Система Стражински. Как стать писателем и остаться в профессии

Мастер-классы могут оказаться как мучительными, так и конструктивными, где отмечают талант первоклассных авторов, придают силы тем, кто еще оттачивает свои навыки, и отсеивают слабых, бездарных и претенциозных. Пусть прозвучит резко, но это единственный способ ориентироваться на тех, кто продемонстрировал реальные навыки и имеет шанс стать писателем.

Я уже слышу твое возмущение: «А что, если ты ошибся насчет бесталанных и претенциозных?» Твоя правда. Многих талантливых писателей и правда рано списали со счетов, но они вернулись во всеоружии, наверстав упущенное. Однако есть большая разница между начинающим писателем, чей материал слегка фальшивит, и теми, кто никогда в жизни не попадет в ноты. Различить таких авторов сложно, и такой отсев, как бы ни было неприятно, это важный этап, благодаря которому удается сэкономить время и ресурсы всей группе. А иногда единственный шанс услышать жестокую правду может пойти на благо.

Ты называешь себя писателем. Хотел бы я тебе поверить, но твоя работа говорит об обратном. Если по-честному, ты не дотягиваешь до уровня группы и я не уверен, что это место тебе подходит. Если тебе кажется, что я понятия не имею, о чем говорю, убеди меня в обратном. Учись. Пиши лучше. Докажи, что я ошибаюсь, и я буду только счастлив.

Карьерный путь писателя невероятно труден, поэтому если рядовая критика может заставить человека свернуть с пути, то дальше, когда станет по-настоящему сложно, ему точно не выстоять. Но того, кому суждено писать, кому необходимо писать, с пути не сбить. У него просто нет выбора. Писательство вшито в их ДНК. Можешь все перепробовать, чтобы их остановить, но они вернутся, став сильнее, и будут полны решимости доказать, что ты ошибся.

Литературные мастер-классы – не ясли и не консультативные центры. Это арена гладиаторов, где участники надевают доспехи и сражаются, готовые отстаивать свое мастерство и видение.

Так что бери свой меч, щит и в бой!

Шлифуем

Всю суть творческого процесса хорошо описывает одна цитата. Происхождение ее неизвестно, но различные вариации приписываются Микеланджело, Леонардо Да Винчи и другим знаменитым скульпторам, а писатели и художники давно взяли ее на вооружение: «Еще до того как я приступаю к работе, внутри куска мрамора уже находится скульптура. Мне нужно просто убрать лишний материал». Другой вариант звучит так: «Чтобы вылепить лошадь, я беру кусок мрамора и отсекаю все, что не является лошадью».

Несмотря на то что это описание не хуже многих других, в нем не учитывается один ключевой аспект. Фокусируя внимание читателя исключительно на прекрасной мраморной скульптуре, мы отвлекаемся от еще большей груды мрамора, рассыпанной по полу, от всех тех осколков, что отсекли лишь потому, что они не были частью лошади.

Редактура, во время которой скалывается все лишнее и несущественное для истории, – самая важная часть процесса после того, как сформулируешь весь рассказ. День за днем, сантиметр за сантиметром ты отсекаешь слова, исправляешь грамматику, формулируешь мысли до тех пор, пока сырой материал не превратится в блестящую, элегантную историю.

На этом этапе начинающие писатели частенько застревают.

Мы все склонны верить, особенно на первых порах, что все написанное нами само по себе совершенно, без всяких правок и корректуры. Вот как все получилось, так и должно остаться, застыв на века. И когда говорят: «Слушай, кажется, длинновато получилось» или «Мне показалось, середина как-то затянута», мы воспринимаем это как подрыв авторитета нашей божественной работы, злимся и еще больше убеждаемся, что наш текст – священен, его не нужно, запрещено изменять.

Я отчетливо помню эти неизгладимые ощущения.

Придурок.

