, поэтому я не особо вмешивался в его дела. А по сути мы давно отдалились друг от друга и несмотря на то, что делили на двоих комнату, почти не общались.
Отдалились мы еще в метро, сразу после приезда. С Терри тоже. У каждого из нас появился круг общения и собственные интересы, а кроме того, прошедшие два месяца я был занят ежедневной борьбой за выживание. Эта гонка не прекращалась ни днем, ни ночью, так что на долгие доверительные беседы у меня не доставало ни ресурсов, ни времени.
Поиски провизии сменялись поисками убежища, ночными дежурствами, попытками продержаться на плаву, мыслями о бесчисленных проблемах и трудностях и… снова поисками провизии. Казалось, я не отдыхал ни минуты, но, если бы был выбор – жить так или сидеть без дела, я бы выбрал то, что имел. Словом, проведенные здесь дни пролетели для меня незаметно —удивительным образом они слились в один короткий промежуток времени.
Жизнь неслась мимо меня со спринтерской скоростью и была до того насыщенна событиями, что изредка я останавливался, пытался вспомнить вчерашний или позавчерашний день и не мог. Теперь мне представлялось странным, что когда мы жили на юге, время тянулось бесконечно медленно. Тогда все вокруг меня словно омертвело и замерло. И сам я был тогда точно мертв…
– Может, он мог бы быть нам полезен? – отвлек меня Митчелл. – Ты говорил, раньше вы часто ездили на рыбалку, так что он должен в этом смыслить.
Я не сразу понял, что речь все еще идет о Робе.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что Вуд и Ли погибли, остался только Ричардсон. Ему будет непросто в одиночку добывать рыбу, да это и небезопасно.
– Это плохая идея, Сержант. Он болен. Поищи кого-нибудь другого.
– Как знаешь, но, возможно, это пошло бы ему на пользу. Мне кажется, ему станет лучше, если он будет в чем-то задействован. Подумай на этот счет.
Я не ответил. Через минуту Митчелл ушел, а я еще долго сидел в темном углу холла, предаваясь безотрадным мыслям и прислушиваясь к звукам за стенами дома. В эту ночь меня не покидало ощущение, что мира за его пределами больше не существует.
Мнилось, будто я и окружающая меня горстка людей являемся единственными выжившими в той мясорубке, что устроила человеческая раса в погоне за научными экспериментами и открытиями. Заигрывая с самой природой, они вторглись в некую запретную область и выпустили наружу таящееся в ее чреве древнее зло. Из-за ничтожной ошибки, допущенной никому неизвестным лаборантом, все живое подверглось тотальному уничтожению, а теперь и наша жалкая горстка стоит на пороге окончательного истребления.
Последующие пару недель периодически мы совершали такие же отчаянные вылазки в город. Не всегда они проходили удачно, но это давало возможность и дальше хоть как-то держаться на плаву. Добываемая провизия была крайне скудна, ее не хватало, а потому нам опять приходилось есть собак. Без их мяса выжить всем нам оказалось бы не под силу.
Вернуться к обшариванию квартир поначалу для меня было непросто. Зная, что в любой из них можно напороться на пристанище кровожадных тварей, всякий раз мне приходилось себя перебарывать, но впоследствии я привык и к этому. После смерти Вуда в совершаемых набегах все мы стали осмотрительнее, держались сплоченным строем и надежно прикрывали спины друг друга.
Тварей нам встречалось немало. Почти каждая поездка сопровождалась столкновениями с ними, но пока нам везло. За следующие четыре раза больше никто не погиб. А вот живых в городе действительно почти не осталось – либо они прятались по норам и постепенно вымирали от голода, либо уходили дальше.
Из очередной такой вылазки Митчелл привез с собой троих человек. Это была женщина лет тридцати, а с ней двое детей девяти и шести лет. Все трое оказались смертельно напуганы, голодны и истощены до такой степени, что их тонкая кожа, больше напоминающая пожелтевшую от старости газетную бумагу, туго обтягивала кости черепа, а на лицах проглядывали лишь затравленно бегающие глаза.
