Мост через жизнь

– Мишу? Увести? Куда? – Рая выглядела очень растерянной.

Ольга Михайловна не стала отвечать. Подумала, что Райка сейчас и сама всё поймёт. Поди, не дура. И, честно говоря, уже жалела о том, что спросила. Какой смысл сейчас, когда Миши нет, отношения выяснять.

Рая потрясённо смотрела на сестру. До неё начал доходить смысл вопроса.

Собака внимательно следила за женщинами. Думала о том, что уже полюбила обеих. Такие они добрые, суматошные и беззащитные. И настроение у них меняется очень часто. Ну, ничего, она, собака, со временем во всём разберётся. Всё разнюхает. И будут они жить под её собачьим присмотром и защитой. А когда хороший человек под защитой, то и настроение всегда будет хорошим. Собака это точно знает.

– Ты что это такое говоришь, Оля? Как тебе такое в голову пришло?

– Прости меня. Прости меня, дуру, – Ольга Михайловна погладила сестру по руке и пожала плечами так, как когда-то пожимал Миша. Она вдруг поняла, что это пожатие помогает не втянуться в склоку. Помогает сохранить мир.

– Он всего раз ко мне пришёл, – тихо произнесла Рая. Ольга Михайловна вздрогнула и моментально отдёрнула свою руку. – Без тебя пришёл. Давно. Лет двадцать назад.

– А ты?

– А что я? Я борщ ему налила. Полную тарелку. Я как раз с утра борща наварила.

– А он?

– А что он? Начал есть. А как доел – закрыл лицо руками и заплакал.

– Кто заплакал? Миша?

– Да.

– А ты?

– А что я? Я не знала, что делать, когда мужчина плачет. При мне прежде никогда никто не плакал. А потом вдруг сказала ему: «Если хочешь – оставайся». Сдуру сказала, Оленька. Поверь мне, сдуру!

– А он?

– А он погладил меня по руке и сказал: «Пойду я. Оля тоже хорошо борщ готовит. А может, ещё и детки будут. Не старые мы ещё». А потом добавил: «Не могу я предавать. Мне, наверное, надо было собакой родиться».

– А ты? – Ольга Михайловна прикрыла глаза и негромко заплакала.

– А что я? – Райка пожала плечами. – Я-то ведь знала, что ты борщ варить не можешь. И этим было всё сказано.

– И что? – спросила Ольга Михайловна и отдала собаке надкусанную котлету, которую всё ещё держала в руке.

– Ничего. Поняла, что он тебя любит.

– А я вот ничего не поняла из того, что ты тут наговорила. Ольга Михайловна посмотрела на собаку. Собака моментально положила морду ей на колени и преданно заглянула в глаза.

– Грязная она какая-то, собака эта, – произнесла Рая. Она торопилась сменить тему неприятного разговора.

– Грязная, – согласилась Оля.

– И в проплешинах вся. Болеет, поди. Надо бы её марганцовкой обработать. Или ещё чем.

– Обработаю.

– Давай помогу.

– Давай, – Ольга Михайловна внимательно посмотрела на сестру. Вспомнила, как они вместе обрабатывали маме пролежни. Как она вообще могла об этом забыть?

– Только надо бы её искупать сначала.

– Искупаем. Вода, слава богу, есть.

Собака сидела у ног Ольги и боялась спугнуть удачу. Если женщины планируют её искупать и что-то чем-то будут ей обрабатывать, то, значит, точно не выставят её на улицу. А обработку она потерпит. Это не самое страшное в жизни. И не надо ей никакой каши! Не надо! И подстилки красивой не надо! Ей достаточно знать, что она теперь Приблуда. Достаточно ладони хозяйки на голове, поминок, надкусанных котлет и той любви, которая сейчас витает в воздухе. Такого сильного запаха любви она прежде не встречала.

– Марганец-то у тебя есть?

– Есть.

– Молодец, – похвалила Рая. – Хозяйственная ты.

Ольга Михайловна улыбнулась и пожала плечами. Её очень давно никто не хвалил. То ли было некому. То ли было не за что.

– А знаешь что? – неожиданно произнесла Ольга. – Переезжай-ка ты к нам жить. Что мы с тобой, как два сыча, по разным углам ютимся?

– К кому это – к вам? – уточнила Рая. Казалось, что предложение сестры её ничуть не удивило.