Любой, кто ходил на уроки труда в школе, знает: нельзя просто попилить необработанные доски, прибить их друг к другу и назвать всю эту конструкцию шкафом. Древесину нужно зашкурить, чтобы поверхность стала гладкой, аккуратно сложить, свинтить, обработать пропиткой и покрасить, и только тогда изделие будет радовать глаз и станет приятным на ощупь. Также и с написанием текстов. Ты же хочешь, чтобы читатель начал с первых строк рассказа и непринужденно покатился дальше, опомнившись в самом конце, даже не заметив, сколько времени прошло. Я просто не мог оторваться… Начал на первой странице, а потом не поднимал глаз до глубокой ночи… так все гладко шло… Именно к таким отзывам нужно стремиться.

Мой подход к редактуре достаточно прост: сперва я записываю все, что могу рассказать на какую-то тему, потом убираю лишнее, оставляя лишь то, чем хочу поделиться, а потом прохожусь по тексту еще раз, оставляя то, что нужно донести.

Чтобы было нагляднее, поясню на примере. Изначально предыдущий параграф начинался так: «Когда меня спрашивают про редактуру, я обычно отвечаю…» Я убрал этот кусок, так как это совершенно ненужная попытка прояснить момент, который в принципе не требовал никаких обоснований. А сейчас я отредактировал конец предыдущего предложения, сначала было написано: «никаких обоснований подобного рода», но потом я убрал «подобного рода», так как смысл этого словосочетания не до конца понятен.

Мне нравится читать рукописи, где автор вносил правки вручную, ведь именно так можно наблюдать мозг писателя за работой, как он пережевывает каждое предложение и в результате почти всегда сокращает материал, а не наращивает. Убранное из текста часто не менее важно, чем то, что остается. Кстати, изначально было написано: «Часто то, что писатель убирает из своего текста», но в подобной структуре придаточное предложение было лишним, поэтому я начал со слова «убранное», а слово «часто» поставил дальше. Чем меньше разбивать предложение запятыми, тем легче оно читается. А ты, мой дорогой читатель, заметил бы лишнее придаточное и паузу после первого слова? Скорее всего, нет. Но зато теперь ты знаешь, что изначально они там были.

Черновики – словно ведра, куда сливают все элементы рассказа, именно поэтому в них обычно так много написано и полно массивных толкований, нам же надо убедиться, что читатель понял именно то, что мы хотели донести, потому объясняем все в мельчайших подробностях. Однако не только объяснения получаются длинными и громоздкими; иногда мы можем несколько раз повторить или перефразировать информацию, которую считаем очень важной, создавая ненужное многословие. А еще повторы. Я уже не говорю про перефразирование одних и тех же мыслей в надежде, что никто не заметит.

Предыдущий пункт подготовлен специально для тебя Департаментом отдела дубликатов и повторов.

Урезать излишки текста вовсе не означает принести в жертву свой голос или стиль. Скорее наоборот, когда уходит все лишнее, они становятся заметнее, так же как и после нейтрализации статического электричества запись на пленке получается чище и отчетливее. Изначально этот абзац я заканчивал дополнительным предложением: «меньше барахла мешается под ногами», чтобы до конца втолковать свою мысль, но это повтор очевидного, а читатель не заслуживает, чтобы ему так вдалбливали информацию.

И да, процесс редактуры может проходить мучительно. Я правил эту книгу пять раз, прежде чем отправить редактору, вычищая строчку за строчкой, слово за словом, запятую за запятой, с каждым разом все тщательнее. Я проходился по тексту снова и снова до тех пор, пока не захотелось выбежать во двор и громко заорать. Но соседи наверняка вызвали бы копов, поэтому я перенаправил свой порыв и съел несколько больших кусков шоколада. Шоколад – панацея от всех зол, не слушай никого, кто говорит иначе.

