Отцовская книга. Объединённая версия. Пока не поймёшь истинную ценность Знаний, твой жалкий удел – лишь покупать вещи

– С великим почтением и уважением принимаю и я Честь испить с вами, друзьями моими, чашу сию, – в тон ему проговорил старый лекарь с весёлыми, смеющимися глазами, потихоньку впуская в свой организм миллилитры горячего пива, – да, не иссохнут источники, что льют радость в сердца наши, огнём вскормленные, посредством таких вот, как сейчас, восхитительных напитков…, и, да, не оскудеют закрома потаённые, что даруют празднествам этим яства, встающие непреодолимой, ну, или практически непреодолимой стеной на пути густых и непролазных туманов, жаждущих утащить в полон головушки наши светлые…, и да не оставят нас Предки Великие, чья мудрость…, раз за разом…, духовного обогащения ради и последующих трудов праведных сводит за трапезой общей таких достойнейших, без малейшего преувеличения, людей, как мы, побратимы вы мои наречённые, велеречивостью отнюдь не обделённые.

– Аминь, – закончил Рагнир, осушив до дна деревянную чашу. Будем здравы, – и, сбрызнув на пол последние капли, нарочито осторожно передал Вереге драгоценную реликвию его Рода. Я так понимаю, учитель, что в свете текущего ассортимента употребляемых напитков для заботливо собранных мною сегодня ни свет ни заря капель росы в настой ваш утренний, места явно не предвидится…?

– Увы, и, ах… Есть время для настоя, и есть время для чаши круговой…!

Друзья дружно посмеялись и принялись за еду, одновременно обсуждая планы на будущее.

– Ну, что… Я предлагаю пойти налегке, возьмём с собой только самое необходимое, – сказал Габринус. Путешествие предстоит довольно длительное и, судя по всему, нелёгкое…, трудностей, к бабке не ходи, будет с избытком, так что, орлы мои быстрокрылые, чем быстрее втянемся мы в условия походной жизни, тем скорее расслабимся и начнём получать какое-никакое удовольствие от нашего с вами приключения. Обрубив же загодя, ещё на берегу, большинство веревок комфорта из привычных и, вроде как, необходимых вещей, мы придадим сему важному процессу адаптации нужное ускорение.

– По Душе пришлись мне слова твои, атаман! Любо! Счастье всегда идёт рука об руку с Дерзостью и Отвагой. И пусть звезда Мужества нашего, великого, как айсберг, в своём основании…, и также до времени частенько сокрытого, освещает нам путь!

Скоро дума думается, да не скоро дело делается. Однако, сия поговорка здесь попросту дала сбой. Достав из кладовки небольшие кожаные дорожные ранцы и сложив туда общими усилиями всё необходимое, друзья вышли во двор, чтобы вырезать походные жерди. Они представляли из себя длинные, выше человеческого роста, деревянные шесты, к которым сантиметров за сорок от вершины с помощью ремней привязывались небольшие крепкие перекладины для образования крестовины…, затем к ним приторачивались ранцы с провизией и другими необходимыми в дороге вещами, такими, как шерстяные одеяла, инструменты, сменная одежда, ну, и тому подобное дополнительное материальное обеспечение. Носилось сие нехитрое приспособление на плечах…, в случае же усталости шест просто-напросто упирался нижним концом в землю, давая возможность путнику слегка передохнуть. Закончив с приготовлениями и громко выдохнув, вся троица, как по команде, уселась на большую широкую посеревшую от времени и осадков, но всё ещё довольно крепкую и вполне себе добротно выглядящую скамейку, стоявшую перед домом. У каждого в голове проносились собственные мысли и воспоминания… Они покидали этот дом, не зная, когда вернутся…, и вернутся ли вообще, но желание всего нового, неизведанного решительно толкало наших друзей вперёд. Посидев на дорожку, они встали, молча заколотили дом, взвалили на плечи вещи и, не оглядываясь, двинулись навстречу судьбе и грядущим приключениям, ощущая где-то внутри себя всё нарастающую и распирающую грудь невообразимую радость от престоящих событий и полной неизвестности.