– К нам – это ко мне и к Михе.

Собака вздрогнула, но тут же взяла себя в лапы. Она давно уже научилась прощать ошибки и оговорки людям. Миха так Миха. Она не будет спорить и выяснять отношения. Собака еле заметно пожала плечами и улеглась так, чтобы находиться в одинаковой близости к обеим женщинам.

Рая внимательно смотрела на сестру. Какой Миха? Чтото Оля начала заговариваться. Может, что с головой не то. Они уже, конечно, обе не девочки. Действительно, надо бы съехаться. Ольге и самой уже пригляд нужен, а тут ещё и собака прибилась к ним. Да, именно к ним.

– А квартиру твою сдавать будем, – Ольга Михайловна оживилась. – Какой-никакой, а доход. Ты сможешь с работы уйти. Будем гулять, на кладбище ходить вместе. И Михе радостно будет.

Собака, услышав слово «гулять», моментально поднялась на лапы. Погулять бы ей совсем не помешало. Женщины продолжали сидеть. В воздухе сильно пахло тихой любовью. Собака могла различить много оттенков запаха любви. Гулять с ней никто не торопился. Ничего, подумала собака, она со временем приучит их к дисциплине. Любовь любовью, но и порядок должен быть во всём.

– Переезжай, Рая – Ольга Михайловна погладила сестру по руке.

– Ну, если ты считаешь, что Михе от этого будет радостно…

Собака, не справившись с нахлынувшими на неё чувствами и запахами, громко залаяла и, подскочив к Райке, лизнула её подбородок. Собака не любила, когда хозяева плачут. Даже если эти слезы не пахли ни обидой, ни злобой.

Карл у Клары украл часть жизни, а Клара у Карла украла…

В утренний сладкий сон Евгении ворвалась весёлая трель телефонного звонка.

– Да. Я слушаю, – проговорила она в трубку, не открывая глаз. Она надеялась, что это кто-то ошибся номером и у неё будет возможность ещё поспать. Муж уже ушёл на работу. Он самостоятельный. Утренний кофе и горячий завтрак обеспечивает себе сам. И сын, накормленный мужем, ушёл. Будить её, кроме как тому, кто позвонил и ошибся, – некому. Так что есть ещё надежда.

– Доброе утро, Евгения Николаевна. Вас беспокоит администратор Тамара, – противный голос администратора Центра психологической помощи, в котором работала Женя, рассеял все надежды на сон. – Московское время девять утра. На одиннадцать утра у вас записан клиент.

Евгения дала отбой и открыла глаза. Откуда взялся этот клиент? Вчера, когда она уходила с работы и посмотрела расписание на сегодняшний день, она порадовалась тому, что ранних клиентов нет. И Томка хороша! Взяла за моду – звонить по утрам и противным голосом сообщать неприятные новости. С Тамарой Евгения знакома более двадцати лет. Они дружат с первого класса. И в центр на работу Тому взяли по её рекомендации. Женя убедила руководство, что если у них будет администратор с таким душевным голосом, как у её подруги, то количество клиентов возрастёт. Тома же, которая не знала, что на работу её взяли в расчёте на душевные интонации, начала говорить холодным голосом диктора центрального телевидения. Ей казалось, что так солиднее. И, что самое удивительное, количество клиентов в центре возросло.

Евгения решила перезвонить подруге на мобильный телефон.

– Доброе утро, солнышко, – нежный голос Томы заставил её улыбнуться и отложить все претензии на потом. – У тебя на одиннадцать запись.

– Вчера этой записи не было.

– Вчера не было, а сегодня есть.

– По чьей инициативе?

– По желанию клиента.

– Клиент желал именно меня?

– Нет. Клиент желал срочно.

– Срочно? А ты ему объяснила, что у нас не скорая помощь, а консультации психолога?

– Да, объяснила.

– И он продолжал настаивать на срочности?

– Да, – коротко ответила Тома.

Сердце у Евгении болезненно сжалось, споткнулось и застучало тревожно в висках. Ни вчерашний вечер, ни спокойная ночь без сновидений – ничто не предвещало, что сегодняшний день начнётся так неудачно.

– Ты заподозрила попытку суицида? – Женя знала об этой способности своей подруги. Тамара каким-то образом определяла серьёзность ситуации по интонациям говорившего по телефону.