В первые дни они вздрагивали от каждого шороха, боялись людей и постоянно озирались по сторонам, но понемногу начали отходить от пережитых ужасов. Спустя какое-то время женщина заговорила и смогла рассказать, как с ноября она с мужем и детьми прорывалась в лагерь, но все их попытки не достигли цели. Когда приход зараженных стал неминуем, все четверо заперлись в своей квартире. Поедая мизерные запасы провизии, они сумели продержаться почти месяц не высовывая наружу даже носа.
Она рассказывала, как из окон они наблюдали за зверствами, что там происходили, слышали крики о помощи, беспрерывную стрельбу, стоны, хрипы и жуткие звуки, издаваемые зараженными. По ее словам, их были толпы. Ночами они многотысячным полчищем передвигались по темным улицам, входили в дома, убивали все живое. К ним в квартиру твари тоже ломились, но ее муж предусмотрительно позаботился о надежности двери и крепости замков.
Когда последние крохи еды были съедены, они голодали почти неделю, прежде чем он ушел на поиски. В тот день он не вернулся и еще последующие двое суток женщина провела в мучительной неизвестности о его судьбе. Он пришел только на третью ночь.
Услышав первый стук в дверь, она подобралась к дверному глазку и узнала в обезображенной заражением твари отца своих детей. Тогда она поняла, что он вернулся за ними. Вздрагивая, женщина вспоминала, как неистово он дергал дверную ручку, как скреб ногтями по дереву, как издавал пронзительные взвизги, хрипы и дикий хохот. Он неистовствовал под их дверью всю ночь и ушел лишь перед наступлением рассвета.
К следующей ночи тварь, бывшая когда-то ей мужем, вернулась снова. И снова все повторилось. В таком кошмаре они провели еще двое суток, а потом она взяла детей и при свете дня выбралась из их ставшей ловушкой квартиры. Весь день они скитались по скованным ледяным холодом улицам, рылись в мусорных баках и ежеминутно готовились к смерти от рук обезумевших людей.
К наступлению темноты она привела детей в случайно подвернувшуюся пустую квартиру. Заперевшись на все замки, они прожили в ней несколько недель, выбираясь наружу, только когда голод становился настолько силен, что казалось, проще умереть, чем выносить его дальше. В день, когда Митчелл их нашел, они по сути от него уже умирали.
Впоследствии младший ее ребенок все-таки не выжил. Мальчик был настолько слаб, что даже наличие горячего питания и медицинской помощи оказались не в состоянии помешать неизбежному процессу, запущенному многодневным дефицитом пищи. На шестой день он тихо угас и был похоронен рядом с умершей ранее девочкой.
Глава 44
Все случилось внезапно. Они добрались к нам глубокой ночью двадцать восьмого февраля, когда на темной материи неба проглядывали миллиарды неподвижных звезд и там же тускло мерцал узкий огрызок убывающей луны. До их появления вокруг было очень тихо – неугомонный ветер и тот в дремотном бездействии присмирел меж голых ветвей окружающего дом сквера.
За прошедшие недели мы настолько привыкли к постоянному ощущению опасности, что эта морозная ночь всем нам казалась обыденной и абсолютно спокойной. Никто из нас не был готов к их приходу. Терри вместе с другими детьми и женщинами спала в просторном помещении столовой, а я, как обычно, дежурил в холле. В свои комнаты на ночь давно уже никто не поднимался – их использовали только днем, в темное же время суток все жались поближе друг к другу.
Между несущими дежурство мужчинами шел тихий, неторопливый разговор, когда около часу ночи что-то с силой стукнуло во входную дверь. Этот стук вмиг оборвал все недосказанные фразы, прекратил шорохи, издаваемые движениями скученных тел и, казалось, даже остановил дыхание.
– Что это? – непроизвольно сорвалось с моих помертвевших губ.
Словно под действием криогенной заморозки, все мои внутренние органы в один миг застыли и превратились в лед. Вопрос был адресован сидящему рядом со мной Митчеллу и произнесен настолько тихим шепотом, что я и сам его еле расслышал.
– Не знаю, – так же едва разборчиво прошептал он, но тотчас немного прибавил громкости, чтобы его могли расслышать остальные: – Чтобы ни звука, все поняли?