Редактируя материал, обращай внимание на определенные моменты. Изначально я написал «когда сидишь и редактируешь материал», но действие не относится к самому процессу, и потом, кто я такой, чтобы судить, в какой позе ты этим занимаешься? «И потом» можно было убрать из предыдущего предложения, но, если я начну править уже исправленное, мы просидим тут до глубокой ночи, да и вообще, в работе же должны быть какие-то несовершенства, разве нет?

Одно из самых известных правил редактуры в том, что можно удалить первый абзац, а то и первую страницу небольшого рассказа или же первую главу романа без ущерба для произведения. Не уверен, что этот жесткий принцип работает всегда и везде, но намерения у него самые благородные.

Когда мы приступаем к очередному произведению, кажется, что нам нужно позволение начать, необходимо воодушевить читателя все это прочитать, поэтому во вступительных отрывках сначала ходишь вокруг да около, пока не приблизишься к самой сути. Это же относится и к построению предложения, и к структуре абзаца. «Мне всегда казалось, что расти в Канзас-Сити было непросто» сравни с вариантом без вступительной части: «Расти в Канзас-Сити было непросто». Тебе и твоим персонажам не нужны поводы и разрешения, чтобы высказаться. Если кому-то расти в Канзас-Сити было трудно, то не стоит начинать с уточнения, что это его мнение, ведь иначе он бы вообще про это не сказал.

Одно исключение из вышеупомянутого правила вступает в силу, когда персонаж не до конца уверен в том, что говорит, в этом случае автор намеренно использует придаточные предложения, чтобы отразить особенности характера героя. Если это не твой случай – переходи сразу к сути.

Сократив начало и оставив действительно важное, просей остальной текст, не забывая про три «С»: сжать, совместить, снести.

Сжать: именно этим я как раз и занимался в текущей главе, шлифуя каждый абзац, убирая лишние слова, чтобы акцентировать внимание на важных моментах.

Совместить: одна из самых неизбежных ошибок начинающих писателей – писать сцены, в которых решается по одной проблеме за раз. Персонаж А разговаривает с персонажем Б, получает необходимую информацию, затем в следующей сцене персонажу А звонит персонаж В и сообщает информацию уже по другому аспекту истории. Подобное повествование линейно, понятно, но по своей структуре совершенно неинтересно. Если совместить эти сцены, то персонаж А попытается получить информацию у персонажа Б, и тут поступает звонок от персонажа В, который персонаж Б использует для отвода глаз или чтобы выбраться из города. Так в каждой сцене читателю достается больше начинки и обеспечен конфликт, благодаря чему повествование идет легче и бодрее.

Снести: найди сцены или целые главы, которые не добавляют в рассказ ничего существенного, и выброси их. Если в главе в двадцать страниц всего один важный фрагмент, то забери его оттуда и помести в другое место, полностью избавившись от всего остального. Если что-то можно убрать, это нужно убрать. Точно так же, если два персонажа играют похожие роли в рассказе, посмотри, может, сумеешь сделать из них одного. В результате получится интересный герой, и не будут два похожих персонажа биться за место под солнцем, занимая ценное место в твоей истории.

Нужно все перемолоть, пока не останется ни сантиметра ненужного «жира». Потрать на это столько времени, сколько потребуется. Лучше сделать работу хорошо, чем сделать ее до вторника.

Приведу пример. Я дружил с прославленным писателем и радиодраматургом Норманом Корвином вплоть до его кончины. В свою очередь, сам Норман был лучшим другом Карла Сэндберга, пожалуй, одного из лучших поэтов Америки. Их сблизила любовь к языку, и очень часто приятели встречались за ужином, обсуждая работу. Поэтому вполне естественно, что однажды Норман пригласил Карла погостить в своем поместье в Шерман-Оукс в Калифорнии.