Через час-полтора пути от присутствовавшей было вначале бодрости не осталось и следа. Время близилось к обеду, Солнце припекало, плечи от непривычной нагрузки сильно болели, и путешественники, чуть посовещавшись для проформы, большинством голосов приняли решение остановиться на привал, дабы переждать полуденный зной…, по крайней мере, так звучала официально выдвинутая версия столь непродолжительного начального марш-броска от зачинателей сего похода. Побросав поклажу в тени огромного дуба, Габринус и Верега распластались по земле. Рагнир же, почти не скрывая рвущуюся из всех щелей улыбку, подал им флягу с водой, которую сотоварищи его многоопытные опустошили в мгновение ока. Напившись, Верега, кряхтя, пробормотал с весьма озадаченным видом:

– Честно говоря, я ожидал от себя большего…

– В Душе своей мы всегда остаёмся витязями, младыми да удалыми, – сказал Габринус с усмешкой, – хотя телесная оболочка наша с годами, отнюдь, не молодеет…, тем более с годами ленивой размеренной жизни, лишённой всяческих ограничений и преодолений. Как ни крути, теряется былая хватка и острота ума. Чего, уж, там… Размякают богатыри и становятся тяжелы на подъём. Слава Предкам, что мы с тобой вообще, друг мой слегка великовозрастный, нашли в себе силы сбросить всё это огорчение и отправиться в путь… Одному Рагниру, кажется, сей поход не доставляет абсолютно никаких трудностей – молодость. Смотри-ка, уже и костёр развёл, и воду под чай поставил…, – красота, однако, получается!

Под котелком весело трещали сухие ветки. Приятная тень от раскидистого древа прикрывала палящее Солнце, а прохладный ветерок незаметно выдувал из головы сумбур и накопившуюся усталость. Настроение приверженцев активного отдыха постепенно приподымалось. Уже и голос звучал веселее, и мысли в голове бродили посвежее.

– А куда мы собственно идём? – после нескольких минут неспешных раздумий с чувством произнёс Верега.

– Тише…, тише…, не торопись…, быстрый парень, позволь уточнить, мы идём уже почти два часа, а ты только сейчас задался этим вопросом…? – рассмеялся Габринус. Не волнуйся, твоя прозорливая обеспокоенность близка мне. На Север мы идём…, туда, где все ответы.

– То, что идём мы на Север, я и так уже понял, но куда конкретно…?

– Туда, где веет Силой Наших Великих Пращуров. Но для нас гораздо более важен, не конечный пункт назначения, как бы парадоксально сие ни звучало, а Путь, сам по себе. И чем тяжелее будет этот Путь, тем лучше.

– Никогда бы не подумал, что мой друг – любитель самоистязаний.

– О чём ты…? Только тот, кто научил себя преодолевать трудности, сможет от Души рассмеяться в лицо любой трагедии, с которой решит познакомить его Жизнь.

– Тогда надеюсь, что смеяться по этой причине мы будем не слишком часто и не особо надрывно, – усмехнулся Верега.

– То, за что не заплачено собственной кровью, всегда быстро выветривается из человеческой сущности…, по-настоящему же важные вещи определяются исключительно по надрыву и сверхнадрыву душевных и физических сил. Важно только то, что преодолел именно ты. Важен твой Путь преодолений…, он определяет тебя…, и у каждого, заметь, он свой. В процессе преодоления трудностей формируется система ценностей, свойственная именно тебе…, формируется твоё осознание Добра и Зла. Чем больше труда ты вкладываешь в достижение поставленной цели, тем более значимым становится для тебя и результат сего процесса…, а то, для чего были приложены максимальные усилия, и то, что позволяет тебе невозмутимо и снисходительно смотреть на других людей, ощущая своё собственное подавляющее превосходство над ними, свою внутреннюю Мощь и Силу, будет являться определяющим в твоей личности. Поэтому запомни, мерило ценностей всегда будет у каждого своё…, и это вполне нормально и предсказуемо. Этим мы и отличаемся друг от друга. Если же перед тобой встаёт желание, понять другого человека, увидеть скрытые мотивы его поведения, то узнай путь преодолений его, и ты раскроешь для себя его глубинную суть…, проникнешь во все тайные стремления и желания его…, поймёшь, что от него можно ожидать, и сможешь предвидеть дальнейшие его шаги.