– Нет, что ты, никакого суицида. Он хочет разводиться с женой.

– Разводиться? Ты ему объяснила, что у нас не загс?

– Жеееенечка, – ласково проговорила Тома. – Перестань капризничать. Поднимайся, собирайся и бегом на работу. Кофе я тебе сварю. Крепкий, сладкий, с кардамоном. Такой, как ты любишь.

– Я не капризничаю, Томочка. Я просто хочу понять – откуда этот клиент взялся? Я вчера уходила последней, и этой записи не было.

– Я его сегодня записала. Он позвонил в восемь пятьдесят.

– Что ты так рано делала в офисе?

– Я всегда прихожу пораньше, чтобы подготовиться к рабочему дню. Варю кофе, проветриваю помещения. Создаю уют.

– Вот что бы тебе дома уют не создавать? – пробурчала

Евгения.

– Жееееенечка, – проворковала Тома. – Дома у меня всегда чистота и порядок.

– Томк, я вот что хочу тебе сказать. Тебе, подруга, самой нужна консультация психолога. Вот скажи мне, как тебе живётся со всеми этими твоими девять ноль ноль и восемь пятьдесят? Ты же никогда никуда не опаздываешь, никого не подводишь. Тебя начальство ценит. Это серьёзные симптомы, Томочка.

– Хорошо, – покладисто проговорила Тамара. – Хочешь, запишусь к тебе на завтра в восемь десять?

– Нет, не хочу. Ты мне лучше объясни, почему ты этого нового клиента ко мне записала?

– У него голос был очень взволнованный. Я его пожалела. А ты хороший специалист.

– В следующий раз пожалей меня. Дай мне возможность выспаться.

– В следующий раз обязательно, Женечка.

– Как хоть его зовут?

– Георгий.

– Боже мой, – проговорила Евгения и, не прощаясь, дала отбой. С подругой она могла позволить себе не церемониться. Томка – она не психолог. Она обычная уютная женщина. Она не станет анализировать, копаться в подсознании, делать выводы. Она поймёт и простит. Простит и пожалеет. Пожалеет и сварит кофе. Именно такой, как она, Евгения, любит.

Георгий и Иван

– Не люблю я этот бар, ты же знаешь, – Иван отхлебнул из своего бокала светлое нефильтрованное пиво и с осуждением посмотрел на друга. – Тут всегда шумно. А мне хочется тишины.

– Зато тут пиво хорошее. Всегда свежее. А в бары, брат, как раз за пивом и ходят, а не за тишиной. Тишина – она или в музеях, или дома. Но там нет пива. А у меня дома и тишины нет. Понимаешь, нет в жизни счастья. Вернее, отдельные элементы этого самого счастья есть, но в общую картину они не складываются. Вот так вот, старик.

– Ты становишься философом. Значит, если верить Сократу, тебе не повезло с женой, – Иван отставил бокал и внимательно посмотрел на друга. Георгий отвёл взгляд. – Или с мамой.

– Маму оставь в покое, – Георгий выступил в защиту родительницы как-то вяло, без прежней убеждённости. Было понятно, что в данный момент его что-то сильно волнует.

Гораздо сильнее, чем сыновние чувства. – Я решил разводиться.

– С кем? С Эммой Львовной?

– Перестань, – Георгий болезненно поморщился. – С

женой развожусь, Ваня. Устал я.

– И правильно, – Иван одним глотком допил пиво. Поперхнулся. Закашлялся. Георгий ударил его кулаком по спине. Со стороны могло показаться, что затевается драка. – Полегче, полегче. Я к твоему предполагаемому разводу не имею никакого отношения. Но не буду скрывать, я рад, что ты принял такое решение.

– Рад?

– Да. Ты разведёшься – я женюсь.

– На ком?

– Да уж не на Эмме Львовне. Я, видимо, не такой отчаянный, каким был твой папа в молодости. Я, Герка, на Танюхе твоей женюсь.

Георгий поморщился. Он не любил, когда его полное имя заменяли всякими сокращёнными вариантами. Мама его с самого детства называла только Георгий. Она с ним не заигрывала, не сюсюкала. Она растила его настоящим мужчиной. Особенно после того, как ушёл отец. Мама добровольно не вышла замуж во второй раз. Она посвятила себя сыну. Она не хотела, чтобы он оказался таким же безответственным, как отец. Мужчина должен уметь отвечать за семью. За жену и ребёнка. Георгий не знал, как преподнести маме новость о разводе. Это её убьёт.