Мой друг рассказывал: «Как-то раз Карл спустился к завтраку, что-то ища в карманах. Ему никак не удавалось обнаружить необходимую вещь, поэтому он принялся опустошать карманы, выкладывая их содержимое прямо на кофейный столик, как люди обычно высыпают мелочь. И тут приятель достал комочки бумаги, напоминающие головки одуванчиков. Они пролежали там так долго, что стали ветхими. Некоторые даже начали осыпаться со временем. Я заметил, что там что-то написано карандашом, а рассмотрев поближе, увидел фрагменты стихотворений. С разрешения друга я их прочитал. Стихи оказались настоящим шедевром, и я спросил:

– Боже, Карл, они прекрасны! Когда ты это написал?

– Ну, некоторым лет десять, каким-то двенадцать, может, четырнадцать.

– Почему же ты их никогда не публиковал?

– Я еще не закончил редактировать, – и с этими словами убрал их обратно в карман».

Сколько нужно времени, чтобы довести все до ума, столько и работай, все просто.

При редактуре нужно быть максимально объективным. Представь, что это не твой текст или его нужно напечатать в журнале, но там ограничено количество знаков, поэтому требуется сократить объем на двадцать процентов. Отшлифуй рассказ, а потом пройдись снова. Когда решишь, что он лаконичен настолько, насколько требуется, поищи и попробуй убрать по десять слов со страницы. Такие постоянно встречаются. А потом в качестве эксперимента проделай это еще раз, попробовав убрать еще по пять слов.

И когда дойдешь до того момента, когда при редактуре не найдется ни одного лишнего слова, останется пробежаться по тексту в последний раз.

Мы обычно пишем первое, что приходит на ум, или выбираем почти нужное слово, которое частенько стоит на полке рядом с нужным, может, потому что они звучат похоже, или мы слишком заняты обрушившимся на нас потоком лексики, чтобы прерваться и свериться со словарем. Но в процессе написания важна точность, позаботься о том, чтобы сказать именно то, что задумывалось.

В комнате затхлый запах? Или пахнет старым деревом и сухой краской?

Главный злодей непреклонен или неумолим?

Он хрупкий или ломкий? Их значения похожи, но «хрупкий» говорят про то, что не гнется, или про того, кого легко обидеть. Ломкий – тот, который легко трескается или ломается. Если мы пишем новым куском мела на доске, края его обламываются и крошатся. Это и есть ломкий. Разница между двумя словами едва уловимая, но значимая.

На самом деле некоторые могут и не знать слова «ломкий», именно поэтому Бог создал поисковые системы. И никаких проблем. Твоя работа, твоя святая обязанность – всегда использовать именно то слово, которое лучше всего передаст то, что требуется сказать. Объясняя на примере иностранных слов, это разница между bon mot (остроумное выражение) и mot juste (в яблочко). Остроты встречаются в популярных фильмах, смешных, оригинальных и ироничных оборотах речи, поэтому обычно они первыми приходят на ум, даже несмотря на то что могут прозвучать глубокомысленно и неестественно. В яблочко – наоборот, абсолютно верное, подходящее слово. Поэтому, если не нужно проиллюстрировать особенности характера персонажа, стремись использовать mot juste, а не bon mot, потому как одно верное слово убережет от излишней кучи почти подходящих, чтобы передать всю суть повествования. Выражай мысли при письме четко, даже (и особенно) когда они должны звучать небрежно. Стиль боевых искусств «Пьяный мастер» воссоздает движения нетрезвого человека, но, чтобы овладеть ими, понадобятся годы тренировок. Точно так же, если персонаж должен говорить плохо или неграмотно, требуется невероятная точность, чтобы такая речь звучала достоверно.

После финальной редактуры рассказ должен нестись, словно снаряд, компактный, резкий и лаконичный. В идеале его следует убрать в шкаф на неделю, а потом достать и прочитать в последний раз, чтобы убедиться, что из него не вырвали слишком много, пожертвовав смыслом ради краткости. Редактура – постоянная борьба между тем, чтобы написать слишком много, показавшись занудой, и тем, чтобы написать мало, но непонятно.