Когда вода закипела, Рагнир бросил в котелок горсть листьев чёрного чая и сахар, дал образовавшейся пенке подняться и быстро снял тот с огня, не допуская перехода варева в открытое бурление. Так он повторил несколько раз, затем добавил орехи, листья мяты и накрыл крышкой, давая напитку немного успокоиться и настояться. Габринус с Верегой смотрели на сей процесс с нескрываемым умилением, ведь ничто так не радует глаз, как вид хлопочущего по твою Душу сотоварища. Тем временем, молодой человек достал из ранца верегову чашу и, получив предварительное согласие у её обладателя, осторожно перелил туда уже заварившееся обжигающе горячее содержимое походного котелка, после чего вернул фамильную реликвию хозяину, который, благодарно её приняв, с жаром выдохнул и сделал небольшой, но довольно продолжительный, с характерными свистящими, чуть булькающими нотками, глоток, как оказалось, терпкого крепко-ароматного божественного напитка. Сладкая нега медленно потекла по его довольной физиономии, и, поведя носом по ветру, удовлетворённое создание передало эстафету дальше по кругу. Отведав сей амброзиеподобной субстанции, сознание друзей взлетело…, можно даже сказать, воспарило к Небесам, примеряя там на себя неуловимо тонкое очарование и призрачную Красоту такого вот жизнеутверждающего момента… Оно буквально напитывалось им…, напитывалось его животворной всепроникающей энергией, способной не только утолить жаждущие приключений Души, но ещё и бонусом вплести Силу мощного ясного, чётко структурированного логического мышления в бушующие и пламенные порывы их трепетных Сердец.

Отдохнув мыслями и телесами, путешественники собрались с силами и неспешно двинулись дальше. Рагнир шагал рядом с Габринусом, Верега – чуть позади, что-то весело насвистывая себе под нос.

– Учитель, а почему за всё время, что мы знакомы, я никогда раньше не видел, чтобы ты использовал свои способности? … И есть ли другие, такие, как ты…?

– Как мы, мой мальчик, как мы…, теперь ты один из нас. И, да, есть и другие. А способности свои мы стараемся не афишировать и использовать только в случае острой необходимости…, ведь люди, в основной своей массе, не особо, мягко сказать, расположены к тем, кто обладает чем-то недоступным для них или же просто думает иначе, чем они. Исключение, такие вот, как Верега, – Габринус широко улыбнулся, – я знаю его уже очень много лет, и иногда мне кажется, что он знает о Счастье гораздо больше, нежели большинство человеческих особей на нашей планете. Наблюдая за ним, как плывёт по Жизни, взрезая волны, его простая крепкая, но гордая лодка, не взирая на все волнения, шторма и трудности Пути, с неизменным развевающимся стягом белозубой улыбки, мне хочется петь песни и хохотать прямо до слёз. Люблю его, что поделать. Я хочу, чтобы ты понял, люди очень завистливы, и зависть эта своими мелкими, на первый взгляд, червоточинами способна разъесть и самые благородные Души… Помни, не один гордый утёс пал жертвой крохотных дождевых капель. Мы и такие, как мы, всегда являлись и всегда будут являться укором их собственной мелкой жизни, с их ничтожными проблемами и такими же ничтожными добродетелями. Они хотели бы думать, что она, их жизнь, чего-то стоит…, но одно твоё присутствие доказывает им обратное. Они, как домовые декоративные собачки, всегда чувствуют присутствие дикого необузданного зверя, не способного на поклонение, вжимаются в своё место, пытаются тявкать с безопасного расстояния, но стоит им только улучить момент, заметив, например, что отвернулся ты, то эти жалкие злобные твари, интерпретировав сие, как знак, дарованный им свыше, тут же постараются укусить тебя побольнее. А когда такие вот собачки собираются сворой…, то превращаются вообще в отвратительное чудовище, источающее зловонный смрад гниющих остатков из своей оскаленной пасти. И имя этой своре – толпа. Чувство стадности среди людей очень сильно. Жмутся такие вот мелкие, ничего из себя не представляющие собачонки друг к другу, чувствуют рядом таких же, как они…, злоба и зависть одной передаются другим…, и вот уже вся эта свора, движимая самыми низменными инстинктами Души, готова разорвать любого, кто будет хоть чем-то отличаться от них…, кто покажется им опасным или даже того, кто просто, волею случая, ненароком оказался на пути их движения.