В ту же секунду стук повторился с новой силой, но теперь к нему прибавился еще и удар в окно. Потом еще один. И еще.
Сквозь гулкие толчки в стиснутой страхом груди я различил мерный, шаркающий звук, а следом за ним до боли знакомое бульканье и взвизги. Это зараженные твари терлись о кирпичные стены дома. Теперь я уже ясно слышал, как натыкаясь на заграждения из строительных лесов, они подходят все ближе к двери, и как бестолково сталкиваясь друг с другом, топчутся на пороге. Судя по звукам, их было много.
– Они здесь, – прошептал я. – Если будем сидеть тихо, возможно, они уйдут.
Неожиданно раздался одинокий надсадный крик, от которого в венах у меня застыла кровь. Он резко перешел в пронзительный звенящий визг и словно призывал тварей к какому-то действию. Следом грянул новый удар в дверь. На этот раз он был столь мощным, что на мгновение мне почудилось, будто сейчас она распахнется и в дом хлынет нескончаемый поток зараженных.
– Чарли, Дэниелс, идите в столовую, – распорядился Митчелл. – Проследите, чтобы никто из детей и женщин не поднял шума. И пусть будут наготове. Все должны быть одеты, если придется бежать.
Получив задание, они поднялись на ноги и в полной темноте направились к столовой. О том, чтобы подсветить путь фонарем не могло быть и речи, поэтому двигаться им приходилось на ощупь. Их шатающиеся фигуры почти скрылись из виду, когда Митчелл бросил вдогонку:
– Только без суеты. Ни один ребенок не должен заплакать.
Я понял, что его приказ невыполним, когда уже через пару секунд раздался первый жалобный плач. Сразу за ним подтянулся второй испуганный детский голос. Поднявшись со своего места, я пошел вслед за ними, чтобы отыскать Терри, пока не началась всеобщая паника.
Я нашел ее в углу комнаты. Она сидела на спальном мешке в обнимку с Лорой. Обе уже были одеты, не хватало только верхней одежды и обуви. Лиц их я не видел, но как только приблизился, они панически вцепились в мою руку и наперебой зашептали:
– Это зараженные? Их много? Они нас заметили?
– Да, это они. Нужно вести себя тихо, – попытался успокоить я.
– Они уйдут? Папа, они ведь уйдут? – незнакомым, срывающимся полушепотом спрашивала Терри.
– Что нам делать? Где нам спрятаться? – встревоженно перебивала ее Лора.
Эти и другие вопросы раздавались отовсюду. Все уже проснулись, повскакивали со своих мест и спешно натягивали одежду, но как бы они не старались, без шума не выходило. В столовой стоял неумолчный, свистящий многоголосьем гул.
Он концентрировался в темноте и, будто набухая, окутывал меня сплошным шипящим туманом, царапал слух, вызывал все большую тревогу. Сквозь микроскопические щели между прибитых к оконным рамам досок я различал мечущиеся тени Чарли и Дэниелса. Они перебегали от одной испуганной женщины к другой и каждую пытались утихомирить, но тут же чей-нибудь торопливый шепот, причитания или тонкий писк раздавался из противоположного угла и им приходилось вновь срываться с места. Паника стремительно набирала обороты.
Казалось, если сейчас их не заткнуть, то еще пару мгновений и окружающий нас мрак наполнится визгами и истерическим плачем. С трудом подавив желание громко заорать, я, точно ужаленный ядовитым насекомым, вскочил на ноги, быстро проделал путь в центр комнаты и, подняв вверх правую руку, резко скомандовал:
– Тихо! – Гул сразу прервался. – Все сюда!
Со всех сторон ко мне потянулись притихшие женщины и дети. Дождавшись, когда они соберутся в круг, я как можно более ровным голосом произнес:
– Дверь выдержит, так что не стоит поднимать панику. Сейчас все тихо и не торопясь одеваются, а затем выходят в холл. Детей заставьте молчать. Если поднимут крик, они не уйдут до утра. Еще раз, никто не паникует, все ясно?