Один мой приятель, сценарист и режиссер, имел привычку писать очень подробные диалоги и описания в сценариях, следя за тем, чтобы все было понятно, но к концу съемок он все вычеркивал и правил, руководствуясь принципом «все и так понятно». Ну, ему-то, конечно, понятно, ведь он знал, что задумывал изначально, но у зрителей не было возможности прочитать сценарий, а потому фильмы моего друга справедливо заклеймили мудреными и непонятными, что в конечном итоге заставило его одуматься и пересмотреть свои принципы редактуры.

Неважно, пишешь ты сценарий или роман, читателю должно быть все понятно, с учетом того что он не видел изначальный вариант до всей кучи правок. Если есть какие-то моменты, которые нужно прояснить, пройдись по ним, чтобы донести самую суть, но не более.

Тогда и только тогда дело сделано.

Но спорю на двадцать баксов, что, если через год ты решишь пройтись по тексту еще раз, найдешь кучу всего, что можно исправить.

Создаем персонажей и придумываем новые миры

В 1950-е годы, на которые пришелся период расцвета научной фантастики, многие читатели считали этот жанр бестолковым, потому что все внимание уделялось Грандиозным Замыслам, технологиям или занимательному сюжету, а не персонажам. Главные герои мужского пола с квадратными подбородками получались не выразительней асфальта, и все они были непременно с белым цветом кожи, а женские персонажи либо отсутствовали вовсе, либо значились второстепенными. Да и сами рассказы были узконаправленной тематики и далеко не развлекательными. В 1960-е годы хлынул поток более динамичных рассказов, построенных вокруг личностей героев, получивший название «Новая волна научно-фантастического литературного движения». Но этих бунтарей вскоре сместили с пьедестала НФ, вновь возведя на вершину тягучий и монотонный стиль повествования, преимущественно сохранившийся до наших дней. Именно поэтому так мало издаваемых почитателей научной фантастики, которые могут соперничать с популярностью таких фэнтези-произведений, как романы о Гарри Поттере^[9].

Когда по молодости я делал первые шаги в этом жанре, мои рассказы тоже были о Глобальных Замыслах, технологиях и с занимательным сюжетом, потому в моем понимании именно это и есть написание текстов. В результате получались безнадежно уродливые и неописуемо убогие истории. Мне понадобились годы, чтобы понять: вне зависимости от жанра и художественных средств аудитории интересны персонажи, а не искусные уловки и классные идеи.

Именно за (или против) них мы болеем, именно они запоминаются больше всего из прочитанного.

Можно не помнить всех деталей китобойного промысла, описанных в подробностях в «Моби Дике», но вот Измаила, Квикега и Ахава ты не забудешь.

Можно не знать подробностей немецкой оккупации Франции, отраженной в «Касабланке», но в памяти точно останутся Рик, Ильза и сеньор Феррари.

Со временем не вспомнятся грязные делишки продажных копов Нью-Йорка из «Подозрительных лиц», но вот Кобаяси, Дина Китона и Кайзера Созе ты не забудешь.

По сути, все тексты строятся на персонажах. Обстоятельства могут быть захватывающими, ставки – высокими, музыка – трогательной, а спецэффекты – поражать воображение. Но если нет убедительных, интересных персонажей в центре всей истории, с которыми аудитория захочет провести время, то все, что останется, можно описать словами Шекспира: «Жизнь – сказка в пересказе глупца. Она полна трескучих слов и ничего не значит»^[10]. Герои должны получиться по-своему убедительными, вовлеченными в динамические, интересные отношения с другими персонажами, потому что подобные связи сближают их и нас, добавляя истории драматичный или личный интерес, являющийся движущей силой произведения.