– Так это зависть делает людей такими озлобленными…?

– Понимаешь, многие даже не могут признать, что испытывают зависть…, им попросту не достаёт Величия, чтобы честно принять себя…, принять свою сущность…, а далее уже перебороть это и двинуться дальше по пути собственного познания и саморазвития… Они живут себе в своём тихом болоте, где всё установлено, всё знакомо, и нет никаких потрясений. Им удобно так жить. Они думают, что нашли своё счастье. Ядовитые испарения затхлости, разложения и медленного умирания, что витают повсюду, их не волнуют. Они окружены такими же, как они, где все равны и имеют одинаковые понятные желания. И тут, представь, появляешься ты, с горящими глазами, гордым и несокрушимым взглядом, не признающий никаких авторитетов и все подвергающий сомнению. Они пытаются сманить тебя на свою сторону, бахвалясь установленным порядком, пытаются прельстить тебя своими мелкими добродетелями, дабы преклонил ты голову перед их ценностями, и в твоих глазах обрести бы собственную значимость… Но, выслушав всю их тираду…, приблизившись к их самому сокровенному, ты просто проходишь мимо…, а такое они никогда и никому не прощают. Месть и зависть заполняют их и без того неглубокие Души…, целиком заполняют…, без остатка, и, переливаясь через край, этот отвратительный, дурно пахнущий суррогат постепенно вытесняет собой всё остальное.

– Да ты, брат мой, совсем не любишь людей, – остановил рассуждения Габринуса Верега.

– Что ты…, я всей Душой люблю людей…, более того, я в них верю…, я вижу какими они могут быть…, и ради этих будущих людей я готов говорить самую горькую и неприкрытую Правду, в надежде достучаться до их заплывших жиром и ложными ценностями мозгов. Увести из стада хотя бы тех, кто ещё в состоянии очнуться от наркотического фимиама иллюзии Жизни – вот, моя главная цель и первостепеннейшая задача…, открыть им глаза, растрясти их замершее скукоженное ментальное болото и дать толчок к Развитию…, и даже не столь важно, в каком направлении оное пойдёт…, в любом случае это будет шаг вперёд…, шаг к будущему Величию Человека…, главное, двигаться…, главное, не спать…, ведь за остановкой – лишь Смерть…, ну, или состояние, к ней близкое. Но я уверен, что ещё есть время…, всегда есть время…, я искренне в это верю…, не всё потеряно…, а хоть бы где-то и так…, есть мы…, а мы не отступим…, и не уступим…, и будем бороться…, всегда, везде и при любых обстоятельствах…, в этом, да и во всех других мирах.

– С такими речами тебя безумцем всенепременно назовут власть имущие и спрячут куда подальше, чтобы людей не баламутил, – криво усмехнулся Верега. Опасен ты для толпы.