– Не знаю, как сказать об этом маме. Это её убьёт.

– Что её убьёт? То, что я женюсь на Таньке?

– На ком ты женишься? – неуверенно переспросил Георгий и впервые за вечер осмысленно посмотрел на друга.

– На моей жене?

– Ну, к тому времени, когда я на ней женюсь, она перестанет быть твоей женой. Она будет свободной женщиной. А жена друга, старик, для меня табу.

– А с какой это радости моя жена станет свободной женщиной?

– Так ты же разводиться собрался. Или ты думаешь, что Эмма Львовна тебя от этого решения отговорит? Нет, брат, не отговорит. Ты слишком хорошего мнения о своей маме.

– Перестань, слышишь? – Георгий начал заводиться. – Я

с тобой как с другом делюсь. А ты? Что ты себе позволяешь?

– А ты на что рассчитывал? Что ты тут будешь сопли жевать, а я тебе буду подавать платочки? Чтобы сплёвывал и не поперхнулся? Нет, брат.

– Да ни на что я не рассчитывал, – Георгий поднял руку, подозвал официанта, заказал ещё пива. – Накипело просто. Не знаю, что делать.

– Хочешь совет?

– Валяй.

– Валяю. Напомни маме, что у неё есть своя квартира. И сопроводи её туда под белы рученьки. Это первое. Поверь мне, Эмма Львовна никогда не опустится ни до инфаркта, ни до нервного срыва. Это я тебе как врач говорю. Здоровье у неё железное. И нервы крепкие. Она, конечно, поплачет на руинах твоей семьи, позаламывает руки, а затем, засучив рукава, начнёт тебя спасать. А ты, Герка, своим убогим умом подумай – от кого тебя спасать будут? От Таньки, которую ты любил больше, чем самого себя? Если бы я тогда не понял, как ты её любишь, то я бы её у тебя отбил, поверь мне! От сына тебя твоя мать спасать будет? Это твой сын, Герка! Твой!

– И сын мой, и жена моя, согласен. Но ведь и мама моя…

– А мама – она твоей и останется, поверь мне. В определённом возрасте мама для мужика чем дальше, тем роднее и понятнее. Во всяком случае, такая мама, как твоя. Без мамы ты проживёшь. Тем более что Эмма Львовна никогда не позволит себе отстраниться на сто процентов, набеги она совершать будет. Я таких, как она, хорошо знаю. Я хирург, Гера, я привык резать по живому. Но Танька – она более жизнеспособна, она более здоровой орган, её надо спасать. Я не буду унижать ни тебя, ни себя просьбой не разводиться. Разводись, если припекло. Таня не пропадёт. Пострадает, помучается, но не пропадёт. Может, даже сильнее станет. А ты? Ты без руки жить сможешь? Знаешь, попробуй привязать правую руку к туловищу и поживи так один день. Если ни разу о руке не вспомнишь, то разводись. А я женюсь. Я не шучу.

– Я убью тебя!

– Да ты что? – Иван завёл руки за голову, сцепил пальцы, расправил плечи. Смотрел весело. Открыто. – А ты как себе всё представляешь? Ты ушёл, а Танюха до конца своих дней тебе верность хранить будет?

– Мама хранила.

– Мы сейчас не о твоей маме говорим, – голос Ивана стал более жёстким. – Думай о себе. О Тане. Об Антошке. Пацану отец нужен. Пусть даже такой бесхребетный, как ты.

– Ты фильтруй, что говоришь.

– Я фильтрую. Я, брат, только пиво нефильтрованное люблю. А во всём остальном я противник примесей. Вот и ты отфильтруй свою жизнь. И хочу тебе сказать, что вовсе не Танька с Антошкой должны остаться в осадке. Да что я говорю! При разводе в осадке останешься ты. Ты, Гера. Тебя твоя маман так собой накроет, что ты не всплывёшь, захлебнёшься. Будешь болтаться на дне, как скользкий ил. И я тебя спасать не стану. Я с добровольными утопленниками не работаю. Я спасаю только тех, кто борется. Слушай, могу дать ещё один совет. Сходи к психологу. Не выбирай специально к кому, к первому попавшемуся запишись. И всё ему честно вывали. Как на духу. И если человек, который не знает тебя, не знает твою маму, не любит твою жену так, как любишь её ты или как смог бы полюбить я, поставит тебе такой же диагноз, то спасай свою семью, и будет тебе счастье. Ну а уж если нет, то разводись.