Несколько лет назад я работал с Джеймсом Кэмероном («Титаник», «Терминатор», «Аватар») над одним проектом для Warner Bros. Джим гораздо больше, чем просто гений, поэтому для меня подобное сотрудничество стало грандиозным опытом, притом невероятно познавательным. Однажды он сказал: «Знаешь, мне раньше казалось, что суть научной фантастики – это хорошо знакомые персонажи в незнакомой обстановке. Понадобилось двадцать лет, чтобы понять, что я ошибаюсь. Это хорошо знакомые взаимоотношения в незнакомой обстановке». Узнаваемые отношения – то, с чего начинается привыкание ко всей истории. Так, «Терминатор 2» – про отношения отца и сына, хотя по факту суть не в этом. А «Чужие» – это история взаимоотношений матери и дочери, хотя на самом деле нет. Читатель или зритель может не купиться на историю про роботов из будущего, космические корабли или инопланетян, но с легкостью поверит в те самые отношения, и как только в них начнут инвестировать – значительная часть твоей работы рассказчика выполнена.

Работая над первым фильмом о Торе киностудии Marvel, я четко понимал: как бы ни было классно смотреть на зрелищные сражения, спецэффекты и получившийся Асгард, по сути, весь фильм рассказывает о борьбе двух сыновей за любовь отца. Именно это, а не крутой видеоряд формирует ядро всей истории.

С режиссером фильма сэром Кеннетом Брана я встретился позже, на съемках, где мне предстояло сняться в эпизодической роли. Кеннет был великолепен, а вот я просто ужасен, мне противопоказано находиться перед камерой, куда бы меня ни поставили, никогда и ни при каких обстоятельствах. И он сказал тогда, что шекспировские конкурирующие отношения Тора и Локи стали необходимы его пониманию всей истории, и именно они сыграли ключевую роль в принятии решения режиссировать этот фильм.

Путь от «моя работа ущербна до невозможности» до «черт возьми, сэр Кеннет считает меня крутым» проложен именно через создание образов главных героев. Персонажи – не последствие сюжета, они и есть сюжет. Чем больше знаешь о них, тем органичнее становится процесс повествования, ведь они помогают понять самую суть рассказа.

Сейчас объясню: представь, как твой лучший друг пробирается ночью по комнате в кромешной тьме. И вдруг больно ударяется голенью о кофейный столик. И так как вы давно знакомы, ты точно знаешь, что и как он скажет в этот момент. Тебе не надо изгаляться и придумывать, ведь и так все понятно. Вот с написанием текстов то же самое. Нужно узнать своего персонажа настолько хорошо, чтобы в любой ситуации просто откинуться на спинку стула и записать, как он отреагирует.

Как только тщательно проработаешь своих персонажей, процесс написания становится, как ни странно, общим делом в духе философии дзен, так как ты отдаешься потоку происходящего. Чтобы лучше понять, представь старинный бальный зал, где играет вальс. В одном конце комнаты танцует парень, который только что окончил школу танцев Артура Мюррея, получается хорошо, но видно, как про себя он считает: раз-два-три, раз-два-три… А в другом конце комнаты – Фред Астер, и он просто танцует.

Есть тот, кто пытается танцевать, и тот, кто танцует.

Есть тот, кто пытается писать, и тот, кто пишет.

Первый шаг к подчинению внутренней музыки исходит именно от персонажа.

Интересных героев легче создавать, работая изнутри, пытаясь понять, кто они, нежели чем снаружи, задумываясь о том, чем занимаются и какую роль играют в сюжетной головоломке, особенно когда речь идет о криминально-детективных сериалах. Лучший способ разработать образ персонажа изнутри – задавать существенные вопросы. Подобный опросник обеспечит топливом, необходимым для рассказа. Кто твой персонаж? Чего он хочет добиться? На что готов ради своей цели? На что пойдут другие, чтобы его остановить? Почему?

Давай начнем с «кто».