– Зришь в корень, старый друг, поэтому иду я своей стезёй Величия…, осторожно и с умом иду, – рассмеялся Габринус. Научить людей думать самостоятельно…, видеть первооснову вещей, а не навязанную извне искажённую картину мира нелегко…, особенно когда с детских лет вдалбливается удобная для управления ими модель поведения…, когда непрерывно разжёвывается и вкладывается в ещё неокрепшее сознание ребёнка нужные для текущей власти понятия Добра и Зла…, когда делается всё, чтобы любознательный и познающий детский мозг думал только в «правильном» направлении…, а, желательно, вообще не думал…, лишь чётко следовал инструкциям. Хорошо ещё, если вкладываемая информация исходит от здоровых людей…, а что, если они больны…? Человек всегда должен развиваться, добиваться Знаний, созидать…, а для этого у него должно сформироваться разумное критическое мышление… Всё должен он подвергать сомнению…, всё должен он испытывать на прочность…, Врага своего должен искать человек…, причём во всём и во всех, с кем сталкивает его Жизнь… Запомни, только в противостоянии рождается истина, только в преодолении формируется стоящий Человек…, Человек с большой буквы. Тут Габринус задумчиво посмотрел на Рагнира: даже ближайший друг твой должен стать Врагом твоим…, чтобы в противоборстве с ним творились новые созидающие ценности ваши…

– Но, учитель, я же, если объективно разобраться, тоже в какой-то мере завидую вам с Верегой, но от этого не становлюсь исчадием ада… Надеюсь….

– Человек обычно видит в людях то, чего, по его мнению, ему не достает. Дальше, в большинстве случаев, возникает зависть. После этого у него есть два пути. Первый, чтобы не завидовать, он делает этого человека своим другом, подменяя зависть любовью и почитанием; второй, делает человека своим врагом, если ему не хватает смелости просить о дружбе, – улыбнулся Габринус. Я понимаю, Путь самопознания опасен и труден, много искушений и препятствий встретится тебе на пути, много ложных целей попытаются увести тебя в сторону, но ты всегда должен твёрдо следовать своей дороге, своим умом жить, на своей Войне воевать, за свои ценности сражаться, непрерывно ища и выискивая себе Врагов и противников как во внешнем периметре, так и внутри себя самого, и пусть Победа будет тебе наградой, самосовершенствование – знаменем твоим, а земля будущего Человека станет твоим достоянием.

Так незаметно, за разговорами, друзья подошли к окраине обжитой территории, которая обозначалась на местности большим пограничным камнем. Поравнявшись с ним, Габринус положил ладонь на его гладкую, лишённую всяческих выбоин поверхность, прикрыл глаза и замер. Вдруг, на камне стали проявляться непонятные символы…, они становились всё чётче и чётче, пока не вспыхнули странным зеленоватым светом… Старый лекарь убрал ладонь и символы, проявив напоследок свою Силу, осторожно погасли, стерев под изумлёнными взглядами его спутников какие бы то ни было следы своего присутствия.

– И что это было…? – с едва уловимым, но всё же заметным волнением произнес Рагнир.

– Бечата. Или печать, по нашему…, моя печать. Я снял её с пограничного камня, в знак того, что покинул данную территорию.

– И для чьих глаз такая бечата ставится…?

– Для тех, кто способен увидеть, – улыбнулся Габринус, – ты ещё научишься…, всё впереди!

– А я вот нисколько не удивлён, с долей нарочитого пренебрежения сказал Верега. Только слегка выпученные глаза да появившаяся хрипотца в голосе после увиденного ставили под сомнение это его нарочито самоуверенное высказывание.

– Ну, а я вот как-то сразу так и подумал, – серьёзно заявил Габринус и от Души рассмеялся.

– Что, куда теперь? – окончательно придя в себя, спросил Рагнир.

– Если не знаешь куда идти, то это значит, что для тебя открыты абсолютно все Пути…, но нам, конкретно, как я уже говорил, нужно на Север, – задумчиво произнёс негласный предводитель отважной тройки, – правда, через пару часов будет закат, так что остановимся на ночлег здесь, …место вроде располагает: обзор хороший, недалеко река, – что ещё надо, чтобы встретить вечер в приятной сердцу компании.