– Я вообще не могу понять, о чём ты говоришь. Какой ил, какой психолог? Какие там органы ты собираешься удалять и кому? И что значит – ты женишься на моей жене? Я не понимаю!

– Ты знаешь, это даже хорошо, что ты не понимаешь. Хороший симптом. Очень даже обнадёживающий.

– Почему? Ты считаешь меня дураком?

– Нет, дураком я тебя не считаю. С дураком я бы дружить не стал. Просто мне нравится то, что ты тормозишь, – Иван улыбнулся и с удовольствием отхлебнул пиво. – Если бы ты сейчас быстро во всё врубался, я бы сделал вывод, что ты решение уже принял, что мозги твои от сомнений свободны. А ты тут сидишь, пиво пьёшь, со мной разговариваешь, а сам всё время о чём-то думаешь. Взвешиваешь, сомневаешься. Переживаешь. Это хорошо. Я по сей день, когда удаляю банальный аппендицит, не позволяю себе быть уверенным. Я сомневаюсь! Я сомневаюсь, Герка! Я всё время во время операции думаю об операции. И если мне кто-то, когда я накладываю швы, скажет, что женится на моей жене, я тоже не сразу врублюсь.

– А ты действительно женишься на Тане?

– Во всяком случае, предложение ей сделаю. Но до этого ещё далеко. До этого тебе ещё надо сходить к психологу, установить диагноз, принять решение и…

– А какой диагноз ты мне поставил?

– Утопленник. Безрукий, бесхребетный утопленник… Маменькин сынок, короче.

Георгий и Евгения

– Здравствуйте, Георгий. Меня зовут Евгения. Можете называть Женей или Жекой. Как вам удобнее.

– Здравствуйте. А меня, если вам несложно, называйте только полным именем. Все остальные варианты меня раздражают.

Клиент сидел на самом краю дивана в позе боксёра. Плечи сведены, напряжённый наклон головы, руки лежат на коленях, пальцы сжаты в кулаки. Смотрит недоверчиво. Исподлобья. Захотелось погладить его по голове. Как маленького. Но Евгения не считала правильным проявлять жалость и сострадание к тем, кто приходил в её кабинет.

– Конечно, Георгий. В мои планы вовсе не входит вас раздражать.

Георгий смотрел неуверенно. Не мог решить, как себя вести. Ёршиться или довериться. Женя решила, что доверчивые отношения в планы клиента не входят. Явно пришёл не по собственной инициативе. Надо дать ему время освоиться, почувствовать себя увереннее. Стать инициатором следующего вопроса. Евгения потянулась к столу, взяла свой рабочий блокнот. За годы работы она пришла к выводу, что мужчинам очень нравится, когда она во время сеанса ведёт записи. Любят мужчины, когда их слова записывают и цитируют. Психолог сделала первую запись: «Что-то Томка плохо выглядит. Надо бы пригласить её на бокал вина». Евгения представила себе вечер вдвоём с любимой подругой и невольно улыбнулась. Любила она проводить время с Томочкой.

– Вы надо мной смеётесь? – задиристо спросил Георгий.

– Я не смеюсь, я улыбаюсь.

– Чему?

– Просто так, Георгий. Без повода.

– Не понимаю…

– Просто день хорошо начался. Я люблю рано вставать. Особенно зимой, когда за окном ещё темно.

– Вы это серьёзно?

– Да, – уверенно произнесла Евгения. Ради работы можно и приврать. Лишь бы на пользу пошло. – А что нравится вам, Георгий?

– Мне? – Георгий отвёл взгляд и замолчал. Неужели у него ответ на каждый вопрос будет вызывать такие трудности, подумала Евгения. Нет, что ни говори, а с женщинами работать гораздо легче. Женщина к психологу приходит как к подруге, открыв все свои душевные закрома и шлюзы. С готовностью плачет и отвечает на вопросы. Вывыливает из себя то, о чём и сама не подозревала, и искренно удивляется забытым пластам своей жизни. И тут же начинает эти залежавшиеся пласты перепахивать. Я и лошадь, я и бык. Я и баба, и мужик… Женщины у психолога работают на износ, как археологи. Копают и копают. – Я даже и не знаю, что мне нравится.