Если посадить цветок, а затем полить землю вокруг красной краской, то со временем на стебле появится красный круг. Все мы – плоды почвы, в которой росли, поэтому первый логичный вопрос: откуда родом персонаж? Давай назовем его Тайлер, чтобы избавить меня от необходимости печатать десять тысяч раз слово «персонаж» на паре следующих страниц. Нельзя просто ответить – с Восточного побережья, потому что оно тянется от Флориды до Канадской границы. Нужно конкретнее определиться с местом. Чтобы персонаж получился убедительным, важно обращать внимание на самые незначительные, сокровенные детали.

Хорошо, он из Нью-Йорка.

Этого тоже мало. Человек, выросший на Манхэттене, сильно отличается от того, чье пристанище – Бронкс.

Ок. Окраина центра.

Не-а, нужно точнее. Откуда конкретно?

Проклятье, ты издеваешься?

А разве похоже?

Покажи, как ты выглядишь, когда издеваешься над людьми, и я скажу.

Давай-ка посерьезнее, назови место.

Ну хорошо, тогда… допустим, он вырос где-то между 29-й улицей и 8-й авеню.

Интересно.

Почему же это интересно?

Если учесть, что Нью-Йорк – это плавильный котел, то выбранный тобой пятачок – центр местного мультикультурализма Манхэттена. Находясь там, ты оказываешься в пешей доступности от корейского квартала, где только что прибывшие в Соединенные Штаты иммигранты из Кореи и Китая чувствуют себя в безопасности. Швейный и алмазный кварталы выше по улице, поэтому наш герой может столкнуться как с ортодоксальными евреями и реформистами, так, собственно, и с их клиентами из мира высокой моды и бизнеса. А на востоке у нас Маленькая Бразилия. Поэтому вместо того чтобы натыкаться на одиночных иммигрантов, рассредоточенных в каком-то районе города, Тайлер рос в благоприятной семейной атмосфере мультикультурных сообществ, которые сильно отличаются от других районов Манхэттена, так как в культурном плане они более целостны.

Зато он мог быть более широких взглядов на другие страны, нежели кто-то из Бронкса.

Мог бы. Подобное местоположение не является обязательным условием для того, чтобы считаться прогрессивным человеком, однако это не повредит. А если учесть, что он обитает среди неносителей языка, скорее всего, нахватается словечек из местных языков, так, в целях самопросвещения… понемногу из иврита, идиша или из чосон-мал…

Это что такое?

Смесь корейского и мандаринского языков. У тебя что, «Гугла» нет? И вот еще что: если Тайлер пойдет в западном направлении, а не на восток, то попадет в Челси, очень престижный, модный и дорогой район. Здесь крутятся большие деньги.

Ого, какой разброс… налево пойдешь – в одном мире окажешься, направо повернешь – совершенно в другой попадешь. Он, наверное, никогда не определится, где его место в этом мире.

Кажется, ты начинаешь понимать. И напоследок: выбранный тобой перекресток находится неподалеку от причалов реки Гудзон и судоходных районов, тех мест, куда он приходил наблюдать за большими кораблями, прибывающими со всего света.

Ага…

Итак, кто же твой персонаж?

Это парень, который быстро научился приспосабливаться, даже если приходилось притворяться. В качестве средства выживания он нахватался слов как минимум из четырех разных языков, на случай если попадет в беду или заблудится, чтобы можно было попросить помощи. С одной стороны, вокруг Тайлера полно толстосумов, не ограниченных в средствах, зацикленных на статусе и тачках, которых не волнуют окружающие, а с другой – его окружают люди, у которых маленькие суммы за душой, но большие мечты в сердце, они помогают и поддерживают друг друга. Из-за того, что герой видит плохое и хорошее и там, и там, возможно, он везде чувствует себя недостаточно своим. Тайлер неугомонный, умный…

С чего ты взял, что он умный?

А сколько ты языков знаешь, приятель?

Понял тебя.