На том и порешили. Скинув с себя всю поклажу, друзья, не торопясь, принялись разбивать лагерь. Собрали хворост, развели костёр, принесли воду, поставили на огонь котелок для чая и еще один – для похлёбки, в который положили прихваченные из дома свежие овощи вперемешку с кусками нежнейшего вяленого мяса ягнёнка, сдобренного нотками ароматного шалфея…, посолили, поперчили и оставили тушиться. За сим нехитрым времяпрепровождением, усталость, накопившаяся за день, быстро сошла на нет, а манящие запахи готовящегося ужина, хоть и будоражили воображение изрядно проголодавшихся путешественников, всё же приносили им некоторое успокоение открывающейся перспективой…, до звенящего ощущения счастья, конечно, было ещё далеко, однако, предпосылки к нему уже виднелись на горизонте.

Легкое томление в ожидании походной трапезы под незатейливую мелодию потрескивающего костра незаметно для человека перезагружает любое сознание…, и даже самое заиндевелое из них постепенно раскрепощается, начиная вбирать в себя всю полноту чувств и ощущений, всю дикость и первозданность энергии этого сильнейшего образа.

– Да, уж, не хлебом единым жив человек, – вымолвил Верега, жадно поглощая только что снятую с огня похлёбку.

– А чем же ещё? – смеясь, проговорил Рагнир.

– Как чем…? Горячим бульоном, нежнейшим мясом и добрым элем.

– Ну, с элем, положим, может выйти промашка.

– Ничего…, чай тоже подойдёт…, кстати, что там с ним…?

А чай в это время спокойно попыхивал на остывающих угольках костра, насыщаясь ароматным дымком, запахами окружающего пространства и пропитываясь волной багряного закатного зарева, способной примирить и самые дерзновенные Души.

– Почти готов, – отозвался Рагнир.

– Тогда не соблаговолите ли вы, молодой человек, налить этому сгустку могучей первобытной энергии чашу приготовленной вами амброзии для сугрева и более полного отдохновения его неистового Духа.

– Какому еще сгустку…? – вопросительно изогнул бровь Габринус.

– Он перед вами, – Верега взял многозначительную паузу, повернулся в профиль и, втянув, насколько позволяла стройность, свой живот, замер на месте, давая зрителям проникнуться и насладиться величием момента, способного, по его глубокому убеждению, перетряхнуть глубинные основы Душ и разметать по разным сторонам твердыни разума у наблюдавших сей потрясающий воображение образ зрителей. Средоточие добродетелей и божественной ярости во плоти… Разве ты, о, скопище вселенской мудрости и кладезь сокровенных знаний, не видишь этого…?

– Ну, если на то пошло, то кладезь сокровенных знаний определенно видит сгусток могучей первобытной энергии, – расхохотался Габринус.

Так, за шутками и дружеским подтруниванием друзья встретили окончание первого дня своего увлекательного похода.

***

Проснувшись с рассветом, Рагнир развёл огонь. Тут же поближе к теплу после промозглой ночи потянулись и его сотоварищи.

– Да…, путешествие определённо перестаёт быть томным… У меня всё тело закоченело, купаясь в лучах этого ночного светила с именем Месяц. Дайте же скорее чего-нибудь горячего, согреть мои оледеневшие чресла, – пробурчал проснувшийся Верега.

– Вчерашнюю похлёбку будешь…? Горячая уже…, – предложил Рагнир.

– Благодарствую…, конечно, буду, а то как-то, уж, совсем не можно нормально двигаться в суровых условиях прохлады такой.

Тем временем Габринус со слегка заспанными глазами неспешно колдовал над каким-то отваром. Он побросал в горячую воду смесь чёрного и иван-чая, добавил кусочки сушёных яблок и груш, опустил веточки ароматной душицы, дал раствору настояться и перелил тот в верегову чашу. Затем осторожно примешал к нему капли росы, что ещё вчера были собраны Рагниром, отхлебнул немного, причмокнул и передал братину сотоварищам. Друзья, внимательно наблюдавшие за всем этим долгоиграющим священнодейством, благоразумно молчали. Однако, приняв напиток, Верега всё-таки не смог удержаться от язвительного замечания:

– Ну, и как…, стоило так долго корпеть над обычным чаем?