– Не знаете, что вам нравится, или не хотите свои пристрастия озвучить?

– В чём вы меня подозреваете?

– Вас? Ни в чём, что вы. Георгий, вам нравится рано просыпаться?

– Мне?

– Да, вам, – Женя сделала очередную запись в блокноте:

«Я бы с таким сама развелась. Интересно узнать – кто его кукловод?»

– Нет, не нравится. Я люблю поспать. Но у меня нет такой возможности. Приходится работать.

– Приходится? Вам не нравится ваша работа? Или вам вообще не нравится работать?

– Что значит – мне не нравится работать? Я мужчина! А мужчина работать должен

– Должен, да, – легко согласилась Евгения и счастливо улыбнулась. Ей очень хотелось, чтобы Георгий почувствовал, что им восхищаются. Её восхищение поможет ему расслабиться и стать более открытым. – Это замечательно, что вы так высоко ставите чувство долга.

Георгий расправил плечи, расслабился, позволил себе немного более вольную позу. Облокотился на спинку дивана.

– Какое время года вам нравится? – Евгения решила сменить тему. Георгий моментально сгруппировался и вновь сжал кулаки. Очередная запись в блокноте: «Не любит неожиданной смены направлений. Привык жить по пунктам. Кто эти пункты расписывает?»

– В каком смысле?

– В прямом. У природы нет плохой погоды и есть четыре времени года. Какой предпочитаете вы? Зима, весна, лето, осень?

– Мне, в принципе, без разницы.

– То есть все периоды вашей жизни окрашены одинаково? Нет ни цветения, ни листопада?

Георгий недоуменно пожал плечами.

– Постарайтесь ответить мне, Георгий. Пожалуйста. Сравните своё ощущение жизни с каким-нибудь из времён года.

– Наверное, зима, – неуверенно проговорил Георгий. – Всё под снегом.

– Снег? Чисто и холодно?

– Чисто, да.

– Вы любите чистоту и порядок?

– Да, люблю. Во всём.

– И любите, когда холодно и снежно?

– Нет, люблю, когда тепло.

– Тогда почему зима?

– Не знаю.

– Не потому ли, что я зиму назвала первой, когда перечисляла времена года? Вы озвучили то, что первым услышали.

– Не знаю, – Георгий выглядел растерянным.

– А в какое время года вы познакомились с женой? – Евгения внимательно смотрела на клиента. Ей была очень интересна его реакция на очередной неожиданный поворот в разговоре.

– Весной, – Георгий неожиданно улыбнулся и стал выглядеть гораздо моложе. – Мы познакомились весной. А летом уже поженились.

– Так почему разводиться решили зимой? Вы ещё не пережили свою общую осень.

– Разводиться? – Георгий как-то весь засуетился, поддёрнул рукава рубашки, расслабил узел галстука. – С чего вы взяли, что я решил разводиться?

– Я до начала нашего с вами сеанса просмотрела анкету, которую вы заполнили с администратором. Вы все пункты заполняли сами. В графе «Причина визита к психологу» вы написали – развод. И я взяла на себя смелость решить, что разводиться вы собрались с женой. С кем же ещё? – Евгения постаралась придать своему взгляду как можно больше наивного выражения.

– Да, конечно, – Георгий начал нервно выкручивать суставы пальцев. Женю этот глухой звук раздражал невероятно, но она продолжала улыбаться. Работа с клиентами научила её сдержанности, и эта сдержанность порой здорово помогала ей в отношениях с мужем. И муж, Евгения была в этом уверена, очень эту её сдержанность ценил. – Но я даже не предполагал, что вы причину визита к вам воспримете как окончательное решение.

– Нет, что вы. Если бы вы приняли окончательное решение, то вы бы пошли в загс.

– Я просто хотел обсудить…

– Конечно.

– Окончательного решения я ещё не принял.

– Естественно.

– Возможно, вы меня убедите, что разводиться не стоит.

– Возможно. Только убеждать я вас не буду. Возможно, вы сами примете решение, что развод – это совсем не то, что вам необходимо на данном этапе жизни.

Георгий перестал хрустеть пальцами. Приосанился.

– А с женой вы уже обсудили предполагаемые изменения в ваших отношениях?