Вокруг меня согласно закивали и вроде бы наконец-то успокоились, но хватило этого лишь на полминуты. Твари уже догадались, что дом обитаем. Как раз, когда я договорил и все начали расходиться, снаружи опять раздался тот пронзительный лязгающий крик.
Стук во входную дверь не прекращался ни на минуту, но теперь он зазвучал с еще более сокрушительной силой. Кроме того, к нему прибавился такой же стук в заколоченные окна. Когда в окно комнаты, где мы находились, послышался первый мощный удар, какой-то ребенок не выдержал и зарыдал в голос.
Наверное, именно в этот момент я впервые подумал, что нам не выстоять. Отсидеться в тишине, надеясь, что они уйдут уже не получится. Придется или отбиваться, или бежать. Только бежать нам было некуда.
– Терри, где твоя куртка? Одевайся, – вновь подойдя к дочери, велел я. – Лора, вы тоже. Идите за мной.
Ежесекундно поторапливая, я заставил обоих надеть верхнюю одежду, затем схватил Терри за руку и, продираясь сквозь толпу, выбрался в холл. Там уже зажгли тусклый фонарь и теперь он освещал помещение с собравшимися людьми. Преимущественно здесь находились мужчины.
Большинство из них были вооружены, но выражения лиц сильно разнились. У одних они были бледными, но решительными, у других застывшими от осознания приближающейся гибели, у третьих в глазах плескались смятение и ужас, у четвертых проступало рвущееся наружу отчаяние. Лиц было множество – молодых, старых и совсем юных, небритых и безбородых, грубых и выразительных, отрешенных и перекошенных злобой. Словно участники безумного карнавала, они сливались в бесконечный хоровод и кружились вокруг зажженного фонаря.
Все молчали. Несмотря на гнетущую обстановку, это стойко хранимое молчание объединяло перепуганных людей, и кроме как выражением лиц, больше они никак не проявляли эмоций. Пройдя мимо, я отыскал на полу рюкзак с вещами, запасом патронов и небольшой заначкой провизии, забросил его на плечи, а после на всякий случай проверил готовность оружия к бою.
Свой старый обрез и с таким трудом добытый еще на юге карабин я всегда держал наготове, но сейчас хотел убедиться, что они не подведут меня в нужный момент. Заглянув в магазины и удостоверившись, что они полны, я хотел было идти к остальным, как откуда-то из полумрака на меня вылетел запыхавшийся Митчелл. Он тоже выглядел растерянным.
– Джон, их там сотни, – зашептал он мне в самое ухо. – Я поднимался наверх и видел в окно. Они все идут и идут и, похоже, им нет конца.
– Значит придется отстреливать ублюдков, – глядя ему прямо в глаза, ответил я. – Будем отбиваться до последнего, Сержант.
Я действительно собирался бороться, пока хватит сил. Страх уже отступил, оставив вместо себя решимость любой ценой спасти Терри и выжить самому. Если потребуется, я готов был зубами вырывать из лап тварей свою жизнь и жизнь дочери, но когда пойму, что проиграл – пущу пулю в висок. Сначала ей, а потом себе.
Обойдя Митчелла, я приблизился к собравшимся у фонаря мужчинам, обвел всех взглядом и неожиданно для самого себя твердо произнес:
– Снаружи их много и они уже поняли, что мы внутри. На помощь никто не придет. Бежать некуда. Этот дом – все, что у нас есть. Соберитесь, парни, мы обязаны его отстоять. Я иду наверх и буду отстреливать ублюдков в окно. Кто со мной?
Все тотчас пришли в оживление, будто только и ждали, когда кто-нибудь скажет им, как нужно действовать. Десятки ртов заговорили разом, но пресекая шум и поднявшуюся суматоху, я продолжил:
– Несколько человек должны остаться внизу. Если уроды все-таки выбьют дверь, необходимо не дать им ворваться внутрь. Патроны беречь, стрелять прицельно и только в голову. – Снова осмотрев каждого по очереди, я с мрачной убежденностью добавил: – Мы выстоим. Ну, кто со мной? Включаем прожектор над входом и отстреливаемся до победного.