– А ты попробуй, – предложил Габринус.

Верега сделал глоток, потом ещё один, и вместе с разливающимся по телу приятным теплом утреннее ехидство из него мало-помалу улетучилось. Он взял себя в руки, приосанился, в той мере, какая оказалась возможна при его нетривиальной комплекции, приободрился, взбрыкнул и заразительно растёкся перед собратьями в довольной желеобразной улыбке:

– Жить, как говорится, хорошо, други вы мои верные! – его огромное тело, слегка гоготнув для разгона, стало потихоньку колебаться и, наконец, видимо, поймав ритм, вольготно и ярко, от Души рассмеялось в полный голос.

– Божество актёров потеряло в тебе сподвижника своего…, уж, больно переменчивы настроения твои сегодня, друже.

– Извини, Габринус, извини, друг, злость с утра обуяла, перемёрз, наверное. Благодарю за чай. А чем тебе так актеры не угодили?

– Слишком, уж, переменчиво нутро этих служителей Мельпомены…, сегодня они думают так, завтра – по другому, послезавтра – опять по новому. На пьедестал у них возносится то, что производит вокруг себя больше всего шума…, ему они поклоняются, его боготворят, ему дары приносят и к нему стремятся…, истинной же сутью вещей в таком сообществе интересуются весьма и весьма скромно. Мерилом успеха для представителей сей лицедейской братии является лишь слава да гром фанфар, причём чем выше будет уровень децибел, тем, по их разумению, лучше…, так тщеславны они. Предмет их гордости то, что способны заставить они уверовать других…, мало, правда, при этом заботясь, во что конкретно… Да, быть может, они гордятся собой и своим искусством, но при этом всегда остаются слишком неуверенными в себе, жадно ловят они восхищённые взгляды толпы, алчно лакают похвалу из её рук, жаждут, чтобы научили их верить в самих себя. Зрители нужны им, и неважно какие…, только в их присутствии проявляется в них некое показное мужество, коленопреклонённая добродетель и лицемерное сострадание. Заставить окружающих поверить хотят сии чуткие натуры, что внутри они так же хороши собой, как и снаружи. В общем, не по нраву мне они…, слишком дурной запах от них исходит.

– И что же, никакого позитивного отклика в Душе твоей они не вызывают…?

– Смех мой они вызывают, чем тебе ни позитивный отклик?

– Постой, учитель, по твоему мнению выходит, что все актёры – тщеславные, самовлюблённые и неуверенные в себе глупцы…?

– Конечно же, нет…, ты забыл добавить лицемерные сластолюбцы, слизывающие плевки обожания разлагающейся толпы и лелейно вскармливающие ими своё собственное чудовище – больное себялюбие… Но и среди людей, не сделавших лицедейство своей профессией, часто встретишь вот таких вот обманщиков. Правда, надо отдать должное…, в куче навоза всё же нетнет, да и можно отыскать настоящую жемчужину, глубокие здоровые Души, чистые родники, ищущие и созидающие…, но так их мало…

Завершив завтрак, друзья стали собираться в путь…, сегодня им предстояло двигаться вдоль реки, течение которой, как заметил Габринус, имело то же направление, которого придерживались и они сами, а посему было решено строить плот. Вооружившись топорами и пилой, друзья отправились вдоль берега реки на поиски подходящих для строительства деревьев. Верега, как самый опытный, шёл впереди, по дороге рассуждая о достоинствах путешествия на всевозможных плотах и огромной важности правильной их постройки.