– Нет, что вы! Для чего?

– Что значит – для чего? Она лицо заинтересованное. Или вы боитесь, что жена с лёгкостью на развод согласится?

– Я ничего не боюсь.

– То есть вам безразлично мнение жены? И если она с радостью согласится на развод, у вас в душе ничего не дрогнет?

– При чём тут душа?

– А в какой части тела у вас обычно ёкает? – Евгения позволила себе дружескую улыбку. Георгий этого себе не позволил. Смотрел серьёзно. Даже осуждающе. Женя потянулась к блокноту: «Никакого чувства юмора. Жить с такими сложно».

– Что вы всё время пишете? Вы ставите мне диагноз?

– Диагноз? – Евгения с удивлением приподняла брови.

– Нет, что вы. Я диагнозы не ставлю. Я психолог, не психиатр.

– Не ставите? – Георгий выглядел разочарованно. Жене показалось, что он сейчас уйдёт, так и не раскрывшись.

– А вы пришли за диагнозом?

– Просто мне сказали… – Георгий не стал договаривать, кто и что ему сказал, и разочарованно развёл руки.

– Вы с кем-то обсуждали свой приход к психологу? Или обсуждали возможный развод?

– Нет, – быстро ответил Георгий. – Ни с кем ничего я не обсуждал. Это не в моих правилах. Мужчина должен сам разбираться со своими проблемами.

Евгения молчала. Она решила дать клиенту время на обдумывание. В блокноте появилась запись: «Во второй раз звучит слово „должен“. Надо оплатить сегодня коммунальные услуги».

– У вас нет друзей?

– Есть. Друг. Вернее, был. До вчерашнего дня.

– Вы приняли решения заодно развестись и с другом? Чем он вам не угодил? Чем он вам не угодил именно сейчас, когда мы с вами беседуем о вашем предполагаемом разводе с женой?

Георгий насупился и отвёл взгляд.

– Ваш друг и ваша жена – они знакомы?

– Да. Мы все познакомились в один вечер. Той весной.

– И вы с другом одновременно влюбились?

– Нет! Полюбил я! Во всяком случае, о его чувствах я ничего не знал!

– Хороший друг. А когда узнали?

– О чём?

– О его чувствах.

– Ничего я о его чувствах не знаю! Мужчины не обсуждают свои чувства! Мы говорим о футболе, о политике. О посторонних женщинах, в конце концов.

«Только мне не надо говорить, о чём говорят мужчины» – подумала Евгения. Она взяла в руки блокнот, проследила за реакцией Георгия. Как только он понял, что диагноз она ему не ставит, её записи перестали его волновать. «Интересно, какой диагноз ему поставил друг?»

– Вы не делитесь своими чувствами с другом, не обсудили своё предполагаемое решение с женой, не хотите начать откровенный разговор со мной. На чьё мнение, кроме своего личного, вы ориентируетесь?

– Ни на чьё! – запальчиво проговорил Георгий. – Мужчина должен сам принимать решения.

– Должен. Конечно, должен. И зарабатывать должен. И не должен ни с кем обсуждать свои проблемы. И сам принимать решения должен. Но понимаете, Георгий, мужчины – они тоже люди. Такие же, как и женщины. Со своими слабостями, горестями и сомнениями. И жить в семье, но опираться только на своё чувство долга – это, на мой взгляд, не совсем правильно.

– А что правильно, на ваш взгляд? Что вы мне собираетесь посоветовать?

– Посоветовать? Нет, советовать я вам ничего не буду. Я

могу только порекомендовать.

– Ну так рекомендуйте. Должна же быть хоть какая-то польза от нашего общения.

Евгения сделала вид, что не расслышала сарказма в словах клиента. Ну, хочется мужику выпустить пар – да ради бога. Ни в её кабинете, ни в её душе этот пар не осядет. И ошпарить её этим чужим паром невозможно. И ничто в ней не заржавеет.

– Я бы вам порекомендовала найти кого-то, с кем вы одинаково мыслите. Так сказать – единомышленника. Больше общаться с этим человеком. Иногда через общение с кем-то мы лучше понимаем самого себя. И хорошо было бы, чтобы человек этот относился к категории тех людей, кому вы ничего не должны.

Георгий отвёл от неё взгляд и задумался. Перебирал в уме своих знакомых. Неожиданно посветлел лицом.