Он хочет увидеть мир, узнать, куда идут те корабли и что там, на другом конце света. Жизнь рядом с независимыми общинами, скорее всего, донесет до него всю важность семьи и взаимопомощи, возможно, этому он и захочет посвятить себя. Не обязательно коп по профессии, это было бы слишком очевидно, может, что-то в финансовой сфере или переводчик, а может, он захочет работать на Госдепартамент… О, там ООН за углом как раз. Возможно, он поступит в колледж, а потом на стажировку в ООН и будет специалистом по международным отношениям. Может, в итоге его жизнь вообще в ЦРУ забросит, отличная работа для парня, который никак не найдет свое место и хочет путешествовать по миру. Именно такая работа поможет ему узнать себя.

Притормози немного. Не забывай, что мы хотим проследить развитие персонажа. Может, ему встретился кто-то на жизненном пути или что-то произошло в прошлом, благодаря чему его заинтересовала забота о людях? Может, кто-то, кто важен ему по сей день?

Я представляю себе, как тринадцатилетний паренек, прогуливая школу, слоняется по улицам Маленькой Бразилии, а три пацана пытаются отжать у него последние деньги. Но тут из ресторана выходит дядька и встает между ними, большой такой, словно статуя с острова Пасхи, и пристально смотрит на троицу. Возможно, один из парней что-то и попытается предпринять, но мужчина вырубит его прямо посреди улицы.

Как это повлияет на Тайлера?

Ну, он наверняка будет благодарен, может, предложит своему спасителю денег, на которые эти гопники покушались (но тот, конечно же, их не возьмет), и это благородный жест, а мужчина такое встречает нечасто, поэтому оценит. Он возьмет Тайлера под свое крыло, станет наставником, расскажет, откуда родом, почему уехал из тех мест, чем хочет заниматься в Америке. Таким образом, окажет существенное влияние на будущее Тайлера.

Красное кольцо на цветочном стебле.

Немного банально, но да, именно так.

Может, что-то еще, что их и дальше будет связывать или позволит закрутить сюжет?

Я тут погуглил, и угадай что? Оказывается, в Бразилии огромное количество месторождений алмазов, возможно, у того господина связи в алмазном квартале.

Итак, теперь у тебя целых два персонажа, а еще совсем недавно не было ни одного. Выясняя, кто такой Тайлер и откуда он родом, ты дошел до его профессии и дружбы с бразильским изгнанником, у которого, возможно, связи с народом в алмазном квартале. Если Тайлер пойдет работать в ЦРУ или Госдепартамент, как это все увязать в рассказе?

Возможно, мужчина ему позвонит как-нибудь, такой же напуганный, как Тайлер в день их знакомства, скажет, что у него неприятности, и попросит помощи. Но к тому времени, как Тайлер доберется до места, мужчину убьют, а в кармане у него окажутся алмазы, и их будет чересчур много для легальной партии.

А как отреагирует Тайлер?

Он однозначно возьмется расследовать убийство приятеля.

А бразилец легально или нелегально в страну попал?

Сложно сказать, возможно, самостоятельно перешел через границу.

А как ЦРУ и Госдеп относятся к тому, что Тайлер копается в деле нелегально попавшего в страну человека?

Они явно против.

То есть они будут антагонистами, равно как и убийцы приятеля нашего героя?

Ага.

Его это остановит?

Черта с два! Он ему как отец был. Он узнает правду во что бы то ни стало.

Итак, твой рассказ о госслужащем, чьего друга убили, и он намерен выяснить, за что. Вопреки распоряжениям начальства он погружается в мир крупных финансовых операций и международной торговли алмазами, занимаясь расследованием, во время которого объездит полмира, от Нью-Йорка до Бразилии. Но проблемы возникнут не только с плохими парнями, Тайлера захотят остановить коллеги. И дальше возможно огромное количество вариантов развития событий, в результате которых героя могут уволить, покалечить или убить. Но он не сдается, и не потому, что таков приказ, что, в принципе, тоже неплохо, просто неинтересно, а потому что ему дорог убитый друг, и это уже личное. История родилась прямо из личности персонажа, а сам он – центр всей истории.