– В бытность мою, мальчишкой… Да, да, сразу прерву ваш только начинающий поднимать голову скепсис, этот могучий колосс, которого вы имеете Честь лицезреть перед собой, когда-то был мальчишкой. Так вот, будучи мальчишкой, я страстно желал переплыть реку, протекавшую вблизи дома моей матушки, но плавал я, надо сказать, весьма отвратительно…, кстати, сейчас моё умение в этом вопросе к сожалению также не претерпело значительных изменений… Сколько раз пытался я построить какое-нибудь достойное плавсредство, но каждый раз, восходя на результат моих недюжинных усилий с великими ожиданиями, низвергался я вместе с оными в пучину речную, хорошо ещё, что происходили сии события недалеко от берега, и я, слава Предкам моим, благополучно добирался до берега. И вот, после очередного кораблекрушения решил я пойти в ученики к местному плотнику. Помню, эксплуатировал он меня нещадно, заставлял работать почёрному, чувствовал, наверное, что нужно мне было от него только одно – научится строить то, что будет устойчиво держаться на воде. Но, не позволяя себе скатиться в омут саможалений и наблюдая за ним, как он работает, какие деревья выбирает для строительства, я стал постепенно осознавать свои ошибки и по ночам строил собственный плот. Когда пришло время его опробовать, счастью моему мальчишескому не было предела…, гордо и возвышенно стоял я на своем «Линкоре», таково было его название…, грудь моя в полном молчании величаво вздымалась от осознания Высоты, свершённого мною, ветер картинно обдувал растрёпанную шевелюру, глаза метали молнии, и пусть, скорость моего «Линкора» была сравнима со скоростью старушки, ковыляющей с клюкой во время неспешного променада, для меня он казался верхом совершенства…, печать Гения моего лежала на сим Творении. Ах, юность… Сошёл я тогда со своего плота на берег уже раскачивающейся походкой бывалого морского волка с глубоким внутренним осознанием законченного духовного преображения, на чьё лицо, обветренное пронизывающими северными холодными ветрами в порывах яростного и безудержного воображения, падала тень лёгкого снисходительного пренебрежения при взгляде на всех сухопутных двуногих, не знающих шелеста глади морской…, поистине, я даже чувствовал солёный привкус Ветра во рту на нашем небольшом пресноводном водоёме, чьи берега изрядно заросли тиной и лягушки изливали в песне смех свой над каждым, дерзнувшим переплыть его.

– И что же было потом…? – спросил Рагнир.

– Ну, что…, от плотника я ушёл…, Знания, которые были мне нужны, я взял…, а дальше у каждого свой Путь.

– И это правильно, – сказал Габринус. Знание, как и любую истину, надо именно брать…, брать

Правом Сильного…, а не спрашивать чьего-либо дозволения. Только сильный имеет на него Право…, слишком многие немощные получают Знания, а потом не знают, что с ним делать, как только рассуждать о нём…, а многие беззубые рты не имеют Права даже произносить некоторые истины, опошляя своим жалким существованием не только саму их суть, но и слова, которыми они при этом оперируют… Не достойны прикасаться к таким понятиям как Честь и Мужество те, кто, как побитая уличная дворняга, при виде опасности каждый раз поджимает хвост, а после переворачивается на спину и заискивающе показывает живот свой направо и налево. Слишком много людей прячут своё бессилие…, немощь и трусость свою…, за словами добрый и праведный. Всегда нужно брать то, чего жаждет Воля твоя, к чему стремится сущность твоя…, ты должен чувствовать Право своё и Силу взять это…, но также одновременно ты должен быть готов принять и все последствия своих поступков…, принять их и двигаться дальше…, а для этого тебе необходимо твёрдо знать, для чего ты это берёшь, что ты будешь с ним делать, и что сие – есть правильно. И сразу скажу, взять ты должен, потому что ты можешь. Это Право дано тебе…, так что, кто, если не ты…? … Вспомни людей, Соль земли нашей, которые всегда появляются в годины испытаний и делают то, что должно…, и делают они это, потому что могут, потому что чувствуют в себе своё Право и Силу сделать это. В этом и заключается их определённый Высший Смысл, в этом заключается их Всё…