– У меня такой человек есть. Мы мыслим одинаково. Но у меня не всегда получается общаться с ней на равных.

– Это женщина?

– Да.

– Вы в неё влюблены?

– Скорее нет. Но она мне дорога.

– Она ваша начальница?

– Нет.

– Георгий, мне приходится все ответы из вас вытягивать клещами. Если эта женщина вам симпатична и она не ваш начальник, то что мешает вашему общению на равных?

– Ну, я даже не знаю, – Георгий замялся и отвёл взгляд.

– Боюсь, что вы меня не поймёте. Жена в этом вопросе меня тоже не понимает.

– Я постараюсь понять. Мне это будет сделать легче, чем вашей жене.

– Почему?

– Хотя бы потому, что я вам не жена. Кто эта женщина?

– Это не совсем женщина. Вернее, совсем не женщина. И

она не может говорить.

– Она немая? – участливо спросила Женя.

– Нет, – Георгий сделал глубокий вдох, задержал дыхание и прикрыл глаза. Со стороны казалось, что он готовится к прыжку в море с высокой скалы. Он точно знает, что прыгнет. Но не уверен, что выплывет. Не уверен, что будет понят. – Это моя собака.

– Собака? – Евгении удалось подавить в себе желание высказать клиенту всё, что она о нём думает. – Вы меня, мягко говоря, удивили. Когда я предложила вам найти единомышленника, вы мне сказали, что такой человек у вас есть. Но собака не человек, Георгий.

– Это вам она не человек. И моей жене она не человек. А по мне – очень даже человек! Лучший в моей жизни! Лучше жены!

– И лучше мамы?

– Какой мамы?

– Вашей мамы. Ваша собака лучше вашей мамы? У вас есть мама, Георгий?

– Да что вы себе позволяете! – вскинулся клиент. Вышел из себя, поняла Женя. И это хорошо. Вышедший из себя человек раскроется лучше. – Как вы можете сравнивать собаку с мамой?

Евгения решила выдержать паузу. Пауза необходима была не клиенту, а ей самой. Взяла блокнот. «Скорее всего, кукловод – это мама». Мамы – они бывают разные-всякие. И созидающие, и разрушающие мир детей своей любовью.

– Вы же сравниваете собаку с женой. Я подумала, что нет большой разницы…

– Разница есть!

– Хорошо, разница есть. Я вас услышала и поняла. Евгения посмотрела на клиента и выдала свою самую обезоруживающую улыбку. Когда-то она часами репетировала эту улыбку перед зеркалом. Лучшее оружие при работе с мужчиной. Этой улыбкой она как бы признавала своё согласие с его мнением, свою уступчивость, своё нежелание оспаривать мужское видение мира. Подумаешь – я психолог, ты клиент. Ты – Мужчина и поэтому прав! Как бы… Надо организовать специальные курсы для жён. Обучать всех желающих этой универсальной улыбке. И меньше станет разводов. Она, Евгения, в этом уверена.

Георгий смотрел на психолога, как человек, который споткнулся и теперь не уверен, что сможет идти дальше, не хромая. Смотрел настороженно. Что это она не оспаривает его мнение? Сидит, улыбается… Влюбилась, что ли? Это, конечно, приятно, что влюбилась, но всё равно нельзя ей позволять плохо говорить о маме.

– Если бы вы знали мою маму, то не стали бы сравнивать её с собакой, – проговорил Георгий.

– Да, я, к сожалению, с вашей мамой незнакома. Предполагаю, что она очень достойная женщина.

– Очень достойная, – подтвердил Георгий.

– А дети у вас есть?

– Сын.

– На кого он похож?

– На мою маму.

– Внешне?

– И внешне тоже.

– А на свою маму ваш сын похож?

– На кого? – Евгения поняла, что клиент запутался в родственных связях.

– На вашу жену.

– Непохож, нет.

– Жена, в вашем понимании, до мамы недотягивает?

– Недотягивает.

– А по каким критериям недотягивает? Мама лучше готовит? Лучше ухаживает за вашим сыном? Проявляет больше понимания? Мама более женственна? – психолог сделала небольшую паузу и внимательно посмотрела на клиента. Он расслабился. Ему нравилось всё то, что она говорила о его родительнице. Он согласно кивал головой. Соглашался. Самое время нанести неожиданный удар: – Мама лучше в